Императорский Китай в начале XV века

Укрепление системы уделов и выработка правительством Чжу Ди общих норм взаимоотношений с ванами

Отличие политики правительства Чжу Ди от основного курса, осуществлявшегося при Чжу Юань-чжане, наглядно прослеживается на примере взаимоотношений между центральной властью и держателями уделов. Вопрос об удельных ванах оставался, как отмечалось, одной из важных проблем во внутренней политике страны в конце XIV — начале XV в. Как показали события последних лет царствования Чжу Юань-чжана и затем 1398–1399 гг., попытка основателя династии Мин найти прочную основу для господства императорского двора в лице удельных властителей не дала ожидаемых результатов. В свою очередь, попытка правительства Чжу Юнь-вэня ослабить влияние ванов также окончилась неудачей. Таким образом, к 1402 г. кардинальный вопрос о том, какую роль могут и должны играть уделы, все еще не был разрешен. В этих условиях отношение новых властей к ванам приобретало особое значение.

Казалось, победа группировки Чжу Ди в войне «Цзиннань» должна была означать и победу сил, стоявших за укрепление самостоятельности уделов. Ведь обосновывая необходимость борьбы с правительством Чжу Юнь-вэня, Чжу Ди в 1399 г. выставлял защиту интересов удельных ванов на одно из первых мест. Эта позиция неоднократно подтверждалась им и в последующие годы на протяжении всей войны. Поэтому было вправе ожидать, что за победой Чжу Ди последует заметное усиление роли удельных властителей, а провозглашение возврата к «старым порядкам» ознаменуется новым поворотом императорского двора к созданию прочной опоры в лице ванов. Однако ни того ни другого не произошло. Это стало заметно уже во время переворота 1402 г., в ходе которого правительство Чжу Ди не предприняло никаких конкретных шагов в сторону сколько-нибудь существенного возвышения властителей уделов.

Такой поворот событий в какой-то степени предвещался отсутствием согласованных действий между Чжу Ди и прочими ванами во время войны «Цзиннань». Недоверие будущего монарха к своим братьям отчетливее всего выявилось на примере его действий в уделе Нин, описанных в главе II. Но главная причина подобного и на первый взгляд неожиданного поворота заключалась в коренном изменении положения главы победившей в 1402 г. группировки. Превратившись из держателя удела в императора, Чжу Ди тем самым перестал выражать интересы ванов. Более того, поскольку в предшествующие годы все отчетливее выявлялась несовместимость этих интересов с тенденцией к усилению централизованной императорской власти, Чжу Ди, став монархом, неизбежно должен был перейти на противоположные уделам позиции. Перемена его ориентации в вопросе о ванах после воцарения и дальнейшее ухудшение взаимоотношений с ними были, таким образом, в известной степени предопределены.

Однако было бы неверно считать, что объективная предопределенность дальнейшего столкновения интересов центра и уделов сразу же повела к обострению отношений Чжу Ди с ванами. На первых порах новое правительство продемонстрировало свой отказ от политики ущемления и устранения ванов, проводившейся предшественниками. Одним из первых его актов было возвращение 18 июля 1402 г. титулов ван Чжу Су (Чжоу-ван) и Чжу Бо (Ци-ван) (23, цз. 9 (II), 136]. Отдельным указом восстанавливались права Чжу Бо на его бывший удел [23, цз. 12 (II), 224]. В сентябре 1402 г. началось титулование цзюнь-ванами сыновей в прошлом опальных и прочих держателей уделов [23, цз. 11, 178, цз. 12 (II), 193–194]. Подобная мера практиковалась правительством Чжу Ди и позже [23, цз. 30, 593]. Манифест от 3 февраля 1403 г. оповещал страну о восстановлении во всех прежних правах подвергшихся в предшествующие годы гонениям Чжоу-вана, Ци-вана, Дай-вана и Минь-вана [23, цз. 16, 294]. В 1404 г. удельным властителям были разосланы письменные подтверждения их титулов положения [23, цз. 32, 565–572].

Намерения наладить добрые отношения с ванами проявились и в устройстве для них регулярных аудиенций при дворе. Визиты панов предусматривались правилами, установленными Для удельных властителей еще при Чжу Юань-чжане. Официально целью посещений считалось выражение верноподданнических чувств императору. Но двор со своей стороны также проявлял уважение к прибывшим. В частности, они получали щедрые дары. Подобные визиты, начатые по инициативе двора в августе-сентябре 1402 г., должны были показать отличие его позиции от позиции прежнего правительства. Прием ванов в столице продолжался и в последующие годы. Правительство лишь настаивало на соблюдении принятой им очередности.

Демонстрируя свое расположение к ванам, Чжу Ди в первые годы своего правления богато одаривал их и помимо аудиенций. Например, Чжоу-ван только в конце 1402 г. трижды получал дары ассигнациями (в общей сумме на 209 тыс. динов[21], золотом, ценными одеждами, благовониями, лошадьми и баранами, а кроме того, трижды одаривался в 1403 г. зерном, ассигнациями, звонкой монетой, вином, редкими вещами иноземного производства и прочим, дважды в 1404 г. и один раз в 1405 г. [23, цз. 10 (I), 157, цз. 10 (II), 164, цз. 13, 246, цз. 16, 294, 297, цз. 21, 396, цз. 26, 478]. Несомненно, здесь и в других случаях существовали определенные градации в щедротах. Они зависели от старшинства и личной привязанности Чжу Ди к тому или иному из ванов. Иногда подношения ванам производились всем сразу [23, цз. 10 (II), 169–170, цз. 14, 249].

Щедрые подарки были рассчитаны на задабривание удельных властителей. Весьма показательно, что это практиковалось чаще всего именно в первые годы правления Чжу Ди. По «Мин Тай-цзун ши лу» прослеживается, что после 1406 г., когда отношения уделов с двором уже обострились, поток даров значительно уменьшился, а после 1416 г. — новой вспышки обострения — почти прекратился.

В связи с политикой задабривания ванов интересно упомянуть и о передаче в декабре 1402 г. Ляо-вану и Гу-вану права на сбор в свою пользу торговых налогов в городах Цзинчжоу и Чанша, куда были переведены их резиденции [23, цз. 15, 270]. Аналогичное право было предоставлено Чжоу-вану и Минь-вану [23, цз. 15, 287, цз. 177, 1933]. Правда, уже в следующем месяце оно было отобрано у Ляо-вана и Минь-вана, но они получили за это компенсацию-прибавку к ежегодному жалованью рисом [23, цз. 15, 279, 287].

Кроме того, есть данные, что в начале правления Чжу Ди Гу-ван и Цзинь-ван получили право собирать все налоги с той области, где находился их город-резиденция [23, цз. 190, 2014, цз. 262, 2397]. Однако из-за отсутствия других, более подробных сведений по этому поводу трудно судить, сколько времени длилось такое положение и распространялся ли этот порядок на ванов прочих уделов.

Все это свидетельствует о том, что на первых порах новый императорский двор пошел на известное восстановление системы уделов (хотя следует отметить, что уделы братьев Чжу Юнь-вэня, розданные в период царствования последнего, были ликвидированы, а их владельцы лишены титулов и сосланы) и попытался наладить добрые отношения с ванами. Такая политика должна была в какой-то мере оправдать сделанные ранее Чжу Ди заявления в защиту властителей уделов. Но главной движущей пружиной в отмеченном налаживании было не только стремление Чжу Ди исполнить свои прежние декларации. Основная подоплека заключалась в том, что, утвердившись на престоле, правительство Чжу Ди было вынуждено практически заново строить отношения между центральной властью и уделами. Искусственное обострение этих отношений отнюдь не входило в его планы. Предопределенность конфликта не могла осознаваться современниками событий. Он развивался спонтанно, в процессе взаимоотношений центра и уделов. Для его дальнейшего развития новое правительство должно было само столкнуться с противодействием ванов, что требовало определенного времени.

Поэтому вряд ли приходится сомневаться в первоначальном искреннем стремлении Чжу Ди и его окружения к установлению хороших отношений с держателями уделов. Но эти отношения, по замыслам двора, должны были строиться на определенных незыблемых принципах. Об этом свидетельствуют тексты различных официальных документов и обращений к ванам, письма первых лет правления Чжу Ди. Собранные воедино, эти принципы рисуют нечто вроде программы, которой новый императорский двор намерен был руководствоваться в своих отношениях с уделами.

