Худшие опасения

27

Ирэн постелила дочери в уютной светлой мансарде. Это была не просто комната для гостей, а чуть ли не отдельная квартира: с телевизором, с ванной комнатой. Пушистые розовые полотенца. Отличный вид на поле гольф-клуба. Ирэн поджарила тосты с «Мармайтом»[12] и сливочным маслом, сварила какао. Выдала Александре две таблетки снотворного. Саша, не побоявшись крутой лестницы, увязался за матерью. Юркнул к ней под одеяло. Крепко обняв ребенка, Александра заснула.

И проспала пятнадцать часов. Наконец, ее разбудил Саша — принялся теребить ей веки. Рассказал, что у кошки восьмеро котят. А она рассказала ему, что Нед умер, улетел на небо, пошел прогуляться в лес, чтобы поискать там Бога. Саша сказал:

— Давай возьмем одного котеночка.

Александра принялась втолковывать сыну, что это невозможно: собаки не любят котят, а котята — собак.

— Нет, любят! — завопил Саша. И тут же спросил, нельзя ли послать Алмаза на прогулку в лес вместе с Недом, чтобы он тоже, как Нед, ушел и не вернулся?

Александра сказала, что это неплохая мысль. Она и впрямь сильно охладела к Алмазу.

Тут она вспомнила о рыжей кошке Дженни Линден и сказала:

— Если и брать котенка, то только полосатого.

Саша разревелся, затопал ногами.

Глядя на Сашу, Александра подумала, что он — вылитый Нед. В сущности, она совершенно не знает своего сына. И что бы там ни говорили, ей совершенно не верится, будто между матерью и ребенком существует некая духовная, телепатическая связь. Отнюдь: Александра обнаружила, что ее безотчетную любовь к Саше вдруг словно рукой сняло. Раньше она и помыслить не могла, что такое возможно.

«Должно быть, это временное явление, — сказала себе Александра. — Пройдет. Обязательно должно пройти. А покамест — зря ты, что ли, училась в театральной школе? — нужно вжиться в образ любящей матери».

— Бедный мой Саша, — сказала она, — бедный мой зайка. Но ничего. Когда-нибудь мы попадем на небо и там снова увидим папу.

— Не хочу я на небо, — захныкал Саша. — Я хочу всегда-всегда жить здесь, с бабушкой и рыжими котятами.

— А домой тебе разве не хочется? Ты не соскучился по «Коттеджу», по Алмазу, по всем своим друзьям?

— Нет у меня никаких друзей, — выпалил Саша. — Они у меня игрушки отбирают, а ты говоришь: «Правильно, Саша, надо делиться». А они берут игрушки и ломают и только тогда отдают, ломаные-переломаные.

— А из взрослых тебе никто-никто не нравится? — спросила Александра.

— Мне нравится Дженни, — сказал Саша. — Она мне по утрам дает конфетки. А ты никогда не даешь. Она их держит под подушкой специально для меня. Ой!

— Что — «ой»?

— Мне не велели говорить. Под кроватью живут призраки. Они по ночам скрипят и стучат все время.

Александра оставила Сашу в спальне (вопя: «Мама, погляди! Да погляди же!», он кувыркался на кровати с таким ликующим визгом, что любая инспекторша из службы опеки сирот грохнулась бы в обморок) и спустилась вниз, чтобы позавтракать.

— Я ему сказала, — сообщила Александра.

— И как он воспринял? — спросила Ирэн, размешивая в стаканчике с йогуртом мед. Она была в желтом тренировочном костюме — только что вернулась с пробежки. Ее муж, банкир Эйб, флегматично восседал за столом, читая «Телеграф». Ирэн и Эйб производили впечатление идиллически счастливой пары.

— По-моему, вообще не воспринял, — ответила Александра.

На кухню вбежал Саша:

— Нед пошел гулять в лес и больше не придет! И теперь мне можно домой не возвращаться! Я лучше здесь останусь. Тереза мне не нравится, она толстая.

С этими словами Саша выскочил в сад.

— Не может быть и речи, — заявил Эйб, — о том, чтобы Саша сегодня уехал с тобой домой. Ты не в том состоянии.

— В каком же я состоянии? — переспросила Александра.

— В ужасном, — заявила Ирэн. — Приезжай за ним через недельку, когда будешь готова о нем заботиться. Или ты думаешь, что мы решили его у тебя украсть?

— Не думаю, — сказала Александра. — Пока не думаю.

Она села в машину и поехала назад в «Коттедж». Как приятно крутить руль, жать на педали — благодать. Александра машинально включила радио, отдалась мыслям ни о чем. Но тут ее слух уловил слова: «В эфире «Дневник театрала». Ведущие заговорили об образе Норы, созданном Дэзи Лонгрифф. Обсуждали, допустима ли нагота на сцене. Один радиослушатель заявил, что манера игры Дэзи — это как «Гамлет» на жаргоне австралийских бродяг. Другой возразил, что на его памяти еще ни одна актриса не вкладывала в роль столько подлинной энергии и страсти. Еще кто-то сообщил, что в понедельник, когда хоронят Неда Лудда, спектакль будет отменен — театр погасит огни в память о лучшем из наших критиков. Четвертый голос опроверг это известие: дескать, слух распущен, чтобы подстегнуть спрос на билеты. Также говорят, сказали ведущие хором, что смерть мужа стала тяжелым ударом для Александры Лудд, одной из лучших драматических актрис страны, достойной преемницы Ванессы Редгрейв… и так далее, и тому подобное. Госпожа Лудд, сраженная горем, затворилась в своем загородном доме. «Что ж, — заметила про себя Александра, — звание «Мисс Голые Сиськи» переходит к Дэзи Лонгрифф, а я отныне «драматическая актриса». Наконец-то». Но додумывать эту мысль до конца ей не хотелось. Легче было переключиться на другую радиостанцию, что она и сделала.