Хронум Книга II (СИ)

Глава 13

Алина замерла над цветком. Кувшин качнулся в руках — вода пролилась мимо.

Будучи профессионалом своего дела и сильным одаренным-эмпатом, она, по своему обыкновению, сразу же просканировала эманации чувств Льва Ахматова. Странная, пугающая смесь эмоций исходила от Ахматова. Так бывает. Особенно в этих стенах. В «Крестах» подчас творятся ужасные вещи: заключённые издеваются над сокамерниками, надзиратели поощряют эти бесчинства, а порой сами участвуют в них. Но здесь нечто другое… Оторванное от повседневности.

Одно из чувств Ахматова выбивалось на общем фоне, и было направлено на нее: сильное желание обладать Алиной. Но в этом его желании не было и намека на секс или похоть. Желание обладать являлось основой всех чувств. Дальше к нему прилагалась удивительная палитра: радость, теплота, нежность, а также тревога, страх, волнение, и тоска… Вселенская тоска, всепоглощающая.

Когда они встретились взглядами, в груди девушки сильно кольнуло, глаза на мгновение заволокло туманом. Начался процесс обмена эссенциями душ. Алина наблюдала за этим волшебным действом, замерев, в астральной проекции эмпата.

Частица ее души на глазах оторвалась от основы и полетела к Ахматову. Но, будто обдумав что-то, разделилась еще на две части. Одна половинка устремилась к нему, а другая улетела куда-то прочь, в распахнутую форточку.

«Куда ты⁈» — хотелось крикнуть ей вслед, но Алина не могла произнести и слова.

Волшебство закончилось, и от стыда Алина хотела бежать, но поборов сиюминутное желание, совершенно неуместное сейчас, взяла себя в руки, погасила вязь узора и вернулась в реальный мир. Робко, что было странно для нее, почти прошептала:

— Господин Ахматов, прекратите это желать.

— Что именно, любимая?

Кажется, я улыбался. Или нет. В этот момент я не контролировал себя, свои эмоции.

— Какая я вам⁈.. — мгновенно взорвалась она, но тут же погасила эмоции, терзаемая двойственностью ощущений.

Наручники разрываются и с характерным звуком падают на паркетную плитку. Руки тянутся к ней, опережая мысли. Девушка зажмуривает глаза. Кажется, она ждет нападения, но его, конечно же, не следует. Вместо этого я нежно обнимаю Сану, а в следующий миг прижимаюсь к ее губам.

Сана отвечает взаимностью лишь мгновение, но сразу же отстраняется, начинает колотить мою грудь своими маленькими кулачками, пытается вырваться, но как-то нехотя. В ее глазах читается полное непонимание происходящему. Она в смятении. Напряженно озирается по сторонам, останавливает взгляд на двери. До меня доходит смысл ее действий. Беру бледное лицо девушки в руки, притягиваю к себе, не обращая внимания на робкое сопротивление.

— Ты боишься меня⁈ Сана, это же я! Лев. Твой Лев! Прислушайся к сердцу. Что оно говорит тебе?

Сжав губы и не сводя с меня глаз, она тут же проваливается в свой мир, мне недоступный. Ее взгляд становится затуманенным, отсутствующим. Снова возвращается в реальность, но ничего не говорит. Глаза говорят за нее. Они полны удивления, неверия, и… страха. Но этот страх другой. Не за свою жизнь, не потому что я могу представлять опасность, а нечто иное. Она будто боится, что вскоре это может закончиться.

— Ты жива. Здесь. Со мной. И это главное! — говорю ей тихо, едва сдерживая ликование.

Но эта Сана не помнит меня. Я вижу это. Она другая. Что ровным счетом ничего для меня не значит.

Если злая сука, имя которой Судьба, есть, я готов целовать ее ноги. Только — сука она, самая настоящая! Скольких моих ребят угробила, чтобы организовать эту встречу! Слишком высока цена! Но будь у меня выбор, я повторил бы все в точности.

Наконец она подает голос:

— Я… Алина. Не Сана. Вы спутали меня с другой.

Немного отстранившись, оценивающе ее осматриваю. Ее милую мордашку, пепельные волосы и эти небесно-голубые глаза. Улыбнувшись, отрицательно качаю головой:

— Нет, не ошибся. Ты вернулась. И теперь мы будем вместе. Всегда.

