Хроника одного заговора

«Белый меч» над Петроградом

Юденич стоял у стен города революции. — Кем его считали и кем он был в действительности. — «Правительство», сформированное за сорок пять минут. — Громкий скандал в Стокгольме. — Тайный план главнокомандующего. — Предсказание «Таймс»

События, о которых пойдет наш рассказ, невыдуманные. И участники их, естественно, подлинные, существовавшие в действительности.

Происходили эти события в 1919 году, в позднее осеннее ненастье. В ту тяжелую военную осень, когда над молодой Республикой Советов, как писали газеты тех дней, сгустились «свинцовые тучи международной контрреволюции».

Республика была в огненном кольце.

На Москву, мечтая о малиновом благовесте сорока сороков первопрестольной, лез генерал Деникин. В далекой Сибири, на обширных пространствах за рекой Тоболом, творили суд и расправу вешатели адмирала Колчака. Архангельск и Мурманск все еще находились под властью английских интервентов, во Владивостоке хозяйничали японцы и американцы.

Смертельная угроза нависла и над Красным Петроградом.

К городу-бунтарю, первым поднявшему победное знамя Октября, лавиной катилась армия генерала Юденича. Щедро вооруженная англичанами, вышколенная, нахрапистая, почти наполовину скомплектованная из реакционного офицерства. В голове ее колонн, наводя страх и смятение, двигались английские танки. Обстановка сложилась драматическая.

Пала Гатчина. Спустя три дня белогвардейцы захватили Павловск и Детское Село. По ночам конные разъезды врага проникали в предместья города, доходя чуть ли не до Нарвских ворот. С аэропланов ежедневно сыпались листовки, возвещавшие «близкий конец нового большевистского Вавилона».

В погожий солнечный полдень, какие случаются иногда и в октябре, на передовые позиции изволил прибыть Николай Николаевич Юденич.

До Гатчины главнокомандующий Северо-Западной армии доехал в роскошном императорском салон-вагоне, разысканном для него услужливыми интендантами, а далее кортеж штабных автомобилей двигался под эскортом лихих конвойцев личной сотни Юденича, которые на сытых своих конях умудрялись не отставать от машин.

Как всегда, главнокомандующий был хмур и неразговорчив. Кряжистый, почти квадратный, с замкнутым наглухо лицом солдафона и с крутой бычьей шеей, он и впрямь был похож на крепко обожженный кирпич, подтверждая данное ему острословами прозвище.

Наступление армии развивалось успешно.

Ехавшие вместе с Юденичем его заместитель генерал Родзянко и в особенности Глазенап, только что произведенный в генералы и заблаговременно назначенный на пост петроградского градоначальника, всю дорогу шутили, пытаясь развеселить главнокомандующего, а он лишь топорщил моржовые вислые усы. И, взобравшись на вершину заросшей молодым сосняком горы, где солдаты саперного взвода устроили наблюдательный пункт, не произнес ни слова. Встал чуть впереди многочисленной свиты, по-наполеоновски сложил руки, молча рассматривая открывшуюся с горы панораму.

А внизу, в прозрачной осенней дымке, нависшей над широкой приневской равниной, лежал Петроград. Весь будто на ладошке, такой, казалось бы, близкий и доступный. С закопченными трубами бесчисленных заводов, с жалкими деревянными домишками рабочих окраин, с барственным великолепием дворцов, гранитных набережных и неповторимо прекрасных площадей.

На правом фланге наступающей армии, очевидно у Детского Села, гремела ожесточенная артиллерийская перестрелка. В глуховатые ее голоса изредка врывались отчетливо различимые пулеметные очереди.

— Господа, я вижу купол святого Исаакия! — закричал Глазенап, отрываясь от окуляров полевого бинокля. — Бог ты мой, красотища-то какая! И Адмиралтейскую иглу вижу! И вроде бы Невский проспект! Не угодно ли полюбоваться, ваше превосходительство?

Восторженность будущего петроградского генерал-губернатора была понятна всем окружающим. Даже на мрачном лице Юзефа Булак-Балаховича мелькнуло некое подобие улыбки.

Но главнокомандующий почему-то не ответил Глазенапу и не взял протянутого ему бинокля.

Наступила неловкая затяжная пауза. В свите начали переглядываться, — поведение Кирпича было необъяснимо загадочным.

