Он говорил: мой мулов погонщик пустился рысью,
В венце с бубенцами, с уздечкой пурпурной…
Неся нас обоих сквозь сон Сиона.
Он говорил: я звал тебя.,
Он говорил: в сердце моем большое виденье,
Храм вижу я и тысячи ступеней в нем,
И вижу град, где предки наши жили.
Он говорил: дом возвести хотим мы.
Он говорил: ожиданья расточенье — то был удел наш,
Лишь только ожиданье, и в книгу погруженность.
Он говорил: я ждал его, и вот теперь нам радость…
Он этого не говорил, но то был сердца крик.
Она была нема.
Без слов и в размышленья погрузившись,
Брели они с душою опьяневшей.
Брели они, и сердце было их полно
Молчания, тоски и скрытого величья,
Брели они, никто свой взор не поднимал
На улицы, на многолюдные дома, на кабаки.
С ее слетало уст: в глубинной битве сердца моего
Я жажду искры, я жажду ясного огня,
Что будет светом мне, что будет блеском ярким.,
Он говорил: я помнил о тебе.
С ее слетало уст: огонь из искры в сердце возгорелся,
К сей кающейся грешнице приблизил
Ты свой нежный лик.
Он говорил: так ярко путь блестит, Сиона путь блаженный.
С ее слетало уст: страданья на кресте Твои за нас.
Они молчали: слова звук затих.
Что делать было им, коль час творенья уж в прошлое ушел.