Следствие продолжалось.
Всего неделю назад, когда в лесной сторожке под Ораниенбаумом возник наскоро сооруженный белогвардейский «штаб», следствие можно было сравнить с тоненьким лучом света, робко прорезавшим ночную кромешную тьму. Теперь их, этих лучей правды, было множество.
Быстро и бесшумно удалось ликвидировать группу вооруженных заговорщиков в Руктире-семь, — так называлась военно-строительная организация при штабе Седьмой армии.
Возглавлял руктировскую группу эсер Акимов-Перетц. На оборонные работы обычно посылались непригодные к строевой службе, никакого оружия бойцам Руктира не давали. Акимов-Перетц не только сколотил отряд заговорщиков, подобрав в него озлобленных против революции людишек, но и сумел при помощи Люндеквиста обзавестись пулеметами. Подобно бандитской роте Петрова — Палея, руктировский отряд ждал сигнала к началу операции «Белый меч».
Арестовано было и в полном составе доставлено в Чека так называемое «Продовольственное совещание» заговорщиков. Входили в него ответственные сотрудники комиссариата снабжения Петрокоммуны, а председателем был назначен некий Павел Оцуп, в недавнем прошлом видный анархист, обманным путем влезший в ряды партии.
При аресте у участников этого «совещания» нашли своеобразные охранные грамоты за подписью Китайца. Предъявлять их следовало властям Юденича, когда белые займут Петроград. «Податель сего, — говорилось в охранной грамоте, — весьма полезно содействовал возрождению России».
«Полезность» изменников из «Продовольственного совещания» была для белогвардейцев бесспорной. Находясь на службе у Советской власти, эти оборотни заранее обдумывали порядок продовольственного снабжения жителей города после победы Юденича. Брали на учет продовольственные склады, искусственно и изощренно подстраивали затруднения с выдачей скудных петроградских пайков. Была даже составлена верноподданническая записка на имя будущего генерал-губернатора Глазенапа, в которой сообщалось, сколько потребуется продовольствия «на предмет выдачи истинно русским патриотам достаточных количеств пропитания».
Сенсационные результаты принесла поездка Профессора на Смоленское кладбище. В фамильном склепа купца первой гильдии Семашкова, под тяжелой гранитной плитой, скрывался еще один тайник.
На этот раз тайник принадлежал самому СТ-25. Извлекли из него увесистые пачки с фальшивыми керенками сорокарублевого достоинства — довольно грубо и безграмотно сработанными, на скверной дешевой бумаге. Еще в тайнике был найден револьвер, маска из черного бархата, набор париков и пузырек с бесцветной жидкостью. Эксперты установили, что это сильно действующий яд, предназначенный для массовых пищевых отравлений.
Следствие шло вперед. Прибавлялись все новые и новые материалы, становились известными многие подробности. Но еще скрывался где-то сверхосторожный английский резидент, еще не схвачена была его помощница Мисс.
И тут сработала засада чекистов, оставленная на Малой Московской улице, в квартире Ильи Романовича Кюрца.
Ранним утром в дверь этой квартиры постучалась неизвестная женщина. Точнее, не постучалась, как принято у добрых людей, а стукнула трижды, с весьма длинными паузами, и, увидев в квартире посторонних, кинулась бежать, но была задержана.
— Срочно везите ее сюда! — распорядился Николай Павлович, которому по телефону сообщили об этом происшествии.
Спустя полчаса в Петроградской чека разыгралась сцена, почти в точности повторившая недавнее самозванство Бориса Берга, этого «главного агента английской разведки».
— Я Марья Ивановна, которую вы разыскиваете по всему Петрограду! — сказала женщина. — Ни о чей больше не спрашивайте, заранее отказываюсь отвечать на ваши вопросы…
И действительно, сколько с ней ни бились, она молчала. Тонкие бескровные губы были сердито поджаты, в глазах сверкала фанатическая решимость упорствовать до конца. Одета была эта женщина во все черное, ростом невысока, круглолица, светловолоса, и вообще больше смахивала на одержимую религиозную кликушу, чем на властную руководительницу заговора, перед которой трепетали даже мужчины.
Неизвестно, чем бы все это кончилось. Николай Павлович был твердо убежден, что перед ним вовсе не Мисс, и, скорей всего, отправил бы ее в тюрьму, до выяснения всех обстоятельств, но тут к нему в кабинет заглянул Профессор.
— Батюшки светы, да никак госпожа Орлова! — удивленно воскликнул Профессор, увидев женщину в черном. — Вот уж не думал, что встретимся в Чека!
Бывают же в людских судьбах столь редкостные, столь удивительные совпадения!
За много лег до этого хмурого ноябрьского утра в камере смертников ревельской тюрьмы происходило весьма необычное и довольно тягостное для его участников свидание.
К Эдуарду Отто, опасному государственному преступнику, с минуты на минуту ожидающему казни, нежданно пожаловала молодая, элегантно одетая дама. Смущаясь и краснея, назвала себя Анастасией Петровной, женой прокурора Орлова, который вел процесс Отто и настойчиво добивался смертного приговора. Еще более смутившись, начала объяснять, что явилась просить осужденного примириться с всевышним и не отказаться от облегчающего душу святого причастия. Муж ее тоже обещал помолиться за преступника, хотя по служебному своему положению должен карать врагов престола и отечества. И его она умоляет о смирении, это ее христианский долг, потому и пришла…
Тяжкий был разговор, утомительный и бесплодный. Оттого, видимо, и запомнился Профессору на долгие годы. Дама рыдала, становилась перед ним на колени, совала в руку какую-то жестяную ладанку, а он изо всех сил сдерживал себя, не мог дождаться, когда же наконец она оставит его в покое. Как раз в ту ночь должен был он бежать и, естественно, дорожил каждой минутой…
И вот новая встреча в Петрограде. Изрядно потускнела и изменилась госпожа Орлова за эти годы, а глаза такие же, как тогда, в камере смертников, и светится в них что-то одержимое, безумно фанатичное.
— Я не знаю вас, — сказала она, мельком посмотрев на Профессора. Сказала и сразу отвернулась.
— Помилуйте, Анастасия Петровна, как же не знаете! А ревельскую тюрьму забыли? Ведь это мою душу собирались вы спасти от геенны огненной, я-то вас прекрасно помню…
— Вы!? — отшатнулась она в страхе и смятении. — Вы живы?! Вы здесь, в этом храме сатаны? Господи, неужели и ты за большевиков?
— О позиции господа бога мы не будем говорить, — без улыбки сказал Профессор. — Думаю, что должен он стоять за народ, если существует. А вы, Анастасия Петровна, против народа, заодно с его смертельными врагами… Иначе зачем бы вам понадобился этот дешевый фарс с переменой имени?
— О господи, спаси и помилуй! — шептала она, закрыв лицо руками.
— Но вы заблуждаетесь, Анастасия Петровна, если думаете, что уловками своими можете помешать нам! Жестоко заблуждаетесь! Марья Ивановна стояла во главе заговора против Советской власти, на ее совести немало преступлений, и мы ее непременно найдем… Вот вернется в Петроград из своей командировки, и пригласим сюда для объяснений. Даже если зовут ее совсем не Марьей Ивановной…
Госпожа Орлова долго молчала, низко опустив голову. Ни Профессор, ни Комаров не считали возможным торопить ее, понимая, какая сложная и мучительная борьба происходит в душе этой женщины.
— Видно, вы правы, — сказала Анастасия Петровна, тяжело вздохнув. — От судьбы не скроешься никуда… Приезжает Марья Ивановна завтра, так было у нас условлено, когда она уезжала в Москву… А зовут ее…