— А зачем нам, собственно, бинокли? — нашелся Родзянко, решительно прервав затянувшуюся паузу. Племянник бывшего председателя Государственной думы, Александр Павлович Родзянко считал себя искусным политиком и дипломатом, которому волей-неволей приходится выручать этого провинциального бурбона, по ошибке назначенного в главнокомандующие. — Нет уж, увольте, господа, обойдемся без биноклей! Дня через три сами будем гулять по Невскому, успеем еще, налюбуемся… И руками, даст бог, пощупаем, как принято у русских людей…

Родзянко громко захохотал, довольный собственным остроумием. Облегченно заулыбались и в свите. Ревельский корреспондент «Таймс», единственный из журналистов, кого Кирпич пригласил в эту поездку на фронт, что-то записывал, одобрительно посматривая на Родзянко. Тогда и до главнокомандующего дошло, что последнее слово надо бы оставить за собой.

— Относительно гуляний вы рано заговорили, любезный Александр Павлович, — солидно произнес Юденич. — Но Питер мы в этот раз возьмем, тут ваша правда. Всенепременно и всеобязательно возьмем!

И медленно направился к ожидавшим у подножия горы автомобилям, давая понять, что рекогносцировка закончена. Корреспондент «Таймс», чуточку отстав от других, записывал историческую фразу главнокомандующего.

На обратном пути в Гатчину Юденич снова непроницаемо молчал, углубившись в свои размышления. Канонада на правом фланге после полудня заметно усилилась. Время от времени, с равномерной методичностью, грохали особенно тяжелые разрывы, напоминающие чем-то обвалы в горах.

— Главный корабельный калибр! — озабоченно поморщился Родзянко. — Похоже, бьют большевики с «Севастополя»; он у них поставлен в морском порту, в Гутуевском ковше…

Кирпич поднял седеющую, коротко остриженную голову, по-стариковски чутко прислушался. И, опять помедлив, произнес одну из своих странных, ничего не значащих фраз, над которыми так любили потешаться завистники главнокомандующего.

— Обойдется как-нибудь, — важно сказал Кирпич. — Всякому фрукту положен свой сезон…

Родзянко и Глазенап не сговариваясь посмотрели друг на друга, ожидая разъяснений, но главнокомандующий ни слова не прибавил и отмалчивался всю дорогу.

Завистники генерала Юденича — а их в эмигрантских кругах насчитывалось изрядное число — не очень-то хорошо раскусили этого тугодумного и медлительного старика. Принято было считать Николая Николаевича недалеким служакой, с довольно, впрочем, известным в армии именем. Как-никак герой Эрзерума и Сарыкамыша, генерал от инфантерии, георгиевский кавалер. Кого другого мог выбрать адмирал Колчак в военные предводители похода на Петроград? Вот сделает свое солдатское дело, завоюет с божьей помощью столицу государства Российского и пусть убирается в отставку, а дальнейшее устройство страны будут вершить другие люди, более достойные, более искушенные в тонкостях политики.

Кирпич знал об этих настроениях, но беспокойства не обнаруживал. Пусть себе болтают, с избранного пути он все равно не свернет. И посмотрим еще, чей будет верх в итоге, кто кого перепляшет.

Руководила им не столько забота о восстановлении монархии, как думали иные, сколько неутоленная жажда власти и почестей. Правда, осторожности ради он не признавался в том никому, изображая из себя ревностного сторонника восстановления дома Романовых. Собственной жене и той не доверял тщеславных своих замыслов, но жена понимала его без слов. Вот и вчера, провожая на ревельском вокзале, перекрестила на прощание и с дрожью в голосе шепнула на ухо: «В добрый час, Николенька!»

Старуха права, это был добрый для него час. И уж теперь он не промахнется, своего не упустит, как случилось с ним в зимнюю кампанию 1916 года, когда войска его штурмом овладели эрзерумской твердыней турок. Дудки, милостивые государи, дураков нет! Ему и тогда казалось, что наступил наконец долгожданный час триумфа. «Русские чудо-богатыри, слава вам, повторившим и приумножившим подвиг генералиссимуса Суворова!» — написал он в приказе, надеясь, что новым Суворовым нарекут его, Николая Николаевича Юденича. Однако львиную долю пирога отхватил другой Николай Николаевич. Не заурядный пехотный генерал, а великий князь, дядюшка государя императора, числившийся наместником на Кавказе. Истинного триумфатора незаметно оттерли в сторону, наградив Георгием II степени.

Ну что ж, дважды на одной кочке спотыкаться не положено. Именно по этой причине всю подготовку к походу на Петроград он прибрал к своим рукам. Извините, господа, а хозяина столицы российской никому не удастся отпихнуть в сторону, как отпихнули его в свое время ловкие придворные шаркуны. Пока Колчак и Деникин канителятся, пока суд да дело, он, Юденич, молниеносным рывком успеет захватить Петроград, а победитель, как известно, при любых обстоятельствах бывает прав. И с волей его вынуждены будут считаться все. И еще неизвестно, кого назовут люди истинным хозяином земли русской.

