Хозяйка леса

— Воробушка кто-то камнем подбил, сыночек.

— Да нет же, папа, я подстрелил!

— Ну, хорошо, хорошо. Ты подстрелил. Ты у меня знаменитый охотник. — Баженов ласково похлопал сына по плечу.

— Папа, я еще постреляю. Можно?

— Можно, дружок.

Генка убежал. Баженов встретился глазами с женой. Она смотрела виновато, как побитая собака, вот-вот поползет. «Видно, солоно ей пришлось у нового «хозяина», — злобно подумал Баженов.

— Я пойду за молоком для Гены, — хмуро обронил Баженов.

— Да, да, — с живостью подхватила Нина. — В поезде он почти ничего не ел. Всю дорогу спрашивал: «Мама, скоро приедем? А папа нас встретит?..» Ах, Леша, меня так мучит раскаяние! Если бы ты знал, как часто я…

Баженов шагнул к двери и с силой захлопнул ее за собой. Нина вздрогнула от неожиданности. Лицо ее приняло злое и торжествующее выражение. Ничего, она потерпит! Он не выгнал ее в первую минуту встречи, у него не хватит характера сделать это потом. Она-то очень хорошо знает своего мужа. Главное, у него нет женщины. Он — один. Она не опоздала приехать.

Нина достала из сумки пудреницу, провела пуховкой по лицу. Она слышала, как хлопнула входная дверь, и подошла к окну. Баженов шел с бидоном по направлению к столовой. Нина тихонько усмехнулась и стала выкладывать вещи из чемодана.

Баженов целый день занимался сыном. Он не хотел и минуты оставаться с женой с глазу на глаз. Она надела свой лучший халат из китайского шелка, надушилась и с книжкой уселась на диван с таким видом, словно она вернулась из Ленинграда, где она гостила и только, но глаза ее следили за мужем, и в них прятался страх. Она изменилась внешне: появились мешки под глазами, морщины у глаз. Баженов боролся с нестерпимым желанием подойти к ней и выплеснуть ей в лицо кипевшую в нем ненависть и отвращение.

Он помогал сыну строить мост и, глядя, как мальчик старательно выбирает из коробки металлические планочки, думал, как он мог столько лет жить с этой женщиной, как мог родиться ребенок от такой матери? Год назад, когда она уехала от него, он плакал от горя, писал ей каждый день, просил вернуться. И даже, когда он узнал о ее связи с Погребицким, он долго не мог выбросить ее из сердца. Сколько душевных сил он потратил на нее! Сейчас он ненавидел ее так же сильно, как тогда любил.

Перед его мысленным взором встал образ Анастасии Васильевны. Он видел ее глаза, строгие, умные, сдержанную улыбку, слышал ее голос, мягкий, грудной. Кончились их вечера, когда он торопился к ней в лесничество, чтобы поделиться своими мыслями и переживаниями. Боже мой, как он был непростительно глуп! Он сам закрывал глаза на ее любовь. Чего он ждал? Ему давно нужно было послать развод жене, давно покончить с его постыдным «семейным счастьем». Баженов бросил злобный взгляд на жену. Его душила желчь. Блудливая кошка! Вчера мурлыкала в постели Погребицкого. Выгнали — прибежала в его дом.

Зазвенели планочки. Генка разрушил «мост». Нина подошла к столу, прижалась щекой к голове сына. Баженов отклонился, чтобы ее одежда не касалась его. Ему были противны запах ее любимых духов, «серебристого ландыша», вид ее здорового и красивого тела…

— Мой мальчик, тебе пора спать. Десятый час.

Ее голос, поза показались Баженову наигранными: раньше она не проявляла столько нежности и любви к сыну.

— Пойдем в постельку, Геночка.

Нина положила руки на плечи сына. Генка мотнул головой, уцепился за край стола, захныкал.

— Я не хочу спать! Я хочу с папой…

— Гена, папа устал. Папе завтра на работу. Ему нужно отдохнуть.

— Не-ет, я хочу с папой! — Генка заплакал.

