Интимный портрет дождя или личная жизнь писательницы. Экстремальные мемуары.

V. Капкан на тень Луны

Так назывался тот злополучный роман, над которым я долго работала, таскала по издательствам, дописывала и переписывала заново, в результате он разросся до невероятных размеров, что-то вроде «Войны и мира», пришлось сократить в четыре раза. Самое странное, что я там напридумывала всякого, описывая будущее нашей страны, - а оно таким и оказалось… Позже я познакомилась с удивительным человеком, профессором Дубровым, который пояснил мне, что ничего странного в моем предвидении нет. Просто Время так устроено. Имеется в виду не то «время», которое мы условно делим на минуты, часы, годы, тысячелетия, и т.д. Нет, это иное – это особая субстанция, некий вид материи: Время. В нем настоящее, прошлое и будущее является единым целым. Поэтому нет ничего странного в том, что люди порой предугадывают события. Видимо, поэтому я знала, что роман в конце концов издадут – ну, может, не сразу весь, а сперва только часть. Потом будет доиздание и переиздание, а потом… Не скажу. Секрет.

В этой теории о Времени есть интересная особенность: оно устроено так, что будущее влияет на прошлое, а не наоборот.

Ах, вот почему все так у меня сложилось! Мое прошлое… Морозище, декабрь 84-го, я оставила двухлетнюю Людочку в Твери у тети Зины, пообещав приехать на Новый Год с гостинцами. Надо надыбать денег, - может быть, подпишут, наконец, в издательстве договор на новую книгу, ведь рукопись давно лежит там. Или подкинут мне еще рецензирование в «Роман-газете». Но в тот день я напрасно таскалась по издательствам. Измученная и голодная, заскочила в ЦДЛ, взяла в буфете чашку чаю и бутерброд. Вечереет, в Пестром зале тепло, накурено, галдеж и веселье: пьяненькие поэты бурно общаются, подсаживаются за мой столик и наперебой угощают бутербродами и кофе. Согрелась. Потеплело на душе. Кто-то обмывает в Дубовом зале гонорар и зовет всех. И вот я за ресторанным столом. Я тогдашняя – очень худенькая, в джинсах и широком свитере, не совсем уверенная в себе, выгляжу как бледный подросток. В тот день в Дубовом зале шла веселая кутерьма – как, впрочем, почти каждый день в Центральном Доме Литераторов, и, видимо, во всех творческих домах. Такая уж была эпоха. В углу возле торшера – Бэла Ахмадулина беседует с Мессерером. Вот к нам подсел Евгений Евтушенко, ребята открыли шампанское, присутствие знаменитости подлило жару. Кто-то вдруг выкрикнул, что через улицу от нас, в Доме Актера, в ресторане Высоцкого видели. Поэтесса, сидевшая рядом со мной, вскочила и умчалась в Дом Актера. На ее место пересел Евтушенко. Оказывается, я ему приглянулась. От смущения я сказала, что не люблю его стихи, они примитивны. Евгений ахнул:

- Что? Мне такого никто не говорил.

- А я говорю, - ответила я.

- Может, вы свои почитаете? – попросил он.

- Не почитаю. Я прозаик.

- Вы член СП?

- Нет. Но у меня вышла книга в «Советском Писателе» два года назад. Я Ольга Астахова, - назвала я свой псевдоним. (В 1982-м у меня вышла книга «Белая Ласточка», для солидности я взяла себе псевдоним. Книга была признана лучшей из всего, что издалось за год, мне дали премию и тут же издали двойной тираж – 30 000 экз. Обо мне написали в «Л Г» и еще где-то, но сама я об этом узнала лишь два года спустя, так как все это время провела у тети в Твери, с дочкой. Плохо себя чувствовала после тяжелых родов. Малышка была простужена и болела. Мне было не до литературы. Как всегда, я упустила шанс. Меня забыли). Тут мы заспорили о литературных жанрах, он сказал, что пишет не только стихи, но и прозу, у него есть великолепный сценарий, новый, и он ставит фильм. И в каком-то запале он принялся пересказывать сценарий. Я его перебила, сравнила творческий процесс с сингулярностью Вселенной, зачем-то наговорила кучу наукообразных глупостей, он ничего не понял, и взглянул на меня в крайнем замешательстве. Чтобы придать себе весу, я сообщила, что мне уже далеко за двадцать и я мать-одиночка. После чего вскочила и бросила: - Мне надоел литературный трёп, я пришла отдохнуть, а теперь спешу домой.

