Хворый пёс

17

Пес восхитительно проводил время.

В том-то и прелесть быть лабрадором-ретривером — рождаешься для веселья. Твою взбалмошную башку редко посещают размышления и никогда — мрачная тревога; каждый день — веселая игра. Чего еще требовать от жизни? Поесть — восторг, задрать лапу — наслаждение, раскорячиться и выложить кучку — счастье. А полизать собственные яйца? Блаженство! И везде доверчивые человеческие существа, которые потреплют, обнимут и повозятся с тобой.

Пес балдел, путешествуя в фургоне с Твилли Спри и Дезиратой Стоут. Новое имя? Чудесно. Макгуин — очень красиво. Магарыч — тоже было неплохо. Если честно, псу было все равно, как его называют, он отзывался не на кличку. Позвали бы: «Толстомордый, пора обедать!», и он бы точно так же восторженно поскакал, виляя хвостом-дубинкой. Тут уж ничего не поделаешь. Философия лабрадоров состояла в том, что жизнь слишком коротка, и нельзя тратить ее на иное, как веселье, шалости и стихийные случки.

Скучал ли он по Палмеру Стоуту? Неизвестно. Собачья память больше вбирает ощущения, а не чувства, в ней откладываются звуки и запахи, а не эмоции. Например, в мозгу Макгуина навсегда запечатлелся запах сигар Стоута и звяканье ключа, когда хозяин за полночь в подпитии тыркался в парадную дверь. Макгуин также хорошо помнил холодные рассветы в засаде на уток, когда Стоут еще пытался превратить его в настоящую охотничью собаку, помнил бешеный стук птичьих крыльев, «бах-бах-бах» дробовиков, звонкие человеческие голоса. В памяти Макгуина хранилась каждая тропка, по какой он когда-либо пробегал, каждый котяра, загнанный им на дерево, каждая нога, с которой он пытался совокупиться. Но никто не знает, грустил ли он по обществу хозяина. Лабрадоры предпочитают находить радость исключительно в сегодняшнем дне, забывая о прошедшем.

А сейчас Макгуин был счастлив. Он всегда любил Дези — она теплая, ласковая и великолепно пахнет. И сильный парень, что унес его из дома Палмера Стоута, был дружелюбен, заботлив, и пахло от него приемлемо. Что касается отвратительного случая с собакой в чемодане — что ж, Макгуин уже забыл об этом эпизоде. С глаз долой, из сердца вон. Таково кредо лабрадора.

Сейчас он радовался возвращению на Жабий остров, где можно бегать по пляжу, грызть прибитые к берегу деревяшки и от души скакать в прохладных соленых волнах. Он без устали гонялся за морскими птицами, и в брюхе, откуда удалили скобки, уже почти не покалывало. Макгуин до упаду наигрался на берегу и моментально заснул, вернувшись в гостиницу. Кто-то погладил его по боку, и он, не глядя, знал, что славно пахнущая рука принадлежит Дези. В знак благодарности Лабрадор постучал хвостом, но предпочел не вставать — не было настроения принимать очередную пилюлю, а именно Дези обычно давала ему таблетки.

Но что это? Ему чем-то повязали морду — кусок материи, слабо отдающий мылом. Пес приоткрыл один глаз — темнота. Чего это она сделала? Макгуин слишком устал, чтобы выяснять. Как всех лабрадоров, его частенько озадачивало поведение людей, но он не тратил время на попытки в нем разобраться. Вскоре с кровати донеслись незнакомые шорохи, Дези и парень шептались. Но сейчас Макгуина это не заботило, и он быстро уснул. Ему снилось, что он гоняется за чайками по волнам прибоя.

— Ты что, завязала ему глаза? — спросил Твилли.

Дези до подбородка натянула простыню.

— Это собака Палмера. Извини, но мне как-то неловко.

Она придвинулась, и Твилли ее обнял.

— Наверное, мы еще должны быть тише воды, ниже травы?

— Шуметь нельзя в любом случае. За стенкой миссис Стинсон, — сказала Дези.

Миссис Стинсон была владелицей единственного на Жабьем острове пансиона. Она твердо заявила — никаких собак в гостинице, и приготовилась дать паре от ворот поворот, когда в качестве «доплаты за домашнее животное» Твилли протянул ей стодолларовую купюру. После этого миссис Стинсон не только предоставила им лучшую комнату, но и принесла Макгуину плошку бефстроганова.

— Миссис Стинсон смотрит внизу борьбу по кабельному, — сказал Твилли.

— Все равно мы должны вести себя тихо. Сейчас, наверное, нужно меня поцеловать.

