Антон Казьмин БЕССМЕРТНИК КАЗАЧЬИХ СТЕПЕЙ (Воспоминания земляка)

«По мнению читателей, Знаменский относится к числу классиков советской литературы»

Двадцать пять лет назад, разбирая архив рябовского казака Привалова Н. И., я нашел письма Анатолия Дмитриевича Знаменского и узнал о существовании неизвестного мне писателя — земляка. Я бережно собрал письма, сложил по датам — все они относились к 1977 году. Передо мной раскрылась картина только что состоявшейся встречи двух видных хоперских казаков. Одного из них я знал с раннего детства — это был мой родной дядя. Другим оказался тоже хоперский казак с хутора Ежовского, тогда уже занимавший достойное место в ряду известных писателей страны.

Судя по письмам, встреча была посвящена теме завершения писателем исторического романа о гражданской войне в наших родных верхнедонских местах. На это писатель затратил много времени и сил, пересмотрев сотни документов, отыскав оставшихся в живых многих свидетелей далеких событий, в том числе и многих хоперских казаков и сына главного героя романа, командира 2–й Конной армии усть — медведицкого казака Миронова Филиппа Кузьмича. Это было во времена замалчивания и неприятия официальной наукой и литературой истинной правды расказачивания, а также во времена замалчивания самого писателя, по происхождению казака, побывавшего под молотом расказачивания.

Мне, по наивности, показалось, что я чем‑то могу помочь писателю, надеясь на архив Привалова. И поэтому в начале 1978 года предложил свою скромную помощь. Писатель согласился — установилась постоянная связь.

Чем‑то, в мелочах, старался помочь ему, посылал книги, фото, выводил на интересных ему казаков, читал по его просьбе рукописи

отдельных глав романа и давал читательские отзывы, защищал от злостных недоброжелателей и завистников.

Не сразу, с годами, собрал книги Знаменского и познакомился с его биографией. А она у него была трудная.

В первом, ответном письме Знаменский попросил найти книгу «Боевой путь блиновцев». Эта редкая книга издавалась один раз малым тиражом (1000 экз.) в Ростовском издательстве и была подарена моему соседу по Ставрополю полковнику Шачневу Филиппу Евграфовичу, казаку Филоновской станицы, блиновцу от начала формирования прославленной дивизии до конца Отечественной войны 1941–1945 гг. Шачнев был соавтором книги «Ставропольская имени Блинова». Он, как и Привалов, связал свою судьбу со Ставрополем.

«Я, — писал мне Знаменский, — после Вашего письма послал Шачневу «ультиматум» в виде собственной книжки стихов и просьбу прислать мне на время «Боевой путь блиновцев», но он что‑то молчит. Очень жаль, что книга пролежит мертвым капиталом. Вы скажите ему об этом. Другие материалы, о которых Вы сообщаете, мне не пригодятся. Все же я пишу не историческое исследование, а художественное произведение, потому многие подробности приходится миновать. Да и роман почти готов — важно было бы сверить с книгой, что у Шачнева».

Книгу Шачнев отослал.

Из первого письма было видно, что Знаменский в центре патриотического движения донских казаков за реабилитацию Миронова, Думенко, всего казачества. Незадолго до этого я был свидетелем и даже участником (впрочем как‑то боком) «суда над Буденным», как его называли сами казаки. На самом деле казаки возмущались выступлением С. М. Буденного в печати против Ф. К. Миронова. Такой большой человек, маршал и стратег конных баталий, попался на удочку недобитых троцкистов! Наш земляк казак Аржановской станицы В. И. Волгин (тогда жил в Ростове) собрал материал и подал в суд на журнал «Дон», где печатались книги Буденного. Чтобы придать материалу вес и получить официальное разрешение властей, материал послали в ЦК КПСС.

Знаменский шлифовал письмо к Суслову. Копию этого материала Волгин послал в Кисловодск Н. И. Привалову; последний — мне в Ставрополь с тем, чтобы распространить его среди единомышленников — казаков. Материал этот был архивный, то есть секретный по тому времени. Тот же полковник Шачнев, ознакомившись с делом, предупредил: никому не показывать, за это можно и поплатиться. Не зная, что Знаменский уже знаком с этим делом, я поспешно отослал его писателю. «Спасибо, пригодится», — ответил писатель.

