Хранители. Часть 4 Луцяхамато – Озеро погибших русских

Глава 10 Гнилое озеро

– Куда нам тепереча, старшой? – спросил Илья, когда упряжка скрылась из виду. – Уходить надо. Перебьют нас теперь самоеды.

– В Мангазею надобно идти как шли. – спокойно, будто ничего и не было, сказал Яков, поднимаясь на ноги. – Ружей и пороха у нас довольно, пушка и ядра есть, пужнём так, что самоядь и близко не подойдёт.

Лицо кормщика побагровело от злости. Он подошёл, взял старшего Пестрова за грудки и от души дал ему в зубы. Потом подошёл к Фёдору. Тот, бросив нож, стоял с опущенной головой. Поглядев на него, Молчан отвернулся, зло сплюнул и сказал:

– Отведите-ка, ребята их на корабль, да свяжите покрепче. Михейка, а ты принеси чем покойников накрыть.

Пестровы больше не сопротивлялись. Яшка, вытирая кровь, поднялся, выплюнул на песок выбитые зубы, и смирно с Ильёй пошёл к кораблю. Аким с Нилом повели следом Фёдора.

Молчан повернулся к Штинину:

– Пособи-ка, Иван Тимофеич.

Вдвоём они уложили рядом покойников. Вещи со святилищ собрали и сложили тут же.

– Дядя Молчан, чего теперь с похлёбкой-то делать? Готова уж… – растеряно спросил Ванька.

– На корабль неси. И всё остальное тож. Сейчас отходим.

Накрыв покойников парусиной, Молчан перекрестился, и с тяжёлым сердцем поднялся на корабль.

Пестровы сидели на нашестях[36] со связанными за спиной руками. Все ждали, что скажет старшой.

– Ну что, братцы, – обратился к команде кормщик, – пойдём назад скорым ходом, авось, успеем выйти на большую воду, прежде чем всех нас самоеды побьют. А там домой.

– Так может в Мангазею кружным путём или в Обдорск? – предложил Илья. – Путь на Обдорск у Ивана Тимофеича в подробности срисован, авось пройдём.

Молчан покачал головой.

– Нет, ребята. Разорение святилищ самоеды нам простили, но за убийство сына и внука глав двух знатных родов вся тундра будет мстить. Все вины теперь разом припомнят. И, надо думать, не только нам. Такую кашу заварили, что всем мореходам долго хлебать придётся. А нас, ежели по дороге не побьют, так в здешних крепостях всё одно достанут. Будут как зверей выслеживать. А о том, чтобы зиму в лесу промышлять уж и думать нечего. Улепётывать надо. Так что – вознимай парус! Все свободные – на вёсла! И этих развяжите покуда, пусть тоже работают. Ежели ещё чего выкинут, ссадим их на берег. Самоеды уж введут их в разум.

По течению, на вёслах, подгоняемый попутным ветром корабль полным ходом двинулся в обратный путь. Ворочая тяжёлым веслом рядом со Штининым, Ванька еле сдерживал слёзы, глотая подступающий к горлу ком. Ему хотелось в голос рыдать от обиды на несправедливую жестокую судьбу. Он был готов разорвать ненавистных Яшку с Федькой, сломавших, а может статься и погубивших его жизнь и жизни его товарищей. А если и останется жив, что теперь скажет Еленке? Что она ему скажет? Когда они теперь увидятся вновь?

До поздней ночи «Святитель Николай» ходко бежал вниз по Хэяхе и мало-помалу страх перед скорой погоней стал отступать. Но оказалось, что успокаиваться было рано. На одном из последних открытых мест, Иван Тимофеевич, всё осматривающий берег в подзорную трубу, увидел вдали несколько оленьих упряжек, быстро двигавшихся в сторону Байдарацкой губы.

– Как они нас так скоро настигли? – с досадой спросил Молчан, глядя в трубу им вслед.

Штинин развернул карту:

– Должно быть Сэу был уже недалеко, и Хадко быстро до него добрался. Олени в упряжке были добрые. А тот отрядил дозорных во все концы и отправил людей перехватить нас в устье. Хэяха от сужения делает несколько длинных петель, а они проехали коротко, напрямую. Думаю, люди Сэу до становища Ойки доберутся много раньше, чем мы. И встретят нас там ни хлебом-солью…

Молчан немного подумав, спросил:

– Иван Тимофеевич, ты карту этих мест лучше меня знаешь, что бы ты присоветовал? Куда по-твоему нам лучше идти?

