Хроника расстрелянных островов

Накануне дня „X“

Букоткин неожиданно получил первое и, как потом оказалось, последнее письмо от жены. Письмо проделало большой путь. На конверте стояли штемпеля Москвы, Ленинграда и Таллина.

Маша писала, что приехала наконец в Гусь-Хрустальный и сразу же устроилась на работу. В самом конце письма приписала:

Букоткин несколько раз перечитал коротенькое послание. Задумался. Вот здесь, в этой самой комнате, совсем еще недавно была Маша… Подошел к окну. Напротив, около камбуза, кок Дубровский, низко пригнув к земле длинную сутулую фигуру, старательно поливал любовно выращенные цветы. Маша любила эти цветы…

Надев фуражку, Букоткин вышел из дому.

— Поливаете? — одобрительно спросил он.

— А как же, товарищ командир! — улыбнулся Дубровский, поправляя сдвинутый на затылок белый колпак. — Цветы воду ох как любят, особенно вечером. Вот как отличится кто в первом бою, проявит геройство… Ну, там какую посудину потопит или самолет собьет, нарву тогда букет самых лучших цветов и преподнесу от имени батареи.

Букоткин наклонился к маку и слегка подул. Нежные лепестки посыпались на землю, обнажив зеленую выпуклую коробочку. «Вот ведь чем увлекается человек. И война ему не мешает», — подумал он, шагая по извилистой тропе к командному пункту.

Оперативный дежурный лейтенант Мельниченко кратко доложил Букоткину обстановку в районе батареи. Мельниченко ожидал, что Букоткин потребует для проверки бланк с исходными данными для стрельбы. Но командир батареи, усевшись на стул, снял фуражку, устало потер рукой большой лоб.

— Понимаете, получил сегодня письмо от Маши, — сообщил он. — В нашем положении — редкая удача.

Действительно, письма батарейцы получали не часто. В первые дни войны связь с берегом ухудшилась, а с потерей Таллина почти прекратилась совсем.

— Товарищ старший лейтенант, по пеленгу сто двадцать, высота пятьсот, два «юнкерса», курсом на батарею, — доложил вахтенный сигнальщик.

Букоткин подошел к застекленной амбразуре, посмотрел в указанном направлении: две точки быстро росли, приближаясь к батарее со стороны Пярну.

— Воздушная тревога! — скомандовал он.

Раздались тяжелые торопливые шаги, и в рубку вошел военком батареи старший политрук Карпенко. Ни слова не говоря, он схватил со стола бинокль, свободной рукой смахнул со лба капельки пота и, наклонившись к амбразуре, приник к окулярам. Он сразу же поймал в перекрестие нитей «юнкерс», шедший прямо на командный пункт. Гул нарастал с каждой секундой. «Юнкерс» уже занимал всю сетку бинокля. Карпенко инстинктивно сжался и опустил бинокль. Темное змеиное брюхо бомбардировщика мелькнуло в амбразуре и пронеслось над головой. «Юнкерсы» пересекли узкий полуостров, сделали разворот, снизились до двухсот метров и, следуя на небольшом расстоянии друг от друга, снова пошли на батарею, обогнув полуостров с юга, со стороны маяка Кюбассар.

— Сейчас начнут бомбить, — предупредил Мельниченко.

Букоткин не ответил. «Юнкерсы» между тем сделали круг над полуостровом и пошли на второй. Батарея была почти в центре этого огромного круга. Теперь стало ясно, что они не знают ее точного расположения и будут демонстративно кружить над ней в надежде соблазнить батарею легкой добычей, а потом засечь ее огневые точки.

Батарея молчала. Ведущий «юнкерс» сбросил бомбу, но она упала далеко в стороне от огневой позиции. Другой «юнкерс» прошел вдоль восточного побережья и тоже наудачу сбросил бомбу. Вторая бомба упала вблизи командного пункта. От ударной волны деревянная вышка содрогнулась, в боевой рубке попадали со стен вделанные в рамки силуэты кораблей. Сделав над полуостровом по два круга, «юнкерсы» сбросили в стороне от батареи еще по одной бомбе и, взяв обратный курс, вскоре скрылись в синей, сгущающейся дымке.

Дали отбой воздушной тревоги. С последним ударом рынды на батарее воцарилась полная тишина. Возобновились прерванные тревогой занятия.

