Хранители. Часть 4 Луцяхамато – Озеро погибших русских

Глава 8 Еленка

Утром, похлебав сваренной зуйком каши с сухарями и запив её варятком[27], артельщики разделились: Молчан и Штинин пошли к деду Ойке расспрашивать о предстоящем маршруте и рисовать карту мест, по которым предстояло пройти, Михейка, Соргин и Чупров отправились с самоедами ставить сети. Пока будут ждать ветра, артельщики решили помочь Кульчиным сделать запас юрка[28] на зиму. Да и себе на корм тоже нужна была рыба. Для этого взяли с лодьи павозок и сети. Якова и Фёдора Пестровых Молчан, испросив позволения у Ойки, отправил посмотреть здешний лес и поохотиться. Дед Семён и Илья остались на корабле чинить снасть после долгого перехода. Обычно на таких стоянках мореходы вытаскивают свои корабли на берег, чтобы починить снасть, поправить и просмолить обшивку, но «Святитель Николай» был сделан из леса высшего качества и лучшим мастером Ерофеем Коржавиным, так что пока ничего поправлять было не нужно. Да и поход шёл гладко.

Когда все разошлись, Ванька, как положено, вычистил печку, прибрался и пошёл помогать Илье и деду Семёну со снастью. А главное, высматривать Еленку, чтобы хоть коротко поговорить с ней и условиться встретиться вечером.

Едва он выбрался наверх, как тут же увидел ту, о которой всё время думал. Она чистила у воды большое блюдо, рядом с ней ходил Сянда. Должно быть, она тоже его высматривала, а может, просто так совпало, но, только Ванька посмотрел на неё, она приветственно помахала ему рукой. Он махнул ей в ответ, и хотел было отпроситься у старших сбегать на берег, но дед Семён его опередил:

– Беги, Ванятка, беги. – морщинистое лицо старика расплылось в улыбке, – Тут нам с Ильюхой самим делать неча, а твоё дело молодое – беги, погуляй.

Илья тоже улыбнулся и кивнул в сторону берега:

– Беги, паря. Тебя вон заждались уже. До дыр скоро протрёт свою посудину!

Быстрее ветра Ванька спустился по лестнице и подошёл к Еленке. Она поднялась ему навстречу.

– Здравствуй, Еленка! А я со вчера тебя высматриваю… – он хотел сказать что-то ещё, но встретив её серьёзный взгляд лишь растеряно захлопал глазами.

– Мы с сёстрами вчера в лесу чагу собирали, далеко зашли, только за полночь вернулись. А я думала, ты не хочешь со мной, самоедкой, дружить. В Мангасее меня часто не брали в игры, потому что я самоедка. Бывало даже били.

– Ну что ты! – всполошился Ванька. – Очень хочу! Вспомнил, про дело, вот и побёг. Порядки у нас строгие. А после, тебя уж нигде не было.

Она улыбнулась.

– Тогда пошли сегодня по берегу гулять? Ветер воду за ночь ещё угнал, может диковина какая из земли вымылась.

– Пойдём! – тут же согласился Ванька. – Я хоть сейчас!

– Правда?! – обрадовалась Еленка. – Я только дедушке скажу и пойдём.

Они шли по широкому песчаному берегу у самой воды, обходя многочисленные лужи и кучи зелёных водорослей, оставленных отливом. Солнце так жарко припекало, что если бы ни ветер, было бы совсем худо. Поначалу шли молча. Ванька всё думал, с чего начать разговор, а Еленка была занята делом. У неё через плечо висела нарядная вышитая бисером сумка из оленьей шкуры, а на поясе небольшой нож в узких костяных ножнах. Иногда она останавливалась, подбирала небольшие камешки, внимательно их рассматривала, и чаще всего выбрасывала, но некоторые прятала в сумку.

– Зачем тебе эти камни? – спросил, наконец, Ванька.

Она вынула горсть жёлтых, красных, зеленоватых полупрозрачных камешков, разложила их на ладони и поднесла к его лицу:

– Видишь, как они светятся? А зимой, когда солнце уходит надолго спать, поднесёшь их к огню, и в каждом солнечный лучик покажется. Вот я и беру себе те, в которых солнышко живёт, чтобы всегда со мной было.

Ванька пожал плечами.

– По мне – камни как камни… Чудная ты, Еленка.

– Дедушка и дяди с братьями тоже так говорят. И даже Неко. А Хадне так не говорит.

– Хадне и Неко твои сёстры?

Еленка кивнула и ссыпала камни обратно в сумку.

Они пошли дальше.

– Хадне тоже любит со мной по берегу гулять и диковины всякие высматривать.

– Какие ж тут кроме камней да коряг диковины? – удивился Ванька, поглядев вокруг.

– А вот, смотри! Только не сказывай об этом никому. – она покопалась в своей сумке и достала две медные фигурки размером с мизинец – человечка с большой головой, маленьким туловом и расставленными в разные стороны ручками и ножками, и сову с расправленными крыльями.

Ванька взял фигурки, повертел в руках. Глаза, брови, нос у человечка были в виде чёрточек, рот круглый. У совы, как положено, торчат клюв и когти, а глаза в два больших круга, и перья видны.

