Infernum. Последняя заря

Глава 3. Обретение (ранее 5 Двое)

Нет счастья там,

Где сердца полны печали

Где тишина царит

И чувства где скрываются

В глубокой дали

Ведь о любви молчат

Боятся ею

Там узы дружбы разорвать,

Сомнения зерна сеют, сеют

И страх над ними там довлеет

— Привет, мелкая! Ну и напугала ты на… — не успел договорить Ишас, осторожно войдя в комнату, как в него прилетело подушкой.

— Ты опоздал! — фыркнула Ида, приподнимаясь на постели. Но виноватый взгляд Ишаса смягчил ее обиду на того, кто сперва бросил ее одну на ярмарке, а потом долго не появлялся. — И я не мелкая! Прекрати уже меня так называть! Я вообще-то старше тебя! — уже шутливо возмутилась Ида. Она не умела долго на него злиться.

Ишас же улыбнулся, сделал неуверенный шаг вперед — то ли боялся новой подушечной атаки, то ли испытывал неловкость. Но Ида не могла не отметить, что его присутствие согревало ее, дарило покой, несмотря на тревоги, волнующие душу последние часы.

— Ну и что, может, я про рост?! — прервал ее размышления Ишас, будто желая нарушить неловкость, единственным вариантом чего было вывести Иду из себя. Но увидев, как Ида посмурнела, он уже мягче продолжил: — Ладно, не злись. Как ты? Я жутко перепугался, когда нашел тебя. — Ишас не знал, куда деть руки и неловко переминался с ноги на ногу. — Правильно Старый Пот накинулся так с…. я его не виню, он был прав… я не должен был…

— Ишас, — тихо проговорила Ида, не дав ему закончить свой монолог угрызения совести, — все в порядке, со мной все хорошо, ты не виноват! Ты был занят! — Как бы Ида не хотела сейчас быть помягче с ним, но в последнем слове проскользнула обида.

В ответ Ишас лишь молчал, понурив голову. Потом он резко поднял взгляд и посмотрел ей в глаза, будто хотел передать ей все, что хранил в душе, чем терзался и что чувствовал. Они долго просидели так, Иде показалось, что прошла вся жизнь. И она ни на секунду не пожалела бы о потраченном времени.

— Прости меня, — тихий шепот нарушил их молчаливые признания. Но Ида не знала, за что он извинялся, за случившееся с ней, или за то, что оставил ее одну, или за тайны, которые появились между ними. Спрашивать не стала. Достаточно этой хрупкой веры в то, что он несмотря ни на что все равно рядом. Он ее друг. Он ей как брат.

— Пришел, ишь, посмотрите-ка! Сейчас ты зачем? Она уже дома, в безопасности, не одна! Ишь, — раздался возмущенный голос Старого Пота в дверях и нарушил хрупкое мгновение тишины.

— Оте-е-ец, прекрати! Он же не виноват, я сама попросила оставить меня одну, да и будет ли ему интересно с девочками ходить по лавкам с побрякушками?! — не сдержавшись, вступилась за друга Ида, на ходу выдумывая оправдания, хотя удивленные глаза Ишаса выдавали ее нескладно скроенную ложь.

— Дитя, ты же помнишь, что ложь — это грех, а лгать родителям — еще больший грех? Не выгораживай его, пусть будет мужчиной и с честью несет ответственность за свой проступок, не для того его кузнец оставил, чтобы…

— Оставил? — Ида удивленно вскинула брови и посмотрела на отца. Перевела взгляд на Ишаса, но его вид выдавал еще большее недоумение. — О чем ты, отец?

— Что? — вдруг переменился в лице Старый Пот, глаза забегали, будто осознал, что ляпнул лишнего. — Говорю, не мужчина, что ли, это… за девчонкой прятаться… это… обещал, пусть выполняет, а не выполнил, так пущай отвечает за последствия, вот, да! — Бисеринки пота уже заблестели на лбу, когда старик вскинул палец, будто вспомнил что-то и поспешил прочь из комнаты.

