Поздним вечером Станислав и Эльвира Троер ужинали в доме с пятью спальнями, построенном на холме. Что не помешало устроить на заднем дворе поле для гольфа с девятью лунками. Хвойный воздух усыплял бдительность гостей. Клюшка и коктейль пробивали любую настороженность. Здесь-то предприниматель и хватал их тёпленькими. За примитивной игрой на сочной траве любые переговоры оборачивались выгодным контрактом. Стоило ли говорить, что раунд он заканчивал максимум за тридцать ударов.
Помимо поля для гольфа восемь гектаров земли вмещали в себя пруд и сад с плодовыми деревьями. Для садовника был даже сооружён щитовой домик, где он делал невообразимо кислое сливовое вино.
Станиславу нравилось объезжать угодья на гольфкаре, стряхивать пепел сигар на землю, укрываясь от солнца в тени тисовой аллеи. Он до сих пор вспоминал наслаждение, с которым поставил галочку в книге желаний напротив записи «большой дом», сделанной одной из первых лет тридцать назад.
– Приятного аппетита, дорогая.
Он разлил по бокалам слабое вино насыщенного рубинового цвета. Сел напротив супруги за длинный, заставленный блюдами стол. Заткнул салфетку за шею, положил на тарелку запечённой говядины с овощами и принялся жевать, пространно улыбаясь. У Эльвиры от такой улыбки кожа покрылась холодными мурашками. Что бы ни задумал её муж, она заранее внутренне содрогнулась.
– Мм… наш повар превзошёл сам себя. Мясо тает во рту. – Он бросил взгляд на её тарелку. – Почему ты не ешь?
Жена смотрела на него с подозрением.
– Когда ты говоришь «приятного аппетита», мне слышится «чтоб ты сдохла».
По лицу Станислава пробежал фантом оскорблённого самолюбия.
– Что на тебя нашло, Эля? Тебе не нравится ужин?
Мужчина, в которого она влюбилась, перестал выходить на связь. Вот что на неё нашло. За два дня ни одного сообщения.
– Ты ведёшь себя неестественно, – увела она разговор в другую сторону. – Вчера ты смотрел сквозь меня, а сегодня воркуешь со мной. Мне твои перепады настроения поперёк горла. Признайся, ты находишься под кайфом или одна из твоих любовниц освоила, наконец, горловой минет?
Мужчина прикончил свой бокал в три глотка. Опьянение поражало мозг медленнее, чем он хотел. Ещё один бокал ускорит процесс.
Они никогда прямо не обсуждали наличие у него на стороне мимолётных связей. Особенно за столом. Неприличная тема была секретом полишинеля, однако на уровень скандала супруга её не выносила.
«К чёрту приличия!» – подумал промышленник. Он даст ей что она хочет.
– Все мои любовницы умеют его делать, Эльвира. Это стандарт. – Он смотрел ей прямо в глаза. – Передай, пожалуйста, рогалики.
Эльвира передала мужу корзиночку с хлебом, наблюдая, как он вонзается зубами в хрустящую корочку. Сама она голод не чувствовала, накалывая на вилку зелёный горошек, чтобы чем-то занять руки. Её не отпускала навязчивая мысль о причастности мужа к исчезновению любимого.
Да нет, он бы давно устроил истерику с пеной у рта, высокопарно осуждая её в аморальности. На это ей было чем ответить.
– Кроме меня, – сказал она. – У меня с этим с самого начала не задалось.
– О, нет. – Предприниматель разделывал мясо ножом на маленькие кусочки, отправляя их по одному в рот. Тонкие губы блестели. Второй бокал вина запустил в голове шум прибоя. – Ты прекрасно это умеешь делать. Другое дело, что ты не делаешь это для меня.
Неоднозначное уточнение мужа привело её в ужас. Толстый слой тонального крема помог сохранить лицо бесстрастным.
– Ты не ответил на вопрос.
– Оставь свои глупости. – Он сделал жест, словно отгонял муху. – Тебе меня не разозлить. Ещё вина?
Эльвира показала ему нетронутый бокал. Чтобы одолеть его, ей нужен ясный ум.
– А я, пожалуй, напьюсь. – Он наполнил третий бокал до краёв. Несколько пролитых капель растеклись по скатерти.
– Зачем ты отпустил прислугу?