– Откуда это? – спросил он, возвращая медяшки.

– Отсюда, с берега. Эти я уже новые насобирала. Мы с Хадне много таких скопили, да дедушка увидел и в раз снёс куда-то и схоронил. Говорит, нельзя такое с земли подбирать. И горшки битые узорами разными украшенные и кости мамонтовы, что здесь по берегу находятся, тоже нельзя в чум приносить.

– Почему нельзя приносить в чум? – спросил удивлённо Ванька, – Разве ты их украла у кого?

– Дедушка говорит, что всему этому подземные люди хозяева. Возьмёшь у них, а они потом тебя или сродственников к себе под землю заберут.

– А ты не боишься, что и впрямь заберут? Старики-то, понапрасну говорить не станут…

– Тятенька покойный говорил, что это всё пустые шаманские враки, а матушка с ним спорила и говорила что правда. Они много шутейно ссорились, спорили и смеялись.

– А ты и там, в Мангазее такое находила? – спросил Ванька, обрадовавшись, что разговор на Мангазею повернул. Очень хотелось про волшебный город расспросить.

– Находила. У реки, под крепостью, где берег осыпался. Матушка велела назад отнесть, а тятя разрешил оставить, и рассказал, что когда-то большие многолюдные города в этих землях стояли. И люди те на мамонтах верхом ездили, а после всех большой водой смыло. Потоп был. Про то даже в большой священной книге написано. Дедушка тоже говорит, что был великий потоп, только люди загодя под землю ушли и доселе там живут. А мне думается, что батюшка-то вернее сказывал – потопли все.

– А какая она, Мангазея? Расскажи!

Еленка убрала свои сокровища в сумку, немного подумала и сказала:

– Мангасея большая, светлая, а украшена – как нарта свадебная! – она мечтательно посмотрела на небо. – Во всякое время народу много. А на ярмарках чего только нет! В праздники все поют, пляшут, на санках с горки катаются, а купцы детишек всех без разбору сладостями дарят. Вы ведь туда путь держите, так скоро сам всё увидишь. Сказывают, и в Обдорске так весело не бывает.

Она радостно улыбнулась:

– Меня дедушка обещал зимой с собой взять, когда в Мангасею на ярмарку поедет. Ежели не передумает, мы с тобой там свидимся и я всё – всё тебе покажу!

– А почему ты так чудно говоришь – Мангасея а не Мангазея?

– Я говорю как правильно. Та земля роду Монгасов принадлежит. От них и название пошло. Они сперва разрешили русским там крепость ставить, а после передумали. И даже воевали с русскими, чтобы прогнать со своей земли. Теперь уж и не прогонят и сами в опале. Прячутся нынче по лесам да на охотников подло нападают. А название по ним так и осталось. А после уже стали иначе говорить.

Ванька нахмурился.

– Мы тоже будем в зиму в лесу избу ставить, соболя промышлять. Надо товарищей упредить.

– И ты в лесу зимовать будешь? – Еленка посмотрела на него с тревогой.

– Не, я с Иваном Тимофеичем в городе останусь. Он карты новых путей рисовать будет, а я ему помогать и грамоте учиться.

Еленка обрадовалась:

– Тогда непременно зимой свидимся! А товарищам твоим Илко и Сатако всё про Монгасов обскажут. И где лучше избу поставить и где зверя добывать научат. За то будь покоен.