— Что это было? — спросила Ида, явно насторожившись подобным поведением отца, волнение для которого было редкостью. Он всегда казался ей островом спокойствия, самой невозмутимостью, ничто во Вселенной не могло пошатнуть его душевного равновесия. А тут уже дважды за день отец терял нить разговора, от волнения путая слова и явно что-то пытаясь утаить.

— А кто ж его разберет? — пожал плечами Ишас, но сжатые губы выдали его беспокойство. — Но Старый Пот прав, я виноват, должен был…

Ида махнула рукой.

— Я не об этом, и прекрати уже сопли распускать. Что значило “не зря его кузнец оставил”?

— Откуда я знаю, спроси у него, — чуть резче, чем планировал ответил Ишас. На лице заиграли желваки и тень легла на лицо. — Потому что если из жалости он так меня оставил, — ухмыльнулся Ишас и задрал штанину, чтобы продемонстрировать синяки, — то не хотелось бы мне узнать его безжалостность.

Ида от увиденного потеряла дар речи и подалась вперед. Опять Йофас избил Ишаса. Она не понимала, за что кузнец так не любит родного сына. Поговаривали, что он винил Ишаса в смерти жены, в том, что из-за него она умерла при родах. Но ведь это глупо? Иде нестерпимо захотелось обнять Ишаса и снова молча поддержать, сказать, что он не виноват, что он лучший сын и друг, какого можно только представить, что она всегда будет рядом и, если понадобится, поможет ему, но нужна ли Ишасу эта помощь? Нужна ли Ишасу она и ее поддержка? И тут Ишас расхохотался, незло, по-доброму, как смеются, когда хотят отогнать слезы, подступившие к глазам, когда хотят отвлечь другого человека от своих проблем, когда хотят избежать жалости, вызванной таким пустяковым делом, когда просто хотят перевести в шутку и забыть о случившемся, чтобы самому не думать о боли, съедающей заживо. Первые секунды Ида смотрела на него ошарашенно — уж не сошел ли с ума, — а потом сама не поняла, как присоединилась к этому хохоту. Они смеялись, не переставая. Их дыхание сбилось, рты смеялись, а глаза, не отрываясь от глаз другого, наливались слезами, словно именно так два одиночества пытались выплакать всю боль. Словно лишь они вдвоем могли чувствовать всю скорбь этого мира и смыть своими слезами, расчищая путь к счастью. Но ни один из них не догадывался, какой иронией наделена судьба и неисповедимые пути.

— Ох, давненько я так не смеялся, ох, — еле остановившись, проговорил запинаясь Ишас. — До слез просто, — добавил он, протирая глаза.

Ида тоже замолчала, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. И почувствовала, как по ее щеке действительно покатилась слеза. Тогда Ишас нежно коснулся большим пальцем ее лица и стер слезинку. Ида ощутила трепет от такого легкого движения. Она вдруг поняла, что ей не хочется, чтобы касание прекращалось. Когда Ишас убрал руку и посмотрел на нее, слегка приподняв бровь, Ида испугалась проявления чувств, испугалась происходящих изменений. Поэтому поспешила прервать это хоть и приятное, но пугающее своими последствиями, своей неизведанностью мгновение.

— Ну конечно, забыл уже как тебя прорвало, когда коротышка Марк упал с осла в реку! — единственное, что пришло ей на ум, чтобы избежать той тихой неловкости.

— Ха-а-а, да, ха-ха, ой, зачем напомнила, сейчас… ой, — кажется, Ишас на мгновение расстроился, но быстро вернул себе невозмутимый вид и был готов рассмеяться по второму кругу. Ида нахмурила брови. Она сама хотела вернуть былую легкость в их общение, но с другой стороны, почему-то ее расстроило, что Ишас поддержал.

— Тебе смешно, а бедняга чуть не утонул тогда! — подыграла Ида. Возможно, ей действительно все показалось. Она еще не восстановилась от произошедшего и выдала желаемое за действительное. «Я твой друг».

