Инспектор угрозыска

Глава 19

Я не смог сдержать ухмылку. Оказывается, не так уж проста пропавшая гражданка Лаврова, хотя, что-то в этом духе я стал подозревать с того момента, как нашёл у неё злополучный рубль.

– Выходит, она и поработала наводчицей, – развил мои мысли Панкратов. – Фирша случайно проболтался ей о своей коллекции, она же сделала дубликаты ключей, а дальше…

– Дальше в игру вступил кто-то, кого мы ещё не знаем.

Я замер, вспомнив слова квартирной хозяйки, как к ней пытался проникнуть мужчина в кожанке с рассечённой бровью. Вера Михайловна приняла его за чекиста, но надо отдать должное – внутрь без документов не впустила. Далеко не все граждане отличаются такой бдительностью. Я ещё хотел спросить о нём Райнера, но потом, когда в дом вломился Томин, совсем забыл об этом.

Что, если это и был тот самый вор, сообщник Лавровой? И пусть это всего лишь догадка – всё равно стоило её проверить.

– Владимир Матвеевич, напрягите, пожалуйста, вашу феноменальную память, – попросил я.

– А что такое? – Саушкин отставил чай в сторону и отложил чуть надкусанное пирожное.

– Обычный вор вряд ли станет брать только коллекционные монеты, он польстится и на другие ценности. Значит, наш вор – не просто профи, он ещё и со своим определённым кодексом, – принялся размышлять я. – Знаете таких?

Владимир Матвеевич не без гордости кивнул:

– Ну, конечно, мне доводилось сталкиваться с подобными субъектами. И некоторые, даже в наше трудное время, остались верны своим принципам. Хотя, ещё немного, и они вымрут словно динозавры. У воровского мира меняется понятие о чести, – добавил он горестно.

– Тогда я очень рассчитываю на вас. И заранее приношу извинения – у меня нет описание внешности, только одна особая примета – рассечённая бровь. Понимаю, это могло приключиться с ним год назад, но вдруг… – Я с надеждой посмотрел на задумавшегося Саушкина.

Если не этот живой «компьютер», даже не представляю, как буду искать типа в кожаном. Москва – это Москва, огромный город. Даже если каким-то чудом найду, потеряю уйму драгоценного времени.

Саушкин чуть помолчал и, наконец, откликнулся:

– Исходя из психологического портрета преступника, который вы мне нарисовали, и пресловутой рассечённой брови, кажется, я догадываюсь, о ком речь.

– Владимир Матвеевич, кто это? Назовите фамилию, пожалуйста! Век вам благодарен буду. Хотите – ещё пирожных куплю? – не выдержав, чуть не закричал я от радости.

– Хватит с меня сладостей, – засмеялся Саушкин. – А что касается фамилии, извольте – Илья Коренев, по кличке Корень. Пользовался среди урок большим авторитетом за свою принципиальность. По их меркам был чуть ли не рыцарем воровского мира. Бровь ему кстати в драке разбили – вступился за какую-то проститутку. Не побоялся выти один и безоружный сразу на трёх субчиков с финками. И, заметьте, вышел из драки победителем.

Саушкин протяжно вздохнул:

– Много он мне крови попортил в своё время, пока его в Красную армию не мобилизовали.

– И что, он вот так – пошёл на службу? – удивился я.

– А куда бы делся?! Пошёл как миленький!

Мне эта новость не понравилась.

– Владимир Матвеевич, а вы не ошибаетесь? Может, это кто-то другой, раз Корень в армии…

– Я бы, наверное, тоже так подумал, но мне рассказывали, что Корня видели в городе, причём вёл он себя совершенно спокойно. Непохоже, чтобы скрывался от властей. Так-то я за его армейскими подвигами не следил, но краем уха слышал, что попал он в дивизию Якира, в 54-й советский революционный полк имени Ленина, где служил вместе с Мишкой Япончиком, – сообщил Саушкин.

Краем уха мне доводилось слышать о «славном» боевом прошлом этого воинского соединения. «Легендарный» 54-й полк почти полностью состоял из одесских бандитов, к которым для «усиления» попали аналогичные «кадры» из других мест, даже из первопрестольной.