— С сухопутной обороной у нас дела обстоят неважно, — сказал Карпенко. — Толстых бревен нет. Досок не хватает. А из кустарника путного дзота не сделаешь.

Военком батареи после ухода лейтенанта Смирнова на корректировку огня сам вызвался руководить строительством оборонительных сооружений вокруг батареи на случай высадки морского или воздушного десанта немцев. Решено было возвести первую линию на самом узком месте полуострова Кюбассар, в трех километрах от огневой позиции. Перешеек, в середине которого находилось заросшее камышом и осокой небольшое озеро, был чист от леса и хорошо простреливался. Наметили провести проволочное заграждение по всему рубежу обороны, устроить окопы, стрелковые ячейки и два дзота.

Действительно, строевого леса не хватало, это Букоткин знал и сам. 43-я батарея располагалась в роще, в которой росли тонкая ольха, орешник да молодые дубки. Вырубать их было нельзя: они надежно маскировали огневую позицию от вражеских самолетов-разведчиков.

— Идем к соседу, — посоветовал Букоткин.

Ближе всех к батарее находился хутор эстонского рыбака Кааля. Василий Алексеевич знал все в округе. Поэтому каждый раз, когда на батарее возникали трудности, шли к нему.

Хозяина хутора они застали возле дома за работой — старый рыбак чинил порванные сети. Рядом за кустами сирени его жена и дочь развешивали только что выстиранное белье. Они стирали для батареи.

— Тэрэ[1], Василий Алексеевич, — поздоровался Букоткин. — К вам за советом пришли, за помощью.

— Тэрэ, тэрэ. — Рыбак отодвинул от себя сеть, жестом пригласил моряков в дом.

Когда все уселись за стол, спокойно спросил:

— Какой помощь нужно?

Букоткин рассказал о нехватке леса и досок для строительства дзотов на перешейке. Василий Алексеевич долго думал, тяжело вздыхал, качал головой.

— Немцы идут на Кюбассар?

— Нужно готовиться ко всему.

— Правда, правда, — согласился Василий Алексеевич и торопливо добавил: — Привезти можно. Знаю, много леса за бухтой.

— Так поедемте сейчас, — предложил Букоткин.

— Можно сейчас, — согласился рыбак.

Вошла жена Кааля, поставила на стол глиняный горшок холодного молока и три кружки. Она совсем не умела говорить по-русски и лишь приветливо улыбалась.

В первые месяцы строительства батареи, когда Букоткин и Карпенко с семьями жили у Каалей, Юлия Филипповна каждый день приносила им по горшку молока. Потом они переехали в свой домик, построенный возле камбуза, но молоко по-прежнему получали ежедневно. Его стала приносить Мария — дочь Каалей.

Вместе со старым рыбаком Букоткин и Карпенко направились к батарее, чтобы снарядить машину за лесом.

Вечером грузовая машина вернулась на батарею, свалив бревна на перешейке.

После падения первого из крупных островов Моонзундского архипелага — Вормси командованию БОБРа стало ясно, что следующий десант противник попытается высадить на Муху. Недаром он захватил небольшой островок Кессулайд, находящийся почти посередине пролива Муху-Вяйн, к северу от пристани Куйвасту. С потерей Кессулайда, являвшегося ключом к переднему краю обороны моонзундцев, Ключников никак не мог примириться. Охтинский поддержал полковника, и три дня назад артиллерия Муху выбила немцев с Кессулайда.

На командном пункте командира Восточного сектора обороны, расположенного в деревне Пири, Ключников, Охтинский и Копнов подолгу сидели над картой, распределяя участки побережья по малочисленным подразделениям. Опорными пунктами обороны являлись две батареи БОБРа и две батареи 39-го артиллерийского полка.

— Куда ни кинь — всюду клин, — разводил руками Ключников. — Хотя бы удвоить силы.

— Просите помощи у командира бригады, — посоветовал Копнов.

— Просил.

— И что же?

— Полковник Гаврилов едет сам, — ответил Ключников и посмотрел на часы. — Вот-вот должен быть.

— Думаю, командир бригады ничего не даст, — сказал Охтинский.

— Почему? — насторожился Копнов.

— Нельзя же всю бригаду бросать на Муху! А если противник высадит морской десант с запада или юга?

— Алексей Иванович предлагает уповать на собственные силы, — произнес Ключников.

— Да. Так будет реальнее.

