Хроника расстрелянных островов

В кольце

Весь день 13 сентября немецкие самолеты беспрестанно бомбили 43-ю береговую батарею.

Одна из бомб разорвалась возле дома Каалей. Осколками выбило стекла, а взрывной волной снесло с сарая камышовую крышу. Оставаться на хуторе становилось опасно. Букоткин предложил старому рыбаку перебраться в более надежное место, в глубь острова, к дальним родственникам. И Каали стали собираться в дорогу, решив выйти пораньше, до появления фашистских самолетов.

Букоткин намеревался рано утром проводить своих добрых соседей, с которыми, может быть, больше никогда не придется встретиться. На рассвете он постучал в тонкую дощатую перегородку, за которой жил Карпенко, и, сполоснув лицо холодной водой, вышел на улицу.

Когда они подошли к дому Каалей, хозяева были уже наготове. Юлия Филипповна с мешком за плечами держала за веревку корову. За спиной Марии висели два больших узла.

— Уходим. Не будем прятаться. Нельзя прятаться. Вредить немцу будем. Совсем как партизан, — объяснил Василий Алексеевич.

— Одобряю, отец, — сказал Карпенко.

— Бревна надо — бери сарай. Еще надо — дом бери. Лайба — бери тоже.

— Спасибо, спасибо, Василий Алексеевич, — поблагодарил Букоткин. — И вам спасибо, Юлия Филипповна, и тебе, Мария. Никогда вас не забудем. Счастливого пути. До свидания. Ятайга…

От Каалей на батарею Букоткин и Карпенко возвращались молча. Говорить не хотелось. Проводы напомнили им тяжелое расставание со своими семьями. Где они сейчас? Что с ними? Как живут? Карпенко отправил жену с тремя маленькими дочками. А дорога трудная, длинная. Выдержат ли это тяжелое испытание без него, без отца?.. Придется ли им встретиться? Поехали они на Украину, на родину, а там сейчас фашисты…

С командного пункта донеслись тройные удары в рынду: вахтенный отбивал сигнал воздушной тревоги.

— Опять летят, дьяволы, — выругался Карпенко. — С утра начинают. Ну совсем не дают спокойно жить!

Букоткин заторопился на командный пункт. Около зенитной пулеметной установки, расположенной в круглом дворике, покрытом свежим дерном, он на минуту задержался. Раздвигая воткнутые в бруствер зеленые ветки, перед ним появился командир зенитной установки младший сержант Байсулитов.

— Самолет летает совсем низко. Каждый день летает. Сбить надо, товарищ командир. Летать меньше станет.

— Пробьет еще и ваш час, Байсулитов. А пока наберитесь терпения и ждите, — ответил Букоткин.

Он поднялся по трапу в боевую рубку, где дежурил командир взвода управления. Из открытого люка, ведущего на дальномерную площадку, до его слуха донесся знакомый гул немецких бомбардировщиков.

— Ничего не могу понять, товарищ старший лейтенант, посмотрите сами, — торопливо сказал Мельниченко.

Букоткин поднялся на дальномерную площадку. Было раннее утро. Солнце уже оторвалось от горизонта. Розовые пучки лучей с трудом пробивались сквозь пышные грязноватые облака. Земля и залив очищались от тумана, хмуро встречая серый осенний день. Лениво клубясь, седой туман нехотя поднимался от воды и, подхватываемый свежим ветром, уносился на запад, к морю.

— Видите, — показал Мельниченко командиру батареи на движущиеся в воздухе точки, — «юнкерсы» что-то тащат на буксире…

Букоткин сел за дальномер и навел его на самолеты. Немецкие бомбардировщики тащили за собой на буксире длинные планеры. Они направлялись на север. Нетрудно было догадаться, что на планерах находится воздушный десант, но вот куда его хотят выбросить — не было ясно.

Из-за облаков над заливом показалась восьмерка «мессершмиттов». Они шли на большой высоте, прикрывая сверху воздушный десант. Следом за ними появилась вторая восьмерка «юнкерсов». Бомбардировщики летели прямо на батарею. Между тем планеры, отцепившись от буксировщиков, стали один за другим скрываться за рощей, километрах в пяти от батареи. Стало ясно: немецкий воздушный десант хочет отрезать 43-ю батарею от остальных частей, окружить ее и уничтожить.

«Начинается», — подумал Букоткин и посмотрел на часы: было семь утра.

— Объявите тревогу, — приказал он Мельниченко, а сам быстро спустился с вышки на землю.