С одной стороны, в отмеченных документах всячески подчеркивались дружеские намерения императора. «Управляя Поднебесной, [я] хочу лишь того, чтобы все мои младшие братья в местах [своего] пребывания одинаково [получали бы] радость от [установленного] Небом порядка», — провозглашалось от имени Чжу Ди в октябре 1402 г. [23, цз. 12 (II), 211]. В мае следующего года император заверял: «С самого начала после восшествия на престол я искренне помышляю о родственной любви к [своим] сородичам» [23, цз. 20 (I), 353]. Подобная мысль повторяется в различных модификациях. При этом заслуживает особого внимания акцент на общности интересов двора и ванов в деле сохранения своего политического и экономического господства в стране. Например, письмо Ци-вану от 24 ноября 1405 г. гласило: «Желаю лишь, чтобы все мы вместе (император и ваны. — А. Б.) наслаждались богатством и знатностью и вечно хранили и оберегали добрую славу [династии]» [23, цз. 48, 730].

С другой стороны, столь же настойчиво повторяется постулат о том, что как императорский двор, так и удельные властители должны «до конца идти своим путем» [23, цз. 42, 677]. Смысл этой аллегории рельефно проступает в письме к ванам от 17 ноября 1405 г. В нем разъяснялось: «У императорского Двора и удельных ванов единый корень. [Ваны] отделены от императорского трона. Однако все [они] могут считать находящийся в центре императорский трон сердцевиной. Естественно, что тогда каждый (император и ваны. — А. Б.) будет до конца [следовать] предначертанному пути. В прежние времена были государи, не способные сохранить единство в императорской семье… Это [случалось тогда], когда находившемуся в центре императорскому трону не удавалось стать сердцевиной. И я, и мои младшие братья — все [должны] прилагать усилия, [чтобы избежать] этого» [23, цз. 47, 727]. Иными словами, отмеченная аллегория была ничем иным, как призывом к ванам знать свое место и не претендовать на большее.

Отстаивая свое монопольное право быть «сердцевиной», правительство Чжу Ди претендовало на соответствующее уважение от ванов и заявляло о недопустимости сепаратизма с их стороны. Наиболее четко это отразилось в письме Чжоу-вану от 4 августа 1405 г., которое гласило: «Приказываю [всем] пожалованиям в провинции (уделам. — А. Б.) быть со двором подобно одной семье, [сохранять] единство страны и оказывать [двору] уважение, какое [оказывается] в единой стране, [мирно жить] под [одним] небом и оказывать уважение, какое [оказывается единому] под небом [государю]. Пусть не преступается установленное издревле предками уважение» [23, цз. 44, 692].

Таким образом, за стремлением к налаживанию добрых отношений с ванами отнюдь не скрывалось намерение идти им на какие-либо уступки. Двор рассчитывал, что дружеские отношения с уделами должны поддерживаться обоюдными усилиями. Это хорошо прослеживается на примере обращения к ванам от 18 июня 1405 г. Из него явствует, что двор со своей стороны гарантировал определенную безопасность уделам, попутно осуждая политику предшествующего правительства: «[Когда] императорский двор искренен в родственных чувствах, уделы строго блюдут законы. Когда устои императорского двора ясны и прямы, среди родственников в уделах не бывает разногласий… Когда престол обретает вечное и незыблемое спокойствие, родственные уделы также наслаждаются безграничным счастьем. Таков смысл законов, установленных моим покойным отцом, а я продолжаю [претворять] его замыслы… [Если] императорский двор не может идти по пути искренней любви к родственникам, [то] это есть отказ от сыновнего почтения к царственным предкам. [Если он] относится к братьям не по-дружески, не любит сыновней любовью своих детей и племянников, [то] это отказ от гуманности и пренебрежение долгом… В прошлом, [в годы] Цзяньвэнь, эти [принципы] часто попирались [и совершались] ошибки. Со времени моего восшествия на престол я терпеливо и настойчиво [принимаю] меры предосторожности против таких [ошибок]… Ведь я сам некогда имел удел. Разве не способен я всем существом проникнуться вашими заботами!» [23, цз. 42, 677–678].

От ванов, в свою очередь, требовались встречные шаги. «[Если] в уделах не нарушаются этические нормы и правила, [то] императорский двор не докучает [ванам] выговорами и изливает на них монаршую милость. [Если] не доходит до [того, что уделы] отворачиваются от справедливости и долга, [то] не доходит до оскудения [и] монаршая милость… Ведь будучи удельным властителем, также должно [глубоко] вникать в намерения императорского двора и замечать его искренность»- гласило упомянутое обращение [23, цз. 42, 677–678].

В конце приводимого документа содержится недвусмысленный призыв поддерживать хорошие отношения между центром и уделами усилиями обеих сторон: «Отныне и впредь я буду постоянно помнить об императорской милости — любви к родственникам, не буду пренебрегать всеми братьями и племянниками. [Но и они] также [пусть] постоянно помнят содержащийся в законах моего покойного отца [завет] — каждому до конца идти своим путем, [чтобы] сообща сохранить [наше] богатство и знатность. Разве [тогда] будет этому предел?» [23, цз. 42, 679].

Новое обострение конфликта между центральной властью и уделами (1403–1406)

Изложенные выше программные принципы не могли полностью устраивать удельных властителей, ибо не оставляли возможности для усиления их самостоятельности. Поэтому правительство Чжу Ди не могло встретить и не встретило ответных попыток к сближению со стороны ванов. Желание наладить хорошие отношения между центром и уделами на взаимной основе не могло дать и не дало ожидаемых результатов. В этих условиях возникновение нового конфликта было лишь вопросом времени. Однако формы конфронтации во многом зависели от конкретных обстоятельств.

Назревание конфликта ускорялось и тем, что императорский двор, несмотря на предпринятые шаги к сближению с уделами, продолжал сохранять определенную настороженность в отношении некоторых из них. Недоверие проявилось прежде всего в принудительном сокращении войск, подчиненных ванам. В ноябре 1402 г. у Цзинь-вана было отобрано 4 тыс. солдат, у Су-вана-один из трех охранных гарнизонов, а в декабре Гу-вану был оставлен лишь один из его четырех охранных гарнизонов [23, цз. 13, 236, 238, цз. 14, 260].

Ли Гуан-би усматривает сдерживающее начало в отношении ванов и в такой мере, как перемещение некоторых из них в новые уделы, предпринятое в самом начале царствования Чжу Ди [130, 34–35]. Действительно, были принудительно переведены в другие резиденции Нин-ван, Ляо-ван, Чжоу-ван, Гу-ван и Минь-ван [33, цз. 5, 62; 23, цз. 13, 247; 130, 35]. Переселение сопровождалось сменой подведомственного вану штата чиновников, а иногда и офицеров. Это нарушало сложившиеся связи того или иного удельного властителя с местной администрацией, населением, войсками. На новом месте вану приходилось заново пускать корни. Отсюда такая мало значащая на первый взгляд мера могла в какой-то степени сдерживать рост сепаратизма в отдельных уделах, и соображения Ли Гуан-би (которые он, кстати, не раскрывает) имеют определенные основания.

Недоверие двора проявилось и в том, какие функции он стремился возложить на начальников резиденций ванов (чжан ши) и на специально назначаемых помощников-наставников (фу дао). В одном из императорских указов говорилось: «[Я] подбираю людей, которые будут помощниками-наставниками [при ванах]… Вы, [отобранные], должны всеми силами помогать [ванам], вести [их] лишь [путем] добродетели и долга… Тогда ваны, [являющиеся] защитой [государства], будут бесконечно счастливы, а вы получите беспредельную славу» [23, цз. 79, 1062]. Задачи, которые возлагались двором на высших чиновников из резиденций в уделах, предельно ясно были поставлены Чжу Ди в беседе с подчиненными Цинь-вана: «Нельзя предоставлять [вану действовать] самому по себе, [нужно] спокойно направлять его, терпеливо втолковывать ему [добро]» [23, цз. 54, 809].

Подобные мероприятия вели к усилению недовольства со стороны ванов, ускоряли развитие конфликта. Его первые проявления сказались уже в 1403 г., когда императорский двор принял меры против Дай-вана и столкнулся с неповиновением Минь-вана.

