Император Терний

23

Мы продвигались вперед, не то чтобы быстро, но все же. Иногда Гвардия не успевала прибыть во Вьену вовремя, но при мне такого не случалось. Даже когда кто-то из Сотни умирал в дороге, тело доставляли в срок.

Когда попадались удобно расположенные города и деревни, мы ночевали под крышей, в противном случае палатки разбивали прямо в поле или на поляне. Так мне больше нравилось — Катрин и Миана в отблесках костров, там, где холодные туманы вьются меж деревьев, обе женщины в подбитых мехом зимних нарядах, все сбивались поближе к огню. Гомст и Оссер в креслах с кубками вина спорили по-стариковски, Макин и Мартен держались рядом с королевой, наготове, чтобы исправить мои промахи, Кент сидел тихо и смотрел в темноту. Райк и Горгот прикрывали наш маленький отряд, впитывая тепло, и оба выглядели чертовски угрожающе.

Одной такой ночью, под треск костра и отблески многих других, рассеянных по лесу, Миана сказала:

— Йорг, когда ты не в Логове, ты спишь намного лучше, почему?

Ее дыхание клубилось в воздухе, она обратила лицо ко мне, но смотрела на Катрин.

— Мне всегда нравилось в дороге, милая. Все заботы остаются позади.

— Если не брать с собой жену, — фыркнул Райк, продолжая глядеть на огонь, не обращая внимания на строгий взгляд Мартена.

— В Логове ты всегда говорил во сне. — Теперь Миана повернулась к Катрин. — Он едва не бредил. Мне пришлось поставить свою кровать в Восточной башне, чтобы хоть немного выспаться.

Катрин не ответила, лицо ее было неподвижно.

— А теперь спит, как невинное дитя, тихо-тихо, — сказала Миана.

Я пожал плечами.

— Епископ Гомст видит кошмары. Стоит ли беспокоиться, когда даже святые не находят покоя во сне?

Миана не слушала меня.

— Никаких больше «Сарет», «Дегран» и бесконечных «Катрин, Катрин!».

Катрин изогнула бровь, тонкую, выразительную, полную соблазна. Миана весь день ворчала в карете, хотя да — если бы я носил в себе целого младенца, лупящего со всей дури по моим внутренностям, то и сам был бы не столь благодушен.

Палка треснула, выбрасывая из костра искры.

Оборона — это всегда слабость, но мне не хотелось атаковать, так что я ждал. У Катрин было столько возможностей — хотелось узнать, какой она воспользуется.

— Уверена, король Йорг называл мое имя, лишь когда мучился кошмарами.

Я подумал: интересно, что там делают ее руки под меховой накидкой? Выкручивают пальцы? Ищут нож? Лежат спокойно?

— Верно, — Миана улыбнулась быстро и неожиданно, она больше не хмурилась. — Похоже, ваше появление его не радовало.

Катрин кивнула:

— Моему племяннику придется отвечать за множество преступлений, но самые страшные — против моей сестры королевы Сарет и ее ребенка. Возможно, как он говорит, его грехи остались позади. Может, когда мы остановимся во Вьене, они догонят его.

Никто вокруг костра не пошевелился, чтобы защитить меня от обвинения.

Я сам за себя все сказал:

— Если бы существовала справедливость, леди, сам Бог поразил бы меня на месте, ибо я и вправду виновен. Но пока этого не произошло, я просто буду двигаться вперед и делать то, что смогу.

И тут Горгот удивил меня — его голос был таким глубоким, что поначалу казалось, будто это дрожь самой земли. А потом стало понятно, что он что-то поет — без слов, простое, как треск костра, и берущее за душу. Мы долго-долго сидели и слушали, звезды кружились над головой в морозной ночи.

Три дня и три ночи дождь лил со свинцовых небес, заглушая наши разговоры в карете и заливая все вокруг. Дороги превратились в реки грязи. Сами реки стали темными буйными чудищами, несущими деревья и повозки. Капитан Харран вел свой отряд по запасным маршрутам, продуманным на случай подобных обстоятельств, через большие города, где каменные мосты выдержали уже немало наводнений.

