Иль Мактуб. Судьба Эмира

Глава 26

Она думала, что я ушёл. Что я поехал добить Ахмада, разрушить то, что не могла разрушить сама. Её смех, хриплый и слабый, раздавался по коридорам, эхом ударяясь о стены. Я стоял в тени, наблюдая за ней. За её искалеченной фигурой, за тем, как она с трудом пытается выдержать боль от раны, нанесённой Аят.

Она пыталась держаться. Всегда пыталась держаться.

Самида. Моя названая мать, тень, что висела над моей жизнью все эти годы. Я был её оружием, её марионеткой, её орудием мести. С раннего детства она внушала мне, что я был создан для одной цели: уничтожить Ахмада. Ахмада, который забрал всё, что принадлежало ей по праву. Я верил ей, жил её ненавистью, её болью. Я был её рабом. Но теперь... что-то изменилось.

Я наблюдал за ней, как она беспомощно ползала по полу, сжимая рану на животе, нанесённую восьмилетней девочкой. Аят. Моей племянницей. Она всегда ненавидела её, как ненавидела всех, кто стоял между ней и Ахмадом. Даже я был для неё лишь инструментом. Даже я был её игрушкой.

Я думал, что ненависть ко мне осталась за пределами этого дома, но вдруг понял: я ненавижу её больше, чем кого-либо. Больше, чем Ахмада. Больше, чем Вику. Я ненавидел её за все те годы, что она отняла у меня, за то, что превратила меня в монстра, за то, что отравила мою душу. Она думала, что я пришёл её спасти.

— Джамаль, — прошептала она, её голос был дрожащим, слабым. Она была ранена, кровь капала на пол, но в её глазах я всё ещё видел то же самое безумие. Она надеялась. Думала, что я сделаю то, что всегда делал. — Помоги мне. Ты же не позволишь им... убить меня, правда?

Она кашлянула, лицо исказилось от боли. Но даже в этой боли она пыталась казаться сильной, контролирующей ситуацию. Самида всегда верила, что она контролировала меня. Её верность её плану была непоколебимой. Она не могла даже представить, что я мог пойти против неё. Я шагнул в комнату, и воздух внезапно наполнился странным напряжением. Я сделал ещё один шаг вперёд, и её глаза, полные боли и ярости, встретились с моими. Она улыбнулась — слабая, почти призрачная улыбка.

— Ты пришёл за мной, — прошептала она, её голос был едва слышен. — Ты не оставишь меня здесь. Ты же знаешь, что я всегда была рядом. Я растила тебя, Джамаль. Я сделала тебя тем, кто ты есть.

Её слова звучали, как ржавые гвозди, вбитые в моё сознание. Она сделала меня таким. Всё, что я есть — это её творение. Она растила меня, направляла. Заставляла ненавидеть брата, которого я никогда не знал. Всё, что она делала, было для того, чтобы уничтожить Ахмада. Но, чёрт возьми, за эти годы она уничтожила и меня. Я был лишь тенью её мечтаний. Я был её куклой.

— Ты... уничтожила всё, — мои слова звучали глухо, тихо, но я знал, что она слышит их. Слышит и начинает понимать, что что-то пошло не так. Она подняла на меня взгляд, в её глазах появилось что-то похожее на непонимание. Но потом, как будто проблеск истины наконец прорвался сквозь её безумие, я увидел, как её лицо исказилось от страха.

— Что? — прошептала она, её голос задрожал. Она с трудом села на колени, прижимая руку к ране, кровь сочилась между её пальцами. — Джамаль... Нет... Ты должен... ты должен спасти меня. Мы должны завершить план. Ты же не можешь бросить меня! Ты... ты мой сын!

Она поползла назад, её глаза уже не были полны уверенности, не были наполнены тем контролем, которым она всегда пыталась держать нас всех. Впервые я видел в её взгляде страх. Настоящий страх. Я смотрел на неё, как на чужую. Самида. Моя мать. Она называла меня своим сыном, но всё, что я был для неё — это оружие. Я был средством, а не целью.

— Ты всегда использовала меня, — я шагнул ближе, и она быстрее поползла назад, с трудом двигаясь по полу. Её рана открылась сильнее, кровь текла быстрее. Её лицо исказилось от боли, но она продолжала отступать, глядя на меня с отчаянием в глазах. — Ты не хотела, чтобы я был свободен. Ты хотела лишь управлять мной, чтобы я стал твоим рычагом, твоей местью.

— Нет... — её голос дрожал, она пыталась прижаться к стене, как раненый зверь, загнанный в угол. — Джамаль, ты неправильно всё понял... Я всегда хотела лучшего для тебя. Я... Я создала тебя. Ты мой сын... ты не можешь предать меня...

Я сделал ещё один шаг вперёд, и она вздрогнула. В её глазах появилась паника.

— Ты никогда не была моей матерью, — произнёс я медленно, отчётливо, глядя в её глаза. — Ты была моим проклятием.

Её руки задрожали, пальцы не слушались, и она почти упала на пол, её дыхание стало хриплым, тяжёлым. Она знала. Наконец-то она поняла, что я пришёл не спасти её. Я пришёл её убить.

— Джамаль... — её голос стал хриплым, почти беззвучным. — Нет... не делай этого... Ты же не можешь. Я всё ещё твоя мать. Я... я... Я помогала тебе! Я спасла тебя из приёмной семьи! Ты бы умер там! Это я тебя спасла, это я сделала тебя тем, кто ты есть!

— Ты сломала меня, — сказал я, чувствуя, как внутри меня разгорается холодный, неизбежный огонь. — Ты сломала меня ещё тогда, когда забрала меня из той семьи. Ты сделала меня тем, кто я есть, но ты никогда не любила меня.