Поводом для обострения отношений с Дай-ваном послужили неоднократные жалобы из его удела о том, что он»… не имея разрешения императора, причиняет народу беспокойство, не подчиняется [двору] и творит другие [злые] дела» [23, цз. 20 (II), 368]. Отмеченные «беспокойства и неподчинение», как становится ясным из послания Чжу Ди Дай-вану от 28 февраля 1403 г., заключались в произвольном суде, расправе и грабежах, чинимых ваном в его уделе. Император потребовал прекратить это, настаивая на своем праве высшей юрисдикции. Упомянутое послание гласило: «[Мне] стало известно, что мой младший брат самовольно и жестоко [обходился с людьми] и не докладывал [двору] об их преступлениях» [23, цз. 17, 304–305].

Основной смысл послания от 28 февраля сводился к тому, что ван должен «немедленно исправиться». В то же время в тексте содержалась и прямая угроза — напоминание о прошлой опале Дай-вана. Император писал: «[Остается] только [предположить], что [ты] забыл, как во времена Цзяньвэнь был схвачен, заточен и страдал от стыда» [23, цз. 17, 305].

Но это послание не подействовало на Дай-вана. Тайный чиновник, посланный двором на место происшествия, подтвердил чинимые в уделе беззакония [23, цз. 20 (II), 368]. Тогда 8 июня 1403 г. был составлен перечень всех преступлений вана, состоявший из 32 пунктов. Представитель двора должен был предъявить эту бумагу Дай-вану и потребовать раскаяния [23, цз. 20 (II), 368]. Последнему предписывалось явиться для объяснений в столицу [26, цз. 8, 7а]. Но ни прибытия в столицу, ни раскаяния не последовало.

Вслед за тем двор предпринял реальные меры воздействия. 25 июня Дай-ван был отстранен от командования своими войсками. В его распоряжении оставалось лишь 30 офицеров для свиты. Императорский указ об этом сопровождался резкими обвинениями его: «Твое поведение заносчиво, ты хищнически строптив и груб… Нет [для] тебя ни государя, ни старшего брата, [ты] сбился с истинного пути [на путь] измены» [23, цз. 21, 378]. Тон указа наглядно свидетельствует об остроте первой вспышки противоречий между Чжу Ди и ванами.

Одновременно Дай-ван был отстранен от руководства гражданскими чиновниками его резиденции [23, цз. 200, 2086–2087]. Таким образом, ван был практически изолирован от всех дел. Однако на полное разжалование и ликвидацию удела правительство не пошло. В указе от 25 июня вновь предлагалось Дай-вану исправиться и «искупить грехи» [23, цз. 21, 378]. Обращает внимание следующая фраза из упомянутого указа: «Специально посылаю человека призвать тебя перемениться и следовать наставлениям» [23, цз. 21, 378]. Имя в указе не называется. Есть основания предполагать, что этот посланец двора должен был практически заменить опального вана в делах управления уделом.

Через год, летом 1404 г., после специального обсуждения при дворе действий Дай-вана было решено сохранить за ним его титул [23, цз. 32, 573]. Это можно считать частичной реабилитацией. Очевидно, после этого он вновь получил право управлять уделом. Но его отношения с двором долгое время продолжали оставаться натянутыми. Окончательное «прощение» Дай-ван получил лишь в 1418 г.

Минь-ван, разжалованный и сосланный в Юньнань при Чжу Юнь-вэне, еще до официального восстановления в правах удельного властителя (3 февраля 1403 г.) попытался сосредоточить в своих руках власть в данной провинции. Для предотвращения этого двор направил 20 августа 1402 г. в Юньнань военного сановника Юань Юя с широкими полномочиями. Минь-вану предписывалось: «Все дела можно обдумывать и осуществлять вместе с ним (Юань Юем), ведь пограничный удел требует удвоенной мудрости» [23, цз. 10 (II), 168].

Вскоре полномочия Юань Юя перешли к Му Шэну. Минь-ван попытался устранить последнего, обвинив его в подготовке мятежа [16, цз. 12, 873]. Но правительство подтвердило свое Доверие наместнику, призвав его, однако, не обострять отношения с ваном [16, цз. 12, 873; 23, цз. 11, 179–180]. Попытки Минь-вана укрепить свою власть в Юньнани продолжались. Поэтому двор отобрал у него свидетельство на титул [24, цз. 14, 626]. Ему были предъявлены следующие обвинения: «Ныне Минь-ван распоясался в своих поступках. [Он] самовольно захватил удостоверительные печати различных [административных] учреждений, будоражит и вводит в заблуждение сердца народа, подстрекает иноземцев, а также, получив приказ [явиться] на аудиенцию ко двору, не прибыл в столицу» [23, цз. 19, 349].

Однако, как и в случае с Дай-ваном, императорский двор не пошел на полный разрыв с Минь-ваном. Часть его вины была переложена на подчиненных ему чиновников. В результате указом от 15 мая 1403 г. ему было даровано прощение с оговоркой, что это сделано «в обход законов» [23, цз. 19, 348–349]. Через неделю Минь-вану было возвращено отобранное свидетельство на титул [23, цз. 20 (I), 353].

Но отношения Минь-вана с двором продолжали обостряться. 11 октября 1403 г. центральное правительство лишило его командования над тремя «охранными гарнизонами» [23, цз. 23, 428]. Окончательно же он был отстранен от командования всеми войсками, находившимися в его распоряжении, и от управления подведомственным ему штатом гражданских чиновников 4 февраля 1408 г. [23, цз. 75, 1029–1030]. Данное обстоятельство показывает, что конфронтация Минь-вана с правительством не прекращалась и после 1403 г.

Описанные столкновения с Дай-ваном и Минь-ваном происходили на фоне общего обострения отношений императорского двора с ванами. В течение 1403–1405 гг. столичные власти предъявляли различные претензии к Цинь-вану, Цзинь-вану, Нин-вану, Чжоу-вану, Чу-вану и нескольким цзюнь-ванам. Ошибочные, с точки зрения двора, действия многих властителей уделов послужили поводом к появлению обращения к ванам от 18 июня 1405 г. Оно свидетельствует о том, что к лету этого года конфликт между центром и уделами зашел довольно далеко. Обращение, в частности, гласило: «Ныне Дай-ван, Нин-ван, Цинь-ван, Цзинь-ван, Юнсин-ван, Гаопин-ван и Пинъян-ван, не выяснив моих намерений, при малейшем несоответствии наших желаний затаивают в душе недовольство [двором]… Дошло даже до открытого ропота и клеветы. Совершаемое [ими] по наущению злых духов не разумно и не гуманно» [23, цз. 42, 678].

Как и в 90-е годы XIV в., центральное правительство столкнулось с неподчинением и противодействием держателей уделов. Объяснение этому нужно искать не в отрицательных качествах того или иного вана или же недостатках Чжу Ди и его. ближайшего окружения, а в объективных обстоятельствах, толкавших появившиеся в Китае уделы на путь сепаратизма, а усиливающуюся императорскую власть на пресечение сепаратистских тенденций. Однако в условиях обостряющегося конфликта правительство Чжу Ди пыталось найти свой, отличный от политики Чжу Юнь-вэня и его советников, путь к разрешению вопроса об уделах.

В обращении от 18 июня 1405 г. были довольно пространно изложены принципы, которыми императорский двор намеревался руководствоваться при столкновении с ванами. Приведем соответствующие выдержки из этого документа: «Если кто-либо из моей семьи, из [моих] любимых кровных братьев, сыновей и племянников поступает в отношении меня не так, как должно, то нужно, исходя из [родственных] чувств, быть снисходительным… Хотя [я] не в силах наносить ущерб родственной любви, [что проявляется] в моей милости, но не смею также и пренебречь [своим] общественным долгом перед Поднебесной… Здесь имеются две трудности: [если] правдиво [указать] на ваши ошибки, чтобы попытаться их исправить, то боюсь, что пострадает [принцип] императорской милости; [если же] скрыть [это] и [ничего] не говорить, то ошибки приумножатся и усугубятся. Правдивость не потерпит этого. Это значит толкать вас на преступление… Поэтому я правдиво говорю о ваших ошибках, чтобы предостеречь вас, хотя [это] неизбежно встретит противодействие в ваших душах» [23, цз. 42, 678–679].

Это обращение свидетельствует о том, что правительство Чжу Ди, стоя перед альтернативой — закрыть глаза на произвол в уделах или же пресекать его, идя тем самым на дальнейшее обострение отношений с ванами, выбрало последнее.