Баженов привлек к себе сына:

— Ну, хорошо, хорошо, перестань плакать. Большой парнишка, а плачешь, как девчонка.

Баженов своим платком вытер мокрые щеки сына.

— Папа, я хочу с тобой! — тянул Генка.

— Ладно. Еще полчасика, а потом без разговоров в постель. Уговорились?

— Ага! — в заплаканных глазах Генки столько радости… — Папа, ты мне почитаешь «Золотой ключик», а?

Мальчик льнул к отцу, заискивающе заглядывал ему в глаза. Баженов касался руками его стриженой головы, худеньких плеч, все еще не веря, что сын с ним. Как он вырос за время разлуки!

— Ну, давай почитаем. — Баженов посадил сына на колени, раскрыл книжку. — Слушай, дружок. «Давным-давно в городе, на берегу Средиземного моря жил столяр Джузеппе, по прозванию Синий Нос. Однажды ему попало под руку полено, обыкновенное полено для топки очага в зимнее время…»

— А папа Карло смастерил из полена Буратино! — воскликнул Генка, поворачивая к отцу голову, глядя на него умными, влюбленными глазами.

— Давай читать по порядку, — улыбнулся Баженов, касаясь щекой щеки сына.

Генка облокотился на стол и вскоре стал клевать носом. Баженов увел его в соседнюю комнату. В открытую форточку донесся гудок паровоза. Баженов посмотрел в окно. Вдали, у леса показалась цепочка вагонок. Рабочий поезд. Он привез участников воскресника. С ними и Анастасия Васильевна. Он не может пойти к ней сегодня, и завтра, и послезавтра… Он не сможет больше сидеть с ней на скамейке под ивой в ее усадьбе, вести неторопливую беседу обо всем, что приходило ему на ум, он больше не увидит ее ласковой улыбки. Он лишился ее дружбы, любви. Он потерял ее…

Баженов помог сыну раздеться. Он долго укутывал его в одеяло, ласково касаясь руками его головы, плеч, рук. Мальчик прижался щекой к его руке и уснул сладко, безмятежно и крепко. Баженов сел с книгой у окна. Над поселком спускалась белая ночь. Она казалась ему непроглядным осенним мраком.

За стеной послышался кашель жены, стук каблуков по полу. Баженов оглянулся на дверь. «Только бы она не вошла сюда, — подумал он, проклиная себя за то, что вовремя не порвал свои отношения с женой. — Чего я ждал? Ах, глупец, глупец!»

Баженов отложил книгу. В голове кружились все одни и те же мысли: он опоздал написать жене, он сам виноват…

Нина вышла на крыльцо и щеткой чистила свое пальто. Баженов видел ее спину, обтянутую небесно-голубым шелком, темные локоны, рассыпанные по плечам, газовый синий шарфик, чалмой закрученный вокруг головы. Он представил ее в объятиях Погребицкого, и чувство злобы с новой силой вспыхнуло в нем. «Видеть не могу! Ненавижу…» — с отвращением проговорил он тихо и отвернулся.

Если бы Нина не приехала, Баженов не знал бы, насколько она ему стала противна. Приезд жены помог ему понять до конца его чувства к Анастасии Васильевне.

Баженов услышал голос жены. Она с кем-то разговаривала. Не оборачиваясь к окну, он невольно прислушался к ее словам.

— Вы к нам непременно приходите. Как-нибудь вечерком. Я сюда надолго. Увы! Приходится жертвовать собой ради семьи.

«Лицемерка! Разыгрывает благородство. Дрянь»… желчно подумал Баженов и подошел к окну, чтобы взглянуть на собеседника жены, но тотчас же отпрянул. Анастасия Васильевна! Видела она его или нет? Она стояла у низкой калитки, в рабочей одежде. Она пришла прямо с поезда. Конечно, она шла к нему, а он, как вор, прячется от нее в собственном доме…

— Я тоже пойду в магазин, — продолжала Нина. — Попозже. За вареньем. Алеша любит чай с клюквенным. Так вы нас не забывайте. Мы с Алексеем Ивановичем всегда вам рады.