Её глаза наполнились слезами. Это было странное зрелище — видеть, как Самида, такая сильная, такая несломленная, теперь рыдает передо мной. Я смотрел на неё и не чувствовал ничего. Никакого сочувствия, никакой жалости. Только пустоту. И ярость. Чёртову ярость, что сжигала меня изнутри.

Она вдруг поползла ко мне, её руки тянулись вперёд, словно умоляли о спасении.

— Пожалуйста, — хрипела она, почти захлёбываясь слезами. — Джамаль, не делай этого. Я всё ещё могу всё исправить... Мы всё ещё можем закончить то, что начали. Убей Ахмада. Убей его! Мы будем вместе, ты получишь власть, деньги, свободу!

Её пальцы коснулись моего ботинка, и я почувствовал, как внутри меня что-то оборвалось. Она говорила о мести, о плане, который она вынашивала десятилетиями. Но всё, что она хотела, — это продолжить ту же ненависть, ту же ложь, которую она кормила меня всё это время. Я наклонился, взял нож, который лежал на полу, тот самый нож, который Аят вонзила в её живот.

— Ты всё разрушила, — произнёс я, его холодное лезвие сверкнуло в тусклом свете комнаты. — Ты уничтожила всё. И это... это конец.

Её глаза расширились от ужаса. Она поняла. Она наконец поняла, что больше не сможет манипулировать мной. Что я больше не её марионетка.

— Джамаль... нет! — её крик разорвал тишину комнаты, когда я резко вонзил нож ей в грудь. Один раз…а потом еще и еще. За каждый год своей ворованной жизни. Её тело подалось назад, и она захрипела, пытаясь вырвать нож из груди. Кровь начала быстро заливать её одежду, струясь по груди и рукам. Она смотрела на меня с таким ужасом и я видел не Самиду, не ту женщину, которая всю мою жизнь контролировала меня, внушала мне ненависть и лгала. Я видел её настоящую — слабую, сломленную, беспомощную. Она закашлялась, кровь вырвалась из её рта. Она пыталась что-то сказать, но я не слушал. Я не хотел слышать. Я видел только её страх, её отчаяние. Это было её наказание. Это был её конец.

Я шагнул назад, глядя, как она слабеет. Её руки всё ещё пытались ухватиться за жизнь, но силы покидали её. Рот открылся в беззвучном крике. Она больше не могла говорить. Она была сломлена, полностью, окончательно.

— Джамаль... — её хриплый голос был едва слышен, губы двигались, пытаясь произнести слова. Но слова больше не имели значения. Я стоял и смотрел, как её жизнь уходит. Уходит навсегда. Всё, что она когда-либо создала, всё, что она разрушила — исчезало вместе с ней. В этот момент я не чувствовал ничего. Только пустоту. Это было завершение её власти, её влияния.

— Прощай, — прошептал я тихо, не узнавая своего голоса.

Она сделала последний вдох, её тело дёрнулось, глаза остекленели, и её голова бессильно опустилась на пол.

Самида умерла.

Я смотрел на её тело, чувствуя, как нечто тяжёлое и болезненное отпускает меня. Это было освобождение. Для меня. Для Ахмада. Для Вики. Для всех нас. Но вместе с этим пришло и понимание того, что я не смогу исправить то, что сделал. То, кем я стал.

Я был её творением, её уродливым произведением. Она взяла мою жизнь и исказила её, как извращённый художник, и теперь, когда её не стало, я остался с этим уродством наедине. Я думал, что месть Ахмаду даст мне покой. Думал, что если разрушу его, то найду удовлетворение. Но теперь я понимал: всё это было её ложью. Я никогда не был хозяином своей судьбы. Не до этого момента.

Я бросил нож на пол. Он упал с глухим стуком рядом с её телом.

Я медленно поднялся, чувствуя, как напряжение уходит из моего тела. Я знал, что это был последний поступок, который я совершил во имя своего искупления. Я не мог вернуть время, не мог вернуть жизни, разрушенные моими руками. Но я мог остановить её. Это было всё, что у меня осталось. Я повернулся, чтобы уйти. Уйти из этого дома, из этого проклятого места, где все мои мечты были разрушены, где все мои решения не были моими. Я вышел из дома, оставив за спиной всё, что было связано с Самидой. Ветер дул, холодный и резкий, как осенний шторм, но я едва ощущал его. Моя душа, моя жизнь — всё казалось пустым, словно я стоял перед пропастью, глядя в ничто. Я сел в машину. Завёл двигатель. Машина мягко заурчала, и я медленно поехал прочь, оставляя за собой всё, что было связано с этим местом. Я не знал, куда направляюсь. Всё, что я знал — это что мне больше нечего было искать здесь. Больше нечего было разрушать.

Ахмад… Вика… Аят. Все они останутся здесь, с болью, с прошлым, но свободные. Я хотел мести. Хотел уничтожить всё, что имел Ахмад, чтобы почувствовать хоть каплю удовлетворения. Но теперь я понимал, что месть — это замкнутый круг. Она уничтожает всех, кто попадает в её жуткие смертельные лапы, и, в конечном итоге, уничтожает и того, кто её жаждет. Я мог убить Ахмада. Мог уничтожить его жизнь. Но что бы это изменило? Всё, что я сделал бы, это продолжил путь Самиды, путь, который она так тщательно выстраивала годами. Я мог бы стать таким же, как она.

Но я этого не хочу.

Я ухожу.

Машина набирала скорость, а вместе с ней уходило и прошлое. Оно оставалось позади, как ночной кошмар, который никогда больше не сможет меня преследовать. Это был мой последний жест — жест искупления, который я мог себе позволить. Я ехал прочь, зная, что больше никогда не вернусь.