Однако из того же обращения явствует, что в середине 1405 г. императорский двор продолжал надеяться на взаимное урегулирование нараставшего конфликта. Цель обращения состояла не только в том, чтобы предостеречь удельных властителей, но и в том, чтобы попытаться ликвидировать конфликт. Ванам обещалось прощение за все их прошлые проступки в обмен на то, что они «исправятся», «уяснят намерения» двора и будут «искренне послушны» [23, цз. 42, 678–679].

Но поставленные цели оказались недостижимы. Обращение не дало ожидаемых результатов. Конфликт продолжал развиваться, что наглядно проявилось в «деле» Ци-вана 1405–1406 гг.

Ци-ван, подвергшийся гонениям при Чжу Юнь-вэне, после восстановления своего положения стал, по словам Ся Се, своевольничать больше прежнего [24, цз. 14, 650]. На него начали поступать жалобы от его подчиненных и местной администрации. Судя по некоторым письмам и сообщениям, двор был недоволен действиями вана, который самовольно вершил судебные и административные дела в уделе, принуждал население нести трудовые повинности в свою пользу, захватил полностью военный контроль над г. Цинчжоу (пров. Шаньдун), где находилась его резиденция, и вытеснил из города местные не подчиненные ему войска, приглашал к себе на службу иноземцев, самовольно ездил в пограничные районы страны для установления непосредственных контактов с заграницей, заменил девиз правления императора своей собственной подписью на официальных бумагах, распространял клеветнические слухи и провоцировал смуты, а также занимался ворожбой, обращаясь к «злым духам».

В связи с этим только в октябре 1405 г. Ци-вану было направлено три послания от императора с обвинениями и призывами исправить ошибки. Двор, в частности, беспокоило, что беззакония вана могут привести к расстройству местного хозяйства и даже народному восстанию: «Ныне, после опустошений, [принесенных] войной, народ еще только приходит в себя… Как же можно снова утруждать его?.. [Если так] будет и впредь, [подчиненное вану население] разбежится, а иногда могут возникнуть [даже] неприятные неожиданности. Тогда будет поздно раскаиваться!» [23, цз. 46, 712].

Послания императора не возымели действия. В последнем из них признавалось, что Ци-ван, «не зная никакого раскаяния, с каждым днем все больше дает себе волю, и [уговорами] невозможно пресечь [его] нечестивые замыслы» [23, цз. 47, 719]. Поэтому его вызвали в столицу. Не желая ехать туда, ван прислал письмо с просьбой о прощении [23, цз. 53, 792]. На деле же он не думал сдаваться. Тем не менее 7 июня 1406 г. ему пришлось прибыть в столицу.

Столичные сановники настаивали на принятии в отношении Ци-вана решительных санкций [23, цз. 54, 808]. Узнав об этом, он имел неосторожность публично сравнить сложившееся положение с временами Чжу Юнь-вэня, когда советники императора вели кампанию против удельных властителей. Тогда Чжу Ди дал приказ задержать Ци-вана, уволить в отставку всех подчиненных ему чиновников, расформировать его войска и освободить всех арестованных им в его уделе [23, цз. 54, 808]. Но на этом дело не кончилось.

К осени 1406 г. был составлен пространный перечень всех «преступлений» Ци-вана, и 8 октября он вместе со своим старшим сыном и наследником был разжалован в простолюдины и лишен удела [24, цз. 15, 658].

Этот шаг знаменовал собой подъем конфликтных отношений между правительством Чжу Ди и удельными властителями на новую ступень. Практически двор, лишая Ци-вана удела, прибег к тем же методам, которые практиковались и при Чжу Юнь-вэне. Нежелательные для нового правительства аналогии напрашивались сами собой. Недаром сам Ци-ван намекал на это, а Тань Цянь, комментируя изложенные события, писал: «Кое-кто из потомков не станет [в связи с этим] очень уж осуждать [времена] Цзяньвэнь» [16, цз. 14, 976]. В какой-то степени отмеченный шаг означал провал попыток правительства Чжу Ди наладить добрые отношения с ванами теми средствами, которые практиковались в первые годы после его прихода к власти.

Однако даже после разжалования Ци-вана и лишения его удела двор не пересмотрел своего принципиального курса на необходимость существования системы уделов в целом. Возвращения к политике предшествующего правительства в вопросе о ванах в дальнейшем не последовало. Таким образом, события 1406 г. ознаменовали собой лишь высшую точку в первой стадии конфликта новых властей с уделами, нараставшего уже с 1403 г.

Ликвидация удела Ци-вана должна была послужить серьезным предупреждением остальным ванам. Вместе с тем в столице опасались, чтобы такой поворот событий не вызвал противодействия других ванов. Поэтому дважды — 29 июня и 12 октября — всем держателям уделов рассылались императорские послания, в которых излагались провинности и «изменнические дела» опального вана [23, цз. 55, 814, цз. 59, 855]. Это должно было послужить оправданием действий двора.

Дело Ци-вана в определенной мере коснулось и остальных удельных властителей. Освобождая арестованных в уделе Ци, правительство приказало выпустить также всех схваченных и задержанных в других владениях ванов [23, цз. 54, 808]. Кроме того, указом от 10 марта 1406 г. в семи уделах было значительно сокращено число подчиненных ванам чиновников [23, цз. 51, 766].

Период умеренных трений в отношениях двора с удельными властителями (1407–1411)

После расправы с Ци-ваном наступил сравнительно спокойный период в отношениях центральных властей с уделами. Он продолжался до 1412 г. В это время правительство не прибегало к сколько-нибудь серьезным санкциям против ванов. Исключением были лишь описанные выше меры против Минь-вана в феврале 1408 г. Но это было рецедивом разыгравшегося еще в 1403 г. столкновения, а не новым наступлением на удельных властителей. Следует, однако, иметь в виду, что и в этот спокойный период не произошло полного примирения двора с ванами. Разногласия между ними не были ликвидированы, они лишь на время утратили остроту. Столкновение интересов двора и ванов по целому ряду «мелких» вопросов продолжалось и в «спокойные» годы. Об этом свидетельствуют многочисленные письма и послания, в которых ванам предъявлялись самые разнообразные претензии.

Остановимся вкратце на основных вопросах, которые чаще всего служили предметом трений.

Как правило, камнем преткновения были проблемы юриспруденции в уделах. Правительство продолжало отстаивать следующую принципиальную позицию: «Округа и уезды [в уделах] должны подчиняться провинциальным правлениям (бу чжэн сы), [их дела] не должны иметь отношения к делам резиденций ванов» [23, цз. 83, 1113]. Однако постоянное вмешательство ванов, их чиновников и войск в местные дела было обыденным и до некоторой степени неизбежным явлением. В жалобах с мест и в письмах императорского двора в адрес ванов сообщается, что удельные властители и их подчиненные «своевольничают, нарушают законы, грабят и возмущают военный и гражданский люд» [23, цз. 18, 333–334, цз. 25, 449, цз. 34, 599, цз. 43, 683, цз. 46, 711, цз. 77, 1051, цз. 111, 1419]. В указах и посланиях двора требовалось пресечь подобные нарушения, наказать или выдать виновных имперским властям.

Местные власти зачастую оказывались бессильными перед произволом ванов. В связи с этим двор был вынужден дать следующее предписание: «Местным властям, которые должны исполнять [какие-либо] служебные обязанности, никак не разрешается подавать прошения [двору] о снятии с них ответственности [за их] заботы. Если дела резиденций ванов переплетаются с [делами местных властей], то тогда [нужно] посылать человека [в столицу] со срочным докладом. Тот, кто, не дождавшись ответа, будет самовольно действовать, будет рассматриваться как тяжкий преступник» [23, цз. 20 (II), 374]. Данная инструкция, однако, вряд ли могла помочь исправить общее положение, ибо, не разрешая передавать полномочия в пользу удельной администрации, она в то же время сковывала действия местных властей.

Императорский двор продолжал настаивать на своем праве быть верховным судьей в уделах. Ванам разрешалось вершить суд и расправу (и то на основе действующих в империи нормативов) лишь над офицерами и солдатами своих войск. Этот принцип был сформулирован в конце 1405 г. в связи с делом Ци-вана. Император писал: «Отныне и впредь совершившие преступление люди из охранных гарнизонов должны нести наказание согласно закону. Нарушители же не из резиденций ванов должны передаваться [на суд] местным властям, и резиденции ванов не должны вмешиваться [в эти дела]» [23, цз. 48, 730]. Но так как удельные властители сплошь да рядом преступали этот наказ, двору приходилось прибегать к наставлениям и выговорам.