– Ты не рада? Имею я право провести вечер наедине с тобой? В усадьбе остались только я и ты. Компания что надо, а?
– Без людей этот дом превращается в душный склеп. – Эльвира приникла к вину, смачивая пересохшее горло, а заодно вторя желанию мужа напиться. Плевать на ясный ум. – Даже некому убрать посуду.
– Не вижу в этом проблемы. Оставь на столе до утра. В крайнем случае, убери сама. Или ты разучилась это делать?
– Этот дом слишком большой для двоих, – настаивала она.
– Когда-то ты считала иначе, – напомнил он – Если тебя что-то не устраивает, отправляйся назад в ту дыру, откуда мы вылезли половину жизни назад. С дырявыми обоями, тараканами и плесенью на стенах.
– Тогда мы были хотя бы счастливы.
– Я и сейчас счастлив.
– Наш сын ночует с нами три раза в месяц. Остальные ночи проводит в борделях, соря твоими деньгами. Когда мы сидели втроём за этим столом последний раз?
– Будь у меня деньги в девятнадцать лет, я бы тоже не пропускал ни одной хорошей юбки.
– Ты неплохо навёрстываешь сейчас, – не удержалась она. Станислав едкое замечание жены проигнорировал.
– Ужинать с родителями? Ты серьёзно? «Лучше пристрелите меня!» – так он и скажет. И будет недалёк от истины. Ему с нами скучно. Как нам было скучно с нашими предками.
– Значит, мы плохо его воспитали.
– Филипп – умный мальчик. Он умеет ходить по грязи, не запачкав обуви.
– Если информация о разгульном образе жизни нашего сына попадёт в газеты, выборы тебе не выиграть. Поговори с ним.
– Отрадно видеть твои волнения, дорогая. – Троер отодвинул тарелку с остатками спаржи и корнишонов. Их единственный отпрыск свою порцию нравоучений заблаговременно получил, заверив отца, что с ним проблем не возникнет. До единого дня голосования уж точно. Испортив отцу репутацию, он лишится денег, без которых сладкая жизнь быстро закончится. Это у него хватало ума понять. – Кстати, у меня для тебя сюрприз.
– С чего бы это? – Эльвира подлила себе вина, не дожидаясь, когда это сделает муж.
– Вы с Филиппом самые близкие для меня люди. Могу я порадовать любимую жену внезапным подарком? Какой смысл в зарабатывании денег, если они не приносят радость. Радость от покупок милых пустяков для родных людей.
Он сходил на кухню не самой твёрдой походкой, вернувшись с тарелкой-баранчиком с перекинутым через руку полотенцем на манер официанта. В полированной крышке искажённо отражались окружающие предметы. Поставив блюдо перед женой, он слегка поклонился.
– Ты приготовил мне блюдо? – Она недоверчиво косилась на него.
– В отличие от тебя, душа моя, я этот навык не утратил. Придётся съесть всё до последнего кусочка. Ты же не хочешь меня обидеть?
Он поднял крышку. Запахло кислой капустой. По краям блюда были разложены лимонные дольки, оливки, веточки зелени. В центре лежало нечто, похожее на свиной шашлык. Жареная шкварка, размером с большой палец.
– Ну же, не робей. – Он протянул ей вилку с двумя зубьями. На короткое мгновение у Эльвиры промелькнула паническая мысль, что он воткнёт остриё ей в глаз, но муж, изрядно захмелевший, лишь помаячил вилкой у неё перед носом.
– Что это? Похоже на разварившуюся сосиску.
– Можно и так сказать. – Станислав мерзко хихикнул.
– Я… я не стану это есть.
«Мелочные создания», – подумал он. Если бы он мог физически обходиться без женщин, никогда не иметь с ними дел. Увы, тяга к сладострастию диктовала свою волю. Нет слаще вкуса, чем поцелуй красивой дряни. Такие вещи не приедаются. Скольких он пропустил через себя? Сколько стояли перед ним на коленях, ублажая разбухшую плоть? Пятьсот? Шестьсот? В любом случае мало для того, чтобы остановиться. Они питались его деньгами, он их энергией, красотой и молодостью. Вполне равноценный обмен.
Он решил выложить карты на стол, смакуя накрывающий её ужас:
– Это именно то, что ты думаешь, дорогая. Больше твой друг не засунет в тебя свой хрен.