Правда, окружение у него не бог весть какое. Лавочка, по совести сказать, жалкие комедианты, а не политические деятели.

Степан Георгиевич Лианозов, премьер-министр, не стесняясь шушукается с явно подозрительными личностями, планирует создание Англо-Русского банка в Петрограде, мечтая о контрольном пакете акций. Будущий генерал-губернатор Глазенап спит и видит себя хозяином города, адъютантов набрал целую свору, парадные мундиры шьет. Министр торговли Маргулиес под стать своим жуликоватым подрядчикам, одного поля ягода. Ведь это черт знает что! Закупил где-то партию тухлой колбасы для петроградского населения, хвастается, что по дешевке, чуть ли не даром, а сам небось заграбастал не одну тысчонку комиссионных?

Да, окружение у него никудышное, паршивое. Взять хоть батьку Булак-Балаховича, этого разбойника с большой дороги, подославшего к нему в соглядатаи своего младшего брата Юзефа. Уж сколько вразумлял подлеца, как пытался ввести в колею: «Потише надо, Станислав Никодимович, не в лесу живем, люди смотрят…»

Куда там, разве этого хунхуза утихомиришь! Снюхался с петербургским адвокатишкой Николаем Никитичем Ивановым, одним из «министров», учредили у себя в Пскове вольную вольницу. Фальшивые ассигнации печатают, законы собственные издают, день и ночь беспробудное пьянство. Плевать, дескать, нам на главнокомандующего, мы сами себе господа…

Пришлось дать задание контрразведчикам — пусть принюхиваются. На адвокатишку, как он и ждал, насобирали такого, что в министрах держать никак невозможно: отъявленный прохвост, переметная сума. Не лучше оказался и батька. И смех и грех, преподнесли ему давеча некий скандальный документик. Все честь честью, с личной подписью Булак-Балаховича и с печатью, а сочинялось не иначе как спьяна. «Дано сие полковнику Стоякину, — говорилось в документике, — что разрешается ему вступить в брак с Меланьей Прохоровой впредь до возвращения ее мужа. Поводом к расторжению данного брака может служить также появление в Пскове жены полковника Стоякина».

Да-с, вот и завоевывай победу с подобной публикой! И виноваты во всем этом бедламе английские друзья! Черт их дернул навязать ему липовое правительство, да еще в принудительном порядке! Насобирали всякой твари по паре — от сторонников «единой и неделимой», которые будто в облаках витают, грешной земли не касаются, и до каких-то там «социалистов-плехановцев». Решили, одним словом, устроить Ноев ковчег. Вызвал всех к себе сэр Джордж Марш, как барин вызывает дворню, продержал часа полтора в приемной, затем вышел и объявил, небрежно глянув на часы: «К семи, господа, извольте сформировать правительство! В противном случае…» Про то, что может случиться в противном случае, договаривать не стал, — это и так было понятно. А до семи часов вечера оставалось всего сорок пять минут, и в списке, который сэр Джордж как бы невзначай забыл на столе, оказались распределенными все основные портфели.

Таким вот способом получил он свое «Северо-Западное правительство». И пост военного министра в придачу. С первого дня он, разумеется, игнорировал всех этих политиканов в масштабе Гдовского уезда, заседаний кабинета не посещал. Черт с ними, пусть пока ловчат и жульничают у него за спиной! В Петрограде он их железной метелкой разгонит. И с батьки этого собственноручно сдерет незаконно надетые генеральские погоны.

Юденича одолевали военные заботы.

С ревнивой стариковской неуступчивостью держал он под личным контролем все подробности оперативного замысла. И в первую голову — все деликатнейшие обстоятельства, так или иначе связанные с операцией «Белый меч». Сам, никому не доверяя, прочитывал шифровки, поступавшие из Петрограда, а потом, запершись в кабинете, часами советовался с начальником своей контрразведки.

«Белый меч» был делом серьезным, многообещающим, не то что нашумевшая на всю Европу «Лига убийц».

Еще в сентябре, перед наступлением на Петроград, словно гром среди ясного неба, разыгралась скандальная история полковника Хаджи Лаше. Сперва шведские, а следом за ними французские и английские газеты начали смаковать подробности зловещих преступлений «Лиги убийц».

Подробности эти были в духе скверных бульварных романов. Таинственная вилла в пригороде Стокгольма, камера пыток, истерзанные трупы в полотняных мешках, выуженные полицией из озера, черные автомобили с зашторенными окнами, а также наемные красотки, служившие приманкой для обреченных на смерть.