Предметом столкновений центрального правительства с ванами были попытки последних поддерживать самостоятельные связи с зарубежными странами. Такие контакты не могли не настораживать двор. Император опасался, что удельные ваны смогут заручиться поддержкой за границей на случай открытого мятежа. Кроме того, как свидетельствует послание Чу-вану от 1 ноября 1406 г., в столице боялись, что своекорыстные поступки ванов в отношении иноземцев могут привести к обострению их отношений с Китаем [23, цз. 59, 860–861].

Требования прекратить дипломатические и торговые связи с чужими странами предъявлялись в 1406–1409 гг. Цзинь-вану, Чу-вану и дважды Су-вану [23, цз. 59, 860–861, цз. 77, 1041–1042, цз. 86, 1139, цз. 91, 1195]. Еще раньше аналогичные требования получал Ци-ван. Отстаивая свое монопольное право поддерживать сношения с иноземцами, центральное правительство предупреждало ванов, что зарубежные связи — «это дело, [которое] должно осуществляться между правителями [других] стран и Сыном Неба (императором. — А. Б.)» [23, цз. 86, 1139].

Постоянные трения вызывали также различные хозяйственные вопросы. Здесь, так же как и в административно-юридической области, центральная власть пыталась ограничить неизменное стремление ванов укреплять свои экономические позиции в уделах. Это служило сдерживанию сепаратистских тенденций удельных властителей. Ванам неоднократно запрещалось использовать в своих интересах местное население на отработочных повинностях, пользоваться казенным имуществом и денежными средствами. Местным властям, в свою очередь, вменялось в обязанность следить, чтобы подобные запреты не нарушались. Еще в мае 1403 г. был разослан следующий циркуляр: «Отныне без приказания двора не разрешается ванам в их резиденциях самовольно принуждать к отработочным повинностям ни одного военного или гражданского человека, а также [брать] из запасов ни одной монеты или вещи. Тот, кто позволит им это, будет оштрафован» [23, цз. 19, 346].

Однако достичь этого было весьма трудно. Наиболее часто в документах отражены нарушения ванами запретов на производство строительных работ у себя в уделах. Строительство новых дворцовых резиденций способствовало повышению авторитета местного владыки; сооружение крепостей и дорог повышало обороноспособность удела, которую могли использовать и против столичных властей. Ни то ни другое не отвечало интересам центрального правительства. Поэтому оно повсеместно старалось пресекать различное строительство в уделах по инициативе ванов [23, цз. 19, 344–345, цз. 20 (I), 354, 359]. Официально это мотивировалось нежелательным расходованием на строительство «миллионных средств», «двойным отягощением народа трудом» и накоплением вследствие этого «недовольства против императорского двора» [23, цз. 20 (I), 354, 359]. Подобные аргументы также могли иметь реальные основания.

Большое недовольство двора вызывали акты произвола, чинимые в уделах в отношении торговли. Представление о характере подобных нарушений дает письмо Чжоу-вану от 30 июля 1405 г.: «В последнее время на [торговом] пути из Бянь (Кайфын. — А. Б.) к Хуайхэ и далее к Янцзыцзяну стало пропадать много [товаров]. Люди из охранных гарнизонов моего брата захватывают военные и торговые корабли и, препровождая их в резиденцию вана, самовольно забирают зерно и другие товары. [Так было] не один раз. А в округах и уездах… чиновники [из резиденции вана] производят принудительные закупки (закупки по заниженным ценам. — А. Б.) чайного листа. Местные власти страдают от этого. Это недостойно для родственного удела!» [23, цз. 44, 690–691].

Из другого послания Чжоу-вану явствует, что его подчиненные захватили контроль над всеми торговыми компаниями в уделе [23, цз. 44, 692–693]. В нарушениях в торговле обвинялись и другие ваны [23, цз. 78, 1054]. Правительство протестовало против подобных действий.

Наконец, претензии императорского двора к ванам охватывали некоторые вопросы ритуала. Удельные властители получали выговоры за самочинное присвоение «неподобающих» титулов своей родне, неверное исполнение официальных обрядов, неуважительное отношение к посланцам из столицы и т. д. [23, цз. 86, 1145–1146, цз. 109, 1407, цз. 113, 1437]. На первый взгляд это может показаться мелочью. Но нужно учитывать, что ритуал и обрядность играли существенную роль в официальной жизни того времени. В тех или иных небрежностях в исполнении обрядов, принятии титулов и прочих мелочах могли проявляться претензии ванов к самовозвышению и их негативное отношение ко двору.

Все перечисленные трения и столкновения свидетельствуют о сохранении напряженности между центральным правительством и уделами. Простое количественное накопление взаимных претензий должно было оказывать непосредственное воздействие на отношение императорского двора к ванам в целом. В такой обстановке новое резкое обострение конфликта могло произойти в любой момент. Тот факт, что этого не случилось в течение нескольких лет, говорит об известном терпении центральных властей.

Нежелание правительства идти на дальнейший открытый конфликт с ванами сказалось и в переложении вины за те или иные беззакония в уделах на подчиненных ванам чиновников. Этот прием, дававший воможность обелить самих удельных властителей и сохранить внешне хорошие отношения с ними, после 1406 г. получает все большее распространение [23, цз. 78, 1054, цз. 79, 1061, цз. 86, 1139–1140, цз. 113, 1437]. Двор даже выдвинул своеобразное теоретическое обоснование для подобного рода действий: «Ваны живут в глубинах дворцов. Разве могут они знать о всех делах, творимых [их] приближенными из недостойных людей вне [дворцовых стен]?» [23, цз. 78, 1054]. В связи с этим во многих «наставительных» указах после перечисления нарушений, вызвавших недовольство двора, дается заключение: «Это все дело [рук] подчиненных [вану] людей, не обязательно, чтобы это было намерением [самого] вана» [23, цз. 78, 1054].

«Виновные» соответственно подвергались наказанию, а репутация вана оставалась незапятнанной. Наиболее показателен случай, происшедший в апреле — мае 1408 г., когда после незаконной расправы Су-вана с местными солдатами были арестованы и доставлены в столицу в кандалах подчиненные ему чиновники [23, цз. 77, 1042].

Однако упомянутый прием не мог остановить приходившего в столкновение с интересами двора стремления властителей уделов к большей самостоятельности. Наоборот, он в какой-то мере даже облегчал их действия в данном направлении. Поэтому не удивительно, что правительство не могло долго ограничиваться подобным приемом.

Дальнейшее развитие конфликта между двором и уделами и попытки правительства Чжу Ди смягчить отношения с ванами (1412–1424)

Новое обострение отношений центра и уделов произошло после расформирования войск Ляо-вана в апреле 1412 г. Поводом к тому послужило, как указывается в источниках, совершенное ваном «преступление» [23, цз. 125, 1570]. Но в чем оно заключалось, не раскрывается.

В 1414 г. возникло дело Цзинь-вана. На последнего поступало много доносов с обвинениями в «изменнических планах». В связи с этим 3 февраля ему было направлено императорское послание с упреками [23, цз. 147, 1726]. Затем Цзинь-ван был вызван в столицу. В апреле он прибыл туда и сразу же был арестован. В письмах от имени императора, разосланных по этому поводу, говорилось либо прямо об измене Цзинь-вана, либо об обвинениях его в измене [23, цз. 149, 1741–1742, цз. 150, 1745]. 14 сентября ваном удела Цзинь был титулован один из его младших братьев [23, цз. 155, 1787]. Он же сам и его старший сын были разжалованы в простолюдины лишь 22 декабря [23, цз. 158, 1802]. Их направили в ссылку, где они жили в строжайшей изоляции. Есть также сведения, что под следствие было отдано около 500 офицеров и 1000 солдат из подчиненных ранее Цзинь-вану войск [23, цз. 162, 2399].

Как видим, правительство не пошло на ликвидацию удела Цзинь, а ограничилось лишь сменой в нем властителя.

1414 г. чуть не произошло разжалование И-вана. Император неоднократно обращался к нему с требованием прекратить различные правонарушения. Только его смерть, последовавшая к октября 1414 г., прервала дальнейшие распри с ним. Однако — сановники из Ведомства обрядов подали прошение о посмертном разжаловании его в простолюдины. Но император не пошел на это [23, цз. 156, 1793].