— Пожалуй…

— Я сегодня же поеду к генералу Елисееву. Думаю, батальон выпрошу для Муху, — не согласился Копнов, — Хотя бы добровольцев…

Вбежал дежурный по командному пункту.

— Командир бригады прибыл! — доложил он.

Полковник Гаврилов привез с собой командиров 46-го стрелкового полка майора Марголина, 79-го стрелкового полка майора Ладеева и 39-го артиллерийского полка подполковника Анисимова, чьи подразделения находились на Муху. С ним приехал и начальник штаба бригады полковник Пименов.

— Ого! Все командование бригады пожаловало к нам! — обрадовался Копнов и кивнул Ключникову: — Без батальона мы их отсюда не выпустим, Николай Федорович.

— Мы прибыли для оказания помощи вашему Восточному сектору обороны, — сказал Гаврилов и попросил Ключникова ознакомить командиров полков с обстановкой на Муху.

Ключников подробно доложил о проделанных работах по укреплению восточного берега острова и показал по карте места расположения подразделений и огневые позиции батарей.

— Начальник разведки бригады доложит вам о силах противника.

Двойных достал из полевой сумки аккуратно сложенные листы бумаги и передал их командиру бригады.

— Это приказ командира шестьдесят первой немецкой дивизии генерала Хенеке, товарищ полковник, — объяснил Двойных. — Мои разведчики, вернувшиеся ночью с Виртсу, взяли его у убитого штабного офицера.

— Немцы бросают против нас дивизию? — удивился Ладеев.

— Две дивизии, — поправил Двойных.

Командиры полков недоуменно переглянулись: не оговорился ли начальник разведки бригады?

— Переведите, — Гаврилов протянул капитану немецкий приказ. — Только главное…

Двойных подошел к карте, взял карандаш.

— В районе Виртсу, Хаапсалу противник сосредоточил две пехотные дивизии, артиллерийскую группу, два саперных полка, понтонный полк и финский егерский батальон, переброшенный из Хельсинки, — заговорил он. — Общая численность врага — более пятидесяти тысяч человек…

— Против наших пятнадцати, — не выдержал Пименов. — Плюс полное превосходство в воздухе.

— Да, силы противника в воздухе значительные — до семидесяти бомбардировщиков и истребителей, количество транспортных самолетов для высадки воздушных десантов неизвестно, — продолжал докладывать Двойных. — Кроме того, противник располагает огромной десантной флотилией — не менее четырехсот единиц.

— Из скольких батарей состоит артиллерийская группа? — спросил Анисимов. — И какого калибра орудия? Примерно хотя бы.

— Мы располагаем достаточно точными сведениями об артгруппе противника, товарищ подполковник, — ответил Двойных. — Одиннадцать батарей калибром сто — сто пятьдесят миллиметров.

— Ну в артиллерии силы у нас примерно равны, — проговорил Анисимов. — С учетом береговых батарей.

— Когда намечает противник высадить десант на Муху? — спросил Марголин.

— Не знаем, — ответил Двойных. — В приказе этот день обозначен иксом.

— Думаю, скоро, — сказал Ключников.

— Конечно, чего им тянуть, на Ленинград потом всю эту махину бросят, — поддержал Копнов Ключникова. — Но мы для того и находимся здесь, чтобы сковать силы врага и тем самым помочь защитникам Ленинграда.

— Понятно, товарищи, — размышлял вслух Гаврилов. — Помощь вам нужна.

— Всего бы один батальон, — горячо заговорил Копнов. — Для начала…

— Для начала, — повторил Гаврилов. — Нету у меня больше батальонов! Острова велики, не знаешь, какую дыру латать: везде тонко, везде рвется.

— Давайте латать ту дыру, которая ближе к противнику, — стоял на своем Копнов.

Гаврилов повернулся к молчавшему Охтинскому, спросил:

— Начальник штаба БОБРа тоже думает, что с моря противник не будет высаживать десанты?

— Не думаю. Даже наоборот… Немцы не дураки, чтобы не воспользоваться своим флотом, которого у них предостаточно. Гитлеровская эскадра все время курсирует у западных берегов Саремы.

— Отсюда и исходите, товарищи, — глухо сказал Гаврилов.

Ключников не возражал. Да и что было возражать, если командир бригады прав. Значит, придется защищать остров теми силами, которые имеются в его распоряжении.