Он схватил меня за руку и рывком усадил на место. Я фыркнула, оттолкнула его, и выбежала из зала. Надо было пробежать через буфет. Но я притормозила. Просто в голову не пришло, что он бросится мне вдогонку. И тем более не думала, что выкинет такой трюк, от которого я просто остолбенею от неловкости перед буфетчицами.

Чем я его так поразила, что во мне такого? Уязвила самолюбие? Он привык к восторженному обожанию поклонниц, а тут - на тебе, такая юная с виду, почти девочка с недетским отчаяньем в глазах, да еще с собственным мнением, странная, колючая, и… умная - словно старый профессор, не такая какая-то, немножко пообщалась – и сбежала. Обычно он спасается от поклонниц. «Надо ее срочно догнать, она не поняла, заставить почувствовать, полюбить…» Может, он спьяну нафантазировал себе, поэт ведь, романтик… Вскочил, отшвырнув стул, огромный, длинноногий, и сразу очутился рядом. Стал хватать за руки и что-то объяснять, а когда я все же вырвалась, он вдруг грохнулся на колени и крикнул:

- Я еще ни перед кем так ни стоял!

И, обернувшись к буфетной стойке, заорал:

- Дайте скорее большую коробку конфет!

И вот с огромной конфетной коробкой я сижу в черной «Волге» рядом с Евгением, бешеная скорость, он одной рукой придерживает руль, другой размахивает и читает новый стих, и тут я с ужасом понимаю, что он пьян, а за нами гонится эскорт гаишников, и мы летим на красный свет, светофоры мелькают как верстовые столбы, и возле моего подъезда «Волгу» заносит, мы врезаемся в сугроб, тут нас настигает ментовская машина, но разборки кончаются сразу же, как только Евгений гневно заявляет:

- Вы что, ослепли? Я Евтушенко!

А потом он не давал мне спать.

Конечно, я отказалась от всякой помощи, от денег и протекции, от всего, что он пытался для меня сделать. Почему-то я панически боюсь знаменитостей. Не верю им. Я нарочно ему хамила. Он называл меня маленьким загнанным зверьком, глупеньким ежиком. Я избегала встреч с ним. Да и какие встречи – у него своя жизнь, у меня своя. Он звонил мне то из Америки, то из Англии, то из Переделкино (там я была у него на даче пару раз, так как он подъезжал к моему подъезду на своей «Волге» и будоражил гудками весь дом, приходилось нырять в машину, чтобы угомонить его и не давать повода для сплетен).

Когда от него ушла Джан с сыновьями, он прямо сбесился, и потребовал, чтобы я вышла за него. Мой отказ привел его в неистовство.

- Я же Евтушенко! – вскричал он.

- А я Астахова, - сказала я, козырнув псевдонимом. Не любила свою фамилию, тем более, что Женя когда-то в послевоенные годы был приятелем моего отца и пытался соблазнить мою мать, поэтому я не рассекречивалась. Моя фамилия в те времена была мало кому известна.

- Ну и что, ну и кто тебя знает? Меня знает весь мир, а тебя? А будешь моей, все скажут, вот жена Евтушенко.

- Да не хочу я этого. Я сама по себе.

- Ну почему, черт возьми? - Не люблю «засвечиваться», - сострила я

Однажды он позвонил из Америки, сказал, что купил мне шубу и вечернее платье, и что такого-то числа из аэропорта приедет прямо ко мне.

