Хозяйка Медной Горы. Часть I. Чужаки

Эпизод 10

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:40

Утро. Пятое утро, которое Инн встречала в кладовке вместе с чужаком. С замиранием сердца прислушивалась к его дыханию. Расслаблялась, убедившись, что все в порядке. «Ни в каком не в порядке!» Чужак не приходил в сознание, а значит, не ел и нормально не пил. И в туалет не ходил. Пятый день подряд. Да и дышал с трудом, неглубоко и через рот. Но так плохо, как во второй день, ему больше не становилось.

Пятое утро, когда приходил Янис. Третье, когда вместе с ним был Степан. Он оставался снаружи, загораживая половину прохода своим боком, и внимательно следил за происходившим. Это заставляло Яниса действовать быстрее и аккуратнее. Он больше не пытался придушить чужака, только прижимал мох к носу и рту. Наверное, поэтому пленника больше не трясло. «А может, наконец выработалась защита».

Три дня назад Степан бережно, но очень настойчиво вытолкал ее из кладовки и велел без лечения от Рэндалла не возвращаться. Лекарь долго щупал ее предплечья и плечи своими тонкими, но сильными пальцами. Убедившись, что ничего не сломано, выдал ей мазь от синяков. Инн слушала его немногословные наставления вполуха. Смотрела на Деда. Тот все так же лежал под старинными приборами, но в голосе Рэндалла не слышалось беспокойства, так что, наверное, Дед шел на поправку.

Янис склонился над чужаком. Инн закусила губу. Она все еще не понимала, что нашло на всех взрослых на лодке и почему они, если уж не помогают, то хотя бы не остановят Яниса. Острое ощущение несправедливости как иголкой впивалось в сердце, когда мужчина подносил мох к лицу ее пациента. «Давай быстрей уже!»

Вдруг на палубе за спиной Степана послышался шум и топот. Кто-то остановился совсем рядом, возле входа в кладовку.

― Старый очнулся! ― сказал громко, почти крикнул.

Янис и Инн, до этого сверлившие друг друга взглядами, одновременно вытаращили глаза и через мгновение, отчаянно пихаясь, ринулись наружу.

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:44

Олли переоценил свою готовность проснуться. Резкая попытка сесть привела к тому, что перед едва открытыми глазами тут же поплыло, а в ушах зашумело. Приборы истерично запищали, но быстро успокоились. Вскочивший Рэндалл аккуратно уложил своего пациента назад на подушки.

Шум утих, но почти сразу вернулся, гораздо более живой и разнообразный: комната наполнилась людьми.

Олли скорее догадался, чем услышал, что кто-то назвал его по имени. Женский голос, осипший от волнения и радости. «Агата?..» ― изумленный Олли напряг все свои силы, чтобы сфокусировать взгляд.

― Дед! Как же хорошо, что ты пришел в себя!

Нет, это не Агата. Карие, а не сине-серые глаза. По-детски круглое, загорелое личико. Наспех собранные в хвост светлые, цвета засахарившегося меда волосы. Не русые. Это не Агата. Агата Беринг, гениальный генетик, не просто спасшая обреченную экспедицию от гибели, но смело перекроившая биосферу Вудвейла так, что даже потеряв все мощные источники энергии и почти все достижения цивилизации, люди могли в этом мире спокойно жить. Легендарная Агата, в шутку прозванная Хозяйкой Медной Горы после того, как, несмотря на весь скепсис коллег и руководства, модифицированный ею первый слой терраформирования все-таки прижился и планета стала стремительно зеленеть. Агата, ставшая настоящей хозяйкой этого мира. Она умерла за много лет до рождения этой девчушки.

«Ты не Агата».

Но так даже лучше.