— Глянь-ка на собаку.

— Я не хочу смотреть на собаку.

— Пурпурная бандана.

— Это лиловый цвет.

Твилли сдерживал смех.

— Ты смеешься надо мной, — сказала Дези.

— Вовсе нет. Ты потрясающая. Наверное, я бы мог искать тысячу лет и все равно не найти женщину, которая стесняется изменить мужу в присутствие его собаки.

— Собаки очень чуткие. Все животные такие. Ты прекратишь или нет?

— Я не смеюсь. Но ты только посмотри на него! Жаль, камеры нет.

— Все, хватит! — Дези выключила лампу. Потом взобралась на Твилли, взяла его руки и положила себе на груди. — Послушай-ка, — прошептала она, — кажется, ты говорил, что хочешь со мной переспать.

— И хочу. — Твилли еле сдерживался, чтобы не расхохотаться от сногсшибательного вида Макгуина.

— Кстати, ты заметил, что я — в чем мать родила?

— Угу.

— А что я делаю?

— Катаешься на мне верхом?

— Правильно. Это твои руки у меня на титьках?

— Мои.

— А ты, случайно, не обратил внимания, где моя рука?

— Уж точно обратил.

— Тогда, давай, пожалуйста, продолжим, — попросила Дези. — Потому что во всем нашем предприятии и в моем побеге с тобой эта тема — большой безответный вопрос.

— Ты про секс?

— Да, про секс, — вздохнула Дези. — Слава богу, что не все приходится разжевывать. — Она шутливо сжала Твилли под простыней.

— Нет ничего лучше, когда его сначала маленько потискают, — улыбнулся Твилли.

— О, это ты выдержишь! — Дези сжала сильнее. — Определенно выдержишь!

— Ой! Осторожней ногтями-то!

Тихо и спокойно у них не вышло.

Потом Дези откатилась и положила голову рядом с головой Твилли на домотканую льняную наволочку миссис Стинсон. Грудь Твилли часто вздымалась и опадала, возбуждение не давало уснуть. Дези включила лампу, и Твилли расхохотался.

— Ну что еще? — Дези подскочила, увидев, что подле кровати сидит бодрствующий Макгуин. Хвост стучит, уши торчком, и, несмотря на лиловую повязку, он выглядел счастливейшим существом на свете.

— Господи боже, мы его травмировали на всю жизнь! — прошептал Твилли.

Дези захихикала. Твилли снял с собаки повязку и выключил свет. Чередующееся в темноте дыхание Дези и Макгуина успокаивало, но Твилли так и не уснул. На рассвете он поднялся, натянул джинсы и трикотажную рубашку. Дези пошевелилась, услышав, как он пробормотал: «Пора прогуляться».

Она приподнялась на локте:

— Ложись. Ему не надо гулять.

— Не псу — мне.

Дези села, простыня съехала у нее с груди.

— Куда ты собрался?

— На мост.

— Зачем?

— Ты пойдешь?

— На улице зябко, Твилли, и у меня нет сил.

Твилли повернулся к Макгуину.

— Ну, а ты как?

Пес мгновенно вскочил и закружил у его ног. Гулять? Не шутишь? Чего спрашивать-то!

Криммлер работал у Роджера Рутхауса девятнадцать лет. Его взяли благодаря репутации безжалостного погонялы. Когда он присутствовал на площадке, строительство двигалось быстрее, потому что Криммлер всех подстегивал. Чем скорее завершался проект, тем дешевле он обходился застройщику и тем большую выгоду и славу приобретала строительная фирма «Рутхаус и сын». Криммлер не терпел нерасторопности, проволочек и не позволял ничему — порой включая закон, — встать на пути его бульдозеров. Если не поступало никаких указаний лично от Рутхауса, Криммлер начинал каждый день с того, что разравнивал, засыпал или раскапывал нечто существенное. Ничто так не радовало его душу, как треск падающего под стальным ножом дуба, и ничто не омрачало сильнее вида простаивающей землеройной машины.

Нелюбовь Криммлера к природе проистекала из одного давнего события. Когда ему было шесть лет, на пикнике, устроенном лютеранской церковью, его укусил в мошонку дикий бурундук. Инцидент был спровоцирован: старший брат, большой озорник, схватил с бревна испуганного зверька и сунул Криммлеру в вельветовые штанишки. Укус был несильный, даже не до крови, но травмировал мальчика до такой степени, что он стал бояться выходить на природу, где обитают всякие существа. Ему мнилось, что на каждом несрубленном дереве притаились свирепые мускусные бурундуки, готовые цапнуть за яички, а кроме них — змеи, еноты, пауки, рыси... и даже летучие мыши!