Я сказала: «Угу, ладно», не поверила, и забыла. У меня тогда только что оправилась после ангины дочурка, я ее отвезла на дачу в самый разгар летней жары, передала с рук на руки тете Зине, и вернулась подзаработать и купить мяса и колбасы для дачи. Но во всех издательствах был «мертвый сезон», и я с горя устроилась по объявлению диспетчером в РДС (районную диспетчерскую службу) в центре Москвы. Сутки дежурить, двое отдыхать. Какой отдых, я за эти бессонный аварийные сутки (летом в центре лопались старые прогнившие коммуникации в «сталинках» и «хрущобах») так уматывалась, что остальные 48 часов спала как убитая. И вот когда я, сонная, ранним утром, напялила джинсы и майку и собиралась наспех глотнуть чаю, раздался звонок в дверь, и на пороге возник загорелый веселый Женя в клетчатой кепочке и с двумя огромными чемоданами.

- Привет, дорогая! Встречай гостя! «Вот не вовремя, опоздаю», подумала я и, захлопывая дверь перед его носом, сказала:

- Слушай, мне некогда, спешу на работу.

- Ты с ума сошла?! – завопил он за дверью. - Какая к черту работа! Мы же договорились!

- Да? А я забыла. У меня работа, понимаешь, в диспетчерской.

- Бред. Какая диспетчерская, какая еще к чертям работа, я тебе подарки привез, у меня для тебя сюрприз! – Он бешено забарабанил в дверь, принялся пинать ее, трезвонить.

Ну, теперь можно пока чаю попить, подумала я, и не спеша заварила свежий. Из коридора долетали возгласы Евтушенко, но слов уже было не разобрать.

Наверно, в тот день мое будущее определило мое прошлое. Точнее, тогда это было мое настоящее. Или уже нет. Впрочем, через полчаса неистовство за дверью кончилось, гость уехал, и я с опозданием помчалась на работу. Мне влепили выговор и урезали зарплату – сняли целых 16 рублей 30 копеек с моей неполной сотни. Женя на меня смертельно обиделся, теперь уже навечно… Хотя, как-то заехал в гости, кажется был март 85-го, я с четырёхлетней дочкой сидела на кухне, только что я испекла шарлотку, и мы собирались пить чай. Тут раздался звонок в дверь. Я пошла в коридор открывать. На пороге стоял Женя с тортом.

- Ну, надо же, как раз к чаю, - растерянно пробормотала я.

Мы долго пили чай, Женя сказал, что у нас новый генсек - Горбачёв, и спросил, как, на мой взгляд, что теперь будет? Я ответила, что ничего не изменится. Он сказал:

- Ну не-ет, этот разворошит муравейник!

Мне показались его слова забавными. Я не поверила, но фразу запомнила. И действительно ведь, разворошил…

В то время у меня было много друзей-приятелей — художников, поэтов, музыкантов. Одним из близких друзей (в смысле, мы близко жили, в соседних подъездах) был интереснейший человек и удивительный художник Алексей Матросов (в дальнейшем он пережил страшную трагедию, впал в нищету, как и большинство талантливых личностей в нашу новую эпоху, и жил где-то в деревне. Потом уехал в Бельгию). Жена его, Татьяна Ларина, красивая, худенькая, обаятельная, работала тогда на Гостелерадио. Я часто заходила к ним посмотреть новые картины и послушать забавные истории. Алеша читал наизусть стихи классиков, пел арии из любимых опер, рассказывал смешные байки про знаменитостей. Он открыл для меня мир японской поэзии и подарил редчайшую по тем временам книгу – сборник стихов Ли Бо. У них на двоих с другом-скульптором была мастерская на Арбате, мы там изредка пили настоящий турецкий кофе и смотрели эскизы, иногда Алеша советовался со мной. Как-то я рассказала ему смешную историю про своего приятеля поэта Леню К., но байка эта его, почему-то, опечалила. Просто был такой случай на дне рожденья Лени, который все пересказывали как хохму. Там у него собралась большая поэтическая тусовка, все набились в маленькую квартирку, ребята перепились, а лучший друг сожрал живьем его аквариумных рыбок, а потом Леня рыдал над аквариумом с плавающими останками (плавниками и хвостами) и говорил, что это слопали его детей. Через какое-то время после того случая мы сидели в ЦДЛ за столиком Миши Михалкова (младшего брата знаменитого Сергея Михалкова. Он любил молодежь, был свойский такой, несмотря на солидный возраст, и мы называли его по-свойски, Мишей. Но не всем это было дозволено. Я с ним общалась на «ты». Он был ко мне неравнодушен, настойчиво и безуспешно пытался пригласить в гости, но я не о том), и кто-то рассказал про эту выходку поэта N у Лени. А этот друг сидел как раз с очень красивой девушкой в углу и охмурял ее. И вот Миша пригласил сию парочку за свой столик и строго так спросил у N:

- Ты зачем это на дне рожденья Леонида съел его детей, как ты мог, он же твой товарищ?

- Я… ну… так вышло, - растерянно забормотал N, - сильно выпил, понимаете, закуска кончилась, а они, ну эти, дети, в аквариуме плавали, ну я их вилкой и того, понимаете…

Красивая спутница N аж «с лица сбледнула», в глазах – ужас. Она спросила у всех по очереди, правда ли это, потом расплакалась и убежала.

- Смотри, каннибал, твоя птичка упорхнула, - сказал кто-то под взрыв всеобщего хохота.

А потом с Леней приключилась совсем невероятная штука. Случилось это в начале 90-х, при Ельцине, в самый разгул бардака в стране, когда бродили всяческие настроения, и я пересказываю дословно, без авторских ремарок, чтоб передать дух времени. Первую часть истории я услышала от самого Лени, и не поверила, вторую – потом уже, много позже, от подружки банкира, с которой познакомились наши собаки на выгуле и на время сдружили нас. Все сопоставив и уточнив, я поняла, и очень долго хохотала. Потом написала рассказ:

Записка от Сталина

«Записка от Сталина.

Главному управляющему Банка выдать предъявителю сего документа тов. К… Л.Н. по предъявлении удостоверения личности сумму размером в 5 (пять) тысяч рублей единой купюрой.

Подпись: Сталин»

Написано от руки.

Вы не поверите, но текст я привожу дословно. Эту милую записку мой приятель Леня К. действительно приволок в банк. И самое смешное — то, что он получил-таки по этому "документу" означенную в нем сумму. Да-да, я не шучу. Вот как это случилось. Леня — талантливый поэт, весьма безалаберная личность, и добрейшая душа наивно-философского склада. Раз как-то шли они с соседом Димой по переулку, где базар, с трехлитровой банкой промышленного спирта в руках (Дима с работы прихватил) и пакетом вареной картошки с огурцами на закусь. Жара, пыль, присесть негде, в горле першит. Дима и говорит: - Тут рядом больничный сад, вон, через улицу, глянь, тень, скамеечки. Идем туда.

-А пустят? - усомнился Леня.

-Пустят. Там для посетителей свободный вход. У меня там друг лечится, актер.

- Что за больница?

- Санаторно-неврологический центр. Роскошный особняк с флигелями, выстроен еще в прошлом веке каким-то купцом. Я сам там отдыхал по блату. У них даже пруд есть и утки плавают, житуха, и кормят вполне прилично. Там в проходной меня знают, ну а ты со мной, только банку надо спрятать.

-Спрятать, такую банку, да ты чего? Если только сунуть в нее цветы какие-нибудь, разве. Вон ветки сирени у той бабки на углу купить, букет в банке пронесем, за милую душу.

-Думаешь, не учуют спирт?

В большом саду, окружавшем массивные корпуса старой лечебницы с новой вывеской, было полно скамеек. В этот душный день больные отдыхали на открытом воздухе. Тут были в основном художники, актеры, музыканты и члены кооператорской элиты, так показалось Леониду. Некоторые были в синих больничных пижамах, многие - в своей одежде.

Дима знал, где найти друга. И действительно, тот дремал в беседке возле пруда, по которому сонно плавали утки и спичечные коробки. Друг оказался невысоким рябым брюнетом с проседью, его звали Иосиф Викторович. Он обрадовался посетителям и сразу достал из кармана просторной пижамы складной пластмассовый стакан, сохранившийся еще с брежневских времен. У Димы с Леней были с собой стаканчики из-под мороженого. Сирень из банки полетела к уткам, а напиток понемногу разместился в новых емкостях.

