4 сентября 1607 года в маленький порт Ратмуллан, что с западной стороны длинного морского залива, зашел французский корабль. На борт поднялись два человека со своими семьями и сторонниками. Один из них — Хью О'Нейл, граф Тиронский, другой — Рори О'Доннелл, граф Тирконнелл, младший брат Хью О'Доннелла. Так произошло событие, известное в ирландской истории как «бегство графов». Многие считают, что именно это событие отделяет Ирландию от ее древнего гэльского прошлого.
В некотором смысле бегство графов Тирона и Тирконнелла было неожиданным и, конечно же, удивило английских чиновников Дублина. Причиной послужило то, что Хью О'Нейл, после многих лет сражений, присягнул в 1603 году короне, и ему позволили сохранить большие поместья в Ольстере. Это привело в ярость многих бывших солдат Маунтджоя. Власть Хью О'Нейла в Ольстере была крепка. В том же году королевский генеральный прокурор заметил, что «лучшая часть провинции Ольстер отказывается принять королевское предложение мира, пока они не получат на это дозволения графа Тиронского».
Зачем же графы Тирон и Тирконнелл бежали, оставив свои земли английской короне? Мотивы их, похоже, были сложными. Разумеется, они, и О'Нейл в особенности, к 1607 году попали под сильное давление королевских чиновников и утрачивали свободу действий в родной провинции. При Якове 1(1603-1625) религиозная политика обрела карательный характер, и католики, подавляющее большинство сторонников двух графов, подвергались штрафам за нонконформизм (в данном случае — за нежелание посещать церковь Ирландии в установленные дни каждого года). Ходили также слухи, что О'Нейл состоит в сговоре с испанцами. Возможно, эти слухи распускали те, кто хотел захватить его землю, однако они не казались неправдоподобными после событий в Кинсейле в 1601 году.
Как бы там ни было, но О'Нейл и О'Доннелл ощущали давление, вынудившее их бежать из страны (оба умерли в Риме, в 1616 и 1608 годах соответственно). Об этом бегстве в Ирландии сложено немало легенд, и значение его несколько преувеличено. Конечно, оно открыло Ольстер для англо-шотландского заселения в XVII веке, но последние исследования показали, что даже О'Нейл, великий гэльский герой, внедрял английские методы передачи земель в поднаем, а не использовал свободные гэльские обычаи, основанные на кровных узах.
Сам О'Нейл, конечно же, соединял в себе англичанина и ирландца, был гэльским защитником и протеже королевы Елизаветы, но интересно, что даже традиционные гэльские поэты критически относились к поведению коренных ирландских лордов. Современные исследования показывают, что в Ольстере, на тот момент самой гэльской из всех ирландских провинций, поэты, такие как Лугайд О'Клейриг и Эохайд О Эодхаса, не щадили самолюбия местных лордов и даже принимали земельные владения, когда случалось новое массовое заселение колонистов.
«Побег графов» поставил перед английской короной вопрос: что делать с обширными землями, оставленными в Ольстере Тироном и Тирконнеллом? Два года прошли в обдумывании, пока Яков I в 1610 году не принял решения. Такая осторожность была вызвана последствиями колонизации Манстера 1560-х и 1580-х годов и даже более скромной попытки колонизации Ольстера в 1570-х годах. Выработали правила, регулирующие новое заселение. Именовались они так: «Порядок и условия заселения Ольстера». Новое заселение 1610 года охватывало бывшие графские территории в Донегале, Тироне, Дерри и Арме, плюс графства Ферманах и Каван. Колонизация осуществлялась в куда более широких масштабах.
Организована она была тоже гораздо лучше. Это доказывает заселение графства Дерри. Оно подчинялось так называемому «Ирландскому обществу» в городе Дерри, переименованном новыми колонистами в Лондондерри в связи с тем, что определяющую роль в колонизации графства сыграл Лондон. Общество раздавало землю разным компаниям — торговцам мануфактурными товарами, солеварам, торговцам рыбой, галантерейщиками и т. д. (в графстве Лондондерри до сих пор есть города Дрейперстаун и Солтерстаун, названные в честь тех компаний).
Заселение графства Дерри стало катастрофой для гэльских ирландцев. Им досталось лишь десять процентов от всех земель, и при этом они обязаны были платить за землю двойную ренту новым колонистам. Еще пять процентов земель должно было отойти бывшим английским солдатам, отвоевавшим ее в ирландских войнах. Остальное досталось английским и шотландским колонистам, причем они получили лучшую, самую плодородную землю. Но были и обременительные условия: новым колонистам полагалось внедрять английские обычаи и исповедовать протестантскую религию. Они не имели права селить у себя ирландцев.