В 1415–1417 гг. обострились отношения между Чжу Ди и его сыновьями Хань-ваном и Чжао-ваном, получившими уделы уже при Чжу Ди, а не при Чжу Юань-чжане. Летом 1415 г. Хань-вану было предписано перейти в другой удел — г. Цин-чжоу (пров. Шаньдун) [23, цз. 164, 1851]. Но он выставил контртребование: перевести туда весь штат его прежних чиновников. Двор отверг это условие, категорически потребовав от него немедленного переселения [23, цз. 174, 1916]. В сентябре 1416 г. в столице стало известно о самовольной вербовке Хань-ваном солдат [23, цз. 180, 1955]. Тогда против него были приняты решительные меры. Сначала отобрали всех навербованных, а затем, в декабре того же года, вывели из подчинения вану два из трех его охранных гарнизонов. Последнее мотивировалось тем, что войска Хань-вана «грабят [население], частным образом производят оружие и тайно делают запасы [его], питая особые замыслы» [23, цз. 182, 1966]. Иначе говоря, речь шла о подготовке вооруженного мятежа.

Одновременно, осенью того же года, было значительно урезано жалованье Хань-вану, выдаваемое из казны [23, цз. 182, 1963]. Затем, на рубеже 1416–1417 гг., были уволены и сосланы подчиненные ему сановники Чэн Ши и Чжоу Сюань, а сыновья вана задержаны в Пекине в качестве заложников [23, цз. 186, 1994].

Все это не остановило Хань-вана. К апрелю 1417 г. в его уделе было снова обнаружено более 3 тыс. солдат, не учтенных Военным ведомством. Тогда же стало известно о захвате ваном земельных угодий у других владельцев, создании новых запасов оружия и военного снаряжения (в том числе постройке кораблей), убийстве посланного двором эмиссара и аресте приехавшего из центра сановника [23, цз. 186, 1994–1995].

В результате Хань-вана вызвали ко двору. Здесь ему предъявили обвинение из 10 пунктов, сняли с него приличествующую его сану одежду и посадили во дворце под надзором. В дальнейшем намечалось объявить о его разжаловании в простолюдины [23, цз. 186, 1995]. Но этого не случилось. 4 апреля 1417 г. был дан указ о новом перемещении Хань-вана в резиденцию в г. Лэань (пров. Шаньдун) [23, цз. 186, 1994].

В 1416 г. в связи с возникшими трениями на новое местожительство был переселен и Чжао-ван. А в ноябре этого же года последовал указ о снижении ему жалованья [23, цз. 182, 1963].

Начавшееся с 1412 г. обострение отношений между центральной властью и уделами достигло апогея в деле Гу-вана. В 1416 г. ко двору стали поступать сообщения из разных источников о подготовке Гу-ваном вооруженного выступления [23, цз. 178, 1942–1943]. Проведенный после этого опрос населения в г. Чанша подтвердил подозрения [23, цз. 178, 1944}. Ван был вызван ко двору, где признал выдвинутые против него обвинения [23, цз. 181, 1960].

В вину же ему прямо ставилась попытка узурпировать престол: «Ныне Гу-ван… затаил в сердце зло. [Он] считает, что небесный приказ [быть государем] можно добыть [самому], что великий трон можно получить силой… [Он] обманывал, что [якобы] государь Цзяньвэнь (Чжу Юнь-вэнь. — А. Б.) не умер, а присоединился к нему и хочет вместе с ним поднять восстание…» [23, цз. 181, 1961–1962]. Среди обвинений фигурировал подробный план подготовки мятежа и захвата императорского дворца в столице [23, цз. 181, 1961].

Закономерно поставить вопрос: готовил ли Гу-ван в действительности государственный переворот? Проверить это практически невозможно, ибо в многочисленных официальных и частных историях минского времени его дело передается примерно в одной и той же версии. Но на фоне описываемого накала противоречий между ванами и центральной властью возможность, что кто-либо из удельных властителей мог попытаться вновь разжечь междоусобную войну, выглядит вполне вероятной.

В январе 1417 г. войска, подчиненные Гу-вану, были растворены среди воинских соединений в различных концах страны [23, цз. 183, 1972]. Придворные сановники предлагали казнить мятежного вана. Но дело кончилось разжалованием Гу-вана в простолюдины и ликвидацией его удела [23, цз. 185, 1983, цз. 190, 2014].

Таким образом, правительство Чжу Ди снова, как и в 1406 г., прибегло к мерам воздействия, практиковавшимся в отношении удельных ванов при Чжу Юнь-вэне. Но и на этот раз подобный шаг не послужил сигналом к пересмотру основного направления политики в вопросе об уделах, дальнейшей их ликвидации не последовало. Центральная власть по-прежнему придерживалась принципиального курса на сохранение системы уделов и в то же время не отступала от методичного пресечения любых попыток ванов укрепить свою самостоятельность.

Подобная двойственность ярче всего проявилась в последние годы царствования Чжу Ди, т. е. после дела Гу-вана. Отношения между правительством и уделами в 1418–1423 гг. характеризуются, с одной стороны, продолжением столкновений, а с другой — попыткой двора несколько сгладить противоречия.

Первая тенденция проявилась в делах Чжоу-вана, Аньдин-вана и Чжао-вана. Столкновение с Чжоу-ваном имело длительную предысторию. Еще в 1405 г. ему пришлось давать двору письменное обещание «исправить свои ошибки». В 1416 г. он был вынужден отказаться от права взимать торговый налог в г. Лояне. Через два года Чжоу-ван стал получать выговоры за различные провинности, а также предупреждения из столицы [23, цз. 47, 719, цз. 177, 1933, цз. 194, 2045, цз. 199, 2075–2076]. Все это завершилось обвинением его в 1420 г. в «коварных планах», т. е. в измене [23, цз. 230, 2229].

Весной следующего года Чжоу-ван был вызван в столицу на суд императора. Ввиду «раскаяния» ван был прощен. Ему разрешили вернуться в свой удел. Но по возвращении он «добровольно» передал под командование центральных властей свои войска, которые затем были переведены из его удела в Пекин [23, цз. 236. 2263, цз. 237, 2275]. Тем самым, при всей внешней завуалированности, столкновение закончилось лишением Чжоу-вана его военных полномочий.

В январе 1419 г. началось дело Аньдин-вана. Его обвинили в подготовке вооруженного путча. В источниках излагается план действия Аньдин-вана: захватить власть в Шэньси, узурпировать соседние уделы, в частности Цинь-вана и Цин-вана, закрепиться в горном проходе Тунгуань и после всего этого выступить против столицы [23, цз. 208, 2119]. В результате в феврале того же года Аньдин-вана вызвали ко двору, разжаловали в простолюдины и сослали. Одновременно были казнены 28 человек его бывших сановников, а остальные — высланы [23, цз. 208, 2119–2120].

Первые трения между правительством и Чжао-ваном, как отмечалось, проявились еще в 1416 г. К 1423 г., когда Чжу Ди был уже больным и управление государственными делами в значительной степени перешло к его старшему сыну и наследнику Чжу Гао-чи[22], Чжао-ван стал готовить заговор против двора. Главная роль в этой подготовке принадлежала евнуху Ван Яню и офицерам из подчиненных Чжао-вану войск — Мэн Ся-ню и Пэн Сюю [23, цз. 259, 2379–2380]. Планировалось отравить старого императора, а затем, захватив с помощью верных войск дворец и правительственные учреждения, обнародовать подложное завещание Чжу Ди о смене наследника в пользу Чжао-вана [23, цз. 259, 2380]. Как отмечается в источниках, заговорщикам удалось заручиться поддержкой «солдатских старейшин» (лаоцзюнь) в целом ряде воинских соединений, а также наладить связи со «знатными и приближенными» в столице [23, цз. 259, 2380].

Заговор выдал один из его участников. Чжао-ван предстал перед судом императора и высших сановников. Однако вина за организацию заговора была возложена на подчиненных вана, которые поплатились жизнью [23, цз. 259, 2381].

Вторая тенденция проявилась в частичной реабилитации ранее осужденных ванов. В июле 1418 г. был полностью восстановлен в правах Дай-ван. Ему вернули командование над войсками [23, цз. 199, 2079, цз. 20, 2086–2087]. В октябре 1423 г. император вознамерился реабилитировать Цзинь-вана. Но против этого выступили высшие столичные сановники и знать. В результате прощение и титул вана получил лишь разжалованный вместе с отцом старший сын Цзинь-вана. Самому же вану направили бумагу с похвалой за то, что он «исправляется» [23, цз. 262, 2397–2398]. Для этой тенденции характерен также и исход описанного выше дела Чжао-вана.