Каждое поколение придумывало Олли новое прозвище. Сейчас все маленькие жители Деревни называли его Дедом, хотя у него самого ни детей, ни внуков не было. Вначале он боялся заводить их, потому что почти все малыши, зачатые от тех, кто успел собрать полный синдром Ковчега, умирали либо на поздних сроках беременности, либо при родах. Агата говорила, что дело в патологии мозга. После смерти Харуки стало ясно, что повторить успех экспериментов над О’Донохью на остальных колонистах не выйдет. Оставалось только снова и снова корректировать известные генетические маркеры, пока Ковчег не ушел достаточно глубоко и перестал доставать до поселения. Среди поколения основателей многие так и остались бесплодными, никакие ухищрения с генной терапией и ЭКО им не помогли.

Что до Олли, была, конечно, хрупкая надежда, что все остальные его модификации защитят и его потомство, но проверка этого все откладывалась и откладывалась. И вот он незаметно для себя понял, что всех женщин в маленькой Деревне воспринимает как дочек, ну или внучек. «Так что да, имя «Дед» мне очень подходит».

Особенно верно это было для Инн, маленькой веселой непоседы, которая со слезами счастья на глазах сейчас прижимала к себе его руку. Олли улыбнулся, так широко, как только мог. Уверенно отложил на потом все вопросы: что случилось с человеком, которого он встретил в долине, как девочка оказалась на лодке, сколько времени он пролежал без сознания ― все не важно. За свою долгую жизнь он научился тому, что, если тебе повезло словить мгновенье счастья, надо проживать его по полной.

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:41

Услышав, что Старый очнулся, Янис тут же ринулся к нему. Когда он увидел Старого там, в долине, он испугался, как никогда в жизни. Придавленный ― «Придушенный!» ― огромным чужаком, без движения, без реакции, похожий на большую тряпичную куклу. В точности как упавший с дерева старший брат семь лет назад. Старый, последний из поколения основателей, последний, кто своими глазами видел чудесную жизнь среди звезд, кто заботился о каждом в Деревне как о своем дитя. Единственный, кто никогда никого не обвинял и не осуждал, кто всегда мог найти правильные слова для каждого. Старый не мог так глупо погибнуть!

И вот сейчас, когда Старый очнулся, Янис испытал такую же сильную, все затмевающую радость. На мгновение мир наполнился чистым, первозданным счастьем, и все остальное перестало иметь значение.

Но вырвавшись из душной кладовки и сделав пару шагов вдоль борта лодки, Янис пропустил Инн вперед. Волна восторга, близкого к экстазу, схлынула, словно мимолетный миг невесомости в самой верхней точке качелей. Доска на веревках, подвешенная к дубу возле школы. Янис будто бы на этих самых качелях на самой большой скорости врезался спиной в скалу. Впервые с того момента, как их нашли, Старый и чужак встали в голове Яниса рядом. Два беспомощных человеческих тела на грани жизни и смерти. Одного из них силой волшебной медицины предков и неустанной заботы вывел из комы Рэнд. Второго не выпустил из забытья Янис.

Протолкнувшись вдоль узкого коридора, где собрались почти все, кто был на лодке, он лишь на мгновение замер в дверях, чтобы бросить короткий взгляд на улыбавшегося Старого. Вышел назад на палубу. Прислонился спиной к темной покатой стене надстройки. Уставился в сияющее синее небо.

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:41

Степан едва успел увернуться от ринувшихся к выходу Инн и Яниса. Секунду смотрел им вслед, потом заглянул в каморку. «Вы побежали к Старому или от чужака?» Степан поморщился от этой мысли. Вот он лежит, едва живой. Брошенный и защитницей, и надсмотрщиком. Степан ― один из самых высоких в Деревне, но чужак выше. И крупнее. «И наверняка бы легко справился со всеми, кто есть на лодке, если бы очнулся». Степан дернул плечом. Глупая, гадкая попытка оправдаться.