-Эх, братцы! - Крякнув как селезень, и закусив, произнес Иосиф Викторович. - Что ни говори, а в любые "смутные времена" бывают прекрасные летние дни, замечательные друзья и восхитительные напитки. Помню, как в такой же вот чудный летний день, это еще гастролировали мы в новгородском театрике, Островского играли из купеческой бытности что-то, что же мы играли, дай бог памяти, "Не в свои сани не садись" кажется? Ну да не важно. И выскочила одна молоденькая актрисочка в одном легкомысленном таком прозрачном халатике на голое тело, а прожектора-то, да-а...

Выпили еще, закусили огурчиком.

- До чего же люблю лето и эксцентричных дамочек! - Прошамкал, пережевывая огурец, Иосиф Викторович. - Ну, прожектора-то врубили, а дамочка-то, актрисочка, голубушка моя...

Снова выпили. Заели картошкой в мундире.

- Вот я и говорю, молоденькие-то актрисочки другой раз для храбрости тяпнут рюмашечку перед спектаклем, а иные и перебрать могут, и фокусничают на сцене. Новаторство называется. Все новое, друзья мои, открывается только во хмелю.

Опять выпили. Банный пар поднимался с реки и валил в лица троицы, которая блаженно размякла в беседке. Леня осоловело таращил глаза и пытался стереть с потного лба прилипшего комара. Дима шевелил губами, выдавливая из себя звуки, и наконец заговорил:

- Во хмелю новаторы. Демократоры. Ик. - Икнул он, и продолжал держать речь: - За-аси... Депутаторы... заси-и-едают, а выходит фигня, выходит путаница. Ни-и хри-и не делают, только ругаются с президентом, а он с ними.

-Да, - поддержал Леня, - так оно и есть. Народ голодает, в стране бардак, а правительство жрет, пьет да ругается меж собой, депутаты с президентом амбиции выясняют. Тешится президент, эксперименты ставит над народом, шоковую терапию, новаторство. Лучше б он голый по сцене под прожекторами бегал, а страну б в покое оставил, хрен! Мне, к примеру, жрать нечего, пол страны без работы с голоду дохнут.

- У-у, — протянул Иосиф Викторович. — Где им, нашим чинушам. Простых вопросов решить не могут. Человеку самую примитивную справку получить невозможно, пять лет будешь ходить по инстанциям. Все обюрократилось. Стране личность нужна. Нужен вождь. А где она сейчас, личность-то? Нетути. Вот когда был Вождь Народов, Сталин, то в стране порядок был. По записке от Сталина вмиг решался самый путаный вопрос. Я в самаркандском театре на гастролях Сталина играл. Вот это была роль! С тех пор всюду трубку и погон с собой таскаю, вроде талисмана. Это помогает.

Иосиф Викторович вдруг выпрямился, достал из пижамного кармана сверток, и вмиг на его плече появился сталинский погон, а во рту - трубка.

- Ну что там у вас, товарищи? Какие трудности? - сказал он с обычной сталинской прямотой и храктерным акцентом. Раздумчиво прошелся по "кабинету".

Леонид вскочил и стал судорожно щипать свои руки, думая, что либо спит, либо шизанулся. Как же мог тощий мужичонка в усах вдруг прямо на глазах превратиться в настоящего, вылитого Вождя Народов? Именно такого, какого Леня видел в старых кинофильмах?

— Какие трудности, товарищи? Деньги требуются? Сейчас напишем в банк.

Несмотря на исправную работу кондиционеров, в Российском Банке было душно. Главный управляющий сдвинул на бок серый в косую полоску галстук и расстегнул ворот рубахи. Его широкое моложавое лицо покрылось испариной. Большой носовой платок скомканный валялся на столе среди бумаг и папок, и главного улравляющего раздражали черные клеточки по краям платка. Все клетчатое его сегодня почему-то злило.