Сана (или же Алина) съежилась в моих объятиях. Перестала сопротивляться, покорно примкнула головой к моей груди, затаив дыхание. Я зарылся в ее волосах. Полной грудью вдохнул родной мне запах, не оставивший мне толики сомнений.

— Где ты была?

— Я всегда была здесь…

Беспечная в эту минуту Залевская, впервые за сегодня решила отдохнуть и подкрепиться. И то, если бы не бабушка, насильно усадившая ее за стол, так бы Катя и провела день: зарывшись в своих бумагах (в бумагах Ахматова), ни на что не отвлекаясь (на завтра был запланирован переезд в Суходольское). Но и сейчас беспокойный хронум, находящийся у черта на куличиках, сумел доставить ей неприятность. Или приятность. Катя так до конца и не поняла, что случилось.

Прямо во время трапезы под сердцем больно кольнуло. И это не было связано со здоровьем одаренной. Мага крови этим не пронять. На ум пришло воспоминание. Нечто похожее она уже испытывала, когда они со Львом обменивались частичками душ. Следующий кусок пищи остался нетронутым. Катя тут же прервала обед и бросилась к подземелью Стивена.

— Стивен! Стивен! — кричала она на бегу, переживая за судьбу своего мужчины.

— Здесь я, хозяйка, — донеслось со спины, и Катя тут же прекратила бесполезный бег. — Я же под столом был, а ты меня кормила.

Катя чуть не хлопнула себя по лбу, понимая комичность ситуации и свою глупость. Но сейчас ей было не до этого.

— Малыш, беги к своему хозяину! С ним что-то случилось! Что-то очень плохое! Наверное…

Стивену не требовались пояснения. В ту же секунду он сорвался на бег, всецело доверяя словам хозяйки, и напитывая на ходу мышцы лап потусторонней энергией Ада.

Следующие минут десять она носилась по развалинам усадьбы в поисках Молоха, Астая или кого-нибудь ещё, способного помочь Льву, но не нашла. В конце концов, Катя бросила тщетные попытки и вернулась на свое рабочее место. Вот только ее сердце не находило покоя. Но в то же время и не «кричало» о беде. Это уже Катя накрутила себе.

Стараясь отвлечься от беспокойных мыслей, она с особым усердием принялась за работу и даже не заметила вошедшего лекаря Матвея.

— Фух, ты не представляешь, как я устал! — Матвей напоказ смахнул трудовую испарину со лба, — Лекари княжеского рода полные бездари! Только представь, там, где я лечил двоих, они вчетвером успевали справиться только с одним. Меняли друг друга, а потом вообще оставили меня одного. Но ничего, вояки жить будут. И даже послужат на благо рода.

— Какого рода? — нахмурилась Залевская, не понимая смысла брошенной фразы и, вообще, пропустив мимо ушей большую часть его речи.

— На благо рода Ахматовых, конечно же, — как само собой разумеющееся уточнил Матвей.

Катя отложила в сторону ноутбук, пристально посмотрела на новоявленного столичного щеголя в обтягивающих красных лосинах, который на глазах становился «голубком». Но Матвей ей даже нравился как человек, несмотря на все его причуды. К тому же, он оказался тем еще знатоком моды и начал помогать вечно занятой Кате с подбором нарядов.

Но слово «род» в его устах звучало неуместно. Лев не аристократ…

— Лев! — снова спохватилась она, вспомнив о скоротечном «недуге».

— Матвей, а-ну, просканируй меня! Что-то не так с чакрой!

Тут же она скинула верхнюю одежду, оставшись лишь в полупрозрачном кружевном белье (которое ей так же посоветовал Матвей).

— Хм, это было лишним…

— Не тяни время! Давай, сканируй!

Нарочито тяжело вздохнув, всем видом показывая, как он устал за сегодня, Матвей нехотя погрузился в тело Залевской. Катя напряженно следила за мимикой его лица, с надеждой на добрую весть о состоянии своего мужчины. Когда на лице Матвея расплылась улыбка, она облегченно выдохнула. Не мог Матвей радоваться ее несчастью, значит, оставалось второе…

— Роду Ахматовых точно быть, — с такими словами он открыл глаза, вызвав новую волну негодования у Кати.