Вспомнилось, как в детстве Старый рассказывал про то, что все люди равны и достойны уважения, от босоногого сорванца, случайно разбившего горшок с медом, до сгорбленной беззубой старушки, не попадающей ложкой в тарелку с супом и забывающей имена. Что там, у далеких звезд, с которых пришли их предки, раньше это отрицали, и было много войн и несправедливости. Степан не очень понимал, что такое война, но то, что люди должны слышать друг друга и помогать друг другу, всегда казалось ему очевидным. Все в Деревне всегда были заодно, только несмышленые малыши могли иногда капризничать, да подростки ― задираться. Да и как иначе? Ведь каждый человек ― это не только пара рук в общем хозяйстве, но и уникальные знания, уникальный взгляд на мир. Чтобы не просто выживать, а жить спокойно и счастливо, надо уметь одновременно и быть разными, и быстро приходить к согласию. Да.

Степан дернул уголком рта. Взрослые терпеливо втолковывали этот простой факт малышне. Сейчас, когда он сам стал взрослым, он понимал, насколько это важно. Не только собирать припасы, но и вести селекционную работу, и выращивать цветы. Не только поддерживать в порядке дома, но и украшать их, делать удобными и уютными для каждого. Сохранять знания и технологии, учить младших, вести наблюдения. Столько всего! Разве есть время для конфликтов? Из своего детства Степан помнил эти неловкие паузы, когда двое вроде повышали уже голос, но потом резко останавливались, и некоторое время молча смотрели друг на друга, пытаясь придумать, как вновь начать друг друга слышать. С возрастом это прошло. Сменилось острым, щемящим пониманием, насколько хрупок их образ жизни, насколько безразличен и жесток мир вокруг и как важно быть вместе с другими людьми. «Старый считает, что чужаки со звезд ― тоже люди». В это почему-то верилось с трудом.

Степан наклонился и подобрал оброненный Янисом комок мха. Вышел и выкинул за борт. Тот быстро напитался водой и ушел ко дну. Степан оперся на перила, глядя на проплывавший мимо пейзаж. Они миновали холмы, и русло реки расширилось. Деревья на правом, более пологом берегу отступили, и на каменистом пляже небольшие, с локоть в длину, ящерицы подставляли утренним солнцам зеленоватые лоснящиеся спины. «Завтра к вечеру будем дома».

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:42

Топ. Топ. Топ. Третий человек вышел из помещения, и, похоже, Вернон остался один.

Несколько раз попытался вдохнуть поглубже, собираясь с силами. С трудом разлепил веки. Лишь белесая пелена. Трудно понять, это с глазами или с нервами. Он слеп не в первый раз, и это его не пугало.

Ощущение стрелы времени вернулось два прихода Нервного назад. Этот Нервный, похоже, применял к Вернону что-то психоактивное. Что бы там ни было, эффекта больше нет. Иммунитет Bear, если успевает, со временем вырабатывает толерантность почти к любому веществу, распознанному как чужеродное, особенно если речь о сложных органических молекулах. Выше устойчивость к инфекциям, ниже шанс отравиться какими-нибудь выбросами. К сожалению, это распространялось и на лекарства. Роб вел специальный, уже довольно длинный список того, что Ямакаве давать бессмысленно.

То, чем Вернона травили здесь, тоже перестало работать, но последствия его использования, похоже, успели нагрянуть. И потеря зрения была среди них не самой страшной. Глаза ― хрупкий и важный орган. Современная медицина в совершенстве умеет его восстанавливать. Вернону вернут и глазное яблоко, и нейронную связь с ним. Тяжесть и слабость во всем теле, ноющая боль в шее при попытке хоть немного напрячь мышцы ― все это тоже ерунда.

Значение имела только жажда. Мучительная. Жуткая. Сухой язык царапал небо. Вернон закрыл глаза. Веки ― словно наждачная бумага. Сердце тяжело, медленно бухает в груди. Отдается в висках. Бум. Бум. Бум. Бум. Без паники. Он жив. Паника и отчаяние ведут в никуда. Он в сознании. Сейчас он соберется с мыслями и оценит ситуацию. Составит план. Будет его придерживаться. Это всегда срабатывало. Даже в тот, самый первый, раз. Самый страшный. Третий месяц после выхода в системе Аделаир. Уже подлатали корабль, стабилизировали все системы, но работы было все равно слишком много. Все очень устали. Дежурный заснул за пультом и пропустил астероид. Им всем повезло, что камень прошел по касательной, задев лишь один отсек. Четвертому и седьмой, работавшим в том отсеке, тоже повезло, ведь четвертый заметил в крохотном техническом иллюминаторе летевшую на них глыбу. «Повезло?» То, что случилось дальше, до сих пор страшно было даже вспоминать. «Тогда мы оба выжили». И сейчас совсем не так плохо.