Он откинулся в кресле и потянулся за сигаретой. Ужасное настроение у него было еще и потому, что дама его сердца попросту насмехалась над ним - так ему казалось. Он знал, что за глаза она называет его носорогом и олухом царя небесного. Знал, что не нужны ей никакие блага, которые сулило женщине общественное положение и кошелек такого мужчины, как он. Она была иронична, свободна, красива, имела свой небольшой материальный достаток и была счастлива. Сегодня управляющего ждали на банкет, куда была приглашена и она. И снова он будет сидеть как тупой носорог среди болтливых щелкоперов, ухлестывающих за ней. И нет у него в запасе ничего оригинального и смешного, нечем ее удивить и позабавить.

В это время массивная дверь отворилась, и секретарша в клетчатом платье влетела в кабинет.

- Я вас не вызывал! - рявкнул управляющий, уставившись на клеточки на ее платье. – Если что-то срочное, в приемной есть селектор, у нас селекторная связь, вы забыли?

И тут же вспомнил, что девушка работает недавно и не все усвоила.

- Извините, но дело срочное, - невозмутимо ответила секретарша. - И необычное. Пришел клиент с запиской от товарища Сталина.

-От какого еще Сталина?

-От того самого, Иосифа Виссарионовича.

- Историческая бумажка какого-то пенсионера?

- Нет, в том-то и дело, записку принес парень, и датирована она вчерашним числом!

- Да вы что, Мила, белены объелись! – опять не выдержал управляющий. - Что вы мелите! Вы, часом, не больны?

- Нет, Александр Кириллович, подпись подлинная, уверяю вас!

- Сумасшедший день. Это на вас духота подействовала. Такого бреда в этих стенах еще никто не слышал. Дайте вашу бумажоку. Сталинскую подпись я видел.

-Я тоже, Александр Кириллович, в газете "Совершенно секретно".

-Гм. А похоже. Не дурно, весьма. Хорошая подделка. Ха-ха, ну и текст. Ладно, Мила, зовите сюда того чудака.

"Я куплю эту бумажонку", - решил управляющий. - "Вот смеху-то будет!" И он мечтательно подумал о своей даме.

Леня ошалело выходил из дверей банка, все еще ощущая крепкое пожатие потной ладони главного управляющего и вспоминая его слова:

- Передайте большой привет Иосифу Виссарионовичу.

От изумления с Леонида весь хмель слетел. В кулаке, опущенном глубоко в карман заношенной джинсовой рубахи, он судорожно сжимал пятитысячную купюру.

"Вот это лидер!" - недоверчиво думал Леня про Сталина, пытаясь сообразить, не вышел ли он сам спьяну за грань реальности, и как объяснить необъяснимое. - "Железный вождь! С того света черканул записку, и мигом все для меня решилось даже в таком дурном бардаке, как наша страна. Банк по бумажке без печати, по одной лишь сталинской подписи деньги выдал! Надо передать вождю привет. А может, в банке у всех от жары чердак съехал?"

И тут он увидел лицо Сталина. Это была фотография на ветровом стекле «Мерседеса», возле которого разговаривала группа энергичных смуглых мужчин. Леня осторожно подошел к портрету, быстро передал привет и свою личную благодарность, и бросился бежать со всех ног, потому что шибко боялся владельцев иномарок. Резко нырнув в толпу, он исчез.

Мужчины оборвали разговор и встревожено глянули вслед поэту. У одного из них нервно дернулся ус. Через несколько минут они скрылись внутри машины, дверцы которой блеснули и бесшумно захлопнулись. Машина рванула с места и умчалась, оставив за собой легкое облачко пыли.

«Записка от вождя» сыграла свою роль и в судьбе банкира: он таки женился на своей возлюбленной. Сначала эта независимая дама попросила у него сей «документ», снесла на экспертизу к графологам, и те подтвердили подлинность подписи. (Я думаю, что талантливый актер так вжился в образ, что даже почерк у него стал Сталинским). Дамочка была столь потрясена, что изменила свое мнение о «тупом носороге». Теперь она разглядела в нем скрытую тайну и непредсказуемость. А дальше любовь, свадьба, семья, и прогулки с собачкой.