К командному пункту подъехал на своем стареньком мотоцикле Карпенко. За ним спешили вооруженные пулеметами и винтовками краснофлотцы пулеметного взвода. К этому времени первые «юнкерсы» уже начали сбрасывать бомбы. Раскатистые разрывы слышались в стороне от огневой позиции. Видно было, что и на этот раз бомбардировка не принесет гитлеровцам желаемого результата.

— Где высадился десант? — с тревогой спросил Карпенко.

— За перешейком.

— Это будет мой участок, — твердо сказал Карпенко.

Букоткин не возражал. Командира взвода управления Мельниченко и командира огневого взвода Кухаря снимать с батареи нельзя. Лейтенант Смирнов где-то воюет на Муху, и от него нет никаких вестей. Выходит, кроме комиссара, командовать сухопутной обороной батареи и некому. В помощь ему можно будет дать секретаря комсомольской организации батареи Божко.

Подошла машина. Погрузив пулеметы и патроны в кузов, краснофлотцы отправились на перешеек. Букоткин ехал в кабине. Он спешил опередить немецкий десант и занять оборону у перешейка. Тогда противнику не удастся безнаказанно пройти к батарее: ружейно-пулеметный огонь краснофлотцев задержит его.

Когда полуторка подошла к перешейку, гитлеровцев еще не было видно. Букоткин и Карпенко расставили в дзотах и окопах два станковых и три ручных пулемета, строя оборону с таким расчетом, чтобы пулеметы простреливали весь перешеек. С минуты на минуту ждали появления противника. С батареи от лейтенанта Мельниченко прибежал сигнальщик Кудрявцев.

— Товарищ командир, на горизонте появились фашистские корабли… — не переводя дыхания, выпалил он.

— Морской десант, — повернулся Букоткин к Карпенко. — Хотят зажать нас в клещи. Трудновато придется.

Букоткин испытующе поглядел в спокойное, но хмурое лицо комиссара.

— Людей дополнительно тебе дать не смогу. Рассчитывай на свои силы. Ну… — протянул он руку комиссару и замер: в лощине показалась первая цепь гитлеровских десантников.

Карпенко бросился к дзоту; через несколько минут оттуда застрочил станковый пулемет, прижав цепь врагов к земле. Фашисты залегли и открыли ответный огонь.

Букоткин заторопился на батарею.

— Гони, — сказал он шоферу, влезая в кабину.

Едва машина скрылась в роще, как сзади раздался взрыв. Над дорогой мелькнула тень бомбардировщика.

«Бомбят Карпенко, — догадался Букоткин, посмотрев в заднее окно кабины. — Держись, комиссар…»

По его подсчетам, на планерах высадилось человек сто тридцать, а он оставил с Карпенко в шесть раз меньше. Больше отправить на перешеек он не мог: артиллеристы нужны на батарее, ведь враги делают основную ставку на морской десант. А в том, что будет высадка десанта, он не сомневался.

В боевой рубке Букоткина встретил взволнованный Мельниченко.

— Товарищ старший лейтенант, на горизонте группа вражеских кораблей. Объявлена боевая тревога. Батарея к бою готова, — доложил он. — «Юнкерсы» все еще бомбят нас, но потерь в технике и людях нет.

— Добро! — ответил Букоткин и сел за визир, наведенный на немецкие корабли.

Первыми бросились в глаза стройные миноносцы. Их темные силуэты отчетливо виднелись на белом облачном фоне неба. Миноносцы медленно шли в кильватер, развернув орудия в сторону батареи. Дальше в белесой дымке едва заметно вырисовывались расплывчатые контуры огромных транспортов. Кораблей было столько, что Букоткин затруднялся выбрать для батареи главную цель. На транспортах, без сомнения, находился морской десант. Значит, надо открывать огонь по ним. Но до транспортов большая дистанция, всплесков не увидишь. Чтобы потопить хотя бы один из них, потребуется много снарядов. А боеприпасы надо беречь: половина их была уже израсходована во время стрельбы по Виртсу.

Букоткин решил пока огня не открывать, тем более что «юнкерсы» кружили над полуостровом, терпеливо ожидая, когда батарея откроет огонь и выдаст свои замаскированные орудия. В визир Букоткин увидел, как из дымки выплыли приземистые катера. Их было семь. Они шли в одну линию со стороны транспортов, направляясь к батарее. За ними появилась вторая семерка, потом третья. Почти одновременно блеснули желтые вспышки на палубах миноносцев, корабли поддержки открыли огонь из всех орудий. Первые снаряды легли с небольшим недолетом впереди батареи, около уреза воды. Пристрелявшись, миноносцы перенесли огонь в глубину полуострова; снаряды стали падать сзади батареи, не причиняя ей особого вреда.

«Захватили в вилку, — подумал Букоткин. — Сейчас споловинят ее и накроют нас».