А когда Знаменский сообщил о трудностях с изданием книги «Красные дни», я предложил ему выйти на моего бывшего одноклассника по усть — бузулукской школе профессора политэкономии Колесова Николая Дмитриевича, тоже сына хоперского казака, имевшего связи в высших кругах власти. В начале 1982 года Знаменский пишет, что Колесов молчит, и не есть ли это результат материалов Волгина — писатель отослал их в Ленинград Колесову. Писатель просил меня содействовать в восстановлении связи и сообщить Колесову, что писатель — секретарь правления Союза писателей РСФСР и кандидат в члены Краснодарского крайкома партии. «Это Ваша стратегическая задача», — уточнял он просьбу.

Мне известно, что встреча этих хоперцев состоялась.

А что было крамольного в материалах Волгина? Главное — письмо Ф. К. Миронова к гражданину Владимиру Ильичу Ульянову о проводимой на Дону политике расказачивания. Теперь это историческая правда стала известной всем.

В самом начале переписки Знаменский прислал мне отрывок из романа «Красные дни» о первом бое Миронова под Сикачами на р. Медведице. Мобилизовав все свои литературные способности (я‑то инженер), детально проанализировав отрывок, написал отзыв. Знаменский поблагодарил, найдя в замечаниях, к моему удивлению, что‑то и существенное.

В дальнейшей переписке Знаменский присылал мне такие же отрывки, журнальные публикации и книги. В свою очередь я старался отблагодарить его, подбирая нужные ему книги.

Когда я также проанализировал другой отрывок о боях мироновской конницы с врангелевской за Днепром, он сердито выговорил мне и дописал, что пришло время «простого познания и смысла событий. Написаны тысячи книг, — пояснял далее писатель, — о том, как «Иван полюбил Матрену» и как все принялись стрелять «с переляку» в гражданской междоусобице, и только один Шолохов показал смысл: как честного человека и крестьянина (который кормил дармоедов) легко перекрасить в «колеблющегося», и даже в бандита. В этом трагедия эпохи, в этом трагедия Миронова».

Вскоре мне удалось прочитать два романа: «Ухтинская прорва» и «Иван — чай», и я понял, какой он большой писатель. Я сразу же и повинился перед ним за неумелые ответы. И впредь делал это с большими ответственностью и осторожностью, сознавая себя простым читателем.

Я постоянно учился у писателя пониманию подлинной литературы, особенно, когда прочитал все его произведения, в том числе из сборника «Убежденность».

Его «Купина неопалимая», «Магия прозы» и другие статьи великолепны и читаются взахлеб. Те, кто еще пытается сомневаться в его таланте, советую прочесть эти золотые страницы Знаменского. Он писал их после своих исследований архивов и других материалов, собранных в ходе подготовки и написания своего главного романа. По мнению читателей, Знаменский относится к числу классиков советской литературы. Но такую же оценку его произведений дали и дадут еще его друзья — писатели и литературоведы.

Впервые роман «Красные дни» вышел в 1987 году (первый том). Писатель сразу же прислал его мне. Я читал его, как говорят, не отрываясь, — такова была необычная правда, поразившая меня, хотя я знал уже многое. И какой высокой оценки заслуживал автор романа за проявленное мужество в преодолении всяких препятствий на пути к изданию, и что я вгорячах в первом отзыве предложил наградить его орденом боевого Красного Знамени, — да редакция журнала «Роман — газеты» за 1989 год (№ 18) заменила слова тремя точками.

Я ведь был в курсе многих трудных походов его. Ему, конечно, помогали, но основную часть пути к изданию романа он преодолел своими талантливыми произведениями, своим умением — художественным словом! — довести правду до высшего руководства страны. Те же «Купина неопалимая», «Магия прозы», «Томов премногих тяжелей…», рассказ «Панорама» и многое другое сообщали общественности все новые и новые эпизоды далекой правды. И каждый раз писатель просил единомышленников — казаков писать отзывы на них, закрепляя тему, как писал Знаменский, поддерживая его в борьбе за гласность. А было небезопасно писать правду! Знаменский, закаленный в молодости, казалось, ничего и никого не боялся. К тому же авторитет его как активного строителя социализма, как писателя был высоким. И форму романа он выбрал своеобразную: роман можно относить как к художественным, так и к документальным произведениям.

А кубанцы — казаки — какие молодцы! — сказал бы Привалов — все‑таки присвоили ему одно из высоких званий войскового старшины, по званию его главного героя романа, как бы отдавая дань уважения Ф. К. Миронову и всему красному казачеству, пострадавшему и от белых, и от красных.

