Вадим Неподоба КРОВЬ ОТ КРОВИ, ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ НАРОДА

«Анатолий Дмитриевич стремился быть объективным во всем и всю жизнь. Этим он интересен как человек и как писатель»

Русский народ богат многообразием характеров. Не в обиду другим народам, потому что это мое личное восприятие: но грузина, армянина или азербайджанца по внешности может отличить лишь человек, живущий или живший среди них. Не случайно же в обиходе нынче выражение «лица кавказской национальности». Кстати, и меня, грека по матери, так называли в Москве, когда я учился на Высших литературных курсах.

Но русское лицо, русский характер не спутаешь ни с каким другим. Анатолий Дмитриевич Знаменский (царство ему небесное) был не просто русским человеком, но выдающейся личностью. Он оставался самим собою даже тогда, когда сильному миру сего с партийным билетом приходилось говорить не «я тебе дам по морде», а «извините, я могу испортить ваш портрет». Этому его научила «зона», куда он попал семнадцатилетним юношей. А там закон: «хочешь жить — умей вертеться». Но слишком вертлявых презирают и наказывают. Главное — чувство меры. И ни в коем случае не унижать собственного достоинства! Все это, присущее Анатолию Дмитриевичу, несмотря на резкость его суждений и поведения, держало его авторитет среди писателей на высоте. Это же является стержнем его произведений и главной его книги — «Красные дни».

Трудно быть объективным в жизни, а тем более в художественном произведении, но Анатолий Дмитриевич стремился быть объективным во всем и всю жизнь. Этим он интересен как человек и как писатель. Командарм Миронов («Красные дни») заинтересовал Знаменского как человек и историческая личность, незаслуженно забытая. В судьбе Миронова, как в капле воды, отражена трагическая суть Гражданской войны, коноводами которой были Свердловы и Троцкие. И Анатолий Знаменский первым набрался смелости указать на этот факт.

Я работал в книжном издательстве, редактировал одну из его книг и удивлялся покладистости этого резкого, можно сказать, взрывного характера человека. Там же, где было его, святое, он говорил: «Ты это не трожь, это мое», а чаще всего принимал замечания, сказав: «Ну что ж, подумаю». Его почему‑то не любили редактрисы — интеллигенточки, при его появлении делали вид, что они слишком заняты делом. А когда приходил другой ученый — писатель, хохмач и артист, они оставляли свои дела и с подобострастием слушали его анекдоты. Этому почему‑то разрешалось болтать всякое.

Знаменский в себе и, естественно, в своих произведениях — заряд истины. Он, как крупный снаряд, еще не взорвался, но уже, пролетая над позициями врагов, вгоняет в ужас до такой степени, что захватчиков в окопах трясет от страха.

Помню его лицо — тонкое, совсем не казачье. Серо — зеленые глаза… Насмешливый взгляд в любую секунду мог стать гневным. К концу жизни он торопился издать все, что им написано, а это вызывало у меня лично недоумение. Надо же и другим издаваться, молодым в особенности! Но теперь понимаю: он иначе не мог себя вести, ведь чувствовал, что жить осталось немного, а замыслов — уйма.

Почему я так пишу? Чтобы сказать: он был писателем всегда — в неволе, в суровом быту, на свободе, в миру. И жена встретилась ему верная, понимающая. Какой и должна быть жена писателя. Он был писателем кровь от крови, плоть от плоти народа.

Загрузка...