Колонизация во всех отношениях казалась успешной. К 1630 году в Ольстер переехали 14 500 мужчин, а с учетом их семейств — 24 000 человек. Впечатляющее переселение для того времени. Переселенцы проявляли независимый дух, они достигли преуспеяния, которого не сумели добиться в Англии и Шотландии.
Ирландия, однако, оставалась Ирландией, и местные условия изменили первоначальные условия заселения. Основная причина — местные ирландцы продолжали жить на своей земле, поскольку новоприбывшим требовался дешевый труд и рента, которую платили им ирландские работники. Итак, хотя ирландские землевладельцы были вытеснены на запад, в глухую провинцию, их бывшие крепостные остались на месте. Это был отход от первоначальной схемы: не получилось заселить Ольстер целиком лояльным протестантским населением. Новые жители были окружены обиженными, лишенными прав гэльскими ирландцами (ситуация, похожая на ту, с которой столкнулись отцы-пилигримы в 1620 году сразу после высадки в Новой Англии). Неудивительно, что английские и шотландские колонисты беспокоились за собственную безопасность.
После 1610 года в Ольстере появился особенный анклав, при том что бывшие солдаты и гэлы получили больше земли вне Дерри. Этим анклавом была шотландская колония восточного Ольстера, причем главную роль здесь сыграла география: шотландские мигранты столетиями проплывали в Ольстер через узкий канал (в качестве примера назовем Макдоннеллов). В результате в 1606 году на полуострове Ардс образовалось небольшое поселение. Финансировали его два протестантских авантюриста, Монтгомери и Гамильтон, заключившие сделку с местным гэльским вождем клана. Колония разбогатела и в конце века сделалась для шотландской миграции чем-то вроде берегового плацдарма. Шотландцы заполнили пустоты, оставшиеся после колонизации, спонсированной английской короной. Их успех означал, что большая часть новых колонистов была скорее шотландской, чем английской.
Эти шотландцы были пресвитерианцами и не принадлежали к англиканской церкви; для современной ирландской истории это важно, в особенности для истории Северной Ирландии. Их вера восходила к доктринам французского теолога Жана Кальвина, придерживавшегося концепции «предопределения» рая для «избранных» и ада для остального человечества. В пресвитерианстве коренилась твердость убеждений шотландских колонистов, которой не обладали английские переселенцы.
После 1610 года в Ольстере ситуация все больше запутывалась, поскольку английские и шотландские колонисты смешивались с притесняемым гэльским населением. Опасность усилилась, когда в провинции появилось около 5000 бывших солдат графов Тиронского и Тирконелла, которые, по словам Роберта Ки, «угрюмо рыскали по лесам и болотам».
Беда пришла в октябре 1641 года, но Ольстером она не ограничилась, потому что угнетение гэльских ирландцев ощущалось на всем острове. И многие члены старой англо-ирландской аристократии, которую иногда называли «старыми англичанами», также почувствовали, что их позициям угрожает приток новых колонистов. Поэтому неудивительно, что представители этого слоя, такие как сэр Фелим О'Нейл и Рори О'Мор, возглавили ирландское восстание 1641 года.
Был и осложняющий фактор. Мятежники думали, что получили благословение короля Карла I (1625-1649). Такое впечатление произвели его распри с английской палатой общин: в 1620-х годах он назначил своим наместником в Ирландии Томаса Уэнтворта, графа Страффорда, проводившего на острове антишотландскую политику. У Страффорда были планы дальнейших конфискаций в Уиклоу и Клэре, однако парламент счел, что королевская сторона настроена сочувственно по отношению к католикам. В 1640 году Уэнтворта отозвали, обвинили в государственной измене и по распоряжению парламента казнили. Все это можно рассматривать как свидетельство ослабления королевской власти. Ирландские мятежники 1641 года рассматривали Карла как потенциального союзника. Король, с известной долей цинизма, готов был использовать ирландскую армию для борьбы с парламентом. Но для ирландских мятежников приоритетной задачей являлось уничтожение протестантизма в Ирландии, ведь последствием «смены вер» явилась колонизация страны.
