Именем закона

19

Чип наблюдал за «кадиллаком» Бобби, пока он не скрылся из вида. Наконец-то они уехали и он может поговорить с Гарри.

Из попытки поторопить их ничего не вышло. Луис сказал, что они поедут тогда, когда придет время. Луис медлил, Бобби половину утра наряжался, а Ганз курил травку. Это было еще до того, как тот парень в шляпе показался во внутреннем дворике и заговорил с Луисом и Бобби. Ганз закурил очередную сигарету с марихуаной, затянулся, слушая Луиса, который сказал, что этот человек федеральный полицейский, у него жетон и револьвер на бедре под курткой. Он увидел револьвер, когда парень вынимал удостоверение. Но главное, он был другом Гарри, по причине чего и приехал. Луис сказал, что парень увидел, как обстоят дела, кто есть кто, и у него нет больше причин возвращаться. К тому времени, как Луис закончил, Чип был спокоен, опьянен наркотиком, так что спросил бесстрастно: «Федеральный полицейский? Он прискакал верхом?» Луис ухмыльнулся, а Бобби сидел, как обычно, раздраженный. Чип подумал: даже если это тот же самый парень, который разговаривал с Дон, что в этом особенного?

Пришлось подождать до часа дня, когда Луис сказал, что пора, и они ушли. Все снова пошло по плану, несмотря на то что они пытались вмешиваться, эти два его горе-помощника. Зачем спорить? Если они хотят ускорить дело — пусть, отлично. Чип сказал себе: плыви по течению. Сказал: ты спокоен? Да, спокоен. Он и вправду чувствовал себя спокойно, уверенно, контролировал себя…

Он нажал кнопку на пульте, чтобы переключить картинку с дороги перед домом на комнату заложника наверху, и несколько минут смотрел на изображение — койка, цепь на полу, мусор, коробки из-под еды, — пока не осознал, что Гарри в комнате нет.

Ганз встал с софы.

Чернокожий парень стоял позади него все время, пока разрезал ножницами повязку на глазах, так что Гарри не смог его увидеть. В чем он был уверен, так это в том, что это был тот же парень, который сказал однажды: «Мы кое о чем договоримся. Только я и ты». Гарри подумал тогда, что этот парень нарочно говорит с багамским акцентом, чтобы его голос нельзя было узнать. На сей раз этот парень сказал:

— Иди в ванную и помойся. От тебя разит.

И Гарри понял, что у него багамский акцент, возможно, сохранился с детства. Стоя рядом, парень сказал:

— Там есть зубная щетка, бритва и все остальное.

Он хотел о чем-то договориться и поэтому был приветлив. Похоже, затеял какую-то игру, чтобы отделаться от своих напарников. Гарри был теперь уверен, что их трое. Он сказал:

— Я не могу принимать душ с такими цепями.

— Уж как получится, — сказал чернокожий парень и протянул ему купальную шапочку, чтобы он мог закрыть глаза.

Гарри помылся и побрился. Теперь хорошо бы договориться о чистой одежде. Он оглядел свою келью. Комната оказалась более просторной, чем он думал. Гарри взглянул на окна, закрытые фанерой, проверил, не сможет ли снять ее, но она оказалась прибитой к оконной раме. Когда он в очередной раз выходил из ванной, то услышал, как в замке повернулся ключ. Дверь распахнулась, и Гарри увидел, какое выражение появилось на лице вошедшего.

Гарри стоял перед Чипом без повязки, с купальной шапочкой на голове, которую он тут же натянул на глаза. Это была купальная шапочка, белая с цветочками, которую мать Чипа надевала, плавая в океане много-много лет назад.

Гарри поднял руки, словно защищаясь:

— Я вас не видел, ладно? Клянусь Богом, не видел. Тот парень говорил, что я могу снимать ее, когда иду в ванную или остаюсь один, но должен закрывать глаза, если кто-то войдет. Клянусь, я не видел вас.

Чип сказал:

— Но вы видели того, другого парня.

— Нет, не видел, он стоял сзади меня. Он велел мне надеть купальную шапочку. Она чертовски тесная, и в ней жарко.

— Он говорил вам, что вы должны делать? — спросил Чип и увидел, как Гарри опустил руки, прежде чем ответить.

— Что вы имеете в виду?

— Он ничего не говорил о том, как вы можете выйти отсюда?

— Нет. А разве должен был? — Гарри запнулся.

— Сядьте.

Гарри наклонился, чтобы подобрать цепь, и, шаркая ногами по полу, пошел к койке привычным путем. Когда он сел, Чип Ганз подошел и сел рядом с ним.

— Вы приняли решение?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Сколько вы могли бы заплатить за то, чтобы выйти отсюда?

— Назовите сумму, — сказал Гарри. — Заплачу столько, сколько скажете, если, конечно, располагаю такими деньгами.

— Как насчет трех миллионов?

— Вы смеетесь? У меня нет таких денег.

Чип спросил:

— Вы уверены?

— Я знаю, сколько спрятал, — около двух с половиной миллионов. Два миллиона двести пятьдесят тысяч плюс какие-то проценты.

— Где они?

— В банке. Отделение банка «Барнет» в Коллинс.

— А на Багамах, в швейцарском банке?

— На Багамах?

— Во Фрипорте. Вы забыли о них. Я дам вам одни сутки, двадцать четыре часа, чтобы вы придумали способ, как снять все деньги с багамского счета и отдать их нам, наличными. Естественно, никто не должен знать об этом. Если мне не понравится ваш план, вы покойник. Заплатите — отправитесь домой.

— А я получу назад свою машину? Она совершенно новая, — спросил Гарри.

— Так вы об этом беспокоитесь, — усмехнулся Чип и схватил Гарри за плечо, помешав ему встать с койки. — Двадцать четыре часа, Гарри.

Дверь закрылась, и ключ повернулся в замке.

Подождав немного, Гарри спросил:

— Вы еще здесь? — Через минуту: — Ты еще здесь, мерзавец? — и приподнял край купальной шапочки.

Он попытался представить себе лицо мужчины, которого увидел мельком. Он никогда не видел его прежде, но это был тип, каких пруд пруди на Майами-Бич. Там слонялись сотни таких худющих загорелых типов среднего возраста, не знающих, чем заняться. Они сидели на скамейках в Ламмас-парке, глазея на моделей, которых там фотографировали. Но в доме на берегу океана, в котором ковры стоят не меньше чем семьдесят-восемьдесят баксов за квадратный ярд, дорогущая сантехника в ванной, мраморный пол… Неужели он живет здесь? Старается вести себя спокойно. Дал ему двадцать четыре часа на то, чтобы придумать план передачи денег. Чушь собачья! Если им известно, что у него есть счет на Багамах, надо было только заставить его перевести эти деньги со своего счета на их счет. Открытый счет. Разве это трудно?

Гарри жевал печенье и размышлял. Они задумали получить большую сумму. Надо предложить им сделку. Если все пройдет удачно и они получат деньги, то его отпустят. Он верил, что отпустят, иначе зачем эта затея с завязыванием глаз? Но черный выступил с собственным предложением, оттеснил своих подельников, а если так, он мог и убрать их. С такими вот людьми приходится иметь дело, подумал Гарри. И что тут придумаешь? Любое предприятие могло сорваться по ряду причин: они не доверяют друг другу, а если нагрянет полиция, они и вовсе запаникуют. Наверняка полиция уже занялась его исчезновением! Бак Торрес не новичок в таких делах. Джойс позвонит Баку в первую очередь. Гарри заволновался. Но потом он подумал: нет, она не стала бы звонить Баку, она позвонила бы Рейлану… Хорошо, если бы ковбой пошел по его следу. Но захочет ли он? Этот чертов ковбой может захотеть, чтобы он никогда не нашелся.

Нет, он начнет искать. Наверняка.

Рейлан ехал вдоль Оушен-Бульвар, выискивая свободное место, где он мог бы поставить машину. На худой конец, он мог подъехать к торговому центру и припарковаться там. Туда было не так уж долго ехать, примерно милю. Вскоре он наткнулся на группу австралийских сосен, больших и чахлых, которые ветер долгие годы гнул в сторону от океана. Они росли вдоль открытой зеленой лужайки. Это место подходило как нельзя лучше. Он оставит «ягуар» здесь и подойдет к владениям Ганза со стороны океана. Снимет сапоги и пойдет по побережью.

Чип вернулся в кабинет, чтобы вести наблюдение. На экране все еще была комната заложника: Гарри Арно без купальной шапочки сидел на своей койке и ел печенье, одно за другим. Чипу тоже захотелось, но не печенья, а попкорна. Что может быть лучше горячего маслянистого попкорна, посыпанного чесночной солью, после сигареты с травкой? Он даже проглотил слюну, подумав об этом. Сидеть здесь и, продолжая наблюдать, забрасывать горстями в рот попкорн. Чип вспомнил, что на кухне стояла большая еще неначатая банка попкорна «Ньюмен», и обрадовался. Попкорн «Пол Ньюмен» он любил больше, чем попкорн «Орвилл Реденбахер», хотя «Орвилл» тоже был ничего. Приятно было знать, что ситуация под контролем. Гарри-букмекер без остановки ел печенье. Чип улыбнулся — печенья поесть тоже неплохо. Или ореховую плитку. У Гарри стояла целая коробка ореховых плиток, прямо на полу. Господи, он мог бы попробовать их. Вот что ему нужно. Чего-нибудь сладенького. Сначала посмотреть, нет ли внизу, потом пойти наверх и взять побольше ореховых плиток. Черт с ним, с Гарри, с его печеньем. Чип нажал кнопку на пульте. Перед домом ничего не происходило. А сзади…

Чип подпрыгнул — точно так же, как десять минут назад, когда взглянул на комнату наверху и не обнаружил там Гарри. На сей раз он увидел, что во внутреннем дворике снова стоит тот самый парень в шляпе, федеральный полицейский, прямо возле деревьев. Без сапог, смотрит в сторону дома, а теперь направляется мимо бассейна к стеклянным дверям.

Зазвонил телефон, и Чип потянулся к нему.

Он подумал, что не хочет, чтобы парень услышал телефонную трель, и снял трубку прежде, чем понял, что допустил ошибку. Пусть лучше бы парень услышал, что звонит телефон и никто не отвечает… Было еще не поздно положить трубку обратно. Только Чип собрался это сделать, как услышал:

— Чип?

Ему показалось, что он узнал голос, но он не был уверен.

— Кто это?

— Кто, по-твоему? — спросила Дон.

— Послушай, я не могу сейчас разговаривать.

— У тебя кто-то есть?

Чип посмотрел на экран, на пустой внутренний дворик. Он хотел бы, чтобы парень появился там снова, хотел увидеть, как тот уходит. Все двери заперты. Он проверил их после того, как Бобби и Луис уехали. Парень не стал вламываться в дом, он же офицер федеральной полиции, черт возьми.

— Чип, я в «Чак энд Гаролд»…

— Знаю… Кое-что произошло, я не смог приехать.

— У тебя нет денег, да?

— Как насчет завтра?

— Ты водишь меня за нос…

— Нет, я звонил, но ты уже ушла, — сказал Чип.

— Я проверю свой автоответчик.

— Я не оставлял сообщения. Послушай, мне интересно — тот парень не возвращался?

— Какой парень?

— В шляпе.

— Нет.

— Ты говорила, что он из федеральной полиции.

— Да.

— Как ты это узнала?

— Думаю, точно так же, как то, что он ищет сейчас тебя. Еще не нашел, но близок к этому. — Дон замолчала.

Чип ждал. Она спросила:

— Он, случайно, сейчас не там? Снаружи. Осматривается?

— Я не видел его.

— Ты хочешь сказать, что не говорил с ним, — заметила Дон.

У входной двери раздался звонок.

Чип переключил видеоизображение с внутреннего дворика на входную дверь. Вот он. Ждет. Поправляет шляпу. Смотрит в видеокамеру.

— Разве ты не видишь его, Чип? — спросила Дон. — Скажи мне правду, разве ты не смотришь на него прямо сейчас?

Он не ответил.

— Чип?

Чип смотрел на парня. Тот наконец повернулся и отошел. Теперь он был вне зоны видимости камеры, и Чип переключил видеоизображение на дорогу. Пусто. Чип подумал, что парень зашел за дом. Снова раздался голос Дон:

— Он знает, что мы с тобой знакомы.

— Откуда?

— Это то, чем он занимается. Все выясняет.

— Ладно, допустим, что знает. Но ты не видела меня. Послушай, меня тут нет. Луис сказал ему, что я на юге, и он не знает, когда я вернусь.

— Он разговаривал с Луисом, — сказала Дон, — но не с тобой. Он все еще там?

— Нет, ушел.

— Но ты видел его.

— Всего одну минуту. Даже меньше. — Чип чувствовал тревогу, но соображал медленно, пытался поддерживать беседу, говорить убедительно, несмотря на то что снаружи притаился полицейский из федеральной службы. Это было трудно. Для этого требовались стальные нервы. Чип вызвал на экран изображение внутреннего дворика — освещенного солнцем и по-прежнему пустого. — Послушай, ты ничего не знаешь, поэтому ничего не сможешь сказать ему, правда?

— Ты имеешь в виду то, что я могла узнать от тебя?

— Именно, поскольку я тебе ничего не говорил.

— А как насчет того, что знаю я, — сказала Дон, — и о чем мне никто не говорил? Я не собираюсь садиться в тюрьму, Чип, за пятнадцать сотен долларов, которые еще даже не получила.

— Подожди! — воскликнул Чип.

Но Дон уже повесила трубку.

Чип сидел, прислушиваясь и уставившись на пустой дворик. Ему хотелось выкурить еще одну сигаретку с марихуаной и съесть чего-нибудь сладенького. Он жутко проголодался, и ему надо было отлить. А еще неплохо было бы пройти через гостиную, библиотеку, выглянуть наружу, осмотреть все вокруг, но ему не хотелось выходить из кабинета. Он не знал, сколько еще ему придется просидеть здесь и что ему делать.

В стеклянную дверь постучали. Он напрягся.

Рейлан еще раз обошел вокруг дома, прижался к стеклянным дверям террасы и приложил ладони к лицу, чтобы собственное отражение в стекле не мешало ему наблюдать за дверью с противоположной стороны. Дверь была закрыта, но из-под нее пробивался свет. Рейлан постучал в стекло, продолжая следить за внутренней дверью. Подождав минуту, он отступил и подумал, что снимет шляпу и через нее разобьет стекло кулаком. Просунет руку, откроет стеклянную дверь, подойдет к той двери, из-под которой выбивается свет, и распахнет ее.

Он подумал об этом, зная, что так не сделает. Он мог пойти в обход правил, вызывая человека наружу, мог дать ему двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть страну, но не мог войти в дом без приглашения или ордера и уж тем более взломать дверь.

Так уж его воспитали, привили хорошие манеры. Хотя однажды ситуация заставила его забыть об этикете. Это было, когда они жили в поселке угольщиков и шахтеры избили Дюка Пауэра. Рейлан большую часть года стоял в пикете, его отец умирал дома от антракоза, а бандиты из угольной компании пришли за дядей Рейлана, младшим братом его матери, который тогда жил с ними. Они перешли улицу, впятером, двое с кирками, и пошли по дорожке к дому, в то время как его мать стояла на крыльце. Он помнил, что у нее были проблемы с зубами, и они разболелись у нее в этот день. Бандиты сказали, что собираются поговорить с ее братом, который всех агитировал, вправить ему мозги. Она ответила, что его нет дома. Они заявили, что хотят осмотреть дом, а если она не отойдет в сторону, они ей помогут. Рейлан вышел на крыльцо и встал рядом с матерью. Он помнил ее глаза, помнил, как она посмотрела на него — словно у нее не осталось никакой надежды. Но голос ее не выдал, когда она сказала: «В чужой дом не входят без приглашения. Даже вам не грех знать это. У вас же есть дома, правда? Там ваши матери и жены. Это наш дом, и я вас в него не приглашаю». Они оттолкнули ее и сбили Рейлана с ног ударом кирки. Прошли дом насквозь и вышли через черный ход с пустыми руками.

Слова матери не остановили негодяев. Но они запали ему в душу — эти ее слова, ее спокойный голос — и удержали более чем через двадцать лет от вторжения в чужой дом.

Рейлан уходил со странной мыслью. Что, если написать Гарри письмо и отправить на этот адрес?