В голосе Нины звучала наигранная бодрость. Баженов услышал, как хлопнула дверь большой комнаты. Он отделился от стены и осторожно взглянул в окно. Жены на крыльце не было. Не было и Анастасии Васильевны у калитки. Он тяжело опустился на стул.

Он сидел долго. Беспорядочные мысли толпились в голове. Душила злоба. Пойти и сказать ей: «Уезжай. Я ненавижу тебя». Она закатит истерику, напугает Г енку.

Баженов взглянул на спящего сына. Сердце его сжалось от любви и жалости. Если он сейчас выгонит жену, она увезет мальчика, сдаст его на попечение бабки, чтобы развязать себе руки для поисков нового сожителя. Что же делать? Как дальше жить?.. Баженов облокотился на колено и тупо глядел в пол.

На кухне зашумел примус. «Хозяйничает, — злобно подумал он. — «Тот» приучил. Раньше ленилась стакан после себя вымыть. «Тому», наверное, подавала завтрак и с собачьей преданностью смотрела в глаза, пока он не вышвырнул ее из своего дома.»

Осторожно притворив дверь Генкиной спальни, Баженов пошел в большую комнату за фуражкой. Две постели: одна — на кровати, другая — на диване вызвали в нем злобную усмешку. Какое внимание! Она приготовила для него постель…

В коридоре он столкнулся с женой. Она покорно посторонилась. Не взглянув на нее, он вышел на крыльцо.

На улице никого. И хорошо: не надо ни с кем здороваться, разговаривать. Куда уйти? Куда? Тихо. Только с танцевальной площадки несутся звуки аккордеона и песен. Баженов медленно пошел вдоль улицы. За курсовой базой начинался лес. Песня преследовала Баженова, слова назойливо лезли в уши. «Ты только одна, одна виновата».. Он углубился в лес, цепляясь сапогами за валежник, камни, коряги. «Что делать? Как дальше жить?» — вслух проговорил он, и странно прозвучал в лесной тишине его собственный голос.

Он долго колесил по сырому лесу, сидел на валунах, стоял под деревьями, бессмысленно глядел на окружающее, а в мозгу билась одна и та же мысль: «Что делать. Как быть?» Два образа носились перед ним, заслоняя друг друга: образ жены, с личиной напускного раскаяния, и образ Анастасии Васильевны, строгий, с глазами внимательными, понимающими и отчужденными. Баженов не заметил, как вышел на шоссе. Где-то далеко тоскливо и глухо прокричал паровозный гудок.

Баженов машинально свернул на тропинку, ведущую в лесничество.

…Когда Анастасия Васильевна увидела Нину, у нее помутилось в глазах, ноги ослабели. Она едва переломила себя и сделала вид, что просто шла мимо дома Баженова. Она заставила себя поздороваться с Ниной, поговорить с ней, хотя плохо понимала, о чем она говорит и больше всего боялась, как бы не вышел на крыльцо Алексей Иванович. Чего ей стоили эти пять минут, пока Нина тараторила о чем-то своем! Сердце у нее колотилось сильно, болезненно, горло сдавила спазма. Она приехала… Скорее отсюда… Только бы он не вышел… Наверно, из окон соседнего дома на нее смотрят…

Анастасия Васильевна не помнила, как прошла поселок и очутилась у ворот своей усадьбы. Она прислонилась к стволу ивы, что росла у ворот, и пустым взором смотрела в сторону поселка. Ей казалось, что не она, а кто-то другой, похожий на нее, был возле дома Алексея Ивановича и разговаривал с его женой.

— Настенька! Настюша!

Кто зовет ее? Ах, это мать вышла на крыльцо.

Анастасия Васильевна побрела к дому.

— Кого ты дожидалась, Настюша?

— Никого.

— Господи, да на тебе лица нету! — всполошилась мать, — Не заболела ли ты, доченька?

— Нет, мама, я не больна. Я очень устала.