– Я не воин и не мореход, – устало пожал плечами Штинин, – но знаю, что самоеды превосходные стрелки. И кроме луков у них наверняка ружья имеются. Река ближе к устью хоть и широкая, но перебить из леса всех кто находится на палубе, им будет совсем не трудно. Без управления корабль сядет на мель, а дальше, тех, кто ещё уцелеет, добьют, товары разграбят, корабль сожгут. А ежели Арсений Петрович розыск учинит, скажут, что не было никакого корабля и всё тут. На Обдорск нам тоже путь заказан. По одной лишь карте без провожатого легко заплутать можно. Рек и озёр там множество. А ближе к Оби много остяцких да самоедских становищ. Они хоть и не ладят меж собой, но как поделить наше добро уж как-нибудь сговорятся. Ни ружья, ни пушка тут не помогут. Инородцы нынче ни то что в прежние времена – шумом их не напугать. Ни мне, тебе, кормщику, советы давать, но коли уж спросил, так я вот что скажу: надобно схорониться в укромном месте и отсидеться сколько-то времени. Подождут нас в устье, а после решат, что мы на Обдорск ушли. Начнут там нас искать. А мы как ветер попутный задует, выйдем ночью и на всём ходу устье-то и проскочим.

Обдумав совет, Молчан вздохнул:

– Корабль не иголка, где его спрячешь…

Штинин показал на карте небольшое озеро, соединённое с рекой протокой. Над озером аккуратными буквами было выведено его название – «Гнилое».

– Вот здесь можно спрятаться. Когда я отмечал соседние озёра и притоки Хэяхи, старик Ойка назвал это озеро гнилым и нехорошим. Почему оно нехорошее, я расспрашивать не стал, работы и без того хватало, но, думается мне, там нас в последнюю очередь искать станут. К тому же вокруг того озера на десять вёрст сплошные леса. Вот они у меня зарисованы. Так что лучше места нам не найти.

– А много ли ещё у нас на пути озёр да проток, в какие можно с реки кораблём зайти?

Штинин посмотрел на карту:

– Да, пожалуй, с дюжину наберётся.

– Ну что же, – Молчан задумчиво погладил бороду, – по мне так замысел толковый. Давай теперь у остальных спросим.

Совет был недолгим. Никому не хотелось сразу идти под меткие стрелы и пули самоедов. Все хотели выждать время, в надежде на то, что после всё как-нибуть обойдётся.

До «Гнилого» озера на всём ходу добрались в полтора дня. Молчан, Штинин и Соргин сразу сошли на берег и посмотрели место с нехорошим названием. Оно оказалось самым обыкновенным и вполне подходило для того, чтобы переждать время. Протока оказалась глубокой, но такой узкой, что неширокую лодью с убранной мачтой смогли провести по ней с великим трудом, задевая бортами ветви деревьев. Само озеро было небольшим, а вдоль противоположного берега сплошной стеной тянулся высокий поросший лесом обрыв.

Самое удобное место, чтобы спрятать корабль, было между большими ветвистыми деревьями рядом с протокой. Разгрузив лодью, артельщики втащили её по брёвнам в лес, загрузили товар и припасы обратно и укрыли со всех сторон ветками. Обратно в озеро её теперь можно было легко спустить и гружёной. На носу установили пушку со всем что к ней полагалось и направили её в сторону обрыва.

От усталости и недосыпа все валились с ног. За Яковом и Фёдором больше не доглядывали. Дорогой, пока работали вёслами, Соргин и Чупров, не раз ходившие в Мангазею, рассказали множество историй о том, как воинственная самоядь побивала целые отряды служилых людей и разоряла на волоках торговые корабли. Пестровы, кажется, только теперь поняли, какую беду они накликали на себя и своих товарищей, и работали старательно.

Когда работа была закончена, Молчан велел Ваньке выдать команде юрка и сухарей, и отправил всех отдыхать.

– А ты куда? – спросил Михейка, глядя как отец мажется зельем против комаров.

– Осмотреться бы надо. Обойду вокруг.

– Я иду с тобой. – отозвался Штинин. – Попробуем разузнать, отчего это озеро гнилым зовётся.

– И я с вами. – пробасил Илья. – Пойду, ружьё возьму. Так оно спокойнее.

Молчан возражать не стал.

Ванька поднялся было тоже пойти с ними, но покачнувшись на трясущихся от усталости ногах, понял, что ему это уже не по силам. Он кое-как поднялся на корабль, забрался с головой под одеяло и забылся тревожным, беспокойным сном.

Проснулся он от того, что ему не хватало воздуха. Голова болела, а рубаха была мокрой от пота. Приподнявшись, он обтёр рукавом лицо и посмотрел вокруг: сверху через приоткрытую дверь проникал тусклый свет, рядом в три глотки храпели Соргин, Чупров и Илья. Было невыносимо душно, воздух звенел от комариного гула.