Не знаю, что тогда двигало советским командованием, когда они сформировали это подразделение… Думаю, к 1919-му многие уже успели избавиться от прежних иллюзий насчёт классово или социально близких элементов, особенно в войсках. Но вот поди ж ты – решились на подобный эксперимент, поставив под красные знамёна и вооружив две с лишним тысячи вчерашних бандосов.

Не удивительно, что две третьих личного состава разбежались ещё до прибытия на фронт, а тех, кто не успел удрать, в бою расколошматили петлюровцы. Немногие выжившие пытались смыться в тыл, захватив поезд, но их перехватили уже нормальные регулярные части Красной армии. Видимо, в штабах всё-таки хватало реалистов.

Дальнейшая судьба бандитов была незавидной, того же Япончика застрелили на месте, как гласит официальная версия.

– Тогда я понимаю, почему монеты оказались у Лавровой, – догадался я. – Корень по каким-то причинам не успел связаться с заказчиком и отдал их Ольге, когда его забрали в армию. Думаю, когда выпал удобный момент, он сбежал, но где же его носило все эти годы?

– Я, кстати, не уверен, что Коренев дезертировал. Не в его духе, – пояснил Саушкин. – Вы сами упоминали принципы… Думаю, Корень сражался до конца.

– Даже если он героически воевал с беляками, кража у Фирша всё равно на его совести.

– Доказательств у меня нет, – развёл руками Саушкин.

– Тем не менее, эта версия кажется самой реальной. Владимир Матвеевич, может вы знаете, где Корня можно найти? Родственники, друзья… – стал перечислять я возможные варианты.

– В первую очередь я бы поискал Коренева у матери. Года назад она ещё была жива. Надеюсь, с ней ничего дурного за это время не приключилось – женщина она хорошая, хоть и воспитала такого непутёвого сына, – произнёс Саушкин. – Вам её адрес записать или запомните?

– Лучше записать, – усмехнулся я. – Не у всех ведь такая память, как у вас, Владимир Матвеевич. У меня в одно ухо влетит, а в другое вылетит.

На самом деле я хотел немного польстить старому сыщику.

– Хорошо. Вот допьём чаёк и съедим пирожные, и я вам всё на бумаге самым подробнейшим образом распишу, – пообещал Саушкин. – А если подождёте минут пятнадцать – принесу из архива карточку Корня. Но только чур – с возвратом! – строго добавил старый сыщик.

– Конечно-конечно, Владимир Матвеевич! – поклялся я.

После его ухода, я с разрешения Коли Пакратова позвонил Райнеру. День определённо заладился, потому что трубка на том конце, после того, как нас соединила барышня-телефонистка, сразу отозвалась его голосом.

– Райнер у аппарата, – официальным тоном произнёс он.

– Привет, Боря! Это я, Быстров. Не забыл ещё?

– Ну, здравствуй, уголовный розыск! Тебя забудешь! По делу али как?

– По делу. У меня для тебя важные новости: наша Лаврова три года назад поработала наводчицей. С её подачи обнесли квартиру нумизмата Фирша – константиновский рубль по всем признакам из его коллекции. Чистил Фирша некто Илья Коренев – погоняло Корень…

– Прости что? – растерянно спросил Райнер.

– Погоняло… Прозвище, – поправился я.

– Так бы сразу и говорил! – забурчал чекист.

– Учту на будущее! – повинился я. – Как понимаешь, крал не для себя, но передать монету заказчику не успел – Коренева почти сразу забрали в армию. Тогда он отдал монеты Ольге, скорее всего, на хранение – вряд ли бы Корень доверил ей иметь дело с заказчиком, наверняка бы её кинули…

– Быстров, ты опять заговариваешься? – недовольно зарычал в трубку Райнер. – Кого, куда, а главное – нужно кидать… Я тебя не понимаю!

– В смысле – её бы обманули! – поправился я.

– Похоже на правду, – согласился чекист.

– Мне в МУРе дали адрес, где может находиться Корень. Планирую навестить гражданина и потолковать с ним по душам.

– Так, Быстров! – заволновался Райнер. – Инициативу без меня не проявляй. Ты где сейчас: у себя или в МУРе?