Версты четыре прошли они по берегу туда, а после обратно. Ванька и про Еленкину жизнь послушал и о себе рассказал. Про себя рассказ вышел короткий, а вот у крещёной Елены Никитиной дочери Тимофеевой жизнь была куда как интересней. Её родители познакомились на ярмарке в Мангазее, куда глава рода Кульчиных приехал с сыновьями и единственной любимой дочкой. Мать Ели звали Майма, что по-самоедски означает «радость». Потому что Майма была единственная долгожданная дочь и самый младший ребёнок Ойки Кульчина. Он в ней души не чаял. На ярмарке купцы по русскому обычаю большой столб поставили и всяких подарков на него навесили. Столб был так гладко вытесан, что никто не мог доверху долезть. И вот один из дружинников скинул с себя шубу да рубаху, перекрестился, и смог таки добраться до заветных подарков. Дотянулся за самым ценным – красивыми женскими сапожками, в которые купец ещё и сладостей насыпал. Сорвал их и вниз. Поднёс удалец добытый ценный подарок не русской красавице, коих в толпе было предостаточно, а черноглазой и черноволосой самоедке в нарядной цветастой ягушке[29] с поясом из цветных ниток и нарядной шапке бисером вышитой. Так и полюбились новгородец, служилый человек Тимофей Никитин и самоедка Майма из рода Кульчиных. Отец поначалу воспротивился отдавать любимую дочь за русака, но под её уговорами всё ж таки сдался. Майма покрестилась в православную веру и они обвенчались. Ойка с сыновьями уехал к себе, а Майма, в крещении Мария, осталась с мужем в Мангазее. Сначала у купца знакомого в просторной избе угол занимали, а после Тимофей свою избу поставил. Жили весело, счастливо, сыто. Родители Маймы с братьями бывало по два раза в год приезжали погостить. Мария шила одежды из шкур на продажу, да бисером русским жонкам наряды обшивала, муж её службу служил. Только детишек им бог сперва не давал, но через два с лишком года родилась Еленка. Мария дала ей родовое имя – Еля, что по-самоедски означает «дающая надежду», а окрестили Еленой. Потом у Тимофея с Марией ещё двое деток нарождалось, но умерли во младенчестве. А когда ещё одного ждали, случилось несчастье. Как начался пожар никто так и не узнал, а только занялась изба быстро. Когда Тимофей прибежал, дом уже вовсю полыхал. Люди тушили как могли, но внутрь соваться боялись. Никитин кинулся в самое пламя, успел дочку полуживую в дыму отыскать и в окно на руки людям выдать, а жену на сносях не успел спасти. Оба в огне сгинули. Когда дошла до Кульчиных весть о несчастье, Еленкину матушку с горя удар хватил, – как бревно лежала и говорить не могла. Как ни старался шаман исцелить несчастную, как ни просил духов вырвать её у тёмного бога Нга – ничего не помогло. Так в скорости и померла. Это в середине зимы было. Ойка, как только жену на хальмер[30] свёз, внучку к себе забрал. А в лето того же года сам глава рода Кульчиных вместе с сыновьями Илкой и Сатакой чуть не сгинули в Обской губе. Благо русские лодьи в Мангазею шли, подобрали несчастных и до ближайшего самоедского становища доставили. С тех пор Кульчины ждали Молчана, чтобы пути новые как было обещано показать и торговлю с поморами на своей земле наладить, чтобы далеко на ярмарки не ездить.

Вот что удалось узнать Ваньке в этот день. Про то, что два раза Еленку сватать приезжали, она ничего не рассказала, а Ваньке хоть и было любопытно, но прямо о том спросить смелости не хватило.

Вернулись они в становище далеко за полдень. День выдался жаркий, и артельщики, не желая пролёживать бока в душной казёнке, и не привыкшие бездельничать, занимались кто чем: кто помогал самоедам устанавливать новые жерди для заготовки юрка, кто на берегу обтёсывал принесённые из леса брёвна, по которым предстояло катить лодью по суше между водными путями, кто заготавливал впрок дрова. Старшие уговорились всем обедать вместе из одного котла, а артельщики взялись дров запасти.

Увидев Ваньку с Еленкой, Ейне, жена Сатако, тут же насыпала им жирной но остывшей ухи, дала по сухарю и посадила есть.

– Пойдём завтра ещё гулять по берегу? – спросила Еленка, когда закончили обедать. – Только теперь в другую сторону. Я тебе мамонтовы кости покажу. Большущие!

Ванька кивнул.

Условившись встретиться следующим утром на берегу, разошлись по своим делам.

Но вечером они увиделись снова. Молчан велел подкормщику и зуйку проверить съестные припасы и вытащить наверх постели для проветривания, а деда Семёна, который не умел сидеть без дела, поставил будто бы присматривать за ними. Работа была привычная и сделали всё в короткое время. Припасы были в порядке, только из остатков мочёной брусники, которая начала портиться, решено было сварить кёж[31].

Ванька притащил на берег треногу с котлом и сел варить вкусное ягодное варево полезное и от скорбута и от лихорадки и от других прочих недугов. Сидя у костра, он наблюдал, как играют самоедская детвора. Играли они дельно и со смыслом: Сперва все вместе стреляли из малых луков тупыми стрелами по куску бересты, подвешенному на палку, а после, когда эта забава наскучила, принесли длинный аркан и стали закидывать его то на палку, то на молодых оленей, то на бегающих вокруг собак. И очень ловко всё у них получалось. В особенности у тех, что были постарше. По всему было видно, что вырастут они добрыми оленеводами и охотниками. Когда эти забавы надоели, будущие добытчики затеяли бороться, а будущие хозяйки чума стали играть с малыми, очень искусно сделанными деревянными саночками – нартами, в точности такими же, какие стояли вокруг самоедских жилищ. В эти саночки они укладывали спать куклы, сшитые из разноцветных тряпиц. Вместо лиц у кукол были утиные и гусиные клювы. Самые же маленькие, кого в игры не брали, забавлялись сделанными из оленьих копыт шумелками и свистели в подаренные поморами свистульки.

Ближе к ночи, когда кёж был готов, все, и русские и самоеды, с удовольствием пили вкусное варево закусывая сухарями. Еленка со своим оленёнком тоже была здесь. Они с Ванькой сидели рядом и разговаривали. Ванька пересказывал слышанные от отца былины о военных походах норманнов, корабли которых и теперь часто заходят в Архангельск.

Под конец, когда стали расходиться, Еленкин брат Ябко, сын Илки, поглядев на них, улыбнулся и громко сказал:

– А наша Еля, кажись, нашла себе таки жениха по сердцу!

Илка, глянув на молодых, развёл руками:

– Ну, Молчан, знать придётся нам породниться!