События 1641 года внесли напряженность в жизнь острова. Нет сомнений, что ужасные избиения протестантских колонистов гэльскими ирландцами действительно имели место, особенно в Портадауне (графство Арма), где мятежники выгнали из дома сотни мужчин, женщин и детей и сбросили их с моста. Те, кто сумел доплыть до берега, были застрелены, а некоторые ирландцы якобы сели в лодки и били по голове людей, барахтавшихся в водах реки Банн.
Гравюра на дереве иллюстрирует жестокое обращение с протестантскими колонистами
Относительно количества жертв шли споры, особенно когда в библиотеке дублинского Тринити-коллдежа появились тридцать два тома свидетельств. Показательным примером может служить дело некой Элизабет Прайс из Армы: у нее отобрали пятерых детей и сбросили с моста в Портадауне:
А для этой, дающей показания, и многих других, что остались, придумали разнообразные пытки... и эту, дающую показания, трижды подвешивали, чтобы она призналась, куда спрятала деньги. После опускали, обжигали ей подошвы ног и часто били кнутом...
Современные историки, такие как Рой Фостер, не сомневаются в том, что большая часть «свидетельств» является слухами и сильно преувеличена. Сам Фостер полагает, что погибли 4000 человек, около 20 процентов населения в 1630 году (с учетом прироста населения к 1641 году указанный процент снизится).
Более важным, однако, является то, что число убитых стало исторической легендой о 1641 годе в памяти протестантской общины в Ольстере. В коллективном сознании протестантов и в ежегодном распорядке жизни в провинции огненным клеймом выжжены слова «Помни 1641-й». Например, в 1662 году ирландский парламент объявил, что 23 октября, день восстания, «отныне должен праздноваться в этом королевстве как святой день». И в XVIII веке устраивали памятные демонстрации, а в протестантских церквях служили молебны в память о тех черных днях. Так в Ольстере началась нездоровая традиция напоминания о событиях, о которых следовало бы забыть.
После 1641 года ситуация переросла в так называемую «войну трех королевств»: в Ирландию вошли шотландская и английская армии, а ирландцы двинулись на помощь королю Карлу. 1642 год был отмечен двумя значительными событиями: началась гражданская война между английским королем и парламентом, а ирландские мятежники нашли командира — Оуэна О'Нейла (1590-1649), племянника великого Хью. В испанской армии он набрался военного опыта. О'Нейл был одним из ирландских лидеров, противостоявших жестокости. Историки считают, что зверства стали результатом недисциплинированности, а не плана по уничтожению протестантского населения. Следует также помнить, что часть англо-ирландской аристократии оставалась лояльной английской короне. Ее силами командовал Джеймс Батлер, граф Ормонд (1610-1688), ставший в 1644 году главой судебной и исполнительной власти острова.
Такой любопытный парадокс произошел из-за того, что Карл I, дабы избежать обвинений в связи с папистами (его жена была католичкой), утверждал, что не имеет отношения к ирландским повстанцам, хотя втайне надеялся на использование ирландской католической армии против своих врагов из парламента. В 1640-х годах католическая Ирландия была поделена между врагами и защитниками английской короны. Протестантская Ирландия также разделилась на людей, лояльных королю Карлу, и тех, кто желал победы парламенту. Ситуация еще больше запуталась, когда шотландская армия численностью 10 000 человек поднялась на борьбу за ольстерский протестантизм. Карл объединился с шотландцами и попытался навязать им англиканскую религию, а не пресвитерианство, бывшее нормой в Лоуленде (Хайленд оставался католическим).
Католических мятежников в Ирландии после 1641 года называли «конфедератами». Однако и они были разделены. С одной стороны, был Оуэн О'Нейл и гэльские ирландцы, вознамерившиеся защищать католическую религию и уничтожить колониальную систему (их намерение стало еще тверже при известии о том, что английский парламент планирует в Ирландии новые поборы — до одного миллиона фунтов). Даже здесь имелись различия, ибо О'Нейл был сыном контрреформации в Испании, а у этого движения не было ничего общего с протестантизмом. Он был мятежником, желавшим, как и гэльские ирландцы, получить назад утраченные земли.
Их поддерживала англо-ирландская аристократия, за исключением сторонников Ормонда, наивно веривших, что при власти английской короны их католицизм будут терпеть. Возможно, так бы и случилось, если бы английскую гражданскую войну выиграл Карл I, а не парламент. О'Нейл считал такой взгляд абсурдным: он привык к яростным религиозным войнам на континенте, где тогда бушевала Тридцатилетняя война (1618-1648).