Но сенсационнее всего была тайная цель «Лиги убийц». Газеты утверждали, что полковник русской службы Хаджи Лаше разыскивал ни больше ни меньше как сокровища царской семьи, будто бы вывезенные большевиками за границу, — колоссальные суммы в иностранной валюте, алмазы и рубины, золото и платину в слитках. Еще газеты сообщали, что царских сокровищ члены «Лиги убийц» не нашли и промышляли в собственное утешение обыкновенным грабежом, довольствуясь при этом весьма скромными суммами.

Скандал был весьма некстати для белой эмиграции. Главное, никто не знал, что за птица этот полковник Хаджи Лаше Магомет Бек, создавший свою «Военную организацию для восстановления монархии». Кадеты валили вину на оголтелых монархистов: они, дескать, ослеплены неистовой злобой к Советам и не ведают, что творят. Монархисты, в свою очередь, не оставались в долгу, обвиняя во всем злонамеренных либералов, якобы затеявших всю эту уголовщину ради дискредитации защитников престола.

Перепалка сделалась еще крикливее, когда Хаджи Лаше заявил следователю Стокгольмского криминального бюро, что за ним стоят влиятельные лица и что имен он называть до времени не станет, будучи связан военной дисциплиной.

Вот тогда-то и поползли слухи о Юдениче. Говорили, что Кирпич будто бы лично благословил «Лигу убийц». Нашлись даже очевидцы, утверждавшие, что видели полковника Лаше на приеме у главнокомандующего.

Словом, все волновались, все судачили, только Юденич хранил молчание. Не опровергал слухов и не стремился их подтвердить.

Мысли его были заняты другим. Что значит эта ничтожная «Лига убийц» с ее авантюрными методами борьбы! Детская игра в конспирацию, жалкая уголовщина под флагом высоких идей. Досадно, конечно, что навлекли на себя газетную трескотню, — не ко времени вышло, в аккурат перед решающими событиями. Но и страшного ничего нет, зря паникует эмигрантская братия. Газеты пошумят-пошумят и успокоятся.

Операция «Белый меч» — вот что волновало главнокомандующего, вот на что он надеялся. Это была не какая-то там кустарщина с загородными виллами и наемными красотками. «Белый меч» должен обрушиться на головы большевиков внезапно, это оружие тайное, бьющее наповал.

Операция начнется по сигналу, который он даст в надлежащий момент. Начнется — и моментально парализует всю оборону большевиков. Никаких баррикадных боев в черте города не будет — в этом весь смысл «Белого меча».

Падет Смольный институт, ставший оплотом комиссаровластия. Верные люди быстро захватят телеграф, радиостанцию, вокзалы, склады с оружием. И, конечно, здание на Гороховой улице,[1] где разместилась «чрезвычайка». И двенадцатидюймовые орудия «Севастополя» с божьей помощью будут повернуты против красных, дайте только срок. Все произойдет до плану.

У англичан, к сожалению, нервишки не выдержали. Уж на что хваленое учреждение «Интеллидженс сервис», а опытный их агент, говорят, подкачал. Не смог с перепугу закончить всех необходимых приготовлений, струсил перед чекистами.

И все же операция «Белый меч» состоится.

Вовремя дать сигнал — вот что важнее всего прочего. Ни часом раньше, ни часом позже. Эффект «Белого меча» целиком зависит от своевременности удара.

Возвратившись в Гатчину, Юденич беседовал с начальниками дивизий, вызванными с боевых участков.

Обстановка на фронте за истекшие сутки несколько осложнилась, но это не смущало главнокомандующего. Начальника Пятой добровольческой дивизии, светлейшего князя Ливена, встревоженного возросшими потерями и обилием резервов, получаемых противником, Кирпич нашел возможным оборвать со свойственной ему грубоватой бесцеремонностью:

— Попрошу, князь, докладывать без преувеличений… У страха глаза велики, разве вам это не ведомо?

На следующий день в лондонской «Таймс» была опубликована пространная телеграмма ревельского корреспондента. Сообщалось в ней, что доблестная Северо-Западная армия одерживает под Петроградом успех за успехом, что путиловские рабочие уже выслали к Юденичу депутацию с хлебом-солью и что комиссары из Смольного поспешно пакуют чемоданы, собираясь покинуть обреченный город.

Вспоминал корреспондент и историческую фразу, произнесенную главнокомандующим у стен русской столицы. И родзянковскую шутку насчет бесполезности биноклей приписал заодно Юденичу, вызвав тем самым у ревнивого Александра Павловича очередной приступ бешенства.

«Часы Красного Петрограда сочтены», — уверенно и безапелляционно предсказывала «Таймс».