– О, нет, нет, нет. – Она начала сползать под стол. Он усадил её обратно, больно дёрнув за руку.
– Фитнес-тренер. – Станислав презрительно сплюнул под ноги. – Как предсказуемо. Отдалась за мускулистое тело, дешёвка. Надо держать марку, ты носишь фамилию Троер, как-никак.
– Ты… ты…
– Ты… ты… – передразнил он. – Ты мне изменила! Твой любовник визжал как поросёнок, проклиная тебя, на чём свет стоит. Загубила парня ни за что. Надеюсь, тебя будут мучить кошмары.
Она залилась слезами, безостановочно дрожа. Нет, он не мог. Не мог отрезать человеку гениталии, чтобы скормить их ей. Не до такой степени у него не всё в порядке с мозгами.
Но глубоко внутри себя она знала, что перед ней именно мужской член, и Стас не отступится, пока она не проглотит чудовищный сувенир.
– Тебе не привыкать к вкусу этого члена во рту. – Он схватил её за волосы и, как следует, тряхнул. – Думала, я не узнаю, сука?! Думала, не узнаю, что моя жена – дешёвая шлюха, готовая отдаться каждому, кто имеет атлетичный торс?!
– Ты… ты псих! – рыдая, смогла она выдавить из себя.
– Это не исключает того, что ты приносишь людям несчастья.
Она попыталась встать со стула. Он приставил к её горлу столовый нож, второй рукой нацепил жуткий деликатес на вилку.
– А ну сядь, продажная сука!
– Нет, Стас, пожалуйста.
– Открой рот.
– Нет!
– Открой рот, Эльвира. Мы оба знаем, что ты это сделаешь.
– Нет, я не смогу!
Он снял с вилки кусок и, как бы она не сжимала челюсти, разжал их, сдавив ей рёбра и вынудив закричать. Прожаренная человечина оказалась у неё во рту. Рвотный рефлекс не заставил себя ждать – она зарыгала.
– Глотай, твою мать!
Эльвира замотала головой, протестуя. От потери сознания её удерживала злость. И ещё страх, не дававший злости вцепиться в мужа-убийцу ногтями. Скукоженная плоть касалась языка, вызывая неприязнь. Их роман длился два месяца. Максим относился к ней по-доброму, показывал, как правильно делать упражнения, давал советы по питанию, разминал плечи перед тренировками. Неудивительно, что между ними пробежала искра, приведшая к близости. Несчастный мальчик. Что же с ним сделал её муж-садист?
Троер снова раскрыл ей рот, вливая в него остатки вина из бутылки. Она чуть не захлебнулась, стала глотать, жестокая пища проскользнула в желудок.
– Ну как на вкус? – улыбался Стас. – Судя по зелёному цвету твоего лица, тебе понравилось.
Она срыгнула содержимое желудка на стол под визгливый смех мужа. Блевала до тех пор, пока из неё не пошла желчь, а диафрагма не стала отдавать болью.
Зря она подумала, что позор на этом закончен. Станислав расчистил от посуды место, прижал жену животом к столу, задрал платье. Разорвал трусы Agent provocateur стоимостью шестьдесят тысяч рублей, подаренных им ей на Рождество. Ткань персикового цвета лопнула как гнилая тряпка, оголяя ровный загар полукруглых ягодиц.
– Немудрено, что бедняга соблазнился. Напомни, почему мы перестали заниматься сексом? – Он щёлкнул пальцами. – Бинго! Потому что ты фригидная сука, привыкшая сосать из меня деньги, а не то, что действительно надо сосать.
Она не отвечала. Ждала в луже собственной рвоты, когда он закончит издеваться, позволив ей отправиться в душ.
– Не против, если мы пропустим прелюдию?
Глядя на интимные части тела своей жены Троер спустил брюки. Эрекция не шла. Он выпил слишком много вина, или перенервничал, или и то и другое сразу. Пришлось вспомнить юность и помочь себе рукой.
– Ты совсем перестала меня возбуждать, – посетовал он. – Что с тобой не так?
Он шлёпнул по подтянутой ягодице, оставив на ней отчётливый след. Эльвира вскрикнула. После этого кровь прилила куда следует в достаточном объёме.