— Ты у Ахматова понабрался этого⁈ Говори, что с чакрой!

— Да все с ней в порядке, с твоей чакрой. Увеличилась немного в размерах. Всего-то! Ребенок у вас будет! Пол пока не могу определить. Срок маленький.

— Что⁈ Как же так?.. — не могла она подобрать нужных слов, пребывая в шоковом состоянии от услышанного.

— Все, отдыхай, — похлопал он ее легонько по плечу и пошел в свой кабинет на минус первый этаж, — И ешь побольше витаминов, — крикнул ей со спины. — Меня ни для кого нет. Я спать.

Болсуновский бодрой походкой шел по коридорам «Крестов», довольный собой и своим внешним видом. Он лучился в предвкушении важного в своей жизни события: сегодня он сделает предложение Алине Томиловой, красавице — простолюдинке, за которой уже давно ухаживал. Аристократ ни на секунду не сомневался, что Алина с радостью примет шикарный букет из его рук, а также предложение руки и сердца.

Начищенные до зеркального блеска черные туфли браво чеканили по кафельной плитке. От его пышных рыжих усов пахло дорогим парфюмом, а их кончики задорно топорщились.

— Ну, как я выгляжу? — бросил он надзирателю, остановившись напротив кабинета Алины и приглаживая непослушные пряди парика, скрывающего лысеющую голову.

Надзиратель, чьего имени генпрокурор не мог знать, встрепенулся от неожиданности, оторвался от замочной скважины, в которую пристально вглядывался то одним, то другим глазом.

— Кхм, замечательно, господин генеральный прокурор.

— Ну-ка, отойди от двери. Мне нужно к Алине Даниловне.

— Она сейчас, как бы это сказать, занята, господин генеральный прокурор. Может чуть позже? А я передам ей, что вы заходили, — как-то неуверенно пытался отговорить обычный служка высокопоставленную особу.

— Да что ты себе⁈..

Но сладкие стоны девушки, донесшиеся из кабинета Томиловой, прервали его гневную речь. В неверии он прислонился к двери, вслушиваясь в происходящее за ней, но очередная порция стонов уверила его в необратимом. Алина прямо сейчас с кем-то трахалась.

«Грязная шлюха и тварь! Променяла такую партию! И на кого? — именно с такими словами он намеревался ворваться в кабинет, но вовремя остановился. — А и правда, на кого?».

Этот сработало отрезвляюще, ведь в «Крестах» находились люди и побогаче, и статусом повыше. А Алина девушка очень видная, и могла приглянуться кому-нибудь еще. Да что греха таить, Томилова — лакомый кусочек для любого местного «кобеля». А потому своими действиями он мог вскрыть «ящик пандоры».

Осторожно заглянув в то же отверстие, куда минуту назад заглядывал надзиратель, Болсуновский нервно сглотнул. Алину разложили прямо на рабочем столе, а чей-то крепкий зад ритмично двигался в замочной скважине.

— Кто? — поборов первый шок и неверие, лишь спросил генпрокурор.

— Ахматов.

Лицо прокурора мгновенно налилось багровым цветом. Он с силой дёрнул дверную ручку и ворвался в кабинет, полный решимости наказать обидчика. И… замер в дверном проеме, не в силах сдвинуться с места.

Ахматов прервал процесс, темная дымка окутала его и подняла над полом, глаза стали ярко-красными, полными ненависти. Он еще человек, но уже находится где-то в пограничном состоянии. Адская тварь развернулась всем корпусом к нарушителю спокойствия. Его и без того немаленьких размеров фаллос, ежесекундно пульсировал, увеличиваясь в размерах, вместе с телом одаренного.

Болсуновский ошеломленно смотрит на него, переводит взгляд на бесстыже разлегшуюся Томилову, которая даже не пытается прикрыть промежность, пребывая в экстазе. Мужчина сглатывает слюну, потому как головка члена «смотрит» прямо ему в лицо.

— Кто ты такой? — спросил Ахматов густым басом адской сущности, готовый в любую секунду обрушиться на нарушителя.