Но миноносцы почему-то перенесли свой огонь еще дальше, к западному побережью полуострова. Букоткин облегченно вздохнул и, не отрываясь от визира, вытер платком вспотевшее лицо. Если противник зацепится за берег, то нескольким десяткам краснофлотцев его не удержать, тем более что еще с севера на перешейке на них наседают десантники. Не подпустить катера к берегу, бить на воде, топить, уничтожать…

Катера с десантом приближались. Они уже миновали строй миноносцев и уверенно направлялись к батарее.

— Дистанция семьдесят кабельтовых, — в переговорную трубу докладывали с дальномера. — Дистанция шестьдесят пять кабельтовых… Дистанция шестьдесят кабельтовых…

«Пора», — твердо решил Букоткин и, сдерживая волнение, подал долгожданную команду:

— К бою! По головным катерам!..

Батарея пришла в движение. Длинные стволы орудий грозно поднялись вверх. Их темные жерла смотрели на приближающиеся катера, готовясь разразиться смертоносным огнем. Тяжелые снаряды со свистом вогнаны в каморы каналов стволов, досланы обшитые шелковой парусиной заряды. Закрылись затворы. Батарея готова.

— Батарея… залп! — подал последнюю команду Букоткин.

Прогремел дружный залп. Букоткин прильнул к окулярам: как упадут снаряды, ведь это первый залп, а от него зависит многое.

Три огромных столба пенистой воды выросли перед первой шеренгой катеров, преградив им путь к берегу. Снаряды упали с небольшим недолетом, как и хотелось Букоткину. Второй залп накрыл катера и рассеял их строй. Они сбились в кучу, стремясь обойти губительные всплески стороной. Это только и нужно было Букоткину. Третий залп попал точно в цель. В визир было отчетливо видно, как один из снарядов прямым попаданием разломил вырвавшийся вперед катер, подняв в воздух вместе с водой его обломки. Второй катер сильно накренился и быстро пошел на дно. Пятерка катеров ошалело заметалась, не решаясь двигаться к берегу.

— Уничтожены два фашистских катера! — громко передали с дальномера.

Эта весть мигом облетела батарею.

— Два катера с десантом пошли на дно! Так держать, орлы! — возбужденно прокричал своим подчиненным командир второго орудия младший сержант Герасимов.

Немецкие бомбардировщики засекли яркие вспышки орудий. Около двух десятков «юнкерсов» со злобным воем ринулись на огневую позицию, густо посыпая землю бомбами.

Байсулитов, до боли сжав зубы, поливал свинцовым дождем вражеские бомбардировщики. «Юнкерсы» сначала обходили зенитную установку, но потом, видя, что огонь во причиняет им вреда, перестали ее опасаться. Байсулитов не понимал, почему так получается. Он ясно видел, как трассы упирались в фюзеляжи самолетов. В чем же причина? Почему он не сбил ни один самолет? Догадка обожгла Байсулитова: ведь он бил в брюхо бомбардировщикам, а оно бронированное! В горячке боя он совсем забыл об этом. Значит, надо взять выше, целиться в кабину летчика.

Поймав в перекрестие прицела кабину спикировавшего на первое орудие «юнкерса», он с силой нажал на гашетку. Бомбардировщик круто взмыл вверх, потом с трудом принял горизонтальное положение и, переваливаясь с крыла на крыло, неуклюже полетел к заливу. Не пролетев и километра, он вошел в штопор и врезался в воду. Не успел Байсулитов прийти в себя, как на него налетели четыре «мессера». Гитлеровцы мстили за свой бомбардировщик.

Лейтенант Мельниченко с командного пункта видел, как сбитый «юнкерс» скрылся под водой.

— Байсулитов сбил «юнкерс», — передал он Букоткину и посмотрел в амбразуру на мыс, отыскивая глазами зенитную установку. На том месте, где стоял пулемет, он увидел лишь сплошные взрывы бомб. Пулемет не стрелял.

«Не буду докладывать пока командиру, — решил он. — Незачем лишний раз волновать его».

Букоткин напряженно следил за падением снарядов, направляя их в самую гущу вражеских кораблей. Еще два катера с десантом были разбиты в щепки. Остальные семнадцать повернули обратно и стали удирать к миноносцам. Букоткин скомандовал корректору в прицел, чтобы накрыть и их, но потерял катера из виду: темная пелена скрыла все.

— Загорелся КП, — доложил Мельниченко.

Букоткин оторвался от визира. В пылу боя он и не заметил, как боевая рубка наполнилась дымом. Запахло гарью. За амбразурой показались длинные языки алого пламени.

— Перенести управление огнем на второе орудие. Быстрее налаживайте связь, — приказал он.