Ванька откинул одеяло, почесал накусанные мошкарой ноги, натянул бахилы и пошёл наверх.

Вдохнув прохладный пахнущий багульником и сосновой смолой воздух, он стал быстро приходить в себя. Время было раннее. Косые солнечные лучи освещали верхушки деревьев, на листьях и иголках искрились капельки росы, со всех сторон доносились звонкие птичьи голоса. Только вездесущее комарьё отвлекало от этой красоты и всё портило. В нескольких саженях от корабля на старом поваленном дереве сидел Штинин и что-то старательно выводил пером на небольшом куске бумаги. Рядом с ним на костре кипел котелок.

– А, проснулся? – улыбнулся он, увидев зуйка. А я тут помалу хозяйничаю покуда ветер с реки.

– Иван Тимофеич, я сам всё управлю! – засуетился Ванька, проворно спускаясь с корабля. – А где остальные?

– Наши горе-охотники, Яшка с Федькой, взяли харчей на два дня и ушли за лес тундру смотреть, Молчан за рекой приглядывает. Михейка по дрова пошёл. А я вот хорошей воды принёс с дальнего озера, кашу варю. Да попутно своё правлю.

– С дальнего озера? – переспросил Ванька.

– Из этого озера воду брать нельзя. – стал объяснять Штинин, не отрываясь от своего дела. – В нём тухлятина. С обрыва мёрзлые куски мамонтов вытаивают и падают в озеро. А те, что до воды не долетают, тухнут и мертвечиной смердят на всю округу. Вот самоеды и прозвали его гнилым. Хочешь, сам сходи, погляди. И воды хорошей принеси. Пойдёшь от озера влево, поднимешься наверх, прямо за обрывом в лесу ещё одно озеро будет. Там набери.

Ванька хотел было спросить, как же каша, но Штинин его опередил:

– Иди, иди. Кашу я сам доварю. Не велик труд.

Поблагодарив своего учителя, Ванька взял кадушку и пошёл к озеру.

Он шагал по берегу, разглядывал высокий обрыв, освещённый утренним солнцем, и старался уже не думать о том, что их ждёт. Вчера, устав себя жалеть и обижаться на немилостивую судьбу, он решил положиться на Божью волю, а там – будь что будет. Что на роду написано, того не изменить, так чего попусту рвать сердце? Господь всё управит… Так себя утешая и гоня прочь тяжёлые мысли, он смотрел на серебристую озерную гладь, на ясное голубое небо, высоченные пихты и кедры, тесно росшие на самом краю обрыва, меж сплетённых длинными змеями и свисающими вниз корнями которых то и дело сновали мелкие птички и лемминги.

Придя к обрыву, он оставил кадушку и пошёл по узкой песчаной полосе между озером и отвесной стеной, с опаской поглядывая вверх. Не успел он пройти несколько шагов, как увидел среди осыпавшегося песка и сухих веток большущий мамонтовый мосол, похожий на те, что Еленка показывала ему на берегу губы. Тут же в озере под жёлтой водой из чёрного ила торчали ещё кости. Дальше под обрывом лежало что-то большое и чёрное, но идти туда Ваньке расхотелось. Он вернулся назад и пошёл наверх за водой.

Как указал Иван Тимофеевич, он дошёл до места, где начинался подъём, и, держась ближе к краю обрыва, чтобы смотреть вниз, стал подниматься.

Озеро сверху походило на зеркало в богатой тяжёлой оправе, какие бывают в богатых домах. Он уже дошёл до середины подъёма, как вдруг, земля под ним закачалась и нога провалилась по самое колено. Бросив ношу, Ванька перепугано вцепился в попавший под руку куст и, высвободив ногу, шустро пополз назад, вниз к ближайшему дереву. Немного успокоившись, он нашёл крепкую сухую палку и снова пошёл наверх, щупая землю перед собой. Приблизившись к опасному месту, Ванька лёг и стал медленно подползать, стараясь зацепить палкой кадушку. В тесно переплетённых корнях кустарника, там, где провалилась его нога, осталась чёрная дыра из которой тянуло холодом. Наконец, он кое-как подтащил кадушку к себе, отполз на твёрдую землю и поднялся на ноги.

Озеро с чистой водой оказалось дальше, чем думалось Ваньке. Он уже было решил, что прошёл мимо, как неожиданно, словно в сказке, деревья расступились, и перед ним засверкало отраженное в воде небо. Глубина начиналась прямо от берега. Ванька зачерпнул полную кадушку воды и собрался было уходить, но, ему страсть как захотелось окунуться. Не глядя на тучи комарья, он быстро разделся и нырнул в воду. Сперва всё тело обожгло холодом, а после стало так хорошо, что не хотелось и выныривать. Наплескавшись вволю, он быстро оделся и скорым шагом пошёл обратно.