— Изззвините, я, кажется, дверью ошибся, — промямлил генпрокурор и медленно попятился, не сводя глаз с угрожающе торчавшей между ног штуковины.

Алина нежно обхватывает меня сзади, упирается горячей грудью в спину, на языке тела требует продолжения действа.

— Лев, кажется, это был генпрокурор, — кокетливо шепчет мне на ухо, прикусывая мочку уха.

— Плевать.

Гашу вязь узора. Целуемся. Подхватываю Алину на руки и несу на подоконник, кажущийся мне более удобным, нежели рабочий стол с шаткими ножками. Горшок с мискантусом падает на пол, разбивается вдребезги. По мимолетному взгляду Алины на горшок понимаю, что он был ей дорог.

Краем глаза цепляю активность во внутреннем дворе учреждения. Отрываюсь от ее губ, чтобы спросить, кто эти люди? А главное: где мы?

— Овсянка, Лев. Психдиспансер.

— Не опасно?.. Вот так?.. На виду у всех?

— Плевать! — отвечает мне моими же словами Алина, скрещивает в замок ноги на моей спине, притягивая к себе, и комната вновь наполняется сладкими стонами.

Все произошло как в тумане. В какой-то момент магия любви (или что-то иное, необъяснимое) взяло вверх. Чувства были столь сильными, что мне вдруг стало мало просто держать Алину в своих крепких объятиях. Хотелось раствориться в ней полностью. Ощущать влажность ее податливого лона, впитывать жар ее дыхания, слышать всхлипывания. Как же я скучал по тем ночам в пещере, проведенным с ней.

Набережная Невы блистала великолепием. Августовское солнце согревало все еще зеленую траву, бросало яркие блики на голубую водную гладь. В целом — было приветливо к горожанам. Разводной мост величественно расходился в стороны, освобождая путь теплоходу с иностранными туристами.

В этот чудесный день по набережной прогуливалась дама с собачкой. Мелкая породистая сука редкого окраса и с дорогим ошейником, украшенным стразами, беззаботно бегала по газону, приносила хозяйке противную резиновую пищалку и также противно лаяла (играла якобы).

Тем временем мимо пробегал Стивен. Он был подобен гепарду, развившему бешеную скорость. И еще быстрее. Стивен спешил на помощь своему хозяину и почти не смотрел по сторонам, ведомый высшей целью: спасти. Почти…

«Случилась ли с ним беда на самом деле?» — задавался Стивен вопросом, потому как не чувствовал опасности для своего хозяина. Не так давно он тайно запитал ниточку связи с душой хозяина, чтобы всегда знать, где он находится и все ли с ним в порядке. И вроде бы сейчас все с ним было в порядке. Более того, в эту минуту хозяину было хорошо… Однако сомневаться в словах хозяйки он тоже не смел, а потому слепо ей доверял и бежал. Если она сказала, что хозяин в беде, значит, так и есть.

Энергия девятого яруса Ада подпитывала его. Наспех сформировавшийся энергоканал был столь велик, что пространство и материя трещали по швам за спиной Стивена, а земля под ногами адского пса горела.

Обострились и его рефлексы. Собачий нюх открыл новую грань. Окружающий мир окрасился в яркие цвета (раньше он видел мир в черно-белых тонах). Но даже эта ошеломляющая способность — видеть в красках — не смогла остановить его. А вот сука смогла…

— Какая же она красивая! — воскликнул Стивен, резко затормозив всеми лапами перед породистой сукой. — Кажется, я влюбился!

Расплылся Стивен в дурацкой улыбке (если собачий оскал можно назвать этим словом).

— Не трожь, подонок! — воскликнула барышня, бросившись наперехват, но не успела… Стивен обнажил свою ярко-красную кривую «губнушку» и вошел в девственную щель импозантной суки.

Вот только пока он ее сношал, не обращая внимания на тщетные потуги хозяйки разъединить их с любимой, в груди появилось тревожное, давящее чувство стыда. Но рефлексы, мать его, брали вверх. Чтобы отрезвить свой затуманенный разум, Стивен сильно прикусил свисавший в сторону похотливый язык, и вдруг вспомнил, куда бежал и зачем.