Мельниченко и телефонист юркнули в люк, съехали по трапу на землю и побежали на второе орудие. За ними спустились остальные краснофлотцы и Букоткин.

Едва батарея прекратила огонь, катера с десантом снова повернули к берегу и пошли на приступ. Вспыхнувшая яркой свечкой сухая деревянная вышка командного пункта служила им хорошим ориентиром. Враги были уверены, что с батареей покончено. Но батарея ожила и заговорила вновь. После первого же залпа катера бросились врассыпную. Когда один из них взлетел в воздух, а второй завертелся на месте, погружаясь в воду, остальные полным ходом стали уходить к миноносцам. Видя, что корабли десанта опять отошли, «юнкерсы» яростно набросились на огневую позицию. С небольшой высоты сбрасывали они бомбы на орудия. «Мессершмитты» закружились вокруг полыхающего командного пункта, поливая его из крупнокалиберных пулеметов. Стал точнее и огонь миноносцев, снаряды рвались в районе казарменного городка. Над батареей стоял сплошной гул самолетов, грохот и треск от взрывов бомб и снарядов, сухие раскаты орудийных залпов, назойливый свист летящих пуль и осколков. На маленькую территорию, занимаемую батареей, обрушились сотни снарядов и бомб. Казалось, все живое должно задохнуться и сгореть в этом огненном пекле.

Букоткин управлял огнем из окопчика, у второго орудия. С тревогой всматривался он в дымку, опасаясь появления второго эшелона десанта. Но его пока не было видно. Теперь главную опасность представляли бомбардировщики и истребители. Бомбы все чаще и чаще падали вблизи орудий, обдавая броневые щиты каскадом мелких осколков. На боевых постах было уже несколько убитых и раненых.

Вместе с командиром батареи в окопчике находились командиры взводов Мельниченко и Кухарь.

— Почему прекратила стрельбу зенитная установка? Что с Байсулитовым? — спросил Букоткин у Мельниченко. — Пошлите к нему на помощь кого-нибудь.

— Есть. Разрешите, я сам пойду? — попросил Мельниченко и, не дожидаясь разрешения, побежал.

— Идите к орудиям. Поблагодарите краснофлотцев за стрельбу.

Кухарь быстро скрылся за кустами орешника.

Одна из бомб угодила в зарядный погреб второго орудия. Взрывом разбросало приготовленные заряды и убило двух краснофлотцев. Порох загорелся. Языки огня по зарядам стали перебираться к тонкой дощатой перегородке, за которой находились снаряды. Второе орудие вот-вот могло взлететь в воздух. Не успел Герасимов скомандовать, как откуда-то появился краснофлотец и кинулся в открытую дверь погреба, из которой уже валил густой черный дым. Он выскочил, держа два горящих заряда. По колпаку на голове все узнали кока Дубровского. Бросив заряды на землю, Дубровский опять побежал в погреб. Три краснофлотца поспешили ему на помощь, четвертый схватил ведро с водой и облил дымящуюся спину кока.

Букоткин остановил Дубровского:

— Не нужно тушить заряды. — Он показал на горящий командный пункт, вокруг которого продолжали кружить «юнкерсы». — Поджигайте все, что горит. Пусть думают, что это их работа. Ясно?

— Понял, товарищ командир, — ответил Дубровский и побежал выполнять приказание.

Букоткин заметил, что всплески стали возникать вправо от катеров. Он хотел было передать поправку, как вдруг земля под его ногами качнулась, невидимая сила бросила его на бруствер. Раздался оглушительный взрыв. Тупо заныло правое плечо. Первое, что мелькнуло у него в сознании: надо скорее встать и продолжать управлять огнем, ведь катера с десантом повернули к берегу в третий раз! Упираясь руками о бруствер, Букоткин попытался приподняться, но правая рука подогнулась и повисла как плеть. Он сильнее оперся на левую, но и та плохо слушалась. Перед глазами поплыли мутные круги, в ушах стоял глухой звон. Он почувствовал, что падает в глубокую яму, хотел удержаться, но не хватило сил.

— Товарищ командир… товарищ командир… — теряя сознание, услышал он далекий знакомый голос.

«Кто же это мог быть? Ах да, кок Дубровский… Но почему Дубровский?..»

— Товарищ командир, вы живы? — услышал он голос Дубровского, отряхивающего с него землю.

Букоткин очнулся. Тряхнул головой, открыл глаза и увидел, что сидит на дне окопчика, прислонившись спиной к стене. Перед ним на коленях стоял черный от копоти Дубровский.

— Жив, конечно, — проговорил Букоткин, — не время сейчас умирать…

Дубровский облегченно вздохнул и опустился на землю.