– А и породнимся, коль молодые согласны! – со смехом ответил кормщик.

– Я и выкуп просить не буду! – замахал руками дед Ойка, – Ещё сам оленей дам! Много дам! Оставайся, Иван!

Ванька смущённо потупился, не найдясь что ответить, а его наречённая встала, с размаху запустила в Ябко пустую медную кружку, едва не попав ему в голову, и под дружный смех артельщиков и самоедов пошла прочь, гордо подняв голову. Сянда мелкой трусцой побежал догонять хозяйку.

– Ну, держись, паря, – со смехом хлопнул Ваньку по плечу богатырь Илья, – не просто будет с такой сладить!

– Не упусти, Ванюха, девку! С такой жонкой как у Христа за пазухой будешь! – улыбнулся в седые усы дед Семён.

На следующий день стало малость прохладней. Тёплый южный ветер гнал тяжёлые серые тучи. В воздухе пахло сыростью, рыбой, лесом.

Ванька помешивал в котле кашу и смотрел как Илко и Сатако с сыновьями собирают готового юрка с жердей и укладывают в деревянные короба на санях – нартах. Возле чумов самоедки хлопотали по хозяйству, стараясь не глядеть в сторону поморов. С улыбкой поглядывал Ванька и на своих товарищей, которые кто поодиночке, кто гурьбой ходили по нужде в лес в сопровождении приставучих авок, и представлял, как должно быть потешаются над ними самоедки.

Когда каша была готова, Молчан позвал Ойку с сыновьями и внуками к столу. Дел у артельщиков больше никаких не было, а потому решили сегодня, как только с рыбой управятся, устроить торг. Братья Пестровы, Яков да Фёдор вызвались сызнова пойти на охоту. Не добыв вчера ничего, решили они сходить в лес подальше, да с ночевой. Взяли немного крупы, сушёной трески, малый котёл, ружья с пулями да порохом и сразу ушли.

Пока прочие ходили с самоедами проверять сети, Молчан, Илья, Михейка и Ванька носили товары с корабля на берег. Анкудинов велел на первый ход менять товары по совсем малой цене, чтобы задобрить самоедов и завлечь других кочевников в эту часть Ямала. Ему тоже было выгодно здесь, вдали от посторонних глаз из первых рук да ещё беспошлинно менять пушнину и рыбий зуб у инородцев.

Скоро на берег пришла Еленка. Товары были уже перенесены, дел у зуйка больше не было, и Молчан отпустил Ваньку до вечера на все четыре стороны.

– Идём скорее. – сказала Еленка как только они остались одни. – Надо поспешать, чтобы к вечеру назад обернуться. Идти далёконько.

– Так может съестного чего с собой взять? – спросил Ванька и остановился. – Я в раз на корабль сбегаю!

– Взяла уж. – отрезала Еленка, не сбавляя ходу. – Идём скорее!

Её весящая через плечо сумка действительно была толще, чем вчера.

– Дай тогда я сумку понесу!

Обернувшись, красавица улыбнулась и помотала головой:

– Мужчины такие сумки не носят!

От её лучезарной улыбки у Ваньки внутри аж горячо стало. С часто бьющимся сердцем он догнал её и взял за руку. Еленка глянула на него своими серыми глазищами, но руку не отдёрнула.

Они шли быстро, чуть не бегом, и потому почти не разговаривали, но оба радостно улыбались. Когда на пути встречался неширокий ручей, лужа, или выброшенное волнами дерево, они с разбега его перепрыгивали, крепко держась за руки и весело смеясь.

Так к обеду они отмахали не менее десяти, а то двенадцати вёрст. Хорошо хоть было не жарко, ни то Ваньке было бы совсем худо. Он и с пасмурной да ветреной погодой-то утомился изрядно. На корабле не больно разгуляешься, вот и отвыкли ноги от долгой ходьбы. А Еленке хоть бы что. Ещё бы, наверное, столько же без передыху проскакала.

– Ну вот. Пришли. – наконец сказала неутомимая девчонка.

Берег в этом месте был высокий, обрывистый, но впереди, саженях в двадцати, в губу впадал быстрый ручей, широко его разрезавший.

Там, у самого подножия обрыва виднелись большие чёрные кучи, которые издали казались старыми корневищами и обломками деревьев, на которых сидело множество чаек. Когда подошли ближе, птицы разлетелись и Ванька понял, что это и есть кости мамонта. До чего же они были велики! Толстые огромные мослы лежали на песке вперемешку с широкими полосами рёбер, большие позвонки с торчащими рагулинами, широкая задняя кость и огромный череп, из которого в землю уходило два толстенных рога. От костей шёл тяжёлый тухлый дух.

– Он так смердит, как будто малое время назад издох. – поморщился Ванька, разглядывая диковинный скелет.

– Это ещё что! – весело отмахнулась Еленка, – Когда мы с Неко нашли его, куда хуже было. Весной большой водой берег сильно размыло, он ещё целый был, в лёд вмёрз. Потом тепло пришло, и протух. Зверьё им вволю полакомилось.

Ванька только обратил внимание, что весь песок был истоптан следами зверей и птиц.