Иван Тимофеевич и Михейка сидели у костра и накладывали в чашки кашу.

– Что, Ванюшка, уже нагулялся? – спросил Штинин.

– Садись, поешь. – позвал Михейка, – Остальных будить надобности нет. Пускай отсыпаются.

– А старшой? – спросил Ванька.

– Я ему снесу. А ты, давай, ешь побольше, а то тебя, вон, ветром качает. И рыбки всем достань. Харчи беречь нам теперь нет надобности.

Михейка забрал две чашки и ушёл к отцу в сторону реки.

– Что, Ванюшка, будем сегодня заниматься буквописанием? – спросил Иван Тимофеевич, когда с кашей было покончено.

– Будем! – обрадовался Ванька случаю отвлечься от нехороших мыслей, так и роящихся в голове. – Только схожу к обрыву, место одно непонятное надо посмотреть. Я скоро обернусь!

– Что ещё за место такое?

Ванька рассказал, как едва весь не провалился в страшную холодную дыру и теперь хочет взять огня и глянуть, что там такое под землёй.

– Вместе пойдём. А то после долгого сидения ноги затекли. – сказал Штинин, поднимаясь.

Вооружившись багром и захватив кресало, отправились к обрыву.

Осторожно подобравшись к опасному месту, они разодрали багром корни, расширили дыру и опустили багор вниз. Он ушёл полностью, не достав дна.

– Ого! – удивлённо поднял брови Иван Тимофеевич. – Да тут целый провал!

Ванька запалил кусок бересты и бросил его в дыру. Огонь осветил стены узкой и глубокой расщелины.

– А ну вниз! – скомандовал Штинин.

Они спустились и подошли к обрыву напротив страшной дыры. Всё здесь поросло высоким густым кустарником. Преодолев это препятствие, они оказались у склона и увидели то, что искали – за кустами и зарослями Иван-чая чернел узкий ход высотою в полтора аршина и шириною в аршин.

– Что, Ванюшка, соорудим факел, и заглянем? Для меня тесновато, а ты пролезешь. – предложил Иван Тимофеевич.

Ванька с радостью согласился. Хоть и боязно было лезть в тёмную холодную дыру, но до смерти хотелось узнать, что там внутри. Он сбегал на корабль, притащил кусок просмолённой верёвки и накрутил его на железное острие багра. Запалив факел, они просунули его в дыру. Узкая, длинная трещина уходила далеко, и конца ей было не видно. Ванька зажал подмышкой древко и проворно пополз внутрь. Локти и колени сразу стали мокрыми. Дно ледяной расщелины было покрыто насыпавшимся сверху торфом, прелой хвоей и прочим мусором.

Забравшись в холодную пещеру целиком, он встал на ноги и поднял факел. Неровные стены из замороженного чёрного ила с песком уходили вверх на добрых три сажени. Дыра, в которую он провалился, теперь была прямо над его головой. Ванька уже без всякой боязни пошёл вперёд, стараясь не задевать плечами торчащие с обеих сторон из ледяных стен корни и обломки огромных деревьев. Расщелина оказалась длинной и заканчивалась каким-то диковинным сплетением переломанных древесных стволов. Всё вокруг было покрыто инеем, который таял от огня факела и стекал грязными струйками по стенам.

– Ну всё, Ваня, выбирайся оттуда. – раздался усиленный пустотой голос Штинина, который смотрел снаружи в дыру и хорошо всё видел.

– Доброе место для хозяйства. – деловито сказал Ванька, выбравшись обратно на свет божий. – Тут и мясо и рыбу хранить можно. Не протухнет. На Груманте тятька сказывал, такие ямы нарочно в мёрзлой земле долбили, а тута вот тебе готовая. Отчего земля так лопнула, Иван Тимофеевич?

– Должно быть, лёд снизу давит на эту гору. – рассеяно ответил Штинин, пропустив мимо ушей Ванькины, казалось бы, разумные слова по хозяйству. – Давай-ка, дружок, мы с тобой заделаем как было дыру наверху и эту тоже прикроем. Может нам эта пещера ещё сослужит службу.

– Чтобы от самояди прятаться? – сразу догадался Ванька.

– От неё, Ванюша, от неё…

Вдвоём они укрыли травой лаз, забросали ветками и торфом дыру наверху и вернулись к кораблю.