— А я уж думал, что вас… Уж лучше бы меня убило…

— Зачем вас. Нам с вами жить надо, фашистов бить, — ответил Букоткин, а потом вдруг резко спросил: — Где катера?

Дубровский помог ему подняться. Букоткин впился глазами в залив, отыскивая катера. Левой рукой он провел по мокрому лицу и ощутил сгустки крови, перемешанной с грязью.

Прибежали испуганный Кухарь с санинструктором краснофлотцем Песковым.

— Почему батарея прекратила стрельбу? — спросил младшего лейтенанта Букоткин. — Видите, катера снова идут на нас.

— Вышла из строя телефонная связь с орудиями. Я приказал устранить повреждение, — ответил Кухарь. — Я на первом орудии был. Мы уж решили, что вы погибли… Краснофлотцы волнуются…

«Действительно, чудом уцелел», — подумал Букоткин, осматриваясь. Глубокая воронка от бомбы виднелась в десяти шагах. Пять человек из расчета орудия во главе с командиром младшим сержантом Герасимовым были убиты наповал. Тяжело ранило телефониста. Лежа на животе, он тихо стонал, не выпуская из рук телефонную трубку.

«Надо как-то передать краснофлотцам, что я жив…»

Но Букоткина уже опередил Дубровский.

— Жив командир батареи, жив! — радостно закричал он.

Букоткин опустился на землю и, закрыв глаза, терпеливо ждал, когда Песков закончит перевязывать его.

— Нужно перенести КП на другое орудие, безопаснее, — предложил Кухарь.

— Зачем? Думаете, дважды попадут в одно и то же место? Вряд ли, — возразил Букоткин.

Перед Букоткиным появился Дубровский.

— Товарищ командир, разрешите мне на второе орудие. Там никого не осталось, — попросил он.

— Идите, — согласился Букоткин.

Дубровский решил сначала осмотреть, все ли механизмы орудия в исправности. Около затвора уже возился комендор-наводчик, заменивший командира орудия.

Из старого орудийного расчета остались лишь два комендора-наводчика да установщик прицела. Вместе с наводчиком Дубровскому удалось снять разбитое стреляющее приспособление и заменить новым. Подбежали присланные на помощь Кухарем три краснофлотца с соседних орудий.

— К бою! — послышалась команда. — По катерам… Снаряд осколочно-фугасный…

Заряжающий потянулся за снарядом, вынесенным подносчиком из погреба, но Дубровский показал ему на убитого товарища, который лежал возле щита, придавленный снарядом. Краснофлотец разжал руки погибшего товарища, подхватил обрызганный кровью снаряд и вогнал его в камору канала ствола.

— За него первый залп! — приказал Дубровский, вставляя ударную трубку в запальное отверстие.

— Товсь!

— Поставить на залп! — донеслась команда.

Дубровский потянулся к затвору, но так с вытянутой рукой и застыл на месте. Впопыхах он забыл зацепить клевант за спусковой крючок, и теперь нечем было произвести выстрел. Дубровский оглянулся, отыскивая клевант, но нигде его не увидел. Как же теперь быть? Вот-вот последует команда «Залп», а орудие не может стрелять. Нет, он должен вместе со всеми произвести выстрел. Но как это сделать? Можно бы найти какой-нибудь шнурок, по где его найдешь так скоро, да и чтобы зацепить, нужно время.

— Батарея, залп!

«А что, если произвести спуск рукой?» Он понимал: малейшая неточность — и откатом орудия его может убить. Но что же делать? Приложив левую руку к раме затвора вплотную, чтобы ее не переломило откатом, он нажал пальцем на спусковой крючок. Раздался выстрел. Руку с силой отбросило назад. Не устояв, Дубровский упал, но тут же поднялся и снова встал на свое место.

«Теперь не страшно», — успокоился он.

Дружно прогремел второй залп; второе орудие на этот раз не запоздало. Затем-третий, четвертый.

— Есть! Еще один фашист тонет! Седьмой, — сообщил наводчик. — Катера удирают к миноносцам!

К орудию подошел Песков и стал выносить из погреба снаряды.

— Как командир батареи? — спросил Дубровский.

— Изрешетили всего, — ответил Песков. — А с поля боя не уходит. Пытались мы с командиром взвода увести его…

Потеряв семь катеров, гитлеровцы отказались от попытки высадить десант на берег и отвели оставшиеся десантные корабли к транспортам. Но самолеты и миноносцы с прежней силой наносили удары по батарее. Огневая позиция превратилась в гигантский костер. Все, что могло гореть, горело. Над батареей стояла завеса дыма и поднятой пыли. Казалось невероятным, что орудия продолжают стрелять.