– Так на тухлятину и медведь, и росомаха могут сюда и сейчас припожаловать!

– Могут. – спокойно ответила Еленка. – Это же их самый корм.

Ванька опасливо посмотрел по сторонам, а бесстрашная девчонка как ни чём ни бывало продолжала:

– Рога мамонтовы больших деньжищ стоят. Возьми себе. Их на любой ярмарке враз купят. Купцы ещё и подерутся промеж собой кому взять. Только один не осилишь, тяжелы больно, надо чтобы товарищи пособили.

– Не нужны они мне. Своим отдай, поедут зимой в Мангазею, там и продадут.

– Да ну их… – сердито сдвинула соболиные брови Еленка. – Не возьмут. Испугаются. А если и возьмут, то снесут на Хабидя Я.

– Куда? – не понял Ванька.

– Святое место. Хэбидя Я по-нашему называется. Хадко весной серебряную чашу в лесу нашёл. До чего красивая – слов нет! Отдал её отцу. А тот, нет чтобы себе такую красоту оставить или на ярмарку свезть и выменять на что нужное, отнёс её на Хэбидя Я. Духов задобрить.

– Так отцу-то поди виднее… – рассудительно сказал Ванька.

– Ничего не виднее! – ещё больше рассердилась Еленка. – Истуканам деревянным такую красоту отдать! Будет дальше без дела в лесу валяться. Не помогают людям истуканы бессловесные – пустое это. И тятя покойный так сказывал. А хочешь, я тебе это место покажу? Вместе чашу посмотрим! Там ещё много всякого добра хранится. Кульчины всегда туда приклады – подношения духам приносили. Это здесь рядом.

– А можно?! – обрадовался Ванька. Ему страсть как хотелось посмотреть на это Хэбидя Я. Не каждый день увидишь святое место воинственной самояди, которую так опасались ходившие на Мангазею купцы.

– Сейчас можно. Все торгом заняты. Никто не увидит. Идём назад, а где в лес повернуть надо будет, остановимся. Там передохнём, пообедаем.

Еленкино – «здесь рядом» оказалось вовсе не рядом. Чуть не полпути назад протопали, прежде чем пришли куда надо. Ванька уже еле ноги волок. Ветер всё так же неутомимо гнал грузные дождевые облака, где-то далеко урчал громовой раскат.

– Пойдём туда! – Еленка показала на невысокий холм, на котором росла раскидистая сосна. У самого подножья холма тихо журчал ручей.

Напившись из ручья, они устроились под деревом облокотясь на широкий ствол. Под толстыми пушистыми ветвями было сухо и уютно. Впереди расстилалась неспокойная Байдарацкая губа вся покрытая мелкими бурунами. Вокруг отмелей плескались хлопья желтоватой пены.

Еленка достала две мясистые вяленые рыбы – юрок, несколько сухарей и дала половину Ваньке. Он так проголодался, что умял бы всё в два счёта, но глядя на то, как неторопливо, отламывая по маленькому кусочку ест Еленка, стал делать так же.

Вдруг, со стороны леса, прямо над ними прошелестела птица и села на воду.

– Нюня к нам прилетела! – обрадовалась Еленка. – Хороший знак! Это наша священная птица. По-русски гагара называется. В ваших краях они тоже водятся?

– Водятся. – кивнул Ванька. – А почему она священная? Что в ней такого?

– Вот послушай, что старики сказывают: Когда-то очень-очень давно кругом была одна вода. И жил над водой хозяин неба – Нум. Долго он глядел на воду и стало ему скучно что кругом больше ничего нет. Позвал он гагару, и велел ей нырнуть и принести ему комок земли. Два раза ныряла гагара и долго не выныривала, но не могла достать землю. Наконец, в третий раз донырнула она до самого дна и принесла Нуму комочек глины. Дунул Нум на комок глины и стал он быстро расти, а вода отступать. Так появилась земля среди воды, но была она пуста. Не понравилось Хозяину неба это, и взял он два малых кусочка земли, вылепил из них человека и оленя, вдохнул в них жизнь и стали они живые. И сразу появились нарты и чум. И сказал Нум человеку: «Пусть олень всегда идёт с тобой, куда бы ты ни шёл, а гагара пусть всегда живёт с вами рядом. Она будет покровителем твоего рода, и принесёт тебе удачу». После позвал Нум к себе добрых духов неба и земли и сказал им: «Сделаем вместе землю красивой. Пусть растёт на ней много трав и деревьев и звери всякие обретаются». И когда сделали они вместе землю такой красивой, Нум послал свою сестру – солнце, чтобы она всегда согревала землю и давала жизнь всему живому. А сам смотрит теперь сверху на эту красоту и радуется. А гагара живёт с той поры рядом с нами, охраняет самоедов от злых духов, помогает охотникам и рыбакам кормить свои семьи, а женщинам хранить домашний очаг.

– Мне бабушка тоже много сказок рассказывала. – грустно вздохнул Ванька, – Только я их не помню. Мал тогда был ещё. А бабенька помёрла давно.