«Хорошо. Как конкретно сейчас?» Вернон четко, в деталях, мог воспроизвести последние минуты перед потерей сознания. Чужие пальцы на шее. Выстрел в дракона. Странно вялое, тяжелое тело черно-белого человека. Удар головой. Затылком, с правой стороны. Что произошло после? Судя по степени обезвоживания, без сознания он провалялся не один день. Дольше, чем он бы ожидал, ведь голова у него крепкая. Разноцветные облачка пыли. «Мох. Надышался, наверное. А потом аборигены добавили».

Бум-бум. Бум. Бум. Пульс попытался ускориться, но кровь оказалась слишком вязкой. Разрисованное лицо. Светлые, почти белые глаза над респиратором. «Это был человек. Человек же??» По спине пробежал странный, не знакомый Вернону холодок. Ощущение это было пыльным и затхлым, словно вынутым из погреба, из глубины веков, еще до космической экспансии, когда люди не просто разделяли всех на своих и чужих, но и отказывали чужим в праве считаться людьми. Племена, ведущие свой род от разных тотемных животных. Касты. Сословия. Религии, сеющие раздор на одном лишь только основании следования различным ритуалам. Нации, полагающие особенности внешности, язык или совсем уж эфемерные вещи, вроде предпочтений в музыке и одежде, достаточной причиной, чтобы вычеркнуть некоторых homo sapiens из списка людей.

С ростом базового благосостояния и доступности научно достоверной информации все эти надуманные условности постепенно растворились в том, что действительно имело значение. От тех темных дней осталась лишь сухая память в исторических хрониках, и жуткие в своей правдивости рассказы о том, как люди с невероятным упорством вырезали эти несуществующие границы тупым ржавым ножом по живому телу собственной цивилизации.

Когда каждый с детства видит вокруг яркое, захватывающее разнообразие лиц, мнений и интересов, когда в молодости каждый может попробовать себя в самых разных сферах, границы, возникающие между группами, никогда не превращались в стены, через которые стороны не слышат друг друга.

«Потому что те, кто не слышат, уходят в вейверы». Бум. Бум. Бум. Мысль о том, что он сам ― вейвер, но при этом не очень представляет, как можно не слышать других, струйкой дыма вплыла было в сознание, но быстро растворилась в нараставшем беспокойстве. План не складывался.

Плененные партизаны. Расстрелянные заложники. Сожженные на кострах еретики.

Вернон попытался сглотнуть. Пить хотелось очень сильно.

Следовали ли гуманистическим принципам хозяева Ковчега Вудвейл? Сохранили ли эти принципы их потомки? «Полторы сотни лет изоляции». Вернон вспомнил себя после пяти лет экспедиции на Аделаир. Как пришлось заново привыкать, что существуют другие люди. Как напугал врача, красивую темнокожую женщину по имени Ксения, тем, что никак не мог на нее наглядеться. Она решила, что это ― симптом какой-то соматической патологии, и несколько минут листала показатели мониторинга его здоровья, прежде чем догадалась спросить, в чем дело. Вернон слабо улыбнулся. «А ведь многие из Б-32 могли бы показаться необычными сто пятьдесят лет назад». При почти полном отсутствии стабилизирующего отбора и невиданном расцвете медицины, раздробленный на множество изолированных популяций, а затем вновь собранный воедино вид homo sapiens поражал своим разнообразием.