Одна из бомб упала около радиорубки. Прекратилась связь со штабом БОБРа. Радист Яценко доложил об этом командиру батареи.

— Связь со штабом нужна. Необходимо восстановить ее. Сейчас это означает жизнь или смерть для батареи, — сказал Букоткин. — Попытайтесь собрать из поврежденных радиостанций одну.

— Есть! Постараюсь, товарищ командир, — ответил удрученный радист, плохо веря, что это возможно.

Теперь стреляло только первое орудие. Так распорядился Букоткин, чтобы враг думал, будто остальные два ему удалось вывести из строя.

Прекратив стрельбу по катерам, Букоткин перенес огонь на головной миноносец. Третьим выстрелом миноносец был накрыт. На корме возник пожар. Оставляя за собой полосу клубящегося дыма, миноносец увеличил ход и повернул в сторону залива. Тогда второй миноносец дал самый полный ход и, обогнув горящий корабль, поставил дымзавесу. Миноносцы прекратили обстрел батареи.

Вести прицельный огонь стало невозможно. Густой белый дым, подхватываемый ветром, быстро расползался по заливу, скрывая уходящие вражеские корабли. Неравный бой был выигран батареей. Букоткин решил прекратить огонь: надо было экономить снаряды, которых осталось не так уж много.

— Дробь! — скомандовал он и, отойдя от стереотрубы, устало опустился на взрыхленную снарядами землю. Не переставая ныло плечо, голова кружилась от слабости, начинало тошнить. Бинты затрудняли дыхание. Хотелось лечь и закрыть глаза…

Оглушительный взрыв бомбы, разорвавшейся впереди орудия, заставил Букоткина очнуться.

— Личному составу уйти в укрытие, — приказал он Кухарю.

Гитлеровские бомбардировщики снова налетели на батарею. «Юнкерсы» кружили в воздухе стаей, поочередно пикируя на орудия.

— Не успокоятся до тех пор, пока не уничтожат батарею, — сказал Кухарь.

— Ну что ж, мы им поможем, — проговорил Букоткин. — Сделаем вид, что действительно разбиты. Разверните первое орудие на юг. Второе — на север. Третье — на восток. Поняли? Не жалейте керосину…

— Понял, товарищ старший лейтенант, — ответил Кухарь.

Гитлеровцы, видя, как ярко вспыхнули орудийные дворики, прекратили бомбардировку. «Юнкерсы» покружили над дымящейся огневой позицией и, взяв курс на залив, вскоре скрылись из виду. Над батареей воцарилась непривычная тишина.

Дубровский подозрительно посмотрел на пропитанные дымом низкие облака: не появятся ли из них новые самолеты? Но бомбардировщики больше не появлялись. В ушах все еще продолжал стоять грохот сражения, болела левая рука, ушибленная откатом ствола.

К орудию подошел Букоткин. Дубровский ужаснулся, увидя перевязанное лицо командира батареи: из-под бинтов виднелись лишь нижняя губа, кончик носа и глаза. Захотелось сделать командиру что-нибудь приятное, обрадовать его, успокоить. Командир часто подходил к клумбе и подолгу простаивал около нее. Может, букет живых цветов обрадует его? Он же был первым героем в этом бою, наш командир батареи!

Оставив за себя наводчика, Дубровский заторопился к камбузу. Но на месте цветущей клумбы он увидел лишь круглую воронку от снаряда. Опустившись на колени, он стал ползать вокруг воронки в надежде найти под землей вырванные цветы. Под руки попадались только обрывки стеблей и корней. «Вот и сделал подарок командиру!» Он нехотя встал и поднял опрокинутую взрывом скамейку, на которой когда-то в свободные часы сидели краснофлотцы, любуясь цветами. Под скамейкой росла одинокая розовая астра, чудом уцелевшая от взрыва. Присыпанная землей шапка цветка отяжелела и склонилась набок, выгнув дугой тонкий стебелек. Ни огонь, ни взрывы, ни смерть не коснулись его. Цветок прошел все испытания боя и остался невредимым.

Через две минуты Дубровский уже находился на огневой позиции.

— Это вам, товарищ командир, — протянул он астру Букоткину.

— Мне?! — растерялся удивленный Букоткин.

— Берите-берите. Это же ваш любимый цветок. Последний…

— Спасибо, Дубровский, — здоровой рукой потрепал по плечу краснофлотца Букоткин и, чтоб не выдать своего волнения, отвернулся. От цветка повеяло близким и таким дорогим его сердцу. «Ведь это любимые цветы Маши! Как там она одна без меня, да еще с сыном?..»