– Я много сказок знаю! – похвасталась Еленка, – Про мышку и лося, про кукушку, про глухаря и рябчика, про мудрого ворона, про неудачливого охотника. И ещё много! Если хочешь, после тебе расскажу. Сейчас идти надо. – она поднялась и отряхнула сарафан.

Никуда Ваньке идти не хотелось. Всё его тело ныло, а после еды стало ещё клонить в сон. Но нельзя было показать слабость перед девчонкой. Он быстро поднялся и всем своим видом явил полную готовность идти хоть на край света.

– Сейчас, погоди-ка… – Еленка вынула из сумки тряпичный свёрток, в котором была берестяная коробочка. Открыв крышку, она окунула пальцы в какую-то тёмную кашицу и стала намазывать Ваньке лоб, щёки, шею. Он замер глядя на её лицо, а от мягких прикосновений по всему его телу мураши побежали. Само зелье противно пахло рыбой, сосновой смолой и ещё какой-то пахучей травой.

– Это чтобы комары не заели. – объяснила Еленка, мазнув ему и по волосам. – Ещё руки натереть надо.

Обмазавшись пахучим зельем, они зашли в лес. Среди высоких деревьев и густых зарослей карликовой берёзы ветра не было, и сумрачная тишина тут же наполнилась назойливым комариным звоном. Тучи кровососов кружили вокруг, но кровь пить не садились.

– Доброе у тебя зелье. – уважительно сказал Ванька, – Нам бы такое на волок, да впрок запасти.

– Наварено уж! Дед давно велел заготовить. – весело отозвалась Еленка, легко и быстро шагая по мягкому кочкарнику.

Как долго они шли, Ванька так и не понял. Скоро начал моросить мелкий дождь и через малое время они оба были мокры насквозь, а неутомимая проводница уводила Ваньку всё дальше в лес.

Наконец, она остановилась и тихо сказала:

– Вот оно – Хабидя Я.

Ванька посмотрел вперёд и остолбенел: прямо на него смотрели три почерневших от времени деревянных истукана с угрюмыми суровыми ликами. Головы их были словно колья заструганы, короткие руки с широченными дланями сложены на округлом чреве. За ними, между двух старых лиственниц, стояла на толстых коротких столбах малая, добротно сработанная изба с запертой на засов дверкой. Вокруг избы, на деревьях были развешены оленьи, медвежьи, росомашьи черепа и множество цветных лент.

– Идём, заглянем внутрь. Мне страсть как хочется узнать что там. – шепнула Еленка, глядя на своего спутника своими глазищами в которых мешался испуг и любопытство.

– Ты что, никогда здесь не была? – удивился Ванька.

– Только издали глядела. Сюда ходить только взрослым мужчинам разрешается. Я много раз звала Хадне, да она ни в какую. А одной мне боязно. Вот с тобой – я ничего не боюсь! – она взяла Ваньку за руку и потащила мимо истуканов к избе. – Идём скорее! Долго здесь нельзя. И назад ещё сколько идти…

Опасливо косясь на истуканов, Ванька пошёл за Еленкой.

Изба оказалась очень старой. На тёмной, местами поросшей мхом древесине во множестве виднелись следы медвежьих когтей.

Еленка подошла к двери, которая оказалась на уровне её груди и повернулась:

– Отойди в сторону, внутри может быть насторожен самострел.

Ванька отошёл к лиственнице и спросил:

– А если стрельнёт, потом ведь догадаются что здесь кто-то был?

– Не догадаются! – отмахнулась бесстрашная. – Если выстрелит, я после обратно насторожу. Я умею.

Она тоже отошла в сторону, вытащила из железных петель толстый засов и распахнула дверь. Чуть подождав, она заглянула внутрь.

– Ничего. Идём!

Еленка ловко забралась на бревенчатый приступок и исчезла внутри. Ванька поспешил за ней.

В избе было темно, сухо, пахло пылью и мышами. Окон здесь не было. Когда глаза немного привыкли, стало видно, что половина чудно́й избушки было завалено свёрнутыми и перевязанными верёвками медвежьими и росомашьими шкурами. Потолок был так низок, что передвигаться можно было только на четвереньках. У стен справа и слева от входа стояли невеликие сундуки и два берестяных короба.

– Зачем здесь хранят эти шкуры? – спросил Ванька и потрогал большой ближайший свёрток. Шкура была медвежья, очень старая, задубевшая и никуда не годная. Шерсть с неё сыпалась, верёвки кое-где развалились от старости.

– Это подарки духам. – уверено ответила Еленка. – Внутрь всегда кладут моржовую кость, саблю, нож, или ещё что ценное.

Она пыталась открыть окованный полосами железа сундук, но он оказался заперт на ключ. Следующие два тоже не поддались. Открытым оказался только один, что стоял у самой двери. Еленка откинула крышку и заглянула внутрь. Ванька пристроился рядом. Внутри лежало что-то завёрнутое в пёстрые тряпки и перемотанное верёвками.

Еленка вынула большую замысловатую штуку, обёрнутую в узорчатый платок, и радостно посмотрела на соседа:

– Вот она! Сейчас покажу!