После издания романа Знаменского появилась статья Роя Медведева о трагических событиях гражданской войны на Дону, в которой автор наводил туман на те события и высказывался оскорбительно в адрес Шолохова. Я сразу же написал в редакцию газеты (это было «Книжное обозрение») и выразил свое возмущение, упомянув при этом уже вышедшую из печати книгу Знаменского с правдивым и ярким изложением исторических событий 1918–1920 годов. Редакция переслала мое письмо Р. Медведеву, а последний прислал мне оправдательное письмо и просил прислать книгу Знаменского. Не зная такого писателя, я переслал письмо Знаменскому, который ответил немедленно: Р. Медведев — троцкист и враг.

Не знал я тогда, что Р. Медведев пишет книгу о Миронове, силится опорочить Шолохова. Оказалось, Медведев получил от донского казака С. П. Старикова значительный материал о Ми

ронове и вот после смерти соавтора собирается издать книгу. Как писал мне Знаменский, излагает «дело так, что Троцкий был молодец, а Миронова убила сама система во главе с Лениным».

Резкое и большое письмо я написал в редакцию «Книжного обозрения», когда в газете появилась подвальная статья — рецензия на книгу с нападками на автора романа «Красные дни». Как же не хотелось новым «демократам» допускать правду расказачивания в восхваляемое ими время гласности! Да и самого Знаменского не хотели видеть в числе лучших писателей страны и всячески старались сохранить в истории чистенькими Троцкого, Свердлова и их сторонников.

Узнав однажды о писателе Знаменском, я не только стал собирать и читать его произведения, но и решил поделиться этой новостью с земляками, в первую очередь, с учителями и школьниками родной рябовской школы.

Данные воспоминания пишутся в расчете на хоперских земляков, и потому уместно сообщить кубанцам, что х. Ежовский и х. Рябовский — в степях между Доном и Хопром. Первородина Знаменского х. Ежовский на расстоянии 40 км от станицы Слащевской, при Советской власти вошел в состав Рябовского сельского совета. Между ними на 12 км были три узких полосы казачьих земель Слащевской, Федосеевской и Зотовской станиц. Сейчас в Ежовском восьмилетняя школа, в Рябовском — средняя школа с небольшим числом учеников.

В 80–е годы учителем истории рябовской школы был В. А. Кузнецов, по местным меркам краевед. Вот он‑то и ответил мне, и у нас установилось взаимное понимание — вернуть писателя Знаменского в родные края, точнее, оповестить об одном из хороших писателей России. Особенно разрослась эта переписка, когда в нее включился редактор районной газеты Г. П. Сукочев, родом из‑под Слащевской. Ко дню празднования 70- и 75–летия писателя в газете появились рассказы и статьи Знаменского и о нем. И даже повесть «Завещанная река» и стихи. Я в Ставрополе стал передатчиком информации. В одно время и сам Знаменский откликнулся. «Послал, что мог».

Мы регулярно переписывались, но почти не встречались.

Письма у нас были интересными и часто волнующими, к тому же с частыми бандеролями в обе стороны. Мы подружились, а я про себя считал его своим старшим братом. Специальных встреч мы не назначали, а судьба не дала нам желанной возможности. Оба были заняты каждый своим делом. Знаменский летом 1987 года приезжал в Ставрополь с группой российских писателей на юбилей Ставропольской писательской организации. Встречались во Дворце культуры профсоюзов. Я сидел в зале, Знаменский с писателями — на сцене. Выступали Ю. Бондарев, М. Алексеев, поэт А. Дементьев и другие. После собрания Знаменский с группой писателей ушел в гостиницу, которая была рядом, и я не мог его догнать. Узнав, что он был болен, я решил не подниматься к нему в номер, а позвонил позже из дома. На следующий день рано утром я провожал его в Изобильный, откуда он сразу уехал домой в Краснодар. Через несколько лет мне предстояла командировка по узлам связи Кубани через Краснодар и Хадыженск, проверял прохождение преддипломной практики студентов. В Краснодаре Знаменского не было. Уехал в Подмосковье в Переделкино, в дом отдыха писателей. Там сломал ногу, лежал в больнице. Дома‑то у Знаменских я побывал. Не повезло Анатолию Дмитриевичу, пережил сначала инфаркт, затем перелом ноги. А я спешил по маршруту Ейск — Краснодар — Новороссийск — Т уапсе — Хадыженск — Белореченск — Армавир.