— Да там воды было по колено, переживать нужно было, чтобы он голову не разбил! Хотя у него там и так, ха-ха, — Ишас снова засмеялся, не сумев договорить из-за начавшейся икоты, — хотя у него, ик, там и так все, ха-ха, вытекло! — он больше не смог себя сдерживать и засмеялся так заразительно, что как Ида пыталась удержаться, губы предательски растянулись в улыбке. Да, лучше так.

— Дурак! Прекрати! Он… он, а-а-а-а-а, не могу из-за тебя, о Создатель, ха-ха, все вытекло, говорит, — Ида упала на подушки и залилась смехом так громко и заливисто, что даже не заметила, как Ишас прекратил смеяться и тихо наблюдал за ней, не отводя глаз.

Когда она успокоилась, он улыбнулся, чтобы не выдать себя, и опустил голову, тряхнув волосами.

— Да-а, рассмешил, вот я точно не помню, когда бы я так смеялась! — Ида приподнялась, села, подоткнув одеяло под себя, и принялась перевязывать растрепавшиеся волосы.

— Знал бы, что та глупая история так тебя развеселит, рассказал бы раньше! — хмыкнул Ишас, не отводя взгляд от ее рук.

— Тебя забавляет мой смех? Потешаешься надо мной? — смеясь, спросила Ида, но в ее интонации не было упрека или обиды.

— Нет, что ты, — с показной важностью и наигранным испугом, приложив руку к груди, ответил Ишас, — просто когда ты смеешься, у тебя глаза щурятся и нос морщится, так ты становишься похожа на какого-нибудь азкаретца со сморщенным носом… ай! — воскликнул Ишас, не успев увернуться от удара подушкой.

— Нос морщится, значит, да? — Ида подскочила в кровати, скинув одеяло, и замахнулась второй подушкой. — Глаза как у азкаретца, да? Получай! — и со всей силы ударила пуховой подушкой Ишаса по голове. — Предатель!

Он постарался не показать своей растерянности и не задержать взгляд на вскочившей Иде в одной ночной рубашке, хоть та и была из плотного льна и доставала до щиколоток. Он, не долго думая, свалился с кровати на пол, отводя взгляд и изображая поверженного воина, убитого одним выстрелом вражеской стрелы. Для пущей убедительности высунул язык. В него прилетела еще одна подушка — да сколько их у нее? — он издал предсмертный крик, вздернув ноги и руки вверх и повалился уже окончательно убитым. Ида рассмеялась такой талантливой игре.

— Браво! Когда к нам снова приедут бродячие артисты, я расскажу им о тебе! Такой талант не должен пропадать даром! Эй, ты что, уснул там? — Ида уже собиралась слезть с кровати, чтобы проверить, почему Ишас не двигается, но не успела моргнуть, как он подпрыгнул, схватил упавшую на него подушку и налетел на нее. Бил, конечно, не рьяно, а скорее с нежностью, но волосы снова взлохматил.

— Бродячие артисты, значит? Так и не терпится от меня избавиться, да?

— Не-ет, а-а-а, прекрати, Ишас, не хочу я избавляться, не-е-ет, — она пыталась отбиваться руками, но друг оказался проворнее, — прекрати-и-и, пощады, прошу поща-а-ады! — Но стоило Ишасу замедлиться, она резко схватилась за подушку, норовя выхватить ее из его рук. Не вышло, он успел удержать — так они и стояли мгновение, держа вдвоем подушку над головами и глядя друг другу в глаза. Задор куда-то пропал из глаз Ишаса, он резко стал серьезным и тяжело сглотнул, будто осознавая, что они выросли из таких детских забав и перед ними раскрываются порядки сурового взрослого мира. Он забрал подушку — Ида, не сопротивляясь, отпустила — кинул на кровать и сделав шаг подошел еще ближе к ней. Рука потянулась убрать взлохмаченные волосы. Ида перестала дышать, все неотрывно смотрела ему в глаза, пока он не опустил взгляд ниже и не наклонился к ней. Неужели к губам? Время остановилось. Мир замер, только сердце Иды забилось быстрее, но Ишас резко аккуратно застегнул пуговицу, расстегнувшуюся на груди, потом еще раз посмотрел ей в глаза и отпрянул, виновато улыбаясь. Он сделал шаг в сторону, наклонился и поднял упавшую подушку. Когда он снова посмотрел на Иду, на лице отражались уже совершенно другие эмоции.