Проворно размотав завязанные мудрёным узлом верёвки, она сняла платок и протянула Ваньке изумительной красоты посудину: большая тяжёлая серебряная чаша была по кругу украшена фигурами нагих воинов с одними тряпицами на чреслах и шлемами на головах. В руках воины держали мечи, щиты, копья, а у некоторых на цепях большие длиннохвостые кошки. От чаши шла толстая нога в виде винной лозы и заканчивалась подставкой в виде пучков винной ягоды. Людские фигуры и внутренность большой чаши были вызолочены. Никогда Ванька не видал такой красоты!

Пока он вертел в руках этакое чудо и любовался красными отблесками золота, Еленка уже развязала ещё два свёртка, в которых оказались большие серебряные слоны с дырой в брюхе. Должно быть откуда-то отломанные.

– Вот какой народ богатый здесь когда-то жил… – восхищённо прошептала Еленка.

– Неужто всё это здесь найдено? – спросил Ванька, возвращая чашу.

Она кивнула:

– А то где же! Из берегов весной вымывается и…

Где-то совсем рядом резко вспорхнула большая птица и Еленка замолчала, испуганно вытаращив глаза и прикрыв рукой рот.

– Идём отсюда. – прошептал ей в самое ухо Ванька, стараясь не показать испуга, а у самого от страха чуть зубы не стучали. – Посмотрели уж чего хотели… Убирай всё, а я гляну что там.

Она кивнула, и пока Ванька выбирался наружу да осматривался, споро замотала диковины в тряпицы, и закрутила их верёвками в точности как было.

Вокруг нехорошего места было пусто, только ветер стал сильнее раскачивать верхушки деревьев, да дождь, набирая силу, шелестел громче.

Уже выбираясь из избы, неугомонная самоедка открыла один из двух берестяных туесов, заглянула внутрь и остановилась:

– Вот куда дед снёс, наши с Хадне находки!

Ванька заглянул в короб и увидел там несколько белых кругляшей исчерченных какими-то рисунками и рассыпанные фигурки людей, птиц, зверей, похожих на те, что вчера показывала Еленка.

– Хочешь обратно себе забрать?

Она покачала головой и закрыла короб:

– Нельзя. Дед всё одно узнает. Да и остальные тоже. Ругать меня станут, а дед потом позовёт шамана очистительный обряд делать и тогда уж точно моего Сянду ему отдаст…

Обратно возвращаться решили лесом, где ветер и дождь, быстро превращающийся в настоящий ураган, был ни так силён. Яркие вспышки молний и грозовые раскаты уже гремели над самой головой, под ногами чавкал и проваливался кочкарник, но идти по открытому берегу на сильном ветру было бы куда хуже.

Скоро они вышли к широкому оврагу, по которому в обычное время тёк спокойный ручей, теперь превратившийся в широкую бурлящую мутную реку.

Они остановились на краю оврага, Ванька почесал в затылке:

– Тут, пожалуй, и утопнуть не долго…

Вдруг прямо над ними сверкнула молния такой силы, что по верхушкам деревьев прокатился треск, а вслед за тем грохнуло так, что горе-путешественники присели от неожиданности и схватились за руки.

– Туда! – крикнула Еленка и потащила Ваньку назад в лес. Укрывшись под разлапистым кедром, они сели на землю и прижались друг к другу.

– Переждём здесь самую грозу, а после по берегу скоро добежим… – сказала Еленка, обтирая лицо, и посмотрев на Ваньку, улыбнулась: – А волосы-то как потемнели у тебя! – Она убрала с его лица мокрые пряди. – У моего батюшки такие же светлые волосы были. А мокрые делались такие же тёмные.

От прикосновения её пальцев у Ваньки заколотилось сердце, а лицо обдало жаром, словно из открытой печки в его поварне. Он смотрел на её покрытое каплями лицо, чувствовал тепло её тела, и ему нестерпимо захотелось прижать Еленку к себе. Он замер в нерешительности, и тут, будто подбадривая его, снова ударил раскат грома. С бешено бьющимся сердцем, словно прыгая с высокой мачты, Ванька обнял её за плечи, поцеловал в горячие губы и прижал к себе. Она не отстранилась, а наоборот, обняла его в ответ и прижалась щекой к его груди. Яркие всполохи с грохотом резали небо, ветер, свистя и завывая гнул большие деревья, тугие струи дождя хлестали вокруг, а они сидели прижавшись к друг другу и больше ничего вокруг не замечали.

– Верно что тебя сватать приезжали, а ты не пошла? – тихо спросил Ванька.

– Приезжали. – еле слышно прошептала Еленка. – Да ни с чем уехали. – немного помолчав, она отняла голову от его груди и посмотрела в глаза. – Не любы они мне. Правду сказал Ябко – нашла я себе жениха по сердцу. Сразу как в первый раз увидела тебя, решила: или твоей женой буду, или вообще не пойду замуж. Скажи, а я люба тебе?

Ванька прижал её к себе ещё сильнее и зажмурился от счастья:

– Люба! Люба! И словами не высказать как люба!

– Тогда бери меня в жёны! Не найти тебе жены лучше меня. Я всё умею! По русскому обычаю тебе рано жениться, так я буду ждать сколь понадобится. А то оставайся жить у нас и сразу поженимся!