Совершая толчки и пропуская мимо ушей её всхлипывания, Станислав думал о фото с истерзанным трупом. Глаза ввалились, язык, наоборот, вывалился, на шее след от удушья. Так было и будет с каждым, кто позарится на его собственность. У кого хватит самоубийственного отчаяния бросить ему вызов. Такие глупцы, порой, находились. Их участи завидовать не стоило.
Дрогнув изо всех сил, он натянул брюки, оставив Эльвиру лежать на столе посреди разбросанной еды и разлитого вина. Семяизвержение вызвало сонливость.
– Остаток лета проведёшь здесь, – сказал он, отправляя в рот приготовленную на десерт дыню. – Без моего разрешения из дома ни шагу. Ослушаешься – посажу на цепь.
– Я… с тобой… разведусь.
Он плотоядно улыбнулся. Сжал её увеличенную хирургом грудь с такой силой, что она закричала от боли.
– У тебя тоже есть, что отрезать, дорогая. Язык-то уж точно есть за что. Ты же не хочешь быть найденной в канаве с простреленной головой? Или просто исчезнуть.
– Ты не посмеешь.
– Хочешь проверить?
Её рука нащупала нож. Одно название, а не нож. Закруглённый конец, недостаточно острое лезвие. Вилка куда предпочтительнее, да она под руку не попалась.
– Ска…
Едва он начал говорить, она выдернула руку, целясь в шею, на которой, пока он насиловал её, вздулись вены. Он увернулся, лезвие скользнуло по касательной, разрезая верхний слой эпидермиса. Замахнуться второй раз он ей не дал. Выбил нож и врезал тыльной стороной ладони. Из разбитой губы потекла солоноватая кровь. На этот раз она не плакала. Она отважилась противостоять ему. Он сам говорил, что с теми, кто бросает ему вызов, приятнее иметь дело, чем с теми, кто во всём с ним соглашался.
– Ты собиралась меня убить? – в вопросе Станислава улавливалось удивление. Внезапно глаза покрылись чёрной плёнкой. – Ну да. Мёртвый я тебе выгоднее, чем живой. Заплатишь кому надо, обстряпаешь мою смерть как несчастный случай. Сам такое проделывал. Получишь мои деньги.
– Наши деньги, Стас.
– Не надо зачитывать мне семейный кодекс, милая. Мои деньги. И ты не тот человек, который их достоин. Особенно после твоего проступка.
– Что ты сделал с телом?
– Сделаю вид, что не слышал твоего вопроса. – Он промокнул ранку на коже бумажной салфеткой.
– Ты мне противен!
– Больше так не делай.
– Сделаю.
Он испустил тяжёлый вздох.
– Постоянно забываю, что выяснять отношения с женщиной недостойно мужчины. Скажу губернатору, что ты плохо себя чувствуешь, поэтому не сможешь прийти на приём в пятницу. – Он вытер руки о скатерть. – Прибери здесь. Прислуга не должна увидеть завтра бардак. Пойду подышу воздухом. Здесь и в самом деле душно. Думаю, не нужно повторять тебе, где следует держать язык.
– Я уйду от тебя.
– На это у тебя не хватит смелости. Ты слишком привыкла к роскоши, mon amour. Так где ты будешь держать свой шаловливый язык?
– За зубами, – нехотя отозвалась она. – Там, куда ты ни за что больше не засунешь свои причиндалы.
Угроза откусить ему кое-что вызвала у него смешок. Спать с ней в одном доме становилось опасно.
– Больше никаких глупостей, Эльвира. Второй раз я не смогу тебя простить. Второй раз память о проведённой вместе молодости тебя не спасёт. Второй раз будет последним.
– Ты чудовище, Стас. Всегда им был. И чем ты старше… чем старее, тем сильнее от тебя воняет болотной жижей. Вот где тебе самое место.
– Зачем же ты столько лет со мной прожила, лицемерная дрянь? – спокойно поинтересовался он. – Не ради ли денег?
– Когда-нибудь ты допустишь ошибку, проколешься, потеряешь зоркость. Вот тут-то они на тебя и набросятся. Все твои призраки. Все враги. Все, кого отправил на тот свет. Все, кого ты обидел.
– И ты, конечно, будешь среди них.
– Я буду первой, кто поставит ногу на твоё горло и заставит тебя заткнуться.