Юный Криммлер чувствовал себя в полной безопасности лишь в городе под защитой бетона, стали и стекла. Покой, обретаемый в стерильной, тенистой прохладе небоскребов, и подтолкнул его выбрать карьеру инженера. Выяснилось, что Криммлер идеально подходит для работы у застройщиков: каждая новая прогулочная аллея, постройка, высотный дом, пакгауз приближали его к тайной мечте о мире без деревьев и диких животных, где царят кирпичные здания, мостовые и совершенный порядок — короче, о мире без бурундуков. Он неизбежно должен был оказаться во Флориде, где застройщики и банкиры покупали политиков в правительстве штата, и урбанизация происходила быстрее, чем в любом другом месте на планете и вообще в истории человечества. Ежедневно по всей Флориде под ножами бульдозеров исчезало 450 акров девственных лесов, и Криммлер был счастлив, что, находясь на передовой линии, вносит свою лепту.

Роджер Рутхаус быстро понял, насколько ценен сей ревнитель строительства, и назначил его руководителем проекта. Пока на площадке торчало хоть одно деревце, одержимый Криммлер был неспокоен, раздражен и мрачнее тучи. Прорабы его ненавидели, потому что он не давал никаких поблажек и не принимал стандартных объяснений задержки. Даже буря являлась для него не поводом прекращать работу и бежать в укрытие, а прекрасной возможностью расчистить участок, на который не получено разрешение, и потом все свалить на стихию. Технику он берег пуще глаза и относился к ней с той же отеческой любовью, что и Джордж Паттон [28] к своим танкам.

Каждую новую стройку Криммлер рассматривал как воинское сражение, шаг к окончательной победе. Так же было и с курортом на острове Буревестника. Криммлер не лишился сна из-за судьбы жаб, но и особой радости не испытывал: закопать маленьких тварей — оптимальное разрешение ситуации. Когда же внезапно исчез зануда Бринкман, Криммлер не удосужился организовать поиски биолога.

— Что я ему, нянька, что ли? — проворчал он, доложив по телефону Рутхаусу. — Он алкаш. Поди, нажрался под завязку и свалился с моста... Кстати, о мосте. Что за муру я прочел в газете?

— Тревожиться не о чем, — успокоил Рутхаус.

— Но это правда? Губернатор заблокировал финансирование?

— Простая формальность. Через месяц-другой мы всё получим, все двадцать восемь лимонов.

— А пока что делать?

— Передохни маленько.

— Но у меня на этой неделе приезжает бригада геодезистов из Гейнсвилла...

— Угомонись. Тут замешана политика, — сказал Рутхаус. — Это долгая история, но беспокоиться не стоит. Нам просто на время нужно притихнуть. Возьми отпуск. Съезди порыбачить на Кедровый Риф.

— Черта с два, — ответил Криммлер. — Бог с ним, с мостом, но мне еще столько расчищать. Водители готовы...

— Нет, не сейчас, — прервал Рутхаус. Его слова были словно удар под дых. — Мистер Клэпли велел пока угомониться, понятно? Сказал, никаких работ на площадке. Есть маленькая проблема, и он ее улаживает. Много времени это не займет.

— Что за проблема? — взвился Криммлер. — Какая такая проблема может прихлопнуть всю работу?

— Мистер Клэпли не сказал. Но он главный начальник, так? И оплачивает счета. Так что мне неприятности ни к чему.

Криммлер повесил трубку. В нем все клокотало. Он улегся спать в своем роскошном вагончике, который возил на все стройки, но все не мог успокоиться. Он кипел и наутро, когда, проснувшись, услыхал, как с верхушек уродских сосен поют гадкие пересмешники, а по жестяной крыше вагончика шныряет сволочная белка. Белка! Сучья родственница бурундука, только еще крупнее, наглее и отвратительнее!

Поганое — только так можно определить самочувствие Криммлера после телефонного разговора с Рутхаусом. Как паршиво, когда остров погружен в тихое спокойствие! Как скверно, если не слышно рычанья и скрежета передач любимых погрузчиков, экскаваторов и бульдозеров! И когда ровно в 7 утра (что само по себе — маленькое чудо) у вагончика появились геодезисты, у Криммлера не повернулся язык отправить их обратно только из-за игрищ, которые тупоголовые политики устраивают вокруг сделки с мостом.