Впоследствии оказалось, что О'Нейл прав. Он успешно командовал силами конфедерации. В 1646 году его талант засвидетельствовала победа при Бенбербе над шотландской армией Монро. Лорды Лейнстера нуждались в помощи О'Нейла: они хотели выгнать из Пэйла английскую армию. Но победы оказались иллюзорными. Даже в период относительного успеха внутри самой конфедерации существовала значительная напряженность. Помимо других жалоб отмечалось, что англо-ирландские лидеры восстания не дают гэльским ирландцам пользоваться мушкетами и амуницией.
Судьбу католической Ирландии решили события в Англии 1642-1649 годов. Кульминацией их стало поражение, смещение с трона и казнь Карла I, а одновременно с этим — приход к власти Оливера Кромвеля, который стал лордом-протектором только что созданной республики. Отразив вызов шотландцев в августе 1649 года, Кромвель обратил внимание на Ирландию. Нюансы ирландской политики для него мало что значили. Его совершенно не беспокоило, что Ормонд и другие англо-ирландские лорды лояльны английской короне. В глазах Кромвеля паписты были папистами, и он поставил себе задачу внедрить протестантизм во всей Ирландии и восстановить порядок. Как и все протестанты, он помнил об убийствах 1641 года и считал себя рукой Божьего гнева. Беззаконность действий католических ирландцев усугублял тот факт, что в английской гражданской войне они держали сторону Карла Стюарта, «кровавого человека».
Для осуществления возмездия у Кромвеля была армия численностью в 20 000 человек, в то время едва ли не лучшее европейское войско. Этой армии предстояло залить Ирландию кровью. Страна так и не забыла и не простила поход Кромвеля.
Свою мрачную репутацию Кромвель заслужил во время жестокого разграбления Дрогеды, города к северу от Дублина. Армия окружила город в сентябре 1649 года, и Кромвель потребовал, чтобы гарнизон сдался «во избежание кровопролития». Гарнизон отказался, и английская армия атаковала город — проделала брешь в крепостной стене, однако не сразу прорвалась через защитников и понесла тяжелые потери.
Такая задержка, похоже, разъярила Кромвеля и его солдат. В следующем штурме они ворвались в город и уничтожили около тысячи мужчин, женщин и детей (в том числе и младенцев). Католических монахов и священников убили в церкви, других защитников Дрогеды сожгли заживо еще в одной церкви. В письме к английскому парламенту Кромвель писал: «Я убежден, что это справедливый суд Господа над варварами».
Трудно оправдать поведение Кромвеля в Дрогеде, и его биограф, Антония Фрейзер, даже не пытается этого сделать. Она считает, что «в Дрогеде Кромвель потерял самоконтроль. Кровь в буквальном смысле залила ему глаза — кровь товарищей после провала первой попытки штурма». Она, правда, отмечает, что такое поведение было необычно для Кромвеля, бывшего до той поры милосердным к врагу, но, возможно, на него повлияла внушенная самому себе роль мстителя за 1641 год. Он, кажется, уверил себя, что жители Дрогеды принимали участие в резне того года. Это, разумеется, абсурдно: ведь Дрогеда находилась внутри Пэйла, к тому же в гарнизоне Дрогеды состояли бывшие королевские офицеры. Рассказывают, что Эштона, английского командира гарнизона, забили до смерти его же собственной деревянной ногой. Он был давним врагом Кромвеля.
В каком-то смысле кровопролитие в Дрогеде достигло своей цели, так как новость о побоище распространилась по Ирландии. Ормонд писал будущему королю Карлу II:
Невозможно вообразить себе ужас, который вызвали у людей эти события.
(Англичане, как и Ормонд, были лояльны короне, а не парламенту.)
Из страха перед еще одной Дрогедой крепость за крепостью без всякого сопротивления сдавались Кромвелю. Уэксфорд стал исключением. Войска Кромвеля разграбили город в процессе переговоров, убили 2000 человек, включая 200 женщин и детей. К этим потерям прибавилась гибель жителей других городов, хотя некоторые из них, как Клонмель, сумели некоторое время продержаться.
Мало что можно сказать в оправдание ирландской кампании Кромвеля, однако следует помнить, что XVII век в Европе был временем религиозной нетерпимости (ужасное нападение на германский Магдебург произошло лишь за год до побоища в Дрогеде и Уэксфорде), так что поведение Кромвеля следует рассматривать в этом контексте. Он был достаточно терпимым, чтобы позволить евреям остаться в Англии, но такая терпимость не распространялась на католиков, будь они ирландцы или англичане.