Анастасия Васильевна машинально умывалась, переодевалась, причесывалась, не замечая пристально следивших за ней встревоженных глаз матери. За ужином мать расспрашивала о воскреснике. Анастасия Васильевна отвечала невпопад. Матвеевна не на шутку встревожилась: «Что стряслось с Настенькой?» Приставать к дочери с вопросами она не решалась. Старуха украдкой поглядывала на дочь и тихо вздыхала. Анастасия Васильевна сидела за столом, неподвижно и прямо смотрела перед собой, сжав в ладонях остывший стакан чаю. Стучали ходики в тишине, дразнили: «Так-так, так-так…»

Анастасия Васильевна сказала матери, чтобы ее не беспокоили — ей нужно писать отчет, заперлась в своей комнате и, зарывшись лицом в подушки, заплакала.

А за стеной лилась шумная, веселая музыка штраусовского вальса. Коля включил радиоприемник.

Анастасия Васильевна лежала долго и неподвижно, потом поднялась, села на кровати, сухими глазами посмотрела в окно. Там, в километре от ее дома — его дом, может он сейчас целует ее руки… Она стала ходить из угла в угол, как маятник. Все кончилось прежде, чем началось, все надо забыть…

Ах, боже мой, эта музыка за стеной! Нина здесь… Сама приехала, или он позвал? Не все ли равно? Она здесь, с ним… Надо взять себя в руки, обдумать, решить…

Что обдумать и решить, она сама не знала. Оставаться в комнате, наполненной звуками музыки, она не могла. Стараясь не разбудить дремавшую в соседней комнате мать, Анастасия Васильевна пробралась в коридор, вышла на крыльцо, спустилась вниз и побрела к березовой рощице, белевшей за усадьбой. Она всегда забиралась в молодой, жизнерадостный уголок лесничества, когда хотела остаться наедине с собой.

Белая ночь, северная краса, сколько мягкого призрачно-сказочного света пролила ты над землей! Весна и свет, тепло и тишина, а в сердце столько горечи, обиды, боли.

Анастасия Васильевна не замечала красот белой ночи, не чувствовала усталости, хотя едва тащила натруженные за день ноги. Она шла еще потому, что ей казалось: если она будет двигаться, у нее не так сильно будет болеть сердце.

На половине дороги она услышала за своей спиной шаги. Она оглянулась и увидела Баженова. Сердце забилось сильнее и болезненнее. Усилием воли она заставила себя остановиться, подождать его, прямо и спокойно посмотреть ему в лицо. Тени лежали на его лице, тускло светились глаза, и что-то жалкое, растерянное проступало во всем его облике. Он и ростом стал как будто меньше, съежился, сгорбился. Она поняла, что ему нелегко, и что приезд Нины был для него полной неожиданностью.

— Здравствуйте, Анастасия Васильевна, — тихо и глухо проговорил он.

— Здравствуйте, Алексей Иванович.

— Мы встретились. Это удивительно. Я бродил по лесу, думал о вас, и вот… вижу вас.

Анастасия Васильевна молчала. Он пошел с ней рядом, заговорил, с трудом подбирая слова.

— Она вернулась, вы знаете… Верьте мне, я ее не звал. Правда, я писал ей вначале… Я любил ее… А сейчас ненавижу. Так же сильно, как когда-то любил.

Анастасия Васильевна молчала. У нее кружилась голова, боль в сердце не утихала.

— Она думает, я уеду с ней в Ленинград. Я ее насквозь вижу. Прикинулась раскаявшейся грешницей… — Баженов помолчал, потом воскликнул с внезапной злобой: — Она не дождется моего отъезда, не дождется! Ей придется уехать одной. Сына я не отдам! Нет! И никакой суд меня не заставит!..

Они вошли в рощицу. Баженов взял ее руки в свои.

— Если бы вы знали, как мне тяжело! Только теперь я понял, как вы мне необходимы…

Что-то дрогнуло в груди Анастасии Васильевны. Она крепко сжала его руки. Сейчас он скажет те слова, которые она так долго ждет, и тогда они решат, как им дальше жить…

— Ах, как же я опять не умею по-человечески устраивать свою жизнь! — вздохнул Баженов, опуская голову.

