И пришел доктор...

ГЛАВА 19 ИГРЫ КОНЧИЛИСЬ

В промежутках между борьбой супротив военных с одной стороны и проведением ими праздников с другой стороны, у нас была такая чудесная вещь (если можно так сказать), как суточные дежурства по морскому госпиталю.

Именно в госпитале я чувствовал: не зря меня учили столько времени. Не напрасно я практиковал лечебное дело на всех кафедрах Военно-медицинской академии, за что весьма ей, родимой, благодарен.

Надев белоснежный врачебный халат и обвесив шею фонендоскопом, как будто жемчугом, я осознавал, что отношусь к классу тех людей, которые реально дают людям самое дорогое — радость жизни без болезней. На фоне полного благополучия, единственное, что омрачало мою флотскую медицинскую практику, было фактическое отсутствие больных. Городок нашей службы размеры носил маленькие. Неприятности случались редко, а если что происходило посерьёзней, то сразу отправляли в Северогорск, в центральный госпиталь Северного Моря. И чахли мы без работы, точно одуванчики в феврале.

Именно так мы и дежурили в стационаре. Иногда, за весь день, могло не случиться ни одного пациента. Лишь изредка забегал водитель и отпрашивался на положенный обед. Как следствие, медицинские навыки постепенно забывались. Полученный эскулапский опыт улетучивался регулярно. А как без этого? «Теория без практики мертва» — помнится мне известная с первого курса поговорка. Поэтому я и не мог обойтись без этой самой практики.

И стал я жаловаться медсёстрам, что скучно мне на дежурстве в отсутствие настоящей докторской работы. Меня же столько учили не для того, чтобы я штаны в госпитале протирал или ботинки на строевой подготовке стаптывал. Вот операции бы какие-нибудь полезные поделать, а то…

Но они, опытные взрослые медсёстры, утомлённые долгим житьём на Севере, говорили, что лучше не надо. И всё боялись, что я накаркаю. Суеверные люди, знаете ли. А я нет. И, надо сказать, их вера в суеверие, как ни странно, принесла свои плоды. Хотя в принципе не странно, поскольку приметы действуют только на тех, кто в них свято верит. Моей же душонке просто хотелось поработать. И ей это удалось.

Глубокой сверхтёмной ночью, когда всё мирное население городка сладко похрапывало в своих люльках и видело десятые сны, привезли мужчину. Нет, даже не мужчину, а мужчинку, с ножевым ранением в спину от его же дражайшей супруги, с которой они не могли разделить поровну 700 граммов водки (арифметика у них хромала что ли, а может и посуды мерной не нашлось). Поскольку время земских врачей безвозвратно ушло и позабыто, то, посредством телефонной связи, вызвали начальника хирургического отделения Михаила Васильевича как единственного хирурга в гарнизоне, и мы с ним удалились в операционную.

Рана была несложная. Не было ни лужи крови, что могла бы скопиться на полу в ногах, ни предагональных судорог, как в пособиях по реаниматологии, ни даже плачущих навзрыд родственников, какие встречаются в самых слезливых сериалах. Никого. Раневое отверстие оказалось коротким и не проникающим, поэтому управились мы относительно быстро. Швы на рану, асептическая марлевая повязка — всё, как положено. И в палату.

Поскольку данную травму заработали, так сказать, по глубокой пьяни, то, дабы отучить пострадавшего от столь пагубной привычки, мы ему наутро назначили семь клизм, мотивируя это очищением кишечника для исследования. Смею предположить, свою значимую пользу клизмы принесли.

После «тяжёлого» случая с поножовщиной медсёстры боялись дежурить в одну со мной смену. Особенно на них напала паника, когда в следующий раз я завёл разговор про различные вмешательства на страждущих, о моём в них участии и коэффициенте полезности данных вмешательств.

И, теперь это уже не удивительно, во второй раз страхи медсестёр воплотились в реальную жизнь. Причём, более основательно, чем в первый. Привезли мальчика, девяти лет отроду. Во время игры в зимний футбол побежал он за мячом и угодил под движущуюся, задними фарами вперёд, машину. Может быть потому, что машина сдавала обратным ходом и ехала на малой скорости, мальчишке и повезло: практически весь целый был. Целый — это если смотреть на верхнюю часть туловища (под туловищем здесь понимается весь ребёнок, а не только корпус тела, как правильно с анатомической точки зрения).

Но при взгляде на нижнюю часть пострадавшего, а точнее, на его левую конечность, которую в простонародье именуют ногой, а в медицинском мире — ластой (например, «ласты склеил»), не надо было быть дедушкой Рентгеном или искать аппарат магнитно-резонансной томографии. Диагноз становился ясен даже военному: «Открытый перелом обеих костей левой голени в нижней трети. Травматический шок. Кровопотеря второй степени».