– В МУРе.

– Тогда жди, я за тобой заскочу. Вместе к Корню двинем. Я у начальства по такому случаю авто выбью.

– Хорошо, жду! – сказал я и повесил трубку.

Жила мать Коренева на другом конце города, и добираться до неё мне бы пришлось полдня, так что от предложения прокатиться на служебном автомобиле с моей стороны было бы как минимум грешно.

Пришёл Владимир Матвеевич с фотографией Корня.

– Вот, берите. В архиве, конечно, есть и другие – но на ней он лучше всего получился, – сказал Саушкин, протягивая мне снимок.

С фотографии на меня глядел довольно приятный на внешность мужчина, не скажешь, что вор, по которому плачет тюрьма. Широкий лоб, умный взгляд, тонкий нос. Ни дать, ни взять – студент.

– Есть в нём нечто такое… байроническое, – внезапно добавил Владимир Матвеевич.

Я пожал плечами.

– Встретимся лицом к лицу, тогда и разберёмся.

Райнер и впрямь подкатил к МУРу на шикарном чёрном авто.

– Надеюсь, не у самого начальника отбил? – сказал я, кивая на отливающий блеском кузов автомобиля.

На языке так и вертелось словечко «тачка», но, используй я его в общении с чекистом, и это уже был бы перебор. И без того уже два раза с жаргонизмами моего времени прокололся. Только третьего не хватало, пусть бог и любит троицу.

– Артузов сказал: нам нужнее, – усмехнулся Борис. – Ехать далеко?

– Далеко, – кивнул я и сообщил адрес.

– Тогда прыгай! Не будем тратить время впустую, – велел он.

Вид у Райнера был какой-то взбудораженный, чувствовалось, как ему невмоготу, как его бьёт нервная горячка, как он норовит соскочить с сиденья и пуститься бежать по улице впереди автомобиля.

– Ты чего такой дёрганный? – спросил я.

– Да Томин, сука, раскололся, – со злость ответил Райнер. – Сразу на допросе поплыл. Всё было, как ты сказал. Услышал от Гаврилова про монеты, сложил два плюс два, и решил их заграбастать. Томина к расследованию в Гохране привлекали, так что он знаний всяких там нахватался, что к чему понимал. Гаврилов его заподозрил, за что и пострадал. Одно радует – этот скот хоть и радел о своём кошельке, на мировую контру не работал. Ума хватило. И к пропаже Лавровой он никакого отношения, как догадываешься, не имеет.

– Поэтому ты так загорелся, когда я тебе про Корня сказал, – понимающе протянул я.

– Артузов сказал – не найду её, выгонит из ГПУ! Я, конечно, понимаю, что это он сгоряча ляпнул, да если и выгонит – хрен с ним! Не достоин, значит, такой чести… Но просто гордость меня заела, не может такого быть, чтобы мы с тобой с этим делом напортачили! – бросил он на меня оценивающий взгляд.

– Артузова подводить нельзя, – согласился я с ним. – Кстати, как Гаврилов себя чувствует? Не узнавал?

– Узнавал, – мрачно сказал Райнер. – Плохо ему, врач говорит – не выкарабкается. А я его за грудки взял и к себе подтянул. Ты, говорю, плохо Гаврилова знаешь! Не из таких передряг выпутывался, и из этой выберется.

Я молчаливо кивнул, вспомнив, что сейчас так же как Гаврилов, за свою жизнь сражается раненый милиционер Кириченко. И пусть я сделал всё, что в моих силах, всё равно в том, что он оказался сейчас на больничной койке, в какой-то степени есть и моя вина.

Уж слишком легкомысленно мы повели себя в тот день, когда отправлялись к скупщику краденного.

– Будешь? – толкнул меня локтем Райнер.

Я посмотрел на него, потом на согнутую ковшиком ладонь, протянутую в мою сторону.

– Семечки, – пояснил Борис. – Угостишься?

Он успокоился, его лицо приобрело теперь сосредоточенно деловой вид. Таким он мне нравился гораздо больше, чем взбудораженным.

– Угощусь, – сказал я.