Я снова сел на Брейта. После нескольких дней рядом с теплой и одновременно холодной и безразличной Катрин я мог выдержать ледяной душ.

— Сбежал, Йорг?

Макин подъехал ко мне, когда я вылезал из кареты Холланда.

Дорога вела через море затопленных пастбищ, воды останавливали лишь наполовину затонувшие изгороди. Много часов спустя дождь прекратился, и небо показалось расколотым яркой трещиной. Воды заблестели, как зеркало, отражая каждое дерево, голые ветви тянулись с обеих сторон. Вот такой он, мир, сплошь состоящий из обманчивых поверхностей и таинственной истины, таящей под собой непознаваемые глубины.

— Черт. — Я помотал головой, чтобы не думать о Катрин.

— Милорд?

Приблизился гвардеец.

— Ничего, — сказал я.

— Милорд, капитан Харран просит вас возглавить колонну.

— А-а.

Я переглянулся с Макином, и мы поскакали, чтобы нагнать замедляющийся авангард.

На западе солнце начало опускаться ниже облаков и окрасило воды потопа красным. Пять минут спустя, разбрызгивая грязь, мы нагнали Харрана. Впереди на возвышенности был городок, теперь — остров.

— Готтеринг.

Харран кивком указал на далекие дома.

Мартен и Кент присоединились к нам.

— Мы пройдем? — спросил я.

Дорога исчезала под водой и снова появлялась близ Готгеринга.

— Не думаю, что там глубоко, — сказал Харран.

Он наклонился вперед и коснулся ноги своего коня, чтобы показать, насколько.

— И что тогда?

Мартен медленно обнажил меч и показал на изгородь слева. Я думал, там просто мусор, который могло нанести водой на любой забор или куст, но пригляделся и понял, что это не так.

— Тряпки?

— Одежда, — сказал Харран.

Кент соскользнул с коня и сделал несколько шагов по грязи вдоль дороги, потом нагнулся, зачерпнул грязь и протянул мне.

Я заметил белые точки, но толком не обратил внимания. Но при ближайшем рассмотрении все стало ясно. Зубы. Человеческие зубы, окровавленные, с длинными корнями.

Воды горели алым — солнце тонуло на востоке. Воздух стал холоднее.

— И что это значит, Харран?

— Гвардия много где бывает, я всякое слышал. — Старый шрам у него под глазом стал совсем белым. Я раньше не замечал его. Этим вечером было видно, что Харран немолод. — Лучше позвать этого вашего епископа, он может рассказать побольше.

И вот несколько минут спустя Макин вернулся, везя позади себя в седле Гомста. А Кент, который уехал сопровождать епископа, не из соображений безопасности, но из благочестия, впечатанного в него огнем в Логове, вернулся с Катрин.

— Вы могли отдать своего коня принцессе, сэр Кент. Уверен, ей не хотелось прижиматься к горелому псу вроде вас.

— Я не хотела, чтобы он плелся за нами по грязи.

Катрин выглянула из-за плеча Кента и пронзила меня ядовитым взглядом.

— Ты показал епископу Гомсту эти улики, Кент?

Я проигнорировал Катрин. Она явно напрашивалась, чтобы я ей сказал, что она сует нос не в свое дело.

Макин спустил Гомста наземь там, где земля немного поднималась у забора.

— Скверно. — Гомст зашатался и едва не поскользнулся на мокрой траве, прежде чем добрался до темного кома тряпок. Рукой он непроизвольно искал посох, забытый в карете. — Как в Сент-Анстале… мне докладывали. — Он похлопал по одеянию, словно что-то потерял, потом бросил это дело. — И разрушение Тропеза. — Безумные глаза нашли меня. — Это работа Мертвого Короля. Гули, и то если нам повезло.

— А если нет, старик?

— Нежить. Может быть, и нежить.