Заняться буквописанием в этот день не получилось. После полудня погода испортилась. Тёплый ветер натянул с юга сплошную серую пелену и небо засочилось мелким унылым дождём. Укрывшись на корабле и не зная чем себя занять, стали болтать о всякой всячине, но все разговоры сводились к тому, как спастись из ловушки, в какую они угодили. Нил с Акимом сулились сколотить для рулевого деревянный короб, какой не пробила бы ни стрела ни пуля, или приделать к рулю рычаги, коими можно было править изнутри корабля, Илья, помня доброту Кульчиных был за то, чтобы как-нибудь договориться с самоедами подобру. Но всё было не то. Все понимали, что инородцы пожгут корабль, коли захватить не смогут, а договариваться, так это надо православных Яшку с Федькой на расправу самоедам-язычникам выдать. А что дома скажут? Никто после с ними в море не пойдёт и житья ни им, ни их семьям не будет. Все их призирать станут. Оставалось отсиживаться, ждать погоды, да уповать на Господа. Ещё постановили зарядить все ружья, какие имелись, и ходить по очереди в дозор, чтобы хотя бы не быть застигнутыми врасплох. Ванька рассказал о найденной ледяной пещере, в которой можно укрыться, коль совсем будет худо, но Молчан только на это посмеялся, сказав, что самоеды их найдут там без труда, выкурят как лис и ещё потешаться будут, прежде чем убить.

К утру следующего дня дождь прекратился, ветер переменился на холодный северный. В полдень с хорошими вестями вернулись Пестровы. Они дошли до конца леса и долго там смотрели за тундрой, но, ни одной самоедской упряжки мимо не проехало. В лесу тоже людских следов не заметили. Говорил теперь больше Федька. Яшка, лишившись передних зубов, смешно шепелявил и старался больше молчать.

– Добро. – выслушав братьев кивнул Молчан. – Поешьте, да спать идите. В ночь пойдём втроём стоять в дозоре. А я покуда Михейку на реке проведаю.

Из-за ветра, который бы нёс дым костра в сторону Хэяхи, огонь Ванька не разводил. Он насыпал Якову и Фёдору в чашки вчерашнюю холодную похлёбку вперемешку с комарами и выдал братьям сухарей и рыбы.

Илья и Штинин стояли на стороже ночью и теперь отсыпались, устроившись на мягком ягеле между брёвнами под днищем «Святителя Николая».

Ваньке спать не хотелось. Он взял матушкин псалтырь, уселся под дерево и стал читать. Вернее, учиться читать. Буквицы пока с трудом складывались в слова, но каждое прочтённое слово было для зуйка великой победой и великой радостью.

– Что это? – настороженно спросил Яшка, перестав стучать ложкой. – Никак кричит кто?

С восточной стороны, где в дозоре стоял Аким Соргин, донёсся еле слышный крик и следом раздался выстрел из ружья.

Яков и Фёдор, побросав чашки, вскочили и бросились к ружьям.

– Все хватайте ружья! – закричал разбуженный выстрелом Ильюха. Он запутался в одеяле и никак не мог выбраться из-под корабля.

Штинин уже был на ногах, но растеряно крутил головой, не соображая, что делать. Молчан с Михейкой уже бежали от реки.

– Мы туда! – крикнул Фёдор, – Может медведь напал иль росомаха!

– Давайте! – махнул рукой Молчан. – Илья, бегом к Нилу! Глянь, что у него.

– А мне что делать?! – спросил растеряно Ванька у подбежавшего кормщика.

– Тимофеич, спрячь его! Быстро! – крикнул Штинину Молчан, показывая на зуйка. – Туда, в пещеру, что нашли! Авось там не отыщут!

Иван Тимофеевич опрометью бросился на корабль, и скоро появился с мешком в руке. Спрыгнув на землю, он подхватил ружьё и махнул Ваньке:

– Бегом за мной!

– Я здесь… Я с вами… – растеряно залепетал зуёк.

– Прочь отсюда! – рявкнул всегда спокойный дядька Молчан так грозно, что Ваньку словно кипятком ошпарило. Он быстро припустил за Штининым, который уже бежал в сторону озера.

С той стороны, куда убежали Пестровы, послышался один за другим два выстрела и громкие крики. Позади перекрикивались Молчан и Михейка.

Иван Тимофеевич явил завидную прыть, несясь по лесу чуть не быстрее своего молодого товарища. Он всё время оглядывался по сторонам, торопил Ваньку и повторял одну и ту же молитву: – «Всеблагий отче Николае, избавь нас от инородцев язычников, не дай погубить души христианские. Моли Господа нашего о нас грешных».

Добежав до обрыва, они нырнули в кусты и пробрались к лазу.

– Ванюшка, сынок, – быстро зашептал Штинин, отдавая Ваньке мешок, – здесь компас, важнейшие для наших мореходов и всего государства Российского записки и карты. Доставь их в Архангельск. А фамильное Евангелие с иконой передай моему семейству. Ну, храни тя господь!

Он поцеловал Ваньку в лоб, перекрестил, и подтолкнул к лазу:

– Скорее!