Как и предполагал Кунце, русские на острове Вормси сражались с отчаянностью смертников. Почти три дня батальоны 217-й пехотной дивизии вели упорные бои, прежде чем заняли остров. А ведь на Вормси находились стрелковая и инженерная роты. Само собой разумеется, с высадкой десанта на Муху будет значительно сложнее. Его восточный берег русские уже успели укрепить: поставили несколько береговых и полевых батарей и стянули половину своих сухопутных частей, усиленных батальоном морской пехоты из отборных матросов.

Командир 61-й пехотной дивизии генерал Хенеке предложил до начала операции «Беовульф II» занять небольшой островок Кессулайд, расположенный почти посередине пролива Муху-Вяйн. Здесь можно было бы расположить тяжелый дивизион 158-миллиметровых мортир и с близкого расстояния разрушить оборонительные сооружения русских. Разведывательной роте легко удалось выбить с Кессулайда оборонявшийся там взвод противника. Первая батарея подготовилась к переправе на паромах, но русская артиллерия открыла по острову ураганный прицельный огонь и буквально взрыхлила каменистый грунт. Стало ясно, что советские артиллеристы не дадут установить немецкие тяжелые батареи на Кессулайде, и Кунце вынужден был временно отменить приказ о передислокации дивизиона мортир на Кессулайд.

При уточнении окончательного варианта плана «Беовульф II» штабу 42-го армейского корпуса приходилось считаться с артиллерией островов. Особенно досаждала частям 61-й пехотной дивизии советская береговая 130-миллиметровая батарея с полуострова Кюбассар. Она разрушила штаб батальона, подняла в воздух склад с боеприпасами, подавила две батареи, обстреливающие восточное побережье острова Муху и главным образом пристань Куйвасту. «Юнкерсы-88» беспрестанно бомбили батарею, но она оказалась удивительно живучей. Поэтому планом специально предусматривалось захватить береговую батарею на Кюбассаре одновременно двумя десантами — с моря и воздуха. Для воздушного десанта выделялась приданная 61-й пехотной дивизии усиленная рота из 800-го полка «Бранденбург» под командой бравого капитана Бенеша, уже отмеченного крестом за личную храбрость.

Кунце еще и еще раз внимательно просматривал, казалось, уже окончательный вариант плана «Беовульф II». Особое внимание в нем уделялось военно-морскому флоту, корабли которого привлекались для демонстрации высадки десанта с моря в целях дезорганизации штаба командования гарнизоном Моонзунда и, таким образом, отвлечения частей противника от главного направления — на остров Муху. Ложными маневрами флота генерал Кунце будет рвать на куски и без того малочисленный гарнизон, в то время как головной полк 61-й пехотной дивизии захватит важнейший в оперативном плане плацдарм на восточном побережье острова Муху.

План «Беовульф II» предусматривал три ложных маневра.

Первый из них — «Вествинд» — был направлен против западного побережья острова Сарема. Второй маневр — «Нордвинд» — должен был проводиться вблизи северного побережья острова Хиума финским военно-морским флотом. А третий «Зюйдвинд» — осуществляется флотом против южного побережья острова Сарема со стороны Рижского залива.

Штаб группы армий «Север» торопил генерала Кунце с захватом Моонзундских островов. Фельдмаршал фон Лееб хотел как можно скорее бросить на Ленинград почти пятьдесят тысяч солдат и офицеров, артиллерию и авиацию.

Командир 61-й пехотной дивизии генерал Хенеке доложил план боя дивизии. Вначале намечалось овладеть плацдармом на восточном берегу острова Муху. Эта задача возлагалась на 151-й пехотный полк под командованием полковника Мельцера. С высадкой второго эшелона — 162-го пехотного полка — планировалось прорваться к трехкилометровой дамбе, соединяющей острова Муху и Сарема, и захватить ее. Группа «Бенеш» в это время должна атаковать береговую батарею на полуострове Кюбассар. Одновременно в качестве отвлекающего удара усиленный 161-й разведывательный батальон штурмует остров Муху с севера, стремясь зайти в тыл русским частям и захватить дамбу. Затем, когда на Муху переправятся последний 176-й пехотный полк дивизии и вся артиллерия поддержки, будет начато наступление на остров Сарема.

Самым сложным и ответственным являлся первый бросок для захвата плацдарма на Муху. Кунце понимал, почему генерал Хенеке выделил для этой цели свой 151-й пехотный полк. Его командиру полковнику Мельцеру двадцать четыре года назад в составе германского десанта доводилось высаживаться на западный берег Саремы в бухте Тагалахт. Что ж, тут есть какая-то связь. Вполне резонно поручить Мельцеру первым высадиться на Моонзундских островах, но теперь уже на восточное побережье.