Везде я как бы встречался со Знаменским: в магазинах, в газетных киосках, разговорах. В Хадыженске жил мой двоюродный брат В. Щепетков, по рождению рябовский, по отцу ежовский, знавший Знаменского. Он показал мне дом, в котором жил писатель, водил меня по безымянным высотам. А искал я там могилу погибшего брата Николая, 1923 г. р., мечтавшего стать писателем — война помешала. В 1942 г. оборонял Тамань, затем у Хадыженска безымянную высоту 350,3 напротив Батарейной, о которой писал Знаменский.

Выступая на уроке мужества в куренской средней школе, я начал со Знаменского и подвига хоперских казаков.

Я перечитал много книг об обороне Кавказа, все произведе

ния Знаменского о той местности, написал сжатый очерк и отослал его в Краснодар. И все надеялся, что встречусь с писателем и узнаю, какого же Тихонова взял он за образ главного героя «Безымянных высот». Я‑то в своих поисках встретил двоих Тихоновых: командира дивизии и командира стрелкового батальона полка, в составе которого воевал брат.

В 1996 году я попросил Анатолия Дмитриевича поделиться впечатлениями о встрече с Н. И. Приваловым и тут же спохватился: что я сделал? Ведь у меня были все его письма, книги, литературные статьи, в которых он показывал, как надо писать книги! Все же Знаменский подправил меня, дал свою характеристику этому комиссару войска Донского.

Последние его письма были весьма интересными. Я был свидетелем встречи Знаменского с писателем идущей за ним смены. Я отослал ему книгу В. П. Бутенко «Казачий алтарь» и очень скоро получил ответ с хорошим отзывом о книге. Письмо было мне, а относилось явно к Владимиру Павловичу. Знаю, что этих два сына Дона встречались на 90–летии Шолохова в Вешенской. Знаю, что реабилитация казачества продолжается.

Знаменский познакомил меня с такими видными писателями, как Ф. Абрамов, В. Белов, В. Астафьев, В. Чивилихин, поэтом С. Викуловым и другими. Знаменский описывает ветерана Великой Отечественной войны в стихотворении «Почему ветерана зовут ветераном?», в котором сказано и обо мне.

В самом начале 1997 года Анатолий Дмитриевич прислал мне последнюю свою книгу «У распятия» и письмо от 30.12.96 г.

«Получил Ваше письмо, очень хорошее и подробное, а потом и книжечку В. Белова — спасибо. По нашему безвременью это большая радость. Все же мы не одиноки на этом свете». «В этом году, — писал он, — вышла тут и у меня книга по той причине, что некоторые мои вещи включены теперь в региональные программы школ, и надо как‑то было представить писателя N ученикам и их родителям».

Несколько экземпляров этой книги, так подходящей для школ нашего хоперского края, я потом нашел и отослал в родной

Алексеевский район, а заодно и биографический альбом — стенд к 75–летию со дня рождения Знаменского.

У этого альбома — стенда уже была большая история. В самом начале нашей переписки Знаменский прислал мне книжку своих стихов. Я не сразу осознал, что многие стихи автобиографичны. Точнее, не сразу сообразил, что биографию писателя можно добавить и украсить его стихами. Нужен был толчок, и он случился к 60–летию писателя, когда я со своими студентами стал готовить первый стенд, а материалов было мало. Надо сказать, что вопросов на личные темы я никогда не задавал, боясь оторвать его от большой работы, старался узнать о нем из книг и печати. Да тогда и нельзя было писать о его работе на Севере. Так появился биографический стенд со скупыми словами биографии и содержательными стихами самого Знаменского. Оказалось, что и студентам такой стенд больше нравится. С появлением компьютерной техники стенд стал еще лучше, а в виде альбома его можно хранить в библиотеке.

А читатели ждут подробной биографии или книги о его произведениях.

Одной из последних публикаций о Знаменском был очерк В. В. Евдокимова об их совместной поездке в 1996 году на родину писателя с посещением Волгограда, Кумылженской, Слащевской и Вешенской под броским заголовком «И в засуху бессмертники цветут». Это был не только последний поклон писателя своей малой родине, на которой он увидел свет, но и суровое напутствие писателя в трудный и благородный путь. Это было и низким поклоном дорогим великим бессмертникам, корни которых в глубинах истории мужественного народа — донского казачества.

И теперь, в нашу надолго затянувшуюся засуху, и всегда потом, среди милых степных цветов, мы будем видеть Знаменского Анатолия Дмитриевича, талантливого русского, казачьего по рождению, родного и во всем нашенского писателя.

Загрузка...