Бум. Бум. Очередное неприятное озарение заставило Вернона сосредоточиться на своем дыхании. Когда этот Ковчег покидал Землю, никто еще не слышал о генетических комплексах. «Меня проще простого записать в нелюди». Даже если среди аборигенов и были высокие люди, вряд ли они весили по двести килограмм. А ведь были еще и шрамы. Возвращенцы имели право на полное устранение всех проблем со здоровьем, полученных во время экспедиции, в пределах возможностей современной медицины, но каждый пользовался этим правом по своему усмотрению: Алия, например, стерла все следы со своего идеального тела, а Джамиль даже чужой глаз не заменил. Вернон тоже сначала думал избавиться от всех отметин, но потом увидел в моделирующем зеркале, как будет выглядеть без них, и понял, что просто не узнает себя. Не стал оставлять бугристые следы наскоро схваченных Робом швов и уродливые пятна ожогов, но тонкие линии на их месте решил сохранить. «Представляю, как местные меня видят». Огромный. Сильный. Весь в неестественных шрамах. Страшный. Вернон сглотнул. Ослепший, едва дышащий. Беспомощный. Пить захотелось еще сильнее.

Выдох получился рваным: очень сложно не паниковать. Отвлечься. Задавать вопросы. Строить план.

Кто эти люди? Он смог различить троих. Они почти не разговаривали, но по звукам, теням и движению воздуха Вернон ощущал их присутствие.

Время он измерял приходами Нервного. Похоже, тот отвечал за очередную дозу отравы. Приходил, прижимал что-то сырое и скользкое к лицу Ямакавы. Ждал, пока пленник сделает несколько вдохов, и уходил. Вернон не помнил, чтобы Нервный разговаривал с остальными. Почему Нервный? Вернон не мог объяснить. Как с моделями операций, просто чувствовал, и все. Тревогу. Сомнения. И лютую ненависть, пугавшую, похоже, и самого Нервного. Как часто он приходил? Раз в день? Два?

Вторая ― Маленькие Ручки. Девушка или даже девочка. Она была рядом почти все время. Протирала лицо. Пыталась напоить. Маленькие ручки поправляли мягкий сверток под его головой. Маленькие ручки укутывали его в одеяло. Она беспокоилась. Она заботилась. Она не знала, что делать.

Третьим был Наблюдатель. Он приходил чаще, чем Нервный, но никогда не прикасался к Вернону. Иногда перебрасывался парой фраз с девочкой. Судя по голосу, взрослый мужчина. Слов Ямакава не понимал, но это, возможно, просто из-за тумана в голове. Наблюдатель был самым спокойным из троих, но даже от него исходила неуверенность и растерянность. «Если вы все сомневаетесь в правильности происходящего, тогда какого черта?!..»

Ответ лежал на поверхности. «Ни в чем они не сомневаются». Откуда вообще можно знать переживания совершенно незнакомых людей? «Похоже на самообман. Привык к тому, что членов своей команды знаю, как себя». Выпихивать из головы недостоверные предположения физически больно. Они такие желанные, такие обнадеживающие. Но сейчас как в тумане на краю обрыва: видеть пропасть важнее, чем чувствовать себя в безопасности.

Глубоко вдохнуть, чтобы хоть немного успокоиться. Но грудная клетка согласна только на слабые, короткие движения. Количество кислорода в загустевшей крови не вырастет. Свет за закрытыми веками померк. Либо кто-то пришел, либо он снова теряет сознание.

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:43

Степан вошел в маленькую кухоньку. Кивнул стоящему у котла Алексу. Эта часть лодки сохранилась неизменной еще со времен эвакуации: маленькая печка, пол и стены вокруг сделаны из негорючего и почти не нагревающегося материала. Только пара сетчатых конфорок сверху ― из металла. Безопасно и эффективно. Тут было тесно, как и во всех помещениях на ховеркрафте, но выходящая на корму стена состояла из двух рядов пластиковых щитов, верхний из которых был прозрачным. Каждое из окон открывалось вверх, образуя козырек над узкой палубой.

Лодка шла по стремнине в тени деревьев, и по столу и посуде бегали зеленоватые солнечные блики.