Кунце назначил время высадки — 4 часа утра.

День 13 сентября начался для гарнизона БОБРа с массированных налетов немецкой авиации на все объекты Саремы. Бомбили огневые позиции береговых, зенитных и полевых батарей, места расположения подразделений 3-й отдельной стрелковой бригады, пристани, где базировались суда, аэродромы в Кагуле и Асте.

Генерал Елисеев встал с первым же сигналом воздушной тревоги, потребовав от оперативного дежурного по штабу БОБРа доклада о результатах бомбардировки.

Через каждые четверть часа дежурный заходил к коменданту в кабинет с докладом. Потери невелики, больше всех пострадали катера в бухте Трииги. Движение по всем дорогам Саремы полностью парализовано. «Юнкерсы» и «мессершмитты» гоняются за каждой машиной и даже за отдельным человеком. Налеты усиливаются. Одну группу самолетов сменяет другая.

Вошел взволнованный начальник оперативного отдела штаба майор Шахалов. Его сообщение особенно обеспокоило генерала: посты СНИС засекли в Балтийском море и Рижском заливе множество вражеских боевых кораблей, идущих к Сареме. Несколько тральщиков подошли к южному берегу острова и открыли огонь по Курессаре, но береговая батарея с острова Абрука быстро отогнала их своим огнем, повредив один немецкий корабль.

Доклады, один тревожнее другого, поступали Елисееву часто. Группа немецких тральщиков обстреляла Курессаре, на помощь ей из Риги пришли два легких крейсера типа «Кельн». Вторая группа кораблей направлялась в район бухты Суту, а третья — курсировала у бухты Кейгусте. К западному побережью Саремы в направлении бухты Лыу приближалась немецкая эскадра эсминцев, а финская эскадра с двумя броненосцами начала маневр у северо-западного берега Хиумы.

Генерал пытался предугадать основное направление главного удара, а потом безнадежно махнул рукой. Все равно у него нет сил для маневра. Он передал во все подразделения приказ быть готовыми к отражению вражеских морских десантов, а на береговые батареи — топить немецкие транспорты на подходах, не давая им возможности производить посадку десантников на шлюпки и катера. Одно ему лишь казалось подозрительным: уж очень долго немцы не решаются начать десантирование, их транспорты совершают какое-то загадочное маневрирование в зоне видимости с берега. Что это — хитроумный замысел или простая демонстрация силы?

Так или иначе — надо быть готовым ко всему.

«Юнкерсы» висели над 315-й башенной береговой батареей с рассвета. Первая серия бомб посыпалась на ложную огневую позицию.

— Полюбили фашисты батарею старшины Анисимова, — рассмеялся Беляков. — Придется ему специальный штат ввести, — сказал он Стебелю.

— Придется, — ответил Стебель. Он ждал окончания налета, чтобы поехать на маяк, но бомбардировке, казалось, не будет конца: бомбили весь полуостров Сырве, особенно его западное побережье. Только во второй половине дня «юнкерсы» покинули Сырве.

— Перебит телефонный кабель. Связи с маяком нет, — доложил ему Червяков.

— Немедленно восстановить! — приказал Стебель и позвонил на Менту: не пострадали ли катерники?

— У нас полный порядок, Саша, — ответил Богданов.

— Что-то задумал немец, как ты думаешь? — спросил Стебель.

— Немецкую эскадру надо ждать в гости…

Через полчаса для обоих командиров все стало ясно: из штаба БОБРа сообщили, что к бухте Лыу подходят шесть немецких транспортов с десантом в охранении семи миноносцев. Противник намеревается захватить узкий перешеек полуострова в районе поселка Сальме и отрезать 315-ю береговую батарею и дивизион торпедных катеров от остального гарнизона острова Сарема.

Богданов позвонил Стебелю:

— Посылаю в бухту Лыу два торпедных катера под командованием Осипова. Прикрывай, как всегда.

— Прикрою.

Вместе с военкомом батареи Стебель поднялся на командный пункт? По привычке осмотрел в визир горизонт: море было пустынно.

— Ничего не видно. Пусто.