При слове «горло» Станислав вновь дотронулся до пореза на шее. Ранка щипала.
– Как мило, – усмехнулся он. – Я твоего воодушевления не разделяю. Зря ты делишься со мной планами. Возможно, посадить тебя цепь необходимо в буквальном смысле. Не заставляй меня задуматься об этом всерьёз.
Он посмотрел на часы.
– Да, Эльвира, все твои банковские и сим-карты только что превратились в бесполезный пластик. Не спрашивай, как я смог провернуть это с выпущенными на твоё имя картами. Всё равно не скажу. Доступ в интернет тебе тоже запрещён. Читай книги, плавай в бассейне, ешь фрукты. И, разумеется, думай о своём поведении.
– Ты посадил меня в тюрьму, – без эмоций констатировала она. Боялась ли Эльвира своего мужа? Очень сильно. По его приказу замучили Максима. А сам он заставил её проглотить отрезанный половой орган. Психически здоровому человеку такое бы не пришло в голову. Да, она изменила, нарушила данную при бракосочетании клятву. Она сделала это, устав от бесконечных любовных связей мужа с содержанками и прочими наложницами. Он перестал видеть в ней женщину и настолько уверился в собственной правоте, что не старался скрывать бесчисленные похождения. Что позволено Юпитеру, не позволено быку, так вроде. Этот мир всё ещё полон отравляющей маскулинности. Им всё ещё правят шовинисты и сексисты, считающие женщин способными только на то, чтобы глотать их, мужчин, семя.
– Так и думал, что не дождусь от тебя благодарности. Назвать наш замечательный дом тюрьмой мог только такой бесчувственный человек, как ты. Санаторий, пансионат, дом отдыха, курорт… но у тебя на уме только тюрьма. Мебель, между прочим, ты для этого дома сама выбирала.
– Я тебя ненавижу!
– Смотри, чтобы это чувство не стало взаимным, Эльвира, – сухо ответил он, устав от плевков в свою сторону. – Принимайся за уборку. Можешь включить музыку. Можешь хоть на голове стоять, к утру столовая должна сиять чистотой.
Он взял ключи от гольфкара, направился к выходу, подбрасывая их в воздух. По пути достал из буфета красное бургундское вино стоимостью сто двадцать тысяч рублей за бутылку. Засунул штопор в карман. Лучше рассекать пьяным по личным угодьям, чем выслушивать оскорбления от обезумевшей стервы.
– Не вздумай покончить с собой, – бросил он через плечо.
– Не дождёшься, ублюдок.
– Я тоже тебя люблю, зайка. Незабываемый ужин сегодня, не правда ли?
– Сочту за честь первой станцевать на твоей могиле! – выкрикнула она от бессилия. Длинные ногти оставили на ладонях кровавые рубцы. Она ничего не чувствовала. Боль от порезов вытеснила другая, более страшная боль. Надо бы обработать раны хлоргексидином и наложить повязку.
В дверях Троер замешкался. Он не был бы собой, упустив возможность возвысить себя в глазах человека, готового в эту самую минуту порвать его на куски.
– Твою эквилибристику снимали на видео, – сообщил он. – Ты не тот человек, чтобы случайно попасть в объектив скрытой камеры. Через тебя хотят добраться до меня. Других предположений у меня нет.
– Кто снимал? – Ей стало по-настоящему страшно. Мысли о любовнике впервые за время ужина отошли на задний план.
– Даже если выясню, тебе не скажу. Ты втравила меня в плохую историю. Я разберусь, как и всегда. – Он перешёл на гнусавый прононс. – Папочка приберёт за тобой.
– Стас… я… я…
– Принимайся за работу, Эльвира, а то не успеешь выспаться. Завтра у нас обоих будет болеть голова. Хороший утренний секс облегчит похмелье. Надеюсь, мне не придётся брать тебя силой.
Он вышел из дома, оставив жену стоять в растерянности посреди разбросанной еды. Ей понадобятся перчатки, чтобы в ранки не попало моющее средство для посуды. Можно, конечно, сложить всё в мешки для мусора, но муж не любит, когда она действует ему наперекор, и накажет её за непослушание самым постыдным образом.
Эльвира Троер смахнула член любовника на тарелку и пошла в туалет, чтобы смыть бесполезный кусок плоти в унитаз.