Давясь слезами, с бешено бьющимся сердцем, Ванька пополз в холодную расщелину. Иван Тимофеевич закрыл за ним дыру. Сразу сделалось темно, тихо и холодно. Ванька хотел было обтереть мокрое от слёз лицо, и только заметил, что всё ещё держит в руке матушкин псалтырь. Он сунул его в мешок, и медленно, на ощупь прошёл в дальний угол пещеры. Снова послышались выстрелы: один, потом сразу два, потом ещё один. Гулко грохнула пушка. Кто-то закричал а следом разом заголосили в несколько глоток. Ванька стиснул зубы и глухо застонал: там погибали его товарищи, а он спрятался и трусливо отсиживается в этой норе! Не выдержав, он запихнул мешок под кучу замороженных брёвен, бросился к лазу и выбрался наружу. Выхватив нож, он что было сил, понёсся к кораблю.

Пробежав половину пути, он увидел мёртвого самоеда в длинной одежде с широким расшитым цветными нитками поясом. Он лежал на спине, посередине груди, расплылось большое кровавое пятно. Рядом с ним лежал лук и короткая стрела. Едва задержавшись взглядом на убитом, Ванька побежал дальше и едва не споткнулся о Штинина, лежащего на земле ничком с раскинутыми руками. Из его спины торчал окровавленный наконечник стрелы. Ружьё валялось в стороне. И тут к озеру из леса вышли несколько человек с луками и пиками в руках. Самоеды! Заметив Ваньку, они что-то закричали и подняли луки. Ванька метнулся в сторону, проворно подхватил ружьё, хоть ни разу в жизни не стрелял, и хотел было спрятаться за деревом, но сбоку ни весть откуда вынырнула тёмная фигура, и всё провалилось в темноту.

Неизвестно, сколько прошло времени, но очухался Ванька от того что задыхался. Кто-то тащил его за ворот, рубаха давила на горло, ноги волочились по земле. Где-то рядом несколько человек говорили по-самоедски. Хрипя и задыхаясь, Ванька открыл глаза, но всё вокруг крутилось в мутной пелене. Голова болела так, что, казалось, вот-вот лопнет. Откуда-то издалека послышался бабий крик. Самоеды что-то быстро затараторили, а крик снова повторился, но уже ближе.

– Ваня! Ванечка! – услышал вдруг Ванька голос, от которого в груди всё замерло. Ему подумалось, что должно быть перед смертью, всегда слышаться голоса дорогих сердцу людей, и он закрыл глаза.

– Ваняяя! – снова закричала Еленка, но уже совсем рядом и так громко и пронзительно, что Ванька сразу передумал умирать. Его, вдруг, резко отпустили, и он упал на что-то мягкое. Тут же его голову кто-то обхватил и стал гладить по лицу, трогать грудь.

– Еленка… Ты ли? – прошептал Ванька, открыв глаза. Сквозь мутную пелену он увидел её лицо. Вокруг стояло множество ног в самоедских кожаных чунях.

– Я, Ванечка! Я! – зашептала Еленка, целуя его в лоб, в губы, в щёки.

Ванька хотел обнять любимую, но она, вдруг, вскочила и накинулась на тех, кто стоял рядом, крича что-то по-самоедски. Те пятились и что-то робко ей отвечали.

Потом Ваньку аккуратно подняли, принесли к кораблю и уложили на одеяла, где только что спали Илья и Иван Тимофеевич.

– Сейчас, Ванечка, сейчас мой хороший… – приговаривала Еленка, обтирая мокрой тряпицей кровь с его лица. Удар, от которого он потерял сознание, пришёлся в лоб и сильно рассёк кожу.

– Где Молчан? Где Иван Тимофеевич? Их всех убили? – спросил Ванька, мало-помалу приходя в себя.

Еленка опустила голову и кивнула.

Ванька надрывно вздохнул, из его глаз потекли слёзы.

– Два дня назад приехал наш родственник из тундры и рассказал, что случилось. Его отправил Хадко и велел ему поднять все стойбища, какие будут по пути, чтобы они ехали на помощь Сэу. Дедушка сразу хотел отправить Илко к Сэу передать его слово: взять за Сатако и Хотяко жизни двух русских. Тех, которые убили людей и ограбили Хэбидя Я. А больше никого не трогать и делать дело как начали. Илко не согласился и наперекор дедушке поехал мстить за Сатако. И Ябко с собой забрал. Когда я про всё узнала, взяла лодку и спехом сюда. Жаль раньше не поспела…

– Здравствуй, Иван. – сказал кто-то рядом по-русски.

Это был Илко. Сплошь в одежде из толстой кожи, на поясе длинный, с малую саблю нож, за спиной лук со стрелами.