Кромвелевской Ирландии историки уделяют мало внимания. Учитывая традиционное ирландское «проклятие Кромвеля», это, возможно, и неудивительно, хотя один или два британских историка, такие как Дж. Фрауд в XIX веке, пытались представить роль Британского содружества наций в Ирландии как модель просвещения. Главным аргументом против были новые карательные колонии, возникшие после победы Кромвеля. Католических ирландских землевладельцев переселили в западную провинцию Коннахт. Почва там была каменистая и непригодная к земледелию. Католикам пришлось служить своим новым протестантским хозяевам, но кромвелевские колонии стали символом унижения всей католической гэльской Ирландии и старой англо-ирландской аристократии. Кромвель сместил даже Ормонда, только потому что тот был лоялен английской короне.
Католических землевладельцев сменили так называемые авантюристы. Надеялись, что продажа им ирландской земли покроет издержки в три миллиона фунтов, понесенные в 1641 году. На самом деле вырученные деньги и не приблизились к этой сумме, хотя английский парламент привез людей даже из Голландии. Да и в других отношениях кромвелевская колонизация окончилась неудачей. Надеялись, например, что католиков полностью выгонят из ирландских городов, но этого не случилось, несмотря на невероятные идеи, такие как продажа всего Голуэя городу Глостеру.
Отличительной чертой этого исторического периода было наступление на католическую церковь. Примечательно, что парламентские уполномоченные, назначенные Кромвелем в Ирландию, не слишком старались обратить в протестантизм гэльских ирландцев, возможно, поняв, что те не поддадутся. Однако священников безжалостно преследовали, и были приняты значительные меры для предотвращения служения католической мессы. В результате появилась традиция mass-rocky или массового богослужения, — люди собирались на каком-либо заранее назначенном пустыре, и мессу служили на открытом воздухе.
Постепенно после Кромвеля Ирландия разделилась на «две нации»: протестантское меньшинство стало управлять оскорбленным и лишенным прав католическим большинством.
Когда после реставрации Карл II (1660-1685) вернулся на английский трон, ирландские католики начали надеяться на перемены. В конце концов король был женат на португальской католичке, а ирландские католики боролись за дело его отца. Надежды оказались тщетными, поскольку Карл не хотел снова пускаться в авантюры, а потому вел себя чрезвычайно осторожно и не противостоял английским протестантам.
О том, как сильны были антикатолические чувства в Англии, стало ясно во время так называемого «папистского заговора» 1678 года. Тогда ренегат Титус Оутс заявил, что католики устраивают заговор против английского правительства. Отрывок из речи проповедника, чья страсть наверняка зажгла ирландских пресвитерианцев, дает ощутить дух того времени. Этот пророк предупреждал протестантов, что жены их находятся в опасности:
Они могут пасть жертвой похоти любого обитателя болот, ваших дочерей похитят распутные монахи, маленьких детей поднимут на копья и разорвут на куски, вам самим выпустят кишки... или прежде придумают для вас изощренную пытку, ваш жир пойдет на свечи... да так все и происходило на нашей памяти (явная отсылка к 1641 году).
Самой заметной жертвой антикатолической истерии стал Оливер Планкетт (1629-1681), католический архиепископ Дублина. Его увезли в Лондон и после того, что один историк назвал «пародией на суд», повесили, а потом и четвертовали в Тайберне. (В 1975 году Планкетт был канонизирован папой Павлом VI.)
Перед католической Ирландией на короткое время забрезжила надежда, когда на трон взошел брат Карла II — Яков II (1685-1688). Яков намеревался реабилитировать католицизм в Англии и направил Ричарда Тэлбота, графа Тирконелла, в Ирландию в качестве генерал-губернатора. Бестактно и слишком быстро Тирконелл принялся назначать католиков на важные посты. Он также начал готовить католическую армию, потом взялся за ирландский парламент в Дублине — стал включать в него католиков с тем, чтобы они вернули земли, отнятые Кромвелем.
Такая политика, не отличавшаяся от той, что проводил в Англии сам Яков, грозила неприятностями, и в 1688 году они не замедлили явиться в лице королевского зятя, Вильгельма Оранского. Взбунтовавшиеся тори и виги пригласили его занять английский престол. Яков вынужден был просить помощи у французов и у католиков-ирландцев, остававшихся лояльными династии Стюартов.
Высадка Якова в Ирландии вызвала сильное беспокойство в протестантских общинах, снова послышались разговоры о бойне 1641 года. Особенно волновались в Дерри, заслышав известие, что Яков посылает туда полк католиков под командованием графа Антрима.