Однако в целом вторая тенденция в 1418–1423 гг. лишь начала осуществляться. Шаги в сторону восстановления положения опальных ванов не могли ни переселить, ни уравновесить преобладания в целом конфликтных отношений между центральной властью и уделами. Трудно сказать, какая бы из отмеченных тенденций возобладала в политике Чжу Ди в дальнейшем, если бы не его смерть 22 августа 1424 г. Вопрос о месте и значении уделов в жизни страны к этому моменту еще не был окончательно разрешен. Затянувшийся конфликт должен был неминуемо получить продолжение.

Заключительная стадия конфликта — попытка развязать новую междоусобную войну (мятеж Хань-вана)

Пришедшее на смену Чжу Ди правительство Чжу Гао-чи, в котором преобладающее влияние получили Ян Ши-ци и Ся Юань-цзи, предприняло попытку к сближению с властителями уделов. Двор в официальных бумагах подчеркивал стремление установить с ванами хорошие взаимоотношения: «Все мои дяди приблизились к идеалу [в занимаемом ими положении]… Я помню о них денно и нощно. Ведь правильное правление императора должно начаться с любви к родичам. Сейчас… [когда] я только-что унаследовал императорский престол, следует особенно обратить на это внимание» [20, цз. 2 (II), 55].

5 октября 1424 г. было дано распоряжение прибавить всем ванам жалованье, выплачиваемое казной [20, цз. 2 (II), 55]. В ноябре того же года были титулованы цинь-ванами и цзюнь-ванами еще более 30 отпрысков императорской фамилии [20, цз. 3 (I), 105–109]. Тем самым правительство продолжало расширять систему уделов.

Особое внимание уделялось налаживанию добрых отношений с братьями нового императора: Чжао-ваном и Хань-ваном. Почти сразу после прихода Чжу Гао-чи к власти им были в знак особого расположения направлены в подарок некоторые личные вещи умершего отца [16, цз. 18, 1218]. В начале 1425 г. они получили щедрые дары, сопровождавшиеся «милостивыми» посланиями императора [20, цз. 8 (II), 261–262].

Но шаги к сближению с ванами не подразумевали уступок их сепаратистским устремлениям. Комментируя общую направленность политики правительства Чжу Гао-чи по отношению к ванам, Ся Се писал: «Император со времени восшествия на престол великодушно и согласно этикету [обходился] со всеми уделами. Но закон запрещал какое-либо послабление [в отношении них]» [24, цз. 18, 779]. В этом плане характерны такие меры, как изъятие части войск из-под командования Чу-вана и Шу-вана, а также «добровольный» отказ Чжао-вана от своих войск весной 1425 г. [16, цз. 19, 1288; 24, цз. 18, 785]. Уместно также отметить, что тенденция к реабилитации опальных ванов, наметившаяся в последние годы царствования Чжу Ди, после его смерти не получила продолжения.

Дальнейшее развитие отношений правительства Чжу Гао-чи с уделами было прервано внезапной его смертью, последовавшей 29 мая 1425 г. Однако приход к власти его старшего сына и наследника Чжу Чжань-цзи практически не изменил наметившейся общей линии в политике. Двор по-прежнему не был склонен к обострению взаимоотношений с ванами. Например, в августе 1425 г. Дай-вану простили неуважительное наименование императора в одной из официальных бумаг [21, цз. 5, 130]. Император отверг неоднократные доносы на Цзинь-вана и Цин-вана [21, цз. 8, 217–219, цз. 9, 246–247, цз. 15, 398–399]. В апреле следующего года специальным указом было разрешено всем ванам самим выбирать себе жен (ранее это было прерогативой императора) [21, цз. 15, 392]. Именно с этого времени удельные властители помимо отведенных им поместий начали получать земельные владения непосредственно от императора. Так, 30 июля 1425 г. Чжао-вану было подарено 80 цин земли (ок. 488 га) «под парк» [21, цз. 4, 99].

Несмотря на субъективное желание двора сгладить противоречия, конфликтные отношения с ванами не могли быть разрешены только путем одностороннего доброго отношения (причем в весьма ограниченных масштабах). Подспудная напряженность, грозившая взрывом, сохранялась. Таким взрывом явился мятеж Хань-вана в 1426 г.

Отношения Хань-вана со двором ухудшились еще в момент вступления Чжу Чжань-цзи на престол. В источниках говорится о попытке переворота, предпринятой ваном: «[Когда] Жэнь-цзун умер, Сюань-цзун поспешил на похороны [в Пекин] из Нанкина. [Хань-ван] Гао-сюй замыслил сделать засаду и перехватить [его] на дороге» [21, цз. 20, 521]. Далее сообщается, что этот план Хань-вану не удался лишь благодаря поспешности, с которой новый император выехал в Пекин.

После этого, как образно отмечается в источниках, не проходило ни одного дня без того, чтобы недовольный ван не предъявлял каких-либо требований двору и не выставлял возражений против политики правительства [21, цз. 20, 521]. В связи с этим в конце июля 1425 г. наследный принц удела Хань был вызван в столицу под «личный присмотр» императора, т. е. взят заложником [16, цз. 19, 1262].

Многочисленные устные и письменные предупреждения двору свидетельствовали о готовящемся в Лэане мятеже (21, цз. 20, 521–522; 24, цз. 19, 804]. Возглавляли заговор кроме Чжу Гао-сюя военачальники Вэй Да, Вэй Хун, Вэй Син, Ван Юй, Шэн Цзянь, Ли Чжи, сановник Чжу Хэн и начальник шаньдунского военного управления в Цзинани Цзинь Жун [21, цз. 20, 522]. Было заранее намечено, кто после победы займет высокие посты в управленческом аппарате империи [24, цз. 19, 804]. К осени 1426 г. в уделе Хань было сформировано пять армий и четыре отдельных дозорных воинских соединения [16, цз. 19, 1289–1299].

Стратегический план мятежников предусматривал захват Цзинани, пополнение здесь военных резервов и последующее движение на Пекин [21, цз. 20, 522]. Хань-ван разослал своих доверенных в различные воинские гарнизоны страны и заручился поддержкой военных чинов в Тяньцзине, а также нескольких гарнизонов провинции Шаньси [16, цз. 19, 1298].

Получив данные о заговоре, правительство в начале сентября 1426 г. направило в Лэань дворцового евнуха Хоу Тая с предложением восстановить нормальные отношения. Всю вину за происходящее в уделе Хань предполагалось возложить на подчиненных вана [21, цз. 20, 522–523]. Но Хань-ван выдвинул требование: арестовать Ся Юань-цзи и других высших сановников в столице и прислать их для расправы в Лэань [24, цз. 19, 804]. 7 сентября сотник Чэнь Ган доставил в столицу послание Хань-вана, гласившее: «Император Жэнь-цзун был не прав в том, что нарушал порядки [времен] Хунъу и Юнлэ и передоверял гражданским сановникам [составление] указов о назначениях, титулованиях и подарках. [Нынешний] император [также] не прав… и совершает ошибочные поступки» [21, цз. 20, 523].

Через Чэнь Гана было также передано требование изгнать со службы нескольких высших сановников и казнить Ся Юань-цзи. Одновременно мятежный ван обратился с посланием к знати и чиновникам в столице, призывая расправиться с «коварными». Он писал, что уже двинул войска занять «жизненно важные позиции» для борьбы с этими «коварными» [21, цз. 20, 523].

Получив это послание, императорский двор обнародовал сообщение о мятеже Хань-вана [21, цз. 20, 524]. После проведения нескольких совещаний о методах борьбы с повстанцами было решено бросить против них сразу все войска, находившиеся в непосредственной близости от столицы. 11 сентября главные силы правительственной армии вместе с императорским поездом выступили в поход. В тот же день был обнародован манифест, объявлявший Хань-вана преступником [21, дз. 20, 531].