Он не мог подавить страх, сквозящий в голосе.

Харран кивнул:

— Чудовища с Островов.

— У матери Урсулы было видение, в котором нежить пересекла воду. Темный прилив принесет их. — Гомст обхватил себя, пытаясь согреться. — Говорят, нежить знает ровно один вид милосердия.

— Какой? — выдохнул Кент.

— В конце они дают тебе умереть.

Я посмотрел на темные очертания Готтеринга: крыши, колокольню, трубы, флюгер таверны. Выбрать позиции — немаловажно, и я всяко предпочел бы городок тонкой полоске грязи посреди озера. Но если враг выбрал Готтеринг и уже расставил ловушки? Или мы слишком многое увидели в груде тряпок и горстке зубов?

— Пересчитайте их, — сказал я.

— Милорд?

Харран нахмурился.

— Сколько зубов, сколько одежды. Это трое крестьян передрались и остановили Золотую Гвардию или правда была резня?

Харран подозвал двоих гвардейцев, и они подобрались поближе, чтобы хорошо присмотреться.

Я подогнал Брейта поближе к капитану.

— Если придется сражаться с трупами, пусть у нас хоть будут сухие ноги и время, чтобы заметить их приближение. Насколько тут глубоко? Около метра? Тут можно утонуть? Если мертвяки поползут по дну, мы разглядим рябь на поверхности?

— Местами поглубже, — сказал Харран.

Другой капитан не согласился. Харран и еще двое капитанов Гвардии, Россон и Деверс, принялись обсуждать сей вопрос.

Мартен проехал через пролом в заборе в самый разлив. Он поднялся на стременах, чтобы вглядеться во мглу, вода хлестала у самых ног.

— Вот как-то так, сир.

— Десятки, совершенно точно, — сказал человек, осматривавший забор и снимавший с него тряпки.

— Останемся здесь, — решил я. — И поедем в Готтеринг на рассвете.

Я проводил Гомста и Катрин до кареты.

— Буду сегодня спать здесь, — сказал я Миане, когда она открыла дверь. — Хочу, чтобы было кому защитить тебя.

— Я поставлю стражу вокруг кареты, — предложил Макин.

— Пусть Кент сидит на крыше, Райк и Горгот — у дверей. Мартен организует патруль в полях. Лучше потерять пару гвардейцев, чем быть застигнутыми врасплох.

Я проснулся ночью от холода. Миана была рядом под медвежьей шкурой, и Катрин куталась в меха у меня под боком, но это не помогло. Тихие всплески стоячей воды под копытами коней перешли в хрупкий треск и позвякивание. Лед.

Я потянулся к ближайшему окну, над Катрин, и обнаружил, что она смотрит на меня. В темноте ее глаза блестели, цвета было не разобрать. Она откинула занавеску, и мы вместе глядели сквозь решетку, облачка нашего дыхания смешивались друг с другом.

Послышались вопли — тихие, громче они не становились, но с каждой минутой ужас нарастал. Крики неслись надо льдом от самого погруженного во тьму Готтеринга. Я знал: это боль. От страха кричат совсем иначе, и боль очень быстро сменяет страх.

— Мне надо выйти.

— Останься, — сказала она.

И я остался.

Катрин села, выпрямила спину.

— Что-то идет.

Я потянулся к мечу — она помотала головой.

— Идет в другую сторону.

На миг, перед тем как она закрыла глаза, я — клянусь — увидел их: зеленые, как трава, светящиеся изнутри. Она сидела неподвижно, словно заледенела, тускло-черная в лунном свете, сочащемся сквозь решетку. Я подумал, что она совершенна, и во мне дрогнуло вожделение. Крики-то я и раньше слышал.

Она сидела без движения, долгая ночь тянулась, а ее губы время от времени шевелились, бормоча что-то невнятное. Миана и старики спали беспокойным сном, а я смотрел на Катрин, прислушиваясь к далекому вою, треску льда и ее дыханию.