Первая встреча бывших абитуриентов была в ресторане «У медвежат» на Перштине, но я сошла с трамвая уже на Карловой площади: во-первых, я люблю эту остановку больше той, что перед торговым домом «Май» с ее вечной толкотней, а во-вторых, по дороге я смогу повторить хотя бы основные сведения о Либоре. У костела Св. Игнаца, минуя Йечную, через парк подхожу к Новоместской ратуше — именно здесь в 1963 году отец заключал брак с моей мамой. Умышленно делаю крюк по Водичковой на Юнгманку, и тут же от «Тузекса»[21] прямо ко мне направляется один из околачивающихся здесь валютчиков, однако, приглядевшись, быстро поворачивается спиной и сквозь зубы цедит что-то своему собрату. Вопреки желанию ускоряю шаг, но все равно их злобный гогот еще несколько метров преследует меня.
Встречу организовала Мария: одноклассников, имевших домашний телефон, она обзвонила лично, а тем, кто его установки все еще терпеливо дожидается, заблаговременно послала телеграмму. Ее непомерная активность вскоре объяснится: как только в заказанном салоне на втором этаже над рестораном появятся последние опоздавшие и официант разнесет дешевый тепловатый вермут, она торжественно объявит нам, что беременна и что через месяц они с Карелом поженятся. Карел улыбается.
— Потрясно! — рявкает Скиппи, строя гримасы.
Новость, что он принят на медицинский факультет, для меня большая неожиданность, чем объявленная помолвка или то вполне предсказуемое обстоятельство, что, пока Ева с Джефом будут держаться за руки, Том не сможет отвести взгляда от их переплетенных пальцев.
Кроме Даны и Гонзы почти все здесь. Дана в мотольской больнице на какой-то загадочной операции (нам по девятнадцать, мы пышем здоровьем, и это объяснение кажется нам чем-то вроде извинения), Гонза с родителями недавно эмигрировал в Швецию. Почти две трети нашего класса, как ни странно, приняты в высшую школу. Том (после армейской службы) изучает педагогику, Ева с Джефом — юриспруденцию, Мария, Карел и Рудольф — экономику. Катка не попала в Академию искусств, но на будущий год она намерена снова попытать счастья. Ирена посещает специальные курсы зубной лаборантки; Зузана после первого семестра ушла с медицинского и работает в яслях. И так далее. За одну минуту свежей информации столько, что в голове у меня полный кавардак. Мы заказываем еду, по кругу ходят первые фотки: незнакомые лица новых товарищей и сожителей. Естественно, непринужденно летают слова, которые мы за четыре года гимназии никогда не произносили: семестр, de facto — de jure, зачетка, индекс. Из аквариума над барной стойкой разглядывают нас какие-то мерзкие рыбы. Мне кажется, что многие из нас мысленно от этой встречи как бы дистанцируются: у нас совершенно новая жизнь, и к «Медвежатам» мы заскочили просто случайно. Мы делаем вид, что встреча одноклассников не более чем детский рождественский утренник — такой же милый и такой же бессмысленный.
Официант оформляет в кухне наши заказы, возвращается за барную стойку, откуда-то достает шмат сырого мяса, на разделочной доске разрезает его на куски и, к моему ужасу, сбрасывает их ножом в аквариум.
— Боже, — выдыхаю я, — вы видели?
— Пираньи, — невозмутимо объясняет нам Катка.
Все-то мы видели, все-то мы знаем.
Вино паршивое («Монастырская тайна»), но тогда мне было на это плевать: по-настоящему хорошего я пока не пробовала, и сравнивать мне не с чем.
— Я тоже помолвлена! — оповещаю я всех после третьей рюмки (я все еще считаю их) и делаю Ирене комичную гримасу.
Но тотчас пугаюсь собственной смелости. Ничего подобного я не планировала и не понимаю, как это вырвалось. Ирена испуганно начинает моргать, прижимает локти ближе к телу и глазами впивается в свою сумку; я знаю, она была бы рада схватить ее обеими руками и положить на колени. Несколько одноклассников обмениваются взглядами. Мария вздыхает.
— Да что ты! — восклицает Зузана. — Серьезно?
Но я уже закусила удила.
— Факт!
— В таком случае мы тебя поздравляем, — говорит Зузана. — А когда приведешь его показать?
Ее вера в существование Либора сравнима с ее верой в младенца Иисуса.
— В одиннадцать он меня заберет отсюда. Наконец вы сподобитесь чести увидеть его.
Это лишает их уверенности. Они не могут представить себе, что я способна выстроить сюжет с такой легкостью. Да я и сама не поверила бы тому, но ведь в некотором смысле я борюсь за жизнь, а в такие моменты, говорят, люди могут горы свернуть.
— Вот откуда у тебя колечко, — констатирует Мария.
— Ты имеешь в виду эту золотую фиговинку?
Я стаскиваю со среднего пальца изукрашенный, безвкусный перстень с маленьким бриллиантиком, который в прошлом году получила от папы к моему восемнадцатилетию, и пускаю его по кругу. Одноклассницы внимательно изучают его. Пираньи глотают мясо.
— Ты думаешь, этот камушек — бриллиант?
— Либор уверяет, что да. По-моему, это стекляшка.
— Не трепись, это все-таки бриллиант! — заявляет Аделка.
В кольцах она явно разбирается. Она всегда относилась ко мне хорошо и никогда не сомневалась в существовании Либора: благодаря ей я наконец понимаю, что значит дар веры.
— Если это бриллиант, то я и вправду счастлива, — говорю я с улыбкой.
Я довольна собой; даже Том на какую-то минуту останавливает на мне взгляд. Не пойму, откуда у меня берутся подобные фразы. Может, они мне снятся. Может, к этим схваткам я готовлюсь во сне.
— Откуда у него деньги на бриллианты? — сомневается Зузана. — Ты вроде говорила, что он электрик?
— Возможно, вырубал электричество в ювелирном! — хихикает Скиппи.
— Правда, откуда у него?
— Ну что такого, — говорю я нехотя, смело подмигивая Ирене. — За колечко заплатил его отец.
— И Либор тебе сам в этом признался?
— Либор мне сам в этом признался.
— А что ты ему сказала?
Я гляжу на Аделку, весело щурясь:
— Я спросила, не должна ли я теперь спать и с его папой.
— Потрясно! — машинально рявкает Скиппи.
А Либора нет как нет, и потому в полдвенадцатого из будки у «Мая» звоню ему домой; его отец сообщает, что Либора увезла «скорая», так как вечером, играя в мини-футбол, он повредил себе мениск. Отец предлагает приехать за мной самому, но я, естественно, отказываюсь. Возвращаюсь к «Медвежатам» и все пересказываю Марии, Зузане и другим.
— Я так и знала! — ухмыляется Зузана.