Половой контакт не был завершен, а потому собакен встал на задние лапы, развернул суку пастью к себе, не вынимая своего органа и не прекращая поступательных движений, потанцевал на выжженном газоне, ища для себя точку опоры, и, как ни в чем ни бывало, побежал на выручку к своему хозяину. На задних лапах.

Спустя некоторое время (когда он закончил постыдное действо), он вдруг понял, что больше не любит красивую суку. Да и сука вроде бы не такая уже и красивая, а вполне обычная. С трудом вынув из нее свою кривую штуковину, он оставил суку на глухой улочке, под лавкой. Известно, всяк зверь после соития печален. Но, как истинный джентльмен, все же бросил несколько фраз напоследок. Что, мол, если ты вдруг залетишь от меня, то я буду заботиться о детях.

Сука Стивена не слушала, все еще пребывая в райских собачьих кущах. Да и не понимала она его речей. Удостоверившись, что с ней все будет в порядке, Стивен нехотя бросил тонкую связующую нить к ее душе и побежал дальше.

Молодой аристократ Алексей Воронин прогуливался по дворовой территории медучреждения «Овсянка» вместе с остальными психически нестабильными личностями. Более того, Алексей, в сравнении с другими, был большим психом, нежели его товарищи по несчастью. Парень ходил под себя, судорожно запрокидывал голову, а в уголках юношеских губ скапливалась слюна или остатки еды. Ужасное зрелище.

Алексей не осознавал себя как личность. Его мысли были столь хаотичны, что он не мог уцепиться ни за одну из них. Запасники памяти услужливо являли картинки из его прошлого, но мозги парня, подвергшегося ментальному воздействию сильного одаренного, не улавливали их смысла. Иногда в его больной голове возникали суицидальные мысли, но лишь на мгновение. А ведь это казалось хорошей идеей: покончить со своим сумасшествием. Но следом приходил очередной бред, и Алексей забывал, о чем думал секундой назад.

От бесконечного безумия его отвлек восторженный гул его товарищей. Это случалось крайне редко, и всегда действовало отрезвляюще для мозга аристократа. Заозиравшись по сторонам, он уловил улыбку одного из своих коллег, смотрящего куда-то наверх. Хотел было спросить его, куда он смотрит, но язык давно одеревенел, а в голове снова забегали дурные мысли, чуть было не ввергшие его в пучину сумасшествия.

С трудом проглотив густую слюну, он перевел взгляд в ту же сторону. Вначале ничего не понимал, уставившись стеклянным взглядом психопата в одно из окон учреждения, но когда в нем мелькнула маленькая обнаженная грудь, а затем и попа, уголки рта рефлекторно дернулись вверх, изобразив подобие улыбки. Затем что-то шевельнулось в бесформенных серых штанах, и одаренный пришел в себя.

Он вспомнил все: кто он, что он здесь делает. Вспомнил, как под ним так же извивались девушки в бурном оргазме. А ведь у него в свою бытность было много красивых женщин. Смазливая мордашка и толстый кошелек действовали безотказно, а потому вниманием он не был обделен.

По телу пробежали мурашки от осознания собственного положения. Сколько молодых лет было загублено в этих стенах! Сколько узлов не раскрыто! Где отец? Мать⁈ Алексей мгновенно зажег вязь узора на своей груди, запустил регенерацию, прогнав по всему телу живительную энергию, восстанавливая поврежденные клетки головного мозга и наполняя одеревеневшие мышцы силой.

От манипуляций с телом его отвлек возглас сварливой женщины, в чьем голосе звучали нотки обиды:

— Возьмитесь за руки по двое и живо по палатам! Не на что тут смотреть! Тьфу ты! — сплюнула она смачно на землю, — Похабщина кака!

Но не все ее послушались. Многие продолжали пялиться в окно, где происходило что-то из ряда вон выходящее. Тогда она начала их бесцеремонно подталкивать. А когда попыталась толкнуть Алексея, тот аккуратно перехватил ее руку и взглянул так недобро, что работница учреждения ойкнула.

— Не смей этого делать, — пригрозил ей Алексей и вновь устремил взгляд туда, где происходило исцелившее его… блядство.