Уборщик исследовал спутниковые снимки незнакомой сельской местности под увеличительным стеклом, катая по рту земляничную жевательную конфету. Поезд на всех парах мчался через пустошь, кишащую дикими индейцами из племени ирокезов. Сегодня краснокожие останутся без улова, машинист доставит скальпы бледнолицых пассажиров до пункта назначения. Он жалел, что не мог отправиться в путешествие по опасным землям вместе с человечками. Срочный заказ спутал все планы.
Надя наверху смотрела по ТНТ шоу, превращавшее её и без того хлипкие мозги в студень. По крайней мере, она не совала нос в его дела, когда пялилась в двухметровую жидкокристаллическую панель. Он в детстве не мог и мечтать о таком большом телевизоре с сотней круглосуточных телеканалов, транслирующих программы на любой вкус.
Черепичные крыши домов расползлись по равнинной плоскости, будто грибы. Плотная застройка могла стать проблемой. Обобщённая скучающая старушка не откажет себе в соблазне сунуть нос на прилегающий участок, заслышав необычные звуки. Времени для раздумий не будет. Острый клинок вскроет горло с одного правильного движения. Застигнутая врасплох жертва не успеет поднять крик. Да у неё ничего и не выйдет. Одни предсмертные, неотличимые от шёпота кровавые хрипы, которые никто не услышит.
К чему такие сложности? Где твоё милосердие? Удар в сердце, скоротечная агония и благословенная тишина. Не стоит испытывать удачу излишней жестокостью.
Он поместил под лупу две фотографии клиента. Одну из социальной сети, неустановленной давности (хитрец удалил свои профили, но остался на общих снимках у друзей). Вторую – сделанную пару часов назад. Мужчина лет сорока был заснят входящим в подъезд жилого дома. Неестественный загар мог обмануть разве что слепого мышонка. В маскировке этот дилетант понимал не больше, чем Уборщик в квантовой физике.
Что бы он ни натворил, жить ему осталось несколько часов. Уборщик об этом позаботится. Ни за что не упустит контракт на четыре миллиона. Ради таких денег он отступил от непреложного, как ему казалось, правила залегать на дно. После событий на озере прошло всего три дня. И вот новый вызов судьбы.
Ещё заказчик поручил выступить в необычной для Уборщика роли дознавателя. Перед смертью Вадим Анатольевич Филатов должен ответить на заданные ему вопросы. Ответить правильно. И даже кое-что передать. Диск, флешку или ноутбук.
Днём объект отвёз семью в деревню, в домик под скатной крышей, снимки которого лежали перед Уборщиком. Это надо было делать раньше, дубина! До того, как ты вляпался в неприятности. Сейчас ты и их подставил. Заказчик поставил задачу не считаться с сопутствующими потерями. Видать, цель стоила нескольких человеческих жизней, оказавшихся не в том месте и не в то время.
Всё случится в деревне. Уборщик наведается в домик ближе к ночи под видом курьера. Для чего возьмёт с собой коробку, обмотанную лентой с логотипом известного интернет-магазина. Наденет подходящий комбинезон и просто позвонит в дверь. Одному Богу известно, что будет дальше. В идеале – он покинет дом с полученной информацией, оставив на полу несколько трупов. В случае провала Надя не дождётся его к традиционному обеду. Смерть, тюрьма или бегство. Вариантов хоть отбавляй.
Не нравилась ему эта невероятная спешка. Обычно он располагал неделей на подготовку. Хотя бы тремя днями. А тут меньше суток с момента поступления заказа. Неподготовленное дело рисковало споткнуться о любую непредвиденную мелочь.
Значит, деньги перевешивали для него риски, раз он согласился.
Уборщик бросал на часы тревожные взгляды. 19.53. Заказчик поставил условие – задание должно быть выполнено до наступления утра.
Фотографии отправились на дно оцинкованного ведра. Уборщик зажёг спичку и заворожённо смотрел, как объятые пламенем бумаги обращались в пепел. Аванс в размере тридцати процентов куратор зачислил на глубоко законспирированный счёт. Мосты сожжены. В случае аннулирования сделки он попадёт на солидный штраф. В случае провала за ним придут те, от кого нельзя откупиться. Они сделают с ним то же, что он делал со своими жертвами. Одного, может двух, он одолеет, но их будет больше. В конце концов, они прижмут его к стенке. Позор в их профессии смывался исключительно кровью. Киллер, не способный выполнить заказ, хуже хромой утки. Один прокол, и карьера летит под откос. Почти всегда вместе с жизнью.