Еще до выступления часть столичных войск была двинута на соединение с хуайаньской армией [21, цз. 20, 525]. Это был весьма дальновидный шаг: Хань-вану отрезались возможности для продвижения или же отступления в богатые центрально — южные районы страны. В штабе мятежников выдвигалось предложение идти из Лэаня не на Пекин (с 1421 г. стал столицей страны), а на Нанкин. Но оно не было принято [16, цз. 19, 1302; 24, цз. 19, 805]. Тем не менее в столице своевременно учли возможность южного маневра неприятеля и приняли контрмеры.

Появление в Шаньдуне главных сил имперской армии повлияло на позицию местных властей в Цзинани. Они решительно встали на сторону правительства, Цзинь Жун оказался в изоляции и не решился выступить. Мятежники в Лэане остались без поддержки. 21 сентября императорские войска подошли к городу и осадили его [21, цз. 20, 539]. В лагере повстанцев начался разлад. Одни предлагали принять бой и попытать военного счастья. Наиболее последовательным защитником этого мнения был Ван Бинь [21, цз. 20, 540–541]. Другие «хотели схватить Чжу Гао-сюя и выдать его» [21, цз. 20, 540].

Почувствовав непрочность своего положения, Хань-ван уже в первый же день осады ответил согласием на предложение двора сдаться [21, цз. 20, 540]. В ночь на 22 сентября он тайно перешел в правительственный лагерь, бросив своих сторонников на произвол судьбы [21, цз. 20, 541]. Вслед за тем императорские войска без боя вошли в город. Руководители повстанцев были схвачены. Началось следствие по делу о мятеже. В результате было казнено 640 участников мятежа (главным образом военных из Шаньдуна и Тяньцзиня), разжаловано по службе и сослано солдатами в пограничные районы около 1500 человек и просто сослано 727 человек [21, цз. 21, 553]. Хань-ван указом от 10 октября 1426 г. был разжалован в простолюдины [24, цз. 19, 808]. Его удел был ликвидирован, город Лэань переименован в Удинчжоу. Вана заточили в одном из уголков императорского дворцового комплекса в Пекине.

Последним отголоском дела Хань-вана было лишение титула и удела Цзинь-вана в мае 1427 г. Еще в октябре предшествующего года была установлена его связь с мятежниками, в частности было перехвачено его письмо Хань-вану, свидетельствовавшее о намерении выступить против правительства. После расследования всех деталей «измены» Цзинь-ван был сослан в Фэнъян, а оказывавшие ему поддержку чиновники — казнены [21, цз. 27, 703, 706–710].

В ходе следствия по делу Хань-вана выяснили также причастность Чжао-вана к подготовке мятежа. В связи с этим при дворе было выдвинуто предложение повернуть войска против него. Но в итоге ему было сделано лишь предупреждение [24, цз. 19, 807].

В назидательных целях 24 сентября 1426 г. во все уделы были направлены послания с изложением всей истории подавления мятежа [21, цз. 20, 542–544]. Кроме того, чтобы оправдать действия правительства в отношении Хань-вана, была составлена книга «Дун чжэн цзи» («Записки о походе на Восток»), авторство которой официально приписывалось самому императору [24, цз. 19, 808].

Результаты политики императорского двора в отношении удельных властителей в первой четверти XV в.

Итак, мятеж Хань-вана закончился быстрой и довольно легкой победой центрального правительства. В чем причина того, что внешне схожие события — выступления мятежных ванов в 1399 и 1426 гг. — закончились столь по-разному? Объяснение этому лежит в существенном изменении соотношения сил между центральным правительством и удельными властителями, происшедшем с 1399 по 1426 г. Решающую роль здесь сыграла политика систематического ограничения сепаратистских устремлений ванов и ослабления их влияния, проводившаяся правительством Чжу Ди. Э. Фэрмер называет данную политику линией на «свертывание» (downgrading) силы и влияния держателей уделов [200, 8].

Действительно, в 1402–1424 гг. по отношению к 11 ванам были предприняты различные ограничительные меры: Ци-ван, Цзинь-ван, Гу-ван и Аньдин-ван были лишены титулов и уделов, Дай-ван, Минь-ван, Ляо-ван и Чжоу-ван — отстранены от o командования войсками, Су-ван — лишен штата чиновников, Чжао-ван и Хань-ван — подвергнуты целому ряду ограничений. Почти все остальные удельные властители также испытывали постоянное давление двора в различных менее существенных столкновениях по тем или иным конкретным поводам. В результате, несмотря на отмеченную выше незавершенность конфликта к моменту смерти Чжу Ди, как политические, так и военные позиции удельных ванов оказались в значительной степени подорваны.

Оценивая изменения, происшедшие в положении держателей уделов в первой четверти XV в., Ч. Хакер отмечает, что ваны «более не осуществляли военного контроля, кроме контроля над небольшой по силе и численности охраной, и не могли теперь вмешиваться в дела гражданского, юридического или военного управления» [213, 41–42]. Еще более категорично мнение Ли Гуан-би, который считает, что результатом политики Чжу Ди в отношении уделов «явилось полное отстранение ванов от военной власти» [130, 35]. О степени такого отстранения можно спорить, но сам факт ослабления всей системы уделов как силы, противостоящей императорскому правительству, не подлежит сомнению. При этом следует подчеркнуть, что подобные изменения произошли не автоматически, а вследствие целенаправленных усилий центральной власти.

Кроме того, при сравнении событий 1399 и 1426 гг. следует помнить, что Чжу Ди вступил в борьбу с центральным правительством в момент резкого обострения всего внутриполитического положения в стране. За прошедшую с того времени четверть века острота внутренних противоречий во многом была сглажена благодаря политике правительства Чжу Ди (см. об этом гл. VI). Поэтому объективная обстановка, в которой происходил мятеж 1426 г., была отлична от условий, в которых выступил Чжу Ди, что в значительной мере предопределило исход борьбы. Но, говоря о причинах поражения Хань-вана, нельзя сбрасывать со счета и субъективные моменты. Это, прежде всего, быстрота и решительность действий правительства (мятеж был подавлен приблизительно за 20 дней), подсказанные опытом войны «Цзиннань», а также неорганизованность и стратегический просчет (отказ от похода на юг) сподвижников Хань-вана.

Мятеж 1426 г. предстает закономерным результатом почти не прекращавшегося в течение всей первой четверти XV в. конфликта между центральным правительством и уделами. Поражение мятежников окончательно решило эту затянувшуюся конфронтацию в пользу императорского двора. Оно еще более укрепило позиции центральной власти и ослабило ванов. Практически после 1426 г. удельные властители надолго перестали представлять серьезную внутриполитическую проблему (новая попытка поднять мятеж относится лишь к 1519 г.). На дальнейшей утрате былого влияния ванов сказалось и такое явление, как естественное ослабление родственных уз в императорской фамилии. Младшие отпрыски правящего дома из поколения в поколение получали все меньшие степени знатности и права. По выражению У Ци-хуа, они постепенно превращались в бездельников без определенных полномочий [154, 15]. Постепенно они сосредоточивали все свои усилия на увеличении земельных владений и эксплуатации податного населения. Характеризуя сложившиеся с середины XV в. отношения среди императорских родичей, Ч. Хакер писал: «Привилегированное положение членов клана могло быть использовано в социальном или экономическом плане, но оно не позволяло приблизиться к политической власти» [213, 42].

Подробный анализ дальнейшей трансформации положения ванов после 1426 г. выходит, однако, за рамки данного исследования. Здесь важно лишь подчеркнуть, что, несмотря на все заявления о намерении вернуться к «прежним порядкам» конца XIV в., правительство Чжу Ди уже вскоре после переворота 1402 г. было вынуждено практически вернуться к противоположной этим «порядкам» линии — всемерному ограничению силы и влияния удельных властителей.

Объяснение этому нужно искать не в отрицательных качествах того или иного вана или же индивидуальных склонностях Чжу Ди и лиц из его ближайшего окружения, а в объективных обстоятельствах, толкавших появившиеся уделы на путь сепаратизма, а усиливающуюся императорскую власть — на пресечение любых сепаратистских тенденций. Правда, теперь правительство действовало несколько иными, более мягкими, чем при Чжу Юнь-вэне в 1398–1399 гг., методами. В результате конфликт затянулся. Но конечным итогом было поражение держателей уделов в борьбе за сохранение контроля на местах. Определенной вехой этого можно считать разгром мятежа Хань-вана.

Таким образом, в первой четверти XV в. официально сохраняемый и поддерживаемый институт вассальных ванов полностью перестал играть ту роль, которую предназначал ему основатель династии, — служить военной и политической опорой власти императора.