В нем не было и намека на любовь (так ему думалось). Лишь животный секс, от которого все вокруг начинало полыхать страстью. Алексей боялся отвернуться, пока процесс восстановления не будет завершен полностью, а потому смотрел, не отрываясь.

Стекло с треском вывалилось во двор, и парень смог разглядеть лицо мужчины. Оно было знакомо ему, но Алексей не мог вспомнить имени своего спасителя. Потом. Все потом. Он обязательно найдет его и щедро отблагодарит. Сейчас нужно поскорее выбраться отсюда.

Когда я закончил, внутри меня что-то щелкнуло. Чувство было сродни открытию нового узла, но пересчитав яркие точки на своей груди, убедился, что причина кроется в ином. Алина же едва переставляла ноги. Ушла в уборную, и я остался в кабинете один.

Прислушался к себе и вдруг почувствовал смесь несвойственных мне эмоций: смятение, тревогу, и что-то еще — сложное, чуждое мне.

— Какого черта⁈.. — воскликнул я, когда понял, что со мной произошло.

Это были эмоции Алины. Иного объяснения вновь открывшимся способностям у меня не было. Разве что она эмпат, и это остаточное явление от ее дара, каким-то образом мне передавшееся. Возможно, через секс.

Я начала копаться в ее чувствах, разбирать каждую эмоцию на составляющие и объяснять причину такого поведения. А затем мне стало стыдно, что я подсматриваю, подслушиваю, читаю ее эмоции и я одернул себя. Пришлось переключиться на эманации, исходящие из коридора. Точно! Мы же не одни!

Что это был надзиратель, который привел меня сюда, я был уверен по смеси чувств человека за дверью: легкий стыд, интерес, возбуждение (чертов извращенец!) и чувство тревоги. Последнее можно было интерпретировать по-разному. Скорее всего, сеанс психотерапии должен был завершиться, и он ожидал моего появления. Но я не торопился. Мне нужно было дождаться Алину, чтобы… Что? Поговорить о произошедшем? Рассказать ей, кем она является для меня? Что-то пообещать? Наверное, просто увидеть.

Я подождал минут пять, потом еще столько же, и еще. Алина все никак не решалась появиться. Я вновь сконцентрировал на ней Восприятие. За это время произошли изменения в ее эмоциональном фоне. Теперь чувство стыда превалировало над другими. Такое сильное чувство, что меня вдруг передернуло. Бесшумно дойдя до двери уборной, я коснулся ее ладонью, отчего дверь предательски скрипнула.

— Сана…

Зажмурился, осознав, какой я идиот.

— Алина! — поспешил назвать правильное имя, — Алина, выйди пожалуйста ко мне.

— Уходи, — неуверенно произнесла девушка, и я почувствовал, как к стыду добавилось сильное желание остаться одной.

Неловкая пауза затянулась. Алина добавила твердости своему голосу и повторила:

— Пожалуйста, уйди… те… Уйдите, Лев Константинович! Характеристику я вам напишу позже, не переживайте. А теперь оставьте меня одну!

Преодолевая сильное желание выбить дверь, и дурь из головы Алины, я лишь скрипнул зубами, но отошел от двери. Напоследок сказал:

— Я счастлив, что ты вернулась, любимая.

Меня повели обратным путем. Длинные коридоры, лифт, серое и мрачное метро, и снова «Кресты». За весь путь надзиратель не проронил ни слова, хотя молчание его было более чем красноречиво. Он намеревался мне что-то сообщить. Что-то неимоверно важное (по его мнению), что распирало его изнутри, но боялся начать разговор. Я тоже молчал. Был занят вновь приобретенной способностью эмпата. А еще был уверен, что этот эффект временный, и спустя время я снова стану обычным хронумом двадцатого ранга.

В камере никого не застал. Посмотрел на часы — начало четвертого. Выругался про себя. Не то чтобы очень хотелось попасть на концерт какой-нибудь малоизвестной личности, но это скрасило бы мой скромный досуг. Стоило мне жаловаться после встречи с Саной? Зажрался ты, наглый хронум, зажрался. Дальше по расписанию банька и у меня еще оставалось время на сон. Долго не мог уснуть, все думал об Алине, считал овечек. Не помню, как вырубился.