21 декабря 1672 года
Войдя в приемную Арлингтона, Анна подает секретарю адресованное министру запечатанное письмо.
— Будьте добры, не могли бы вы передать его сразу?
Секретарь смотрит на нее с сомнением; приходится освежить ему память.
— Вы, может, помните, неделю назад я уже была здесь. Вдвоем с одним джентльменом.
По глазам секретаря видно, что он ее узнал — как не вспомнить его стычку с доктором Стратерном. Он кивает и торопливо уходит с письмом в руке.
Буквально через минуту он возвращается и приглашает ее к Арлингтону. Министр ожидает ее, сидя за массивным письменным столом: руки сложены на груди, на лице крайнее неудовольствие. В последнее время неизменно любезное его выражение решительно сменилось на брюзгливое. Перед ним лежит ее распечатанное послание. Это листок бумаги, на котором написано: «Я знаю, кто убил принцессу Генриетту Анну и почему».
— Полагаю, вы намерены объяснить, что все это значит, — кисло произносит он.
— Да, милорд.
— Ну и? У меня мало времени.
— У Генриетты Анны был любовник. Ее муж узнал об этом. Еще он узнал, что она ждет ребенка и что этот ребенок не от него. Догадаться было нетрудно, поскольку, как говорит мадам Северен, они редко бывали близки. Думаю, измену герцог воспринял тяжело, всем известно, что человек он был ревнивый и мстительный. Герцог и отравил ее. Возможно, не сам лично, но я считаю, это было сделано по его приказу и с его ведома.
— Вы в этом уверены? Тогда, умоляю, расскажите, как эта чушь могла взбрести вам в голову?
Анна кладет на стол перед министром аккуратно еще один листок бумаги, где видны таинственные знаки и ее толкования, и молча смотрит, как он читает.
— Мне кажется, суть этих знаков такова: «Рогоносный сын Франции убил беременную дочь Англии».
— Откуда это у вас?
— Эти знаки были вырезаны на телах четырех убитых.
Арлингтон начинает читать ее толкования вслух.
— Сын Франции, так, рогоносец.
Он поднимает голову и смотрит на Анну.
— Ну и где вы тут видите слово «рогоносец»?
— Это знак Козерога, символически он изображается в виде козла. Козел по-латыни — «сарп», но иногда это животное называли словом «cornutu», одно из значений которого — «рогоносец».
— Ах вот оно что. — Сохраняя все то же брезгливо-раздражительное выражение, Арлингтон продолжает читать, — А луна и знак созвездия Льва означает «дочь Англии», так что ли?
— Да, милорд.
— А буквы?
— Первые четыре буквы составляют слово «potio» — «яд» по-латыни. Зная, что в ту ночь, когда умерла Генриетта Анна, все четверо убитых были у ее постели, — говорит Анна, — можно с уверенностью предположить, что здесь идет речь именно о ней.
Он переворачивает листок и заглядывает с оборотной стороны.
— И это все?
— Увы, лорд Арлингтон, я уверена, что эта история должна иметь продолжение. Убийца не закончил свое дело.
Он внимательно смотрит ей в лицо, словно пытается понять, насколько серьезно ее утверждение.
— И что, по-вашему, будет дальше?
— Откровенно говоря, сама не знаю. Но на вашем месте я бы не стала разгуливать поздно вечером по улицам без вооруженной охраны, а сама позабочусь о том, чтобы в мой дом не проник ни один человек, которого я не знаю.
— В ваших советах я не нуждаюсь, — фыркает Арлингтон.
— Милорд, я не знаю, что может произойти, но я знаю, что есть человек, который знает об этом гораздо больше, чем нам кажется. Если вам не наплевать на собственную безопасность, а также безопасность мадам Северен, советую немедленно арестовать и допросить Ральфа Монтегю.
— Монтегю? Вы, должно быть, сошли с ума.
— Вы же сами мне сказали, что ему тоже было известно, как умерла принцесса Генриетта Анна.
— И вы считаете, что на этом основании его можно назвать убийцей?
— Я подозреваю, что он мог знать об этом деле больше, чем кто-либо другой. Я не хочу верить в то, что он убийца, но существует ряд вещей, которые, если рассматривать их вместе, говорят о его вине. Доктор Стратерн рассказывал, что в Париже всем было известно о том, что Монтегю и принцесса были близкие друзья, ходили даже упорные слухи, что они больше чем просто друзья. Монтегю мог быть ее любовником — или же, наоборот, ее убийцей. Можно даже предположить, что он был и тем и другим, поскольку проявил себя как человек совершенно бессовестный и аморальный. Кроме того, убийца моего отца и всех остальных — человек образованный, знакомый с медициной, пусть даже поверхностно, а также знает астрологию, алхимию и латынь.
— Ваш задор производит впечатление, но вот аргументы не вполне убедительны. Не забывайте, что вы сейчас обвиняете бывшего посланника нашей страны, Англии, и верного слугу нашего короля. Неужели вы думаете, что я арестую этого человека только на основе ваших предположений?
— Прежде вы не отличались подобной щепетильностью, — напоминает ему Анна.
Уголки губ Арлингтона вздрагивают, словно он хочет улыбнуться, но быстро подавляет это желание.
— Вы ходите по краю пропасти, миссис Девлин. Все мои действия подчинены одному: благу нашего короля. А сейчас я бы сказал, что для короля не будет лучшего блага, если мы забудем об этой проблеме.
— Почему вы защищаете Монтегю?
— Я его не защищаю. Вы просто не убедили меня в том, что есть нужда предпринять против него какие-то шаги.
— Если вы не пошлете за ним стражу, так, по крайней мере, скажите, где его найти.
— Его квартира в Скотленд-Ярде.
— Я там о нем уже справлялась. Где он обитает, если его нет при дворе?
— С какой стати вы хотите его видеть?
— Это мое личное дело.
— А-а-а… Ну что ж, меня это нисколько не удивляет.
— Это не совсем то, о чем вы подумали. Он соблазнил мою служанку, а потом бросил ее. И после этого она покончила с собой.
— Я уверен, что это лишь несчастное стечение обстоятельств, совпадение, не более того, — невозмутимо говорит Арлингтон, — А вообще, личная жизнь Монтегю, если она не вступает в противоречие с интересами короля, меня нисколько не интересует.
— Я должна во что бы то ни стало поговорить с ним.
Министр погружается в размышления.
— Сегодня вечером он снова отбывает в Париж. И предупреждаю, я в это дело вмешиваться не собираюсь. Я дам вам разрешение увидеться с ним, но настаиваю, чтобы вас сопровождала охрана.
— Мне не нужна охрана. Я вполне могу защитить себя сама.
Арлингтон снова фыркает, но, несмотря на показное пренебрежение, она чувствует, что пробудила в нем некоторое к себе уважение.
— Я забочусь не о вашей безопасности, а о безопасности Монтегю, — сердито бормочет он.