— Ох, насмешила, конечно! Я рад, что тебе стало лучше, но мне надо идти, Йофас просил новенькому все показать.

— Новенькому? — еле проговорила Ида, ненавидя предательский голос, который выдал все ее волнение и разочарование. Как Ишас так контролирует свои эмоции? Как он научился не показывать чувства?

— Да, Йофас в очередной раз, видимо, хочет указать на мою никчемность, наверное, я не справляюсь, вот и нанял какого-то мутного типа. Не говорит, не улыбается, ощущение, будто его брови срослись на переносице — вечно такой хмурый ходит, будто весь мир держится на его плечах. Иной раз как посмотрит — аж не по себе становится, глаза черные, мрачные, будто в самую глубь души твоей заглядывает.

— Черные? — Ида удивилась, потому что в «Ворохе песков» черными глазами обладали лишь демоны низших рангов.

— Так показалось, я потом присмотрелся — зеленые, представляешь?

— Мурашки по коже, как скажешь тоже! Ты когда такой поэтичный стал? Как взглянет… Ха-ха. И откуда он такой загадочный? — Ида сделала акцент на последнем слове, будто передразнивая Ишаса.

— А кто его знает? Говорят, недавно появился в деревне, может с Париссии, похож кстати чем-то на них, темные волосы, светлые глаза, вот только что ему здесь надо, непонятно.

— Да, странно как-то, — разговор о незнакомце одновременно отвлек ее от произошедшего, но в то же время вызвал настороженность. К ним в деревню никогда не заглядывали незнакомцы. Но Ишас любит приукрашивать, вот и сейчас наверняка нагнал туману.

— Я думаю, он от кого-то прячется. Мы отличное место для беглецов, — увидев округлившиеся глаза Иды, он не стал продолжать свою мысль о преступнике, лишь заметил: — мало ли кому нужно спрятаться? Может проиграл денег в карты или застукали с женой какого-то богача. Да ладно тебе, не бойся, — Ишас сделал шаг ближе, но резко остановился. — Если что, я его сразу выведу на чистую воду!

— Ты ж мой герой! — только после сказанного Ида поняла, насколько неоднозначно это прозвучало в этот момент. Ухмылка Ишаса это только подтвердила. Но слава Создателю, он ничего не сказал и не отшутился в своей обычной манере.

— Ладно, мне пора! Выздоравливай давай и больше так не шути! — махнув рукой, Ишас развернулся и вышел из комнаты.

Ида слышала, как он попрощался с отцом, как тот сдержанно ответил и что-то пробормотал вслед. Ида еще пару минут простояла, прежде чем поняла, что все еще чувствует его теплое дыхание на своей щеке и держит прядь, мгновение назад заправленную за ухо рукой Ишаса.

На востоке золотилась заря. Еще не последняя. Мир обретал очертания после непроглядной ночи, сияние охватывало бескрайние поля колосящейся пшеницы, шепчущей тайны мироздания проносящемуся зефиру. Свет с каждой минутой становился ярче, словно стирал с лица земли всю грязь и злобу, словно мог проникнуть в самые отдаленные уголки мира, заползти во все норы и щели, окутывая своим теплом, омывая светом. Казалось, он может попасть в каждую душу и не оставит скверны в сердцах. Я чуть было не поверил. На секунду лишь позволил себе восхититься Твоим творением. Да, я тоже могу замечать красоту за этой завесой тьмы и тлена, смердящего гниющей плотью грешников. Если я вижу грязь, не значит, что не умею видеть красоту. Это ты слеп. Ты считаешь, что нет места в Твоем мире темноте, позабыв о балансе, а когда наконец удосуживаешься заметить эту Гармонию — пусть она для тебя и нарушение — ты решаешь все уничтожить. Снова. Когда на платье попадает капля грязи, его чистят, а не выбрасывают.