Заметно прихрамывая, Букоткин по лесной тропинке направился с огневой позиции в землянку, где размещалась санитарная часть батареи. С перешейка доносились сухие винтовочные выстрелы и короткие пулеметные очереди: Карпенко вел бой с воздушным десантом. «Что-то у него там?» — вспомнил Букоткин о комиссаре, решив после перевязки сразу же отправиться на перешеек.

Едва он открыл дверь землянки, как в нос ударил терпкий непривычный запах йода и эфира. Букоткин даже закашлялся.

Военфельдшер, за несколько недель до войны призванный на службу из запаса, был чем-то раздражен и обеспокоен.

«Тяжеловато ему приходится», — подумал Букоткин о фельдшере, терпеливо ожидая, когда тот снимет с него пропитанные кровью бинты.

Военфельдшер наклонился к лицу командира батареи, на Букоткина пахнуло спиртом.

— Вы что, пьяны?!

— Разве в этом соль? — хрипло заговорил военфельдшер.

— В чем же?

— Раненых вон сколько. А конца боя и не видно. Батарея же окружена. Немцы гуманные люди. Они…

— За всех немцев говорить не буду, — перебил Букоткин, — но о фашистах… Извольте. На себе испытал. Вот, — приподнял он раненую руку.

Военфельдшер опустил голову, покраснел. Букоткин с трудом дождался конца перевязки и торопливо вышел из душной землянки на улицу. И тут он увидел высокий столб дыма, поднимавшийся из-за рощи с того места, где стоял дом Каалей.

«Подожгли все же дом фашисты. Хорошо, что хозяева ушли».

Внезапно наступившая тишина несколько встревожила Карпенко. Странным показалось, что «юнкерсы» перестали кружить над полуостровом и улетели на материк. Что бы это могло значить? За все время боя только один человек, сигнальщик Кудрявцев, был послан к нему, чтобы сообщить обстановку. Значит, тяжело, если Букоткин не смог больше прислать связного, а телефонная связь еще в самом начале была выведена из строя. Отправить своего связного на батарею Карпенко тоже не имел возможности: все люди были на счету.

Гитлеровский воздушный десант уже четыре раза пытался пробиться через перешеек к батарее, но, встречая меткий ружейно-пулеметный огонь краснофлотцев, фашисты всякий раз отступали, оставляя на поле боя убитых и тяжелораненых. Не помогли им и самолеты. Зарывшимся в землю краснофлотцам бомбы почти не причиняли вреда. Карпенко не ставил себе цели уничтожить весь воздушный десант. Это было невозможно. Достаточно хотя бы сковать действия десанта и не дать ему возможности приблизиться к батарее.

Воспользовавшись минутой затишья, Карпенко хотел было уже послать на батарею своего связного, но в это время по дороге загромыхала батарейная повозка. На ней ехал Букоткин.

— Здорово тебе досталось, — огорчился Карпенко, подойдя к повозке.

— Ну да и мы им вложили по первое число, — краешком губ улыбнулся Букоткин. — Семь катеров с десантом пустили на дно. Сбили «юнкерс» и подожгли миноносец.

Букоткин молча пожал руку комиссару, глядя в его близорукие глаза.

— Если бы не вы здесь, нам пришлось бы совсем туго, — сказал Букоткин.

Карпенко стоял перед Букоткиным, широко расставив ноги, поддерживая кобуру с пистолетом. На поясе у него висели гранаты. Он был похож на боевого революционного матроса, каких Букоткин видел в кино или на рисунках в книгах. Не хватало разве только пулеметной лепты через плечо.

Стали обходить огневые точки. Карпенко шел сзади и подробно расспрашивал о прошедшем бое. Букоткин говорил тихо, с большими паузами. Мешала повязка на лице. При упоминании фамилий погибших Карпенко качал головой. Всех их он хорошо знал с первого дня существования 43-й батареи.

— А кто отличился в бою? — помолчав, спросил он.

— Труднее ответить, кто не отличился, — сказал Букоткин.

Над перешейком показались два «юнкерса».

— Летят. Сейчас будут бомбить. А потом снова пойдут в атаку, — устало сказал Карпенко.

Букоткин повернул к дзоту, где находился станковый пулемет. Не дойдя до укрытия, он увидел, как от головного «юнкерса» стали отделяться точки. Казалось, бомбы надают прямо на них, но взрывы послышались сзади. Букоткин ускорил шаги, но, потеряв равновесие, упал. Глухой взрыв потряс воздух.

«Что с комиссаром?» — подумал он, с трудом приподнимая голову. Из земли торчали лишь рука и голова Карпенко. Комиссар, отфыркиваясь, старался высвободиться. К месту взрыва бежал Кудрявцев. Быстро работая руками, он разгреб землю и помог Карпенко подняться.