Анастасии Васильевне стало стыдно своих вспыхнувших надежд. Жалкое бормотание. А она ждала от него сильных, горячих слов, решения своей судьбы.

— Я должен был написать ей, что все кончено. Почему я этого не сделал, сам не знаю… — продолжал Баженов, как бы рассуждая с самим собой. — Сам виноват, опоздал… Но она недолго проживет в поселке. У нее не хватит терпения. Она уедет…

Анастасия Васильевна смотрела вдаль, строго сжав губы. Какое унижение она испытала бы, если бы пришла в его дом на час раньше приезда Нины! Она торопилась к нему, чтобы сказать о своей любви…

Баженов поднял на нее виноватые глаза.

— Вы хорошая, чуткая. Вы всегда меня понимали. Прошу вас, не лишайте меня своей дружбы, уважения… Не сердитесь на меня.

— За что мне на вас сердиться? Вы мне ничего не обещали.

Баженов опустил глаза и носком сапога мял кустики ландышей, густо усеявших поляну. Под его сапогом нежные колокольчики чернели и, раздавленные, смешивались с грязью.

— Но я знаю, — медленно начал он, не поднимая глаз. — Я знаю, что я вам не безразличен.

— Да, это так, — спокойным и ровным голосом произнесла Анастасия Васильевна, не меняя позы.

— Я знаю… Почти знал, что вы меня любите! — воскликнул Баженов, — оживляясь и беря ее за руки. Руки у Анастасии Васильевны были холодные, лицо бледно. — Вы оживили меня, вдохнули в меня бодрость, силы. Мне теперь не будет так тяжело, одиноко. Я буду знать, что со мной рядом друг. Мы подождем. Она уедет…

Анастасия Васильевна тихонько высвободила свои руки из его рук, отступила.

Баженов растерянно посмотрел на нее, потом понурил голову и долго молчал.

— Алексей Иванович, — тихим и бесстрастным голосом проговорила Анастасия Васильевна. — Идите домой. И прошу вас, забудьте о том, что я вам здесь говорила.

Баженов не двигался с места, тупо смотрел на нее. Ему не верилось, что так вдруг все кончилось. Конечно, она вправе презирать его за нерешительность в отношении жены, но если она его любит, она должна понять…

Анастасия Васильевна сделала движение, намереваясь уйти. Баженов порывисто взял ее за руки.

— Погодите, прошу вас. После всего и так расстаться? Я не хочу произносить банальных слов, но вы только что сказали мне, что любите. И я знаю, что это не шутка…

— Да, я люблю нас, — с болью и тоской промолвила Анастасия Васильевна, глядя ему прямо в лицо. — Я никогда не повторю вам больше этих слов… — Она отвернулась. Баженов горько вздохнул.

— Алексей Иванович!

— Да? — встрепенулся Баженов, с надеждой глядя ей в лицо.

— Алексей Иванович, мы с вами живем в одном поселке, работаем в одном лесу. Мы не можем не встречаться: дело у нас общее. Я прошу вас… — Голос у нее был ровен и глух. — Никогда не напоминайте о нашем прошлом.

Анастасия Васильевна медленно пошла в глубь рощицы. Баженов посмотрел ей вслед и, понурив голову, пошел назад по дороге.

…Ночью над поселком гремел гром, дождь барабанил по крышам. В поселке всю ночь не могли уснуть два человека: Баженов и Анастасия Васильевна. Они думали друг о друге, и обоим было горько и больно…

Утром раньше всех к лесничестве поднялся Парфенов. Он подождал, пока выйдет Анастасия Васильевна, и вместе с ней пошел к поезду.

Над поселком вставало солнце. Вода в реке золотилась и отражала глядевшие в нее ивы и новые дома, выросшие на крутом берегу Заречья. Тишина стояла над поселком. Но вот из депо выкатился новенький воткинский паровозик, громко прокричал и помчался к диспетчерской, выбрасывая в чистое небо пепельные клубы дыма.

В поселке начался трудовой день.