Хозяйка заброшенного поместья

27.2

— Лучше расскажи мне, как этой благословенной магией пользоваться.

— Так мне откуда знать! — всплеснула руками Марья. — Это ж ваши господские штучки. Да только как я кумекаю, и вас-то не особо этому учат. Редко какой так повезет, что мать али бабка с даром. А не повезет, придется самой до всего доходить.

Ладно, самой так самой — как будто в первый раз.

Я погладила стену у окна. Может, и правду сказал Виктор, что дом словно живой и радуется. Может, это моя магия, про которую я сама не знала, вдохнула в него подобие жизни.

Надо порыться в маменькиных журналах, вдруг да и отыщется, что делать с магией. Или достаточно просто любить свой дом и заботиться о нем не через силу, а с радостью, как это делала я?

— Хорошо, спасибо тебе. Извини, что напугала.

— Да за что, касаточка! Радость-то какая!

Вот только радость эту, пожалуй, стоит придержать при себе.

— Ты уж не сильно болтай о моей магии, хорошо? — попросила я.

— Да как это! Как о таком всем соседям не рассказать? Ни у кого ведь в округе благословения нет. Любо же дорого будет посмотреть, как аспида перекосит!

— Так он ведь обратно жениться прибежит! А если тут другие женихи в очередь выстроятся? Этак до смертоубийства дойдет!

А мне потом в саду трупы закапывать? Вот счастье-то!

— Да и вообще, как будто мне забот мало, только женихов разгонять!

— Не разгонять, а привечать их надо! — Марья вздохнула. — Ну, если ты так просишь, не буду. Подожду, пока порядок наведешь. А то, в самом деле, сватовство да свадьба — дело хлопотное, а у нас в саду конь не валялся. Вот урожай соберем — можно будет и женихов выбирать.

Так, похоже, Марья всерьез решила пристроить свою касаточку в добрые руки. Напомнить ей, что мне еще развестись надо, прежде чем женихов присматривать? Не стоит. До осени даже думать не хочу о пока еще муже!

…Впрочем, на следующий день он сам напомнил о себе, прислав все того же белобрысого хама со свертком. Странно, но при виде лакея я ощутила что-то вроде сожаления — хоть и понимала, что жалеть не о чем. Явился бы сам — вышел бы еще один скандал, только и всего.

— Барин велел вернуть с благодарностью, — сказал Иван.

В этот раз он вел себя куда приличней, даже поклонился, здороваясь. Вряд ли Виктор поверил мне и устроил выволочку, должно быть, мгновенная карма запомнилась. Еще, поди, Иван решил, что ячмень, раздувший веко так, что от глаза осталась только щелка,— моя заслуга. Я попыталась припомнить, не было ли каких-то признаков начинающегося воспаления вчера, но не смогла. Не разглядывала.

— Подожди в сенях, я сейчас вещи твоего барина принесу, — велела я ему.

— А можно Марью позвать? — робко спросил парень. — Больно здорово она ячмени…

Я уже приготовилась услышать «выкатывает», и на языке сама собой закрутилась лекция об опасности прогревания гнойников, но Иван закончил:

— … заговаривает.

Заговаривает — это ладно, это пусть. Лишь бы в глаз не плевала и яйцом не грела. Дома я бы посоветовала антибактериальные капли, но тут, пожалуй, только заговор и поможет.

Я кликнула няньку, пояснив ей, в чем дело.

— Сглазил кто, — пожаловался Иван. — Вчера и следа не было, а сегодня вон как. Ты уж заговори, бабушка.

— Эк угораздило-то! Сейчас нитки принесу!

Когда я вернулась в сени с одеждой Виктора, перевязанной бечевкой в сверток, Марья обматывала ниткой пальцы парня. Тот покосился на меня, но промолчал. А я-то уж точно уходить не собиралась.

— Значит, запоминай. — Похоже, слова Марьи предназначались не только «пациенту», но и мне. — Нитка непременно черная. Пальцы — средний и безымянный, на той руке, где глаз чистый. Три восьмерки, потом три узла. Так и без заговора само пройдет. — Она откусила нитку и добавила: — Три дня не снимай, а то снова раздует.

— Ты все же заговори, баб Марья. Для верности.

Марья вздохнула. Дернула парня за лацкан шинели, заставляя нагнуться, и сунула в глаз «фигу», приговаривая:

— Ячменек, ячменек, на тебе кукиш, что себе купишь. Купи себе топорок, руби поперек. Вот так. — С этими словами она перекрестила кукишем глаз парня. — Все, иди.

Провожать Ивана я не стала, ушла в дом. Хорошо, что сам не приехал. И все же почему-то было обидно. Я прогнала эти мысли. И без него проживу.

В следующие дни мне было не до Виктора и воспоминаний о нем.

Пришлось заново утыкать окна в девичьей. В людской они точно так же «обновились», как и во всем доме, а вот в девичьей, где их конопатила Дуня, так и остались рассохшимися. Похоже, «благословение» действовало, только если барыня сама руку приложит. Может, потому оно так редко проявляется: не каждая захочет грязной работой заниматься. Настенька-то уж точно ручки пачкать не собиралась.

Или мое личное участие требовалось только потому, что я просто толком не разобралась в этой магии, кто знает. Зато если уж благословение срабатывало — то действовало отменно. Как я ни старалась, не смогла найти ни на одной печи следы ремонта. Выглядели они так, словно их совсем недавно сложили и побелили. На тканевых обоях, которые я обмела щеткой от пыли, исчезли пузыри, а сама ткань налилась цветом, будто и не выгорала за годы с последнего ремонта. Полы, натертые мастикой, которую я опять сварила собственноручно, засветились свежим деревом и заблестели, будто лакированные. И даже разбитое окошко в один прекрасный момент снова оказалось застекленным. Правда, брезент, которым я его занавешивала, исчез вместе с досками. Видимо, даже в волшебном мире закон сохранения вещества, хоть и с поправкой на магию, действовал — из ничего ничего не появлялось. Я не жаловалась: чудо на то и чудо, что происходит на собственных условиях.