Уборщик старался не думать о плохом сценарии. Он выложится на полную катушку, добудет информацию и избавится от свидетелей. После чего уедет с Надей в Сочи на три долгих месяца дышать морским воздухом, на который возлагал большие надежды. Будет подтягивать расшатанные нервы, обгорать на солнце, питаться свежей рыбой и спелыми фруктами. Это ничуть не менее приятно, чем убивать оступившихся людей.
Профессия убийцы не предполагала откровенные разговоры с психоаналитиком, всю подноготную приходилось держать в себе. Любая открытость была чревата новыми смертями. В первую очередь для самих врачевателей. Во вторую для него. Если он заговорит, многие ниточки завибрируют. От заказчика его всегда отделяла герметичная ширма, однако стоило залезть в интернет и навести справки, как становилось понятно, кто получал выгоду, когда его руками устраняли очередного горе-предпринимателя. Да, детка, всё дело только в деньгах. Из-за них головы слетали с плеч независимо от столетия за окном. Человеческую природу не исправить, что бы ни писали по этому поводу в священных книгах. Уборщик лишь придерживался придуманных не им правил, стараясь остаться в живых и заработать на кусок хлеба с маслом. Пока у него это неплохо получалось. Он не лез в чужие дела, проявлял эффективность, выбивая десять из десяти. Заказчики были довольны, деньги текли на счета. Одно убийство давало ему возможность полгода ни в чём себе не отказывать. Скопленных денег хватило бы на ближайшие лет сорок.
Однако уходить на пенсию Уборщик не спешил. Запах крови был ему по душе. В мире не так много профессий где платят за то, что тебе нравится делать. Нет, прятать концы в воду (а выйти из бизнеса, которым он занимался, иначе нельзя) он будет только в том случае, если почувствует реальную угрозу своей жизни.
Отец в погребе скрёб ногтями по столу. Надо бы ему их остричь, чтобы не доставал противными звуками. В последнее время он сам не свой. Буравит впалыми глазами, так и хочется запустить в него чем-то тяжёлым. Вот посидит в одиночестве под замком несколько месяцев, научится ценить заботу единственного сына. Не брать же его с собой в отпуск. Дальние поездки в его возрасте нежелательны.
Он отодвинул обитый железом сундук, освобождая спуск вниз. Сегодня радио молчало. Злобные голоса начинали рычать у него в голове всякий раз, как он ставил ручку радиоприёмника между станций. От их беспорядочного перекрикивания у него путались мысли. В то же время он не мог долго обходиться без них. Они притягивали и отталкивали, как в несмешном анекдоте про ёжика и кактус. С этим надо было что-то делать. На отдыхе он хотел проверить, сколько способен протянуть без хаотичного гомона. Быть может, шум прибоя заменит ему шёпот мертвецов.
Отворив люк, Уборщик забрался в маленькую темницу. Сегодня рюкзак будет лёгким, а вот грим следует наложить как можно старательнее. Уличное освещение в деревне могло сыграть с ним злую шутку. Ему понадобится парик, накладной подбородок, ещё, возможно, контактные линзы, изменяющие цвет глаз. На место он отправится на велосипеде. Кручение педалями позволит продумать детали, которые он упустил, сидя в подвале с чихающим паровозом. Идея с коробкой не так уж и хороша. Он заявится к дому ближе к полуночи, нежданный курьер не самая подходящая легенда в это время суток. Прикрытие вообще не нужно. Сойдёт любая ложь, главное, чтобы ему открыли дверь.
Отец недовольно косился на него, продолжая портить мебель. Ночь и без ссор со стариком обещала выжать Уборщика до состояния жмыха.
– Пожелай мне удачи, отец. Если утром ты услышишь мои шаги у себя над головой, значит, твой сын родился под счастливой звездой.
Он выбрал комбинезон кофейного цвета. Раскрыл рюкзак и принялся складывать в темнеющее зево рабочие инструменты. Отец взирал на него с молчаливым упрёком. Одно радовало – столешницу он царапать перестал.