— Ты ранен? — испуганно спросил комиссара Букоткин.

— Кажется, нет, пронесло. А тебя не задело?

— Отделался легким испугом, — пошутил Букоткин, радуясь благополучному исходу.

Карпенко отозвал в сторону Кудрявцева и тихо сказал:

— Будете находиться с командиром батареи. Следите за ним. Отвечаете за него головой. Поняли меня?

— Все понятно, товарищ старший политрук, — заверил Кудрявцев. — Все, что в моих силах, сделаю.

Карпенко подошел к Букоткину.

— Кудрявцев будет находиться всегда с тобой, — сказал он и, видя, что Букоткин хочет возразить, добавил: — И не возражай, Василий Георгиевич.

На батарею с перешейка Букоткин уехал вместе с Кудрявцевым. У камбуза, возле того места, где раньше красовалась цветочная клумба, а теперь лежала вспаханная земля, в ожидании обеда на скамейке сидели краснофлотцы. Дубровский хлопотал за плитой. Его белый поварской колпак то и дело показывался в окне.

— Садитесь, садитесь, товарищи. О чем речь ведете? — спросил Букоткин командира зенитной установки Байсулитова, который сидел с забинтованной левой рукой.

— Совсем мирный разговор ведем, — ответил Байсулитов. — Наш главный санитар Песков свой тайна рассказал. Конец войне — большая работа в Сибири будет.

— А вы кем бы хотели быть после войны?

Байсулитов, не ожидая такого вопроса, растерялся:

— Моя… моя трактором управлять учиться будет…

Из окна камбуза по пояс высунулся Дубровский. Лицо кока раскраснелось, на лбу выступили капельки пота.

— А я вот выбрал самую скромную профессию, — вмешался он в разговор. — Пойду по стопам отца и деда. Они у меня садовники. Отец даже с Мичуриным был лично знаком…

Слушая непринужденный разговор краснофлотцев, Букоткин невольно вспомнил утренний бой. Ведь только полтора часа назад не на жизнь, а на смерть они дрались с врагами, не думая о собственной безопасности, и победили. А сейчас вот спокойно беседуют друг с другом, строят планы на будущее, верят в свою победу. Иначе разве бы стали говорить о том, чем хотят заняться, когда закончится война!

После обеда Букоткин направился к радисту. Яценко сидел на земле под молодым дубом и копался в разобранной радиостанции. Сбоку на разложенном брезенте лежали радиолампы, провода, инструменты.

— Есть надежда отремонтировать рацию? — спросил Букоткин.

— Есть, товарищ командир, только не скоро, — ответил Яценко.

Букоткин молча постоял около радиста, наблюдая за его сноровистой работой, потом зашел с противоположной стороны дуба и опустился на мягкую траву. Стянутое бинтами тело разламывало от усталости и неутихающей боли. Положив голову на свернутый бушлат, заботливо пододвинутый Кудрявцевым, он незаметно задремал.

Очнулся от легкого прикосновения руки Кудрявцева. У дуба стоял мокрый от быстрого бега краснофлотец Божко.

— Товарищ командир, старший политрук Карпенко просит прислать патроны. У нас кончаются, а фашисты все лезут и лезут. Только побыстрее бы, — сказал он.

Букоткин сел, опершись здоровой рукой о землю.

— Сейчас отправим. Привезем на машине. Передайте это старшему политруку, — сказал он, а когда Божко скрылся в кустах, приказал Кудрявцеву взять у лейтенанта Мельниченко машину и краснофлотцев и отвезти патроны на перешеек.

— А с вами кто же будет? Старший политрук мне строго-настрого наказал не оставлять вас, — забеспокоился Кудрявцев.

— Ничего со мной не случится. Побуду пока с Яценко, дождусь вас здесь. Поезжайте.

Кудрявцев ворчливо проговорил что-то невнятное, поправил сбившийся бушлат и, махнув рукой, побежал к машине. По дороге он завернул на камбуз.

— У меня к тебе просьба, — сказал он Дубровскому. — Сейчас еду на перешеек… с патронами. Оставляю на тебя комбата. Он там, с Яценко. Последи за ним. Сам знаешь…

Когда Кудрявцев вернулся, Дубровский помогал радисту.

— Теперь можешь идти, я буду здесь сам, — сказал ему Кудрявцев.

Услышав голос Кудрявцева, Букоткин открыл глаза и привстал:

— Ну как?

— Все в порядке, товарищ старший лейтенант. Патроны доставил вовремя, — доложил Кудрявцев и потом добавил: — Бьют там наши фашистских десантников вовсю.