Степан боком протиснулся в дальний угол. Присел на корточки, с трудом впихнувшись в проход. Открыл складную дверцу шкафа. Внутри стояла решетка из деревянных досок. Каждая ячейка и верх шкафа были обклеены пластинами морской губки, чтобы защитить ценное содержимое. Перед отплытием в каждой ячейке стояло по плотно запечатанной глиняной бутыли. Сейчас две трети бутылок были вскрыты. Три ячейки пустовали. Стерилизованная вода для медицинских целей. Степан вынул одну из закупоренных бутылок. Тяжелая, приятно холодящая руку. Подумал. Взял еще одну. Задвинул дверцу. Встал.

Встретился взглядом с Алексом. Невысокий, смуглый, небритый. Кудрявые, давно не стриженные волосы убраны под косынку. Рука привычным движением помешивает тихо булькающую кашу, а карие глаза внимательно следят за каждым движением Степана. Ни осуждения, ни поддержки.

Степан вынул из прикрученной к столешнице коробки маленькую металлическую ложку. Сунул ее в стоявшую на второй конфорке кастрюльку с кипятком. Достал банку с солью. Пластиковую, потерявшую прозрачность от многочисленных царапин, с плотно прилегающей крышкой. Вскрыл одну из бутылей и всыпал туда ложку белых кристаллов. Приложил крышку назад. Прижал ладонью. Энергично потряс.

Снова посмотрел на повара. Тот следил за будущим завтраком.

Протиснулся к выходу.

Вернувшись к кладовке, Степан замер у входа и несколько мгновений смотрел на чужака. Тот лежал все так же, на боку, чтобы язык не мешал и без того слабому дыханию. Степан подобрал мешочек с бинтами, сел рядом, положил голову чужака на колени. Оторвал кусок ткани, смочил в подсоленной воде и поднес к приоткрытым растрескавшимся губам. Чужак вздрогнул от прикосновения. Степан тоже, от неожиданности. Лежавший у него на коленях человек задышал чаще и словно бы подался навстречу живительной влаге, но тут же замер. Лишь брови чуть сдвинулись к переносице. «Шея болит», ― догадался Степан.

Отставил подальше бутыли, чтобы не разлить. С усилием приподнял плечи чужака и пристроил его голову на сгибе своего левого локтя. Ощущения были странные: так он раньше держал младенцев, сначала братишку, а потом племянницу, дочку старшей сестры. Чужак был намного тяжелее, но такой же вялый и беспомощный. Степан взял бутыль и аккуратно поднес широкое горло ко рту чужака. Глиняный ободок стукнул о зубы. Степан нахмурился. «Как давно ты очухался?» От того, что пленник, похоже, в сознании, стало не по себе. «Давай не захлебнись!» Степан медленно наклонил бутылку, позволяя вытечь буквально капле. Губы чужака уверенно ее поймали. Глоток. Глотать больно. Еще бы, на шее у гиганта огромный синяк, все еще бордово-синий, хоть и пахнущий целебной мазью. Еще глоток. Чужак задерживает воду во рту. Глоток.

На пятом глотке Степан с удивлением поймал себя на том, что шепчет что-то успокоительное и похлопывает чужака по горячему плечу. Оборвал себя на полуслове. Отставил бутыль с подсоленной водой. Много за раз нельзя.

Левая рука уже стала затекать, и он медленно передвинулся, перекладывая голову чужака снова на колени. Дотянулся до второй бутылки. Оторвал свежий кусок бинта. Намочил. Подержал в руке, согревая. Бережно провел по векам. Черные ресницы, обведенные красными воспаленными полосами, вздрогнули. Чужак приоткрыл глаза. «Желтые?!»

* * *

Где-то в лесу, 2550-07-18 06:47

Соленая вода казалась сладкой и пьянила, как крепкий алкоголь. Голова кружилась от удовольствия. И облегчения. Шум в ушах пропал, и на секунду Вернону почудилось, что приложенная к глазам влажная тряпица вернет зрение. То, что этого не произошло, лишь восстановило ощущение реальности и окончательно развеяло панику.

― Еще пить будешь?

― Да, ― без звука, одними губами.

Но человек услышал.