Не буду описывать висящую на белых связках посиневшую детскую ступню, обнажённые, торчащие в разные стороны берцовые кости, окружённые кусками рваных мышц красно-бурого цвета, или кровоточащие сосуды, из которых текла густая алая кровь, дабы не травмировать возможную тонкую психику потенциальных читателей. Картина открывалась не для слабонервных. Сколько я привык видеть в подобном состоянии взрослых, море. А вот детей — никогда. И подойти к нему не знаю, с какой стороны. Жалость со страхом смешались в голове, точно в миксере. Замер я, как истукан, и глазами только, словно филин, щёлкаю…

В этот тупиковый момент воспоминания отбросили меня на несколько лет назад, и будто из глубины сознания (а может и ещё откуда-то) всплыл в моей голове рассказ одного нашего преподавателя в академии, главным героем которого стал он лично. Утонула у них при части трёхлетняя девочка. Сама пошла в пруд и утонула. Вы же знаете, дети могут утонуть самостоятельно, никого при этом не спросив. И не только дети….

Вытащили. Преподаватель, а тогда ещё просто начмед части, смотрит на неё и с чего начать не знает. Как её откачивать, каким образом массаж сердца делать, если она вся в длину, как его рука? Шок, значит, у него. Тогда, для начала измерил он пульс, посмотрел на зрачки. И успокоился немного.

После этого он принялся за искусственное дыхание и откачал девочку маленькую, за что и заслужил благодать от командования. Как итог той истории, преподаватель подвёл черту: «Главное — не суетитесь».

Вся эта история про пострадавшее дитя, с наказом вместе, проплыла у меня в мозгу секунд за десять. И дальше, как на автомате: жгут выше места перелома, пульс, давление, ампулу с обезболивающим, капельницу с раствором.

Завожу с ребёнком разговор, как отвлекающий манёвр от стрессовой ситуации. Интересуюсь, чем мальчонка занимается, в каком классе учится. Будущий богатырь оказался спортсменом. Вёл себя раненый мальчуган с достойным уважения взрослого мужеством. Переживал лишь о том, что тренировки по дзюдо больше посещать не сможет.

Я его подбадривал, мол, что всё будет хорошо, и мы на соревнования ходить к нему будем целым госпиталем, и вместе с промедолом практически его уже успокоил, когда зашёл Васильевич. Взяв пострадавшего на носилки, мы дружно направились в операционную.

В принципе, юридически, нашими силами оперировать мальчонку не позволялось никоим образом. Максимум, что нам позволяли государственные инструкции, — это обезболивание, жёсткая фиксация и отправка ребёнка в детский стационар. Всё! Но законы составляют не медики и с матерями пострадавших маленьких детей эти не медики не общаются. Так что, несмотря на возможность быть прилично потрёпанными Органами за такое, так сказать, самоуправство, взялись мы за неприлично искалеченную детскую ногу.

В принципе, сомнений на данный счёт у нас не существовало: юная жизнь стократ важнее врачебного диплома. Это я знаю точно. Надеюсь, что все со мной согласятся. А кто не согласится — разговор короткий: Бог вам судья.

Итак, взялись мы за привезённого второклассника. Лишь благодаря большому опыту Михаила Васильевича, полученному в несметном количестве оперативных вмешательств, сделали мы репозицию, близкую к идеальной, пережав сломанные сосуды и сопоставив искалеченные кости.

Возможно, кто-нибудь спросит: почему я написал «близкую к идеальной», если хирург был опытный? Да потому, что медицина — это Вам не автосервис, а человек — не механизм. Каждый индивидуален. Идеального грамотного лечения добиться категорически сложно. Но стремиться к нему нужно. Равно как и в любом другом деле.

Вот у нас и получилась репозиция, близкая к идеальной. Контрольный снимок — целостность соблюдена, и никаких обломков. Рану зашивали весьма аккуратно, чтобы на следующем этапе квалифицированной медицинской помощи к подобному вопросу больше не возвращаться. В довершение, выполнив тугую иммобилизацию лангетой, мальчика отправили в палату. Затем — за сотню километров, в Мурманск.

Как выяснилось через два дня, без нашей помощи данному юному пациенту в центральной детской больнице просто отрезали бы ногу, поскольку три часа, восемнадцать крутых подъёмов, столько же спусков и сорок четыре не менее крутых поворота дороги Мухосраньск — Мурманск не оставили бы ни единого шанса на спасение конечности. Конечности того славного мальчика, у которого только-только начиналась жизнь.

Сейчас весёлый мальчуган продолжает активно заниматься дзюдо и радоваться белому Свету. А вместе с ним и его родители, и мы, военно-морские доктора.