Она снова посмотрела ему в глаза, и Ванька уже без страха поцеловал её в губы и погладил по мокрой щеке.

– Какой я жених без гроша за душой? Не могу я так, Еленка. Вот скоплю деньжат и сразу поженимся. Поселимся хоть в Архангельске, хоть в Мангазее. Я всему обучусь, свою лодью построю, хорошо с тобой заживём!

Она улыбнулась. Её глаза лучились радостью.

– Я буду ждать. Сколько надобно буду ждать. Только скажемся деду, чтобы сватать меня более не приезжал никто.

– Скажемся, Еленка. Я дядьку Молчана упрошу, он поговорит с твоим дедом.

Счастливые, они сидели под деревом обнявшись, и говорили о том, как хорошо будут жить в Архангельске, а если понравится Ваньке в Мангазее, то отстроят там в точности такой дом, в каком жила с родителями Еленка. Как будут они вместе ходить на своей лодье по Оби на ярмарки, а когда родятся детки, будет Ванька брать сыновей с собой в поход, а Еленка будет учить дочек рукоделию.

Когда гроза немного поутихла и небо начало светлеть, они выбрались из своего убежища.

Ванька посмотрел вокруг, приметил неподалёку молодую берёзку и вынул нож:

– Срежу посох, чтобы через ручей перейти…

Вдруг, Еленка быстро пригнулась, схватила его за руку и с силой потянула вниз:

– Медведь!

Упав наземь Ванька посмотрел куда она показывала. Выше по ручью, на противоположном берегу к воде спускалась тёмная фигура. За деревьями, в мутной пелене моросящего дождя было не разобрать в подробностях, но по размеру это был взрослый медведь.

– Глянь-ка! – зашептала Еленка в самое Ванькино ухо, – Кажись их там не один!

И впрямь, вслед за первой по песчаному откосу к воде скатилась ещё одна фигура.

– Погоди-ка… – нахмурился Ванька, и, зажимая нож в руке, пополз ближе к ручью. Еленка не отставала.

Осторожно выглянув из-за старого поваленного дерева, они увидели, что то были вовсе не медведи. Через бурлящую реку опираясь на палки, ступая медленно и осторожно, шли два человека с заплечными мешками.

– Так это же Пестровы! – шепнул Ванька, – наши артельщики – Фёдор и Яков. Чего им здесь занадобилось? Они ещё утром на охоту в дальний лес ушли…

– Так идём к ним! – обрадовалась Еленка, и хотела было подняться, но Ванька её удержал: – Погоди. Не будем к ним выходить. Пусть идут своей дорогой…

Она удивлённо посмотрела на своего суженого:

– Пошто так?!

– Да понимаешь… – замялся Ванька, – Не в ладах я с ними… Размолвка меж нами вышла… После помиримся, а пока пускай себе идут куда шли. Переждём давай.

В становище они вернулись поздней ночью. Попрощавшись с Еленкой, Ванька поднялся на корабль и спустился в поварню. Здесь всё было прибрано, на печке стоял котёл с остатками остывшей каши. Кто-то за нерадивого зуйка сделал вечером всю работу. Ванька взял миску, наложил в неё каши, плеснул в кружку воды и стал жевать. С насквозь промокшей одежды и бахил стекала вода, а ноги от усталости были как не свои.

Вдруг, Ванька услышал, как по лестнице к нему кто-то спускается.

– Где пропадал, полуношник? – послышался негромкий голос кормщика.

Ванька вскочил из-за стола.

– Прости меня, дядя Молчан, не поспел вернуться ко времени. Далёко по берегу ушли, да в грозу попали, ручьи так размыло, что… – стал он оправдываться, но кормщик его перебил:

– С Еленкой всё ли в порядке?

– Всё в порядке, дяденька, вымокли только…

– Ну и ладно. А то старик Кульчин за вас переживать начал, не на медведя ли набрели. Ты ешь, ешь. Дед Семён без тебя тут всё управил.

– У нас всё ли ладно? – спросил Ванька, усевшись обратно за стол. – Как поторговали?

Кормщик весело усмехнулся:

– Хорошо поторговали! Ойка Кульчин зажиточный, много рухледишки скопил, да зуба моржового. Много товара взял да щедро расплатился. Тесьмы, тканей, колокольчиков, бисера накупил. Кажись, и впрямь Еленке приданое собирает!

Ванька отложил ложку, и смущённо опустил голову.

– Дядя Молчан, – начал он, не зная как приступить к важному разговору, – я вот о чём тебя хотел просить… Поговори с Еленкиным дедом, чтобы не отдавал её никому. Мы, это… – Ванька замолчал, пытаясь подобрать слова.

– Никак решил бойкую самоедку в жёны взять?! – улыбнулся Молчан.

Ванька серьёзно посмотрел на кормщика.

– Выучусь сперва морскому делу, скоплю деньжат, тогда и поженимся.

– Это правильно. – одобрил кормщик. – Ну, ступай на боковую, поздно уже. А со старым Кульчиным я поговорю.