– Мы отомстили за своих, на тебя зла не держим, можешь остаться с нами и взять Елю в жёны как уговорено. – спокойно сказал он и развернувшись ушёл.

– Как же теперь, Еленка? – давясь слезами, спросил Ванька. – Я не смогу жить с людьми, погубившими моих товарищей. Михейка, дядя Молчан, Аким, Нил, Иван Тимофеевич, Илья богатырь, за что их всех? Они же не виноваты. Они ни в чём не были виноваты!

Она прильнула к его груди.

– Уедем, любый мой, куда пожелаешь уедем. Хочешь в город какой, а хочешь, вдвоём в тундру уйдём и никто нам больше не нужен. Или в Югорию, в леса, к моей дальней родне.

Ванька обтёр с глаз слёзы, обнял её и прижал к себе.

– Товарищей надобно похоронить по-христиански. После о себе будем думать.

Он медленно поднялся, покачнувшись, схватил за руку Еленку и увидел, что её маленькая ладонь была сплошь в кровавых мозолях.

– Что это? – спросил он, глядя на раны.

– Веслом стёрла. Идём.

Он остановился, представив, как эта меленькая девчонка без сна и отдыха гребла против течения, стирая руки в кровь, чтобы спасти его с товарищами и не знал, что сказать от нахлынувших на него чувств.

– Идём же… – потянула она его. – Я видела, где ваши лежат.

Вокруг суетились самоеды. Их было с две дюжины, если не более. Одни проворно поднимали из казёнки груз и складывали его у корабля, другие выносили хозяйственную утварь из поварни. Был среди них и Хадко. Но в их сторону он даже не посмотрел.

Они вышли на край леса, и Ванька увидел лежащие в ряд тела своих товарищей. Чем ближе он подходил и узнавал каждого, тем сильнее подкатывал к горлу ком и тяжелее становилось на сердце.

В это самое время четверо самоедов принесли из леса богатыря Илью и уложили с остальными. Он был восьмой, последний. На одежде у всех темнели кровавые пятна. У Нила вместо глаза была багровая яма.

Подошёл Илко с сыном. Ябко, молча, кивнул Ивану и опустил глаза.

– Мы поможем тебе их похоронить. – сказал Илко, и обратился к племяннице: – Еля, пойдём, пусть Иван простится.

Оставшись один, Ванька уже не сдерживал слёз. Глядя на безжизненные тела товарищей, он вспоминал Молчана, Михейку, стоящих у руля, Акима с Нилом, увязывающих снасти, всегда весёлого Илью, Ивана Тимофеевича с его бумагами и заправленным за ухо пером. Даже на Якова и Фёдора Пестровых погибших из-за своей жадности и заносчивости и погубивших всю экспедицию, он больше не мог злиться. Простившись с каждым, он прочёл молитву и пошёл к кораблю.

Пока Еленка с дядей, братом и ещё одним самоедом из Кульчиных резали кусками парусину на саваны, Ванька принёс на берег с корабля плотницкий инструмент и слеги[37], чтобы сделать кресты. Вдали от дома, мореходы иногда хоронят погибших товарищей в одной могиле, но когда-то давно он слышал от матушки, что во время страшного суда все православные, умершие от начала времён, воскреснут и поклонятся крестам на своих могилах и теперь собирался поставить каждому отдельный крест.

Работали до поздней ночи. Илко, Ябко и ещё несколько самоедов помогали сколачивать кресты и копать могилы. Покойных обернули в чистую парусину, над каждым Ванька прочёл молитву.

Когда всё было кончено, Ванька поклонился на прощание своим погибшим товарищам и вместе с Еленкой пошёл к кораблю. За это время, самоеды успели пригнать оленьи упряжки и теперь укладывали в нарты свою добычу.

– Кто из них Сэу? – спросил Ванька.

– Сэу здесь нет. Сюда трудно проехать, а он старый, ему тяжело ходить и через лес ездить. Он в тундре ждёт. Самоедов, что ваши успели побить, туда к нему увезли, теперь вот за добычей приехали.

Какой-то взрослый богатырского вида самоед, проходя мимо них, глянул на Ваньку, и, рассмеявшись, что-то сказал Еленке на своём языке. Должно быть, что-то нехорошее, потому что она резко и зло ему ответила и его весёлость тут же пропала. Ворча что-то себе под нос, он пошёл дальше.

– Что он сказал? – спросил Ванька.

– Это Ябцо, сын Сэу. Он глупый и сказал глупое. Он сватать меня приезжал, а я отказала. Ему обидно, что за него замуж не пошла, вот и злится.