В ожидании подхода кораблей с десантом Стебель все чаще и чаще садился за визир, хотя дальномерщики не спускали глаз с бухты Лыу. Закралось сомнение: будут ли корабли противника высаживать десант в секторе стрельбы батареи? Если они пойдут севернее Лыу к Кихельконне, то его батарея станет лишь простым наблюдателем. То ли дело торпедные катера! Они сами идут к противнику, а тут жди, когда корабли войдут в сектор стрельбы.

— Значит, пойдут севернее, — угадав мысли командира, разочарованно произнес Беляков. — Скоро вечер…

Стебель снова сел за визир. Его внимание привлекло маленькое полукруглое облачко на горизонте.

— Подозрительно. Не дымки ли это? На дальномере! — крикнул он в переговорную трубу. — Доложите, что за облачко по пеленгу двести девяносто.

Все впились глазами в одну точку. От перенапряжения у Стебеля зарябило в глазах, полоса горизонта сияла на солнце расплавленным металлом. Свежий предвечерний ветерок подернул мелкой рябью темно-синюю воду, и она, переливаясь золотом в солнечной дорожке, мешала наблюдению. А серовато-лиловое облачко постепенно росло, все время меняя свои очертания. Оно было похоже то на трехмачтовую парусную шхуну, то на круглую мачту со шпилем, то на высокий дом.

— Пеленг двести девяносто… дым! — доложили с дальномера.

— Теперь ясно! — объявил Стебель. — Боевая тревога!

Облачко на глазах разделилось на отдельные дымки. Все отчетливее стали вырисовываться легкие, точеные силуэты миноносцев, а рядом с ними неповоротливые громадины транспортов. Шесть транспортов под прикрытием семи миноносцев и четырех катеров двигались к берегу с намерением высадить десант в тыл гарнизона Саремы и отвлечь внимание от главного удара с востока. Миноносцы шли ближе к береговой черте, охраняя транспорты от возможной атаки торпедных катеров. Основные цели сейчас, конечно, — транспорты. А что, если попробовать открыть огонь по одному из миноносцев и попытаться заставить их уйти мористее? Тогда весь правый борт колонны останется открытым, и торпедные катера смогут беспрепятственно выйти в атаку. Но поймет ли его замысел командир отряда катеров?

Предвечернюю тишину разорвали ухающие залпы башен. Бой начала 315-я батарея. Стебель открыл огонь по головному миноносцу, и вскоре тот окутался дымом. Остальные шесть миноносцев повернули вправо и, боясь такой же участи, перешли за транспорты, оставив правый борт колонны открытым. Лишь два катера по-прежнему шли с прибрежной стороны, но они теперь не решали исхода боя.

— Этого нам только и нужно было, — весело сказал Стебель и, оторвавшись от визира, кивнул Белякову: — Теперь дело за Осиповым.

С командного пункта стоянка торпедных катеров в бухте Лыу не была видна из-за леса. Стебель уже начинал беспокоиться, как вдруг в поле видимости показались две бурлящие точки. Одна из них, распустив хвост дыма, пошла параллельно колонне транспортов, потом резко повернула вправо и начала стремительно приближаться к головному транспорту. Миноносцы и катера опоясались вспышками, но было уже поздно. Над головным транспортом взметнулся гигантский столб воды, а торпедный катер, сделав зигзаг, вышел в атаку на второй транспорт. Второй катер, поставив завесу, ринулся на третий транспорт и торпедировал его. Взрыв был особенно велик, две торпеды буквально разломили корабль пополам. В визир Стебель видел, как он начал погружаться в воду.

— Хорошо! — крикнул Стебель и навел перекрестие сетки визира на очередную цель. — По четвертому транспорту! — передал он команду на дальномер.

Беляков, наблюдая в бинокль за четвертым транспортом, видел, как возле него, сверкнув на солнце золотом, выросли фонтаны воды. Транспорт неуклюже повернул к морю, пуская густые клубы черного дыма. Видно было, что судно напрягало последние силы, пытаясь уйти из-под обстрела в открытое море.

— Уйдет, — вырвалось у Белякова.

— Не уйдет! — заверил Стебель.

И как бы в подтверждение его слов два снаряда разорвались на палубе транспорта. Судно загорелось, потеряло ход. Уцелевшие корабли противника поспешно и неорганизованно начали отходить на запад.

Уже ночью на имя коменданта БОБРа поступила радиограмма от Военного совета Краснознаменного Балтийского флота, подписанная командующим флотом вице-адмиралом Трибуцем: