Император Терний

21

Пятью годами ранее

В сухих, не знающих смерти залах Зодчих под отравленными пустынями Иберико я сидел в лихорадочном полубреду и говорил с призраком, что помог мне убить человека, от которого произошел.

— А эти духи в ваших машинах — кого они хотят в правители этой Империи слуг?

— Наши проекции предпочитают Оррина из Арроу. Миротворца. Человека прогресса.

— Ха! — Я сплюнул, хотя во рту пересохло и все тело болело. — Значит, тебе на самом деле не важно, чтобы я ушел отсюда и остановил его?

— Проекции предпочитают Оррина, — повторил Фекслер.

Я снова пнул теплое тело, лежащее у моих ног.

— Ты… он что, может ожить? Похоже, я обзавелся новым другом, Мертвым Королем. Питает ко мне нездоровый интерес. То и дело пялится на меня из каждых мертвых глаз, какие найдет. Ты расстроишься, если я расчленю его… тебя… немножко? Просто для верности.

Я отчасти надеялся, что Фекслер возразит и избавит меня от хлопот. Он покачал головой, словно все это не имело значения.

— Проекции предпочитают Оррина, но некоторые из нас считают, что лучше пойти на больший риск ради большей выгоды.

— Почему? Какая выгода? Я бы тоже, если что, был за Оррина.

Слова падали с онемевших губ, яд пульсировал во мне, я чувствовал запах своих ран. Вот что бывает, когда останавливаешься. Отдохни — и мир догонит тебя. Урок жизни: не останавливайся.

— Наверное, ты помнишь, — Фекслер подошел ближе, оказавшись между мной и своими земными останками, — мы говорили о колесе. О том, что величайшие труды моего поколения не имели отношения к новым способам спалить землю, они были для того, чтобы изменить правила, по которым существует мир.

— Смутно. — Я махнул дрожащей рукой. — Типа чтобы то, что мы делаем, обрело смысл.

Похоже, это не сработало. Я хотел, чтобы он наконец заткнулся и оставил меня в покое — и вот этого-то как раз не произошло.

— Почти. Физики называли это применением квантового принципа. Но смысл был в том, чтобы изменить роль наблюдателя. Тебя и меня. Чтобы воля наблюдателя имела значение. Чтобы человек мог контролировать окружающую среду силой своего желания, без посредства машин.

Мне подумалось, что, если я умру, он вот так и будет разглагольствовать перед моим трупом.

— Увы, колесо не просто повернулось — оно завращалось, его не остановили. На самом деле, подобно многим вещам в природе, этот процесс имеет переломный момент — и мы к нему приближаемся. Трещины в мире, в стенах между сознанием и материей, между энергией и волей, между жизнью и смертью — они расширяются. И всему, абсолютно всему грозит опасность провалиться в эти трещины. Каждый раз, когда эти силы — способность влиять на энергию, массу, существование — используются, разрыв растет. Есть виды магии, которые вы называете огненной, каменной, некромантией и так далее. Чем больше ими пользуются, тем легче они и тем больше разваливается мир. И этот ваш Мертвый Король — просто еще один симптом. Еще один пример поразительной силы воли, используемой, чтобы изменить мир и тем самым ускорить вращение запущенного нами колеса.

Вздох — и панель, которую я прежде не замечал, открылась в стене слева от меня. Из углубления позади пролилось достаточно света, чтобы осветить помещение. Я опустил кольцо, но Фекслер исчез, и я вновь поднес его к глазу.

— Принимай пилюли. — Фекслер показал на полость. — Глотай по две в день, пока не кончатся. Они вылечат сепсис.

Я встал на колени и взял из ниши горсть желтых таблеток. Там больше ничего не было, и выбирать мне не приходилось. Горло болело, но я проглотил две. Возможно, это яд, но Фекслер и так имел в распоряжении тысячи способов убить меня, буде он того пожелает.

— Так что тебе от меня нужно, Фекслер?

— Как я уже сказал, в машинах Зодчих много духов. — Он нахмурился, думая, как бы сформулировать понятно для меня. — Эти духи, эхо, едва обращают внимание на таких, как вы. Но их глаза обращены в настоящее, в пыль и грязь, с которых мы все начинали. Многие из них склонны поддержать новую цивилизацию, чтобы восстановить и укрепить глубинные взаимосвязи. Все большее число, однако, скорее беспокоится из-за сиюминутной угрозы — стены истончаются. Проблемы распада кажутся менее насущными. Они думают, что единственный способ остановить колесо и поддержать барьеры, отделяющие землю от огня и жизнь от смерти, — это уничтожить все человечество. И у них была тысяча лет, чтобы обойти правила, которые прежде удерживали от подобных действий. Если некому управлять этими силами, некому обладать волей, вред не будет причинен — ну, или его удастся предотвратить.

— Значит, бедняга Фекслер виноват лишь в том, что зажег недостаточно Солнц? Если бы он убил последних оставшихся людей, проблема бы не возникла? — фыркнул я. — Начать работу и не закончить ее — невыгодно.

Фекслер замерцал, будто он был отражением в пруду, в который бросили камень, и нахмурился.

— И в каком лагере ты, Фекслер? Сделать нас своими слугами и заставить тащить за вас груз — или быстренько перебить всех, прежде чем мы угробим мир?

— Есть третий способ, — сказал он.

Он снова замерцал, рот изогнулся, словно от боли. Свет мигнул за панелью — и погас.

— Альтернатива, которая не пришла в голову остальным, — ага!

Он потух, почти исчез, а потом вспыхнул так ярко, что я зажмурился.

— Отвези кольцо во Вьену. Там, под троном…

И он исчез.