Пока копали ямы да делали кресты, Ванька много думал о том, как им с Еленкой быть дальше. В Архангельск, Мангазею, или Обдорск ехать было нельзя. Илко сказал, что ни Кульчины, ни Окатэтто не хотят большой вражды с русскими и хотели бы сохранить всё в тайне. Это было разумно. Война всем только во вред. Анкудинов вряд ли будет снаряжать экспедицию на поиски «Святителя Николая», а если и отправит, то всё одно ничего не узнает. Выдаст какую-никакую помощь родне пропавших, службу в церкви закажет, да и дело с концом. А если вернётся Ванька Жук домой и станет известно, что Кульчины побили экспедицию, то непременно всё переврут. Никто зуйка, да ещё с самоедкой слушать не станет. Скажут, заманили хитростью к себе русский корабль с богатым товаром, мореходов побили всех, а товары разграбили. А Ваньку самоедка зельем опоила и к себе привязала, чтобы врал как она нашепчет. Обоих заклюют и не будет им жизни никакой. А то и вовсе прибьют родственники погибших. А после казаки со стрельцами станут на всех Кульчиных охотиться и много народу с обеих сторон загибнет. Ни к чему это. И с самоядью жить после всего Ваньке тоже было никак не возможно.

Когда пришли к кораблю, он спросил у Еленки:

– Что за родня у тебя в Югре?

– Мы, Кульчины, хоть и считаемся самоедами, потому что долго здесь живём, но корень свой от остяков югорских ведём, много там сродственников у нас. Поедем туда, Ванечка! Места там благодатные: Лесам конца – края нет. Зверя, рыбы много. Поселимся на наших родовых землях. А?

Она умоляюще посмотрела ему в глаза.

– А примет ли нас родня твоя? Не прогонят? – ещё сомневаясь, спросил Ванька.

– Что ты! – всплеснула руками Еленка, – Когда на ярмарке в Берёзово или Обдорске дедушка с бабушкой с роднёй виделись, так те всё их уговаривали сыновей к ним послать на жительство, чтобы земли рода Кульчиных не пустовали. Земли добрые, на них много охотников есть.

– А дорогу туда знаешь?

– Я знаю. – перед ними неожиданно возник Ябко, должно быть слышавший их разговор. – Возьмём большую лодку и поедем втроём. Дедушка с отцом сильно ругаться будут и Хадко от деда крепко достанется, я не хочу притом быть. Поедем в Берёзово. Где у нашей родни на Оби становище, я знаю. Поедем!

На том и порешили.

Ванька последний раз поднялся на корабль. Казёнка и поварня были пусты. Самоеды вынесли оттуда всё до последнего нагеля[38], но пушка стояла на прежнем месте, а кормщицкая комора была совсем не тронута. Должно быть Сэу и Илко запретили своим людям что-то оттуда брать и трогать сам корабль из опасения что вещи или новые корабельные доски увидят кому не надобно и станут вопросы задавать. Ванька посмотрел вокруг, подошёл к сундуку, в котором Молчан хранил свою отчётность перед хозяином и откинул крышку. Внутри, среди бумаг, перьев, чернильниц и прочего, на самом дне лежал кошель с серебром, полученный от хозяина на всякие надобности. Он сунул серебро за пазуху, решив после как-нибудь передать его семьям погибших товарищей.

Спустившись с корабля, он, увидел только Илко и Ябко. Еленки нигде не было.

– Еля ушла за лодкой. – объяснил Илко.

– Как вы смогли нас так быстро найти? – задал Ванька не дававший ему покоя вопрос.

– Шаман указал где искать. Здесь рядом стойбище шамана, Сэу к нему поехал, он сделал обряд и сказал.

Не глядя на самоедов, Ванька отыскал среди сваленного в кучу груза свои вещи. Потом, немного подумав, взял три ружья, бочонок огненного зелья, мешок пуль, съестных припасов, мешки Пестровых с охотничьей снастью, плотницкий инструмент да оленьи одеяла.

Гружёная лодка быстро бежала вниз по течению, едва не черпая бортами воду. Ванька не спеша работал веслом выравнивая курс и смотрел на сидящую напротив Еленку. Её глаза светились радостью. Она не умолкая стрекотала о том, как хорошо они заживут на новом месте, да не в чуме, а отстроят настоящую добротную избу с баней, как в Мангазее. Как будут зверя в лесу промышлять, а шкурки родня вместе со своими товарами будет на ярмарках купцам продавать. Как будут рыбу да ягоду в зиму запасать и прочее…

Наконец, усталость окончательно одолела смелую самоедку. Она по-детски подложила под щёку перемотанные тряпицей ладошки и тут же уснула. Осторожно, чтобы не раскачивать лодку Ванька наклонился, поцеловал жену и укрыл одеялом.