Ведь мост абсолютно необходим, без него остров Буревестника навсегда останется Жабьим. Скольких сил (и денег!) стоило переправить поодиночке землеройную технику по старой деревянной развалюхе. Груженый цементом грузовик она ни за что не выдержит, а без цемента не будет никакого приморского курорта. Будет кукиш с маслом.

А почему бы не провести геодезическую съемку негласно? — рассудил Криммлер. Какой от этого вред? Меньше будет мороки и задержек, когда наконец из Таллахасси посыплются денежки. К черту это «угомониться»! Роджер сам же потом спасибо скажет, думал Криммлер.

И он отвел геодезистов к старому мосту, а сам забрался на тент грузовика и наблюдал за их работой: как они таскали туда-сюда свой треножник, кричали друг другу данные замеров и оранжевой краской из распылителя рисовали на земле кресты, отмечая основные участки. Все это было нудно и долго, но Криммлер слонялся поблизости, чтобы не торчать одиноко в вагончике, слушая треклятых птиц и наблюдая за взбесившимися белками. Сейчас только геодезическая съемка приближала перемены на Жабьем острове, и Криммлер не мог не присутствовать при этом. А вот уедут геодезисты, и все замрет... Кто его знает, на сколько... Криммлер запретил себе мучиться этой мыслью. Пока он сидит на капоте пикапа фирмы «Рутхаус и сын», слушает, как щелкает треножник и шипят аэрозольные баллончики с краской. Криммлер на минуту закрыл глаза и представил великолепный новый мост: с илистого дна Залива поднимаются громадные бетонные опоры, каждая в обхвате, что твоя секвойя...

— Эй, привет!

Криммлер напрягся и недобро прищурился.

— Вы кто такой?

Перед ним стоял молодой парень с глубоко въевшимся загаром и выгоревшими волосами. В синей рубашке, джинсах и босой. Ступни цвета жженого сахара.

— Просто турист, — ответил он.

— Что-то не похожи вы на туриста.

— Да ну? А на кого же я похож? — ухмыльнулся парень, чем еще больше раздражил Криммлера.

— Я имею в виду ваш загар. Еще чуть-чуть — и ямайский негр. А сюда туристы приезжают бледные, как поганки.

— Я, так сказать, профессиональный турист, — сказал парень. — Все время на солнце. Чего это ребята делают? — Он дернул подбородком в сторону геодезистов. — Шустрят для гольф-курорта, о котором столько разговоров?

— Вы играете в гольф?

— А где, по вашему, я так загорел?

Парень держался непринужденно, и Криммлер подумал, что, вероятно, он проматывает чье-то состояние, либо денежки, накопленные от торговли наркотиками. Криммлер сменил тон: теперь перед ним был не шаромыжник, а потенциальный клиент и будущий член загородного клуба на острове Буревестника.

— Мы сооружаем два поля для чемпионатов. Одно спроектировал Никлаус, другое — Реймонд Флойд.

Парень присвистнул и оглядел остров.

— Два поля? — удивился он. — Где же вы их разместите?

— О, места полно, если убрать несколько деревьев.

— А, понятно. — Парень снова взглянул на Криммлера со странной легкой ухмылкой.

— Здесь будут кондоминиумы и частные поместья, — продолжал инженер. — Прибрежные участки расходятся, как на распродаже «Бини Бэйбиз». [29] Если вас интересует, в торговом вагончике есть цветные проспекты.

— Реймонд Флойд, говорите?

— Да, он работает над южным полем.

— Впечатляет, — сказал парень. — А здесь что происходит?

— Работы для нового моста, — ответил Криммлер. — Четыре ряда, шестьдесят футов высотой.

— Это не про него писали в газетах?

— Нет.

— Вроде бы губернатор наложил вето?

— Да плюньте вы на газеты. Мост — дело решенное, как и курорт. Нам дали добро.

— Точно ли?

— Скоро сами увидите, — подмигнул Криммлер. — Очень скоро.

Послышался вопль, и инженер увидел, как один геодезист, пыхтя, гонится за большой черной собакой. Пес умудрился зацепиться поводком за треножник, и тот тащился за ним по земле, подпрыгивая, как хромой паук.

— Стой! — заорал Криммлер. — Стой, черт!

Парень бросился вдогонку. Он догнал глупого пса, распутал поводок и вернул непроворному геодезисту треножник с разбитым теодолитом. Подошедший Криммлер услышал, как парень извиняется, и заметил, как тот сунул в руку геодезисту хрустящую пачку денег. Затем парень с черной собакой направились по мосту на остров.

— Эй! — весело крикнул им вслед инженер. — Не забудьте заглянуть в киоск и взять проспект!