Шаги в коридоре стихли у двери. Я замерла, напряжение достигло предела, и я уже была готова к тому, что дверь откроется, и Ахмад войдёт — снова, без стука, как он привык. Сердце билось так сильно, что я чувствовала, как оно отдаётся в висках, в кончиках пальцев, в каждой клетке моего тела. Я знала, что это произойдёт, но в последний момент… ничего.
Раздался тихий, вежливый стук — настолько лёгкий, что я едва его услышала. Я стояла, не двигаясь, словно сомневаясь, что дверь вообще откроется. Внутренний хаос мешал сосредоточиться, но через несколько секунд дверь приоткрылась, и в комнату вошла девушка. Это был не Ахмад. И я не знаю, что я почувствовала. Облегчение или разочарование.
— Простите, госпожа, — она говорила мягко, почти извиняющимся тоном. — Я пришла помочь вам подготовиться ко сну. Позволите?
На пороге стояла хрупкая молодая женщина, может быть, чуть старше меня. На её голове был лёгкий, нежно-кремовый хиджаб, который закрывал волосы, но оставлял открытым лицо с мягкими чертами. Её большие тёмно-карие глаза светились осторожностью и уважением, какой-то внутренней покорностью, а кожа имела приятный оттенок слоновой кости. Платье, облегающее её стройную фигуру тёмно-фиолетового цвета, закрывающее руки и ноги, подчёркивало её скромность, но при этом не скрывало настоящую утончённость. Девушка была хрупкой и очень худенькой.
— Меня зовут Назира, — добавила она с лёгким поклоном. — Я ваша новая прислуга.
— Назира… — я повторила её имя, проверяя, как оно звучит. Оно было красивым, необычным, но при этом странно подходило ей. — Заходи.
Назира скользнула в комнату почти бесшумно, закрыв за собой дверь. Я уловила лёгкий запах розовой воды, который исходил от неё — нежный, тонкий, почти незаметный. В руках у неё была серебристая расческа и мягкая ночная рубашка из шёлка, светло-персикового цвета, так тонкая, что казалась невесомой.
Я повернулась к зеркалу, снова глядя на своё отражение. У меня были спутанные волосы и усталый взгляд, лицо выглядело чужим. Казалось, что я не только потеряла память, но и собственное "я", ту женщину, которой была до того, как очутилась здесь. Ахмад и его присутствие ещё витали в комнате, будто его прикосновения всё ещё ощущались на моей коже.
Назира встала за мной и начала медленно расчёсывать мои волосы, её движения были плавными и деликатными, как будто она боялась причинить мне боль. Я смотрела на её отражение в зеркале, отмечая, как аккуратно она двигалась, как её глаза осторожно следили за каждым моим движением.
— Ты давно работаешь здесь? — спросила я, желая разбавить тишину. Мне нужно было отвлечься, а вопрос казался достаточно безобидным.
Она чуть опустила взгляд, её руки продолжали работать с моими волосами.
— Нет, госпожа, — ответила она спокойно. — Я начала работать здесь не так давно. Я пришла, когда вы уже… — она замялась, подбирая слова, — когда вы уже были в коме.
«В коме.» Это слово казалось мне чуждым, странным. Я чувствовала, как оно отзывается в моей голове пустым звоном, словно это касалось не меня.
— Ты ничего не знаешь о моём прошлом? — я старалась говорить как можно спокойнее, хотя внутри меня всё переворачивалось. Это был мой шанс узнать хоть что-то о себе, хотя надежды было мало.
Назира опустила расческу и аккуратно заплела мои волосы в косу, избегая моего взгляда.
— Простите, госпожа, — произнесла она тихо, — но я действительно ничего не знаю. Я не могу рассказать вам только то, что видела во время вашего долгого сна.
Я разочарованно вздохнула, чувствуя, как тугая нить надежды снова рвётся. Ещё один человек, который ничего не знал, который не мог дать мне ответы. Но вдруг её взгляд стал очень мягким, каким-то затуманенным, и она, понизив голос, продолжила:
— Хотя одно я могу сказать с уверенностью. — Её голос был тише, но полон уверенности. — Полгода, пока вы были без сознания, господин Ахмад не отходил от вас ни на минуту. Он был рядом каждый день, каждую ночь.
Моё тело мгновенно напряглось. Ахмад был рядом? Все эти месяцы? Невероятно. Тот самый Ахмад, который казался мне таким жестоким и далеким, не отходил от меня? Это не укладывалось у меня в голове.
— Ахмад? — прошептала я, словно не веря. — Он был рядом?
Назира кивнула, расстегивая сзади мое платье, помогая снять его.
— Да, госпожа, — мягко подтвердила она. — Он был с вами каждую минуту. Не позволял никому долго находиться рядом, кроме детей. Даже врачам приходилось строго соблюдать его указания. Он не доверял никому.
«Дети.» Это слово снова всплыло в моём сознании, как фантом, который я не могла удержать в памяти. Они были, они существовали, но я не могла их вспомнить. Моё сознание упрямо отказывалось возвращать воспоминания, хотя что-то внутри меня знало, что они принадлежат мне. Я тяжело сглотнула, стараясь прогнать эту путаницу.
— Ты говоришь о моих детях? — спросила я, всматриваясь в её отражение в зеркале.
Назира слегка улыбнулась, и я заметила, как в её глазах появилось что-то нежное, почти материнское.
— Да, госпожа. О ваших детях, — её голос был наполнен теплом. — Особенно ваш старший сын, Саша. Он проводил много времени рядом с вами. Я видела его несколько раз. Он садился рядом, клал свою маленькую ручку вам на ладонь и прижимался личиком к вашей руке.
Её слова как будто насквозь прошли через мое сердце ржавой изогнутой цыганской иглой. Я не могла осознать этого. Саша… мой сын. Он прижимался ко мне, гладил мои руки, когда я была в коме. Эти образы не укладывались в голове, я не могла представить этого мальчика, этого Сашу. Всё казалось далеким и чужим. И в то же время сердце трепетало, болело, вздрагивало.
— И что он говорил? — спросила я, почти боясь услышать ответ.
Назира замерла на секунду, как будто проверяя, можно ли ей продолжить. Затем, чуть понизив голос, как будто доверяя мне тайну, она прошептала:
— Он шептал «мама». Он тихонько говорил: «Мама, мамочка… пожалуйста, проснись». Он звал вас каждый день, как будто знал, что вы вот-вот откроете глаза.
Мои глаза наполнились слезами, но я сдерживала их, не позволяя им пролиться. Сердце сжалось, а дыхание стало тяжёлым. Это была слишком сильная правда, в которую я не могла поверить. Внутри меня всё ещё боролся страх — страх того, что ее слова могли быть ложью. Ахмад, со своим контролем, мог запросто научить Назиру говорить это, чтобы сломать меня, заставить подчиниться. Чтобы я стала мягче, слабее перед ним.
— Я не могу в это поверить, — выдохнула я, чувствуя, как каждое слово даётся мне с трудом. — Всё это… кажется нереальным. Может быть, тебя научили так говорить?
Назира удивлённо подняла на меня глаза, её брови слегка нахмурились.
— Госпожа, — тихо произнесла она, с дрожью в голосе, — я говорю вам правду. Я бы не стала лгать о таком. Ваши дети любят вас, они ждали вас.
Я снова посмотрела на своё отражение, но теперь оно казалось ещё более чужим, чем прежде. Моё лицо, моё тело, всё, что я считала собой, теперь было ненастоящими и не станут ими пока я не вспомню…А мне до боли хочется вспомнить. О детях и об Ахмаде…Я любила его? Что я чувствовала к этому мужчине?