Протестанты Дерри спорили о том, что предпринять. Англикане, включая епископа Лондондерри (так называли этот город протестанты), думали, что невозможно воспрепятствовать проходу королевского полка, в то время как пресвитерианцы были уверены в необходимости защитить себя от папистов. Городские власти решили пропустить «красноногих» (уроженцев Хайленда), но их планы расстроили тринадцать мальчиков-подмастерьев. 7 декабря 1688 года они взяли все в свои руки и захлопнули городские ворота перед людьми Антрима. Эта дата выжжена в душе ольстерских протестантов и каждый год отмечается в церемониях, которые приезжим кажутся странными.
Осада Дерри началась в апреле 1689 года, поначалу была весьма символической, в июне за дело взялись всерьез. Эта фаза продлилась шесть недель. Яков II лично появился под городскими стенами, но его армия была плохо готова к осаде (у нее имелась всего одна пушка). Даже в этом случае протестантский командир Роберт Лэнди предпочел бы сдаться якобинской армии, но жители ему не позволили. Они с позором выставили Лэнди из Дерри. Одет он был как простой солдат, заготовлявший дрова. Даже сейчас прозвище «Лэнди» звучит оскорбительно для ольстерского протестанта.
В результате осады 30 000 протестантов внутри городских стен начали испытывать сильные лишения. Вскоре им пришлось есть мышей, крыс, собак, свечи и даже кожу. Согласно одному сохранившемуся свидетельству, дородные жители Дерри не рисковали выходить из своих домов во время осады, потому что соседи жадно на них посматривали. Для католиков осада была еще труднее: армия испытывала дефицит. Привезли несколько орудий на подмогу единственной пушке, способной пробить стены, но у многих солдат в качестве оружия были только пики да заостренные палки.
Осаждающая сторона устроила заграждение на реке Фойл, чтобы не допустить прибывающие корабли, а у армии Вильгельма, похоже, недоставало решимости сломить преграду. Дважды английские корабли не смогли прорваться и ушли, но 28 июля 1689 года все-таки прорвались и сняли осаду. Это событие вошло в протестантские легенды, как и убеждение, что на англичан нельзя положиться (хотя именно они в конце концов спасли Дерри).
Корабли идут на выручку Лондондерри
Вильгельм Оранский, Вильгельм III (1689-1702), высадился в Каррикфергусе в 1690 году, намереваясь захватить ирландскую часть своего королевства. 12 июля он победил армию короля Якова в битве при реке Бойн. Еще одно географическое название приобрело для протестантов символическое значение. На самом деле битва не была решающей, в 1691 году Вильгельму пришлось провести еще одну кампанию и выдержать самое серьезное сопротивление католиков к западу от Шеннона, там, где были сосредоточены католические землевладения. Отчаянно сопротивлялись и в Атлоне, и на поле брани в Огриме, и во время двух осад Лимерика, но все было бесполезно. В 1691 году якобитская католическая армия под командованием Патрика Сарсфилда, графа Лукана, вынуждена была сдаться в Лимерике. Возможно, удивительно, что по лимерикскому договору офицерам было позволено пойти на службу к французскому королю Людовику XIV. Так возникла традиция «диких гусей». Католики-ирландцы начали с честью служить во французской армии, и по крайней мере один из их потомков в XIX веке стал маршалом Франции.
Несмотря на то что сражение при Бойне было не таким уж важным, кампания Вильгельма 1690-1691 года определила судьбу католической Ирландии: XVIII век стал веком протестантского верховенства. По иронии судьбы, Бойн не был местом масштабного столкновения протестантизма и католицизма, как о том рассказывают протестантские исторические мифы. Неудобный факт: папа поддерживал протестанта Вильгельма Оранского, отчаянно сражавшегося против французского короля Людовика XIV (как и австрийские католики Габсбурги). Черно-белое бескомпромиссное восприятие религии в ирландской истории никогда не распространялось на остальную Европу, и этим частично объясняется, почему религиозные споры за пределами Ирландии не вызывали больших распрей внутри страны. Все протестантские рассуждения о «бедности и деревянных башмаках» и призыв «Помни 1690-й» восходят к событиям в Дерри и на берегах Война.
Для католиков события 1690-1691 годов могли означать только одно: дальнейшую дискриминацию и репрессии. Ни английский парламент, ни ирландские протестанты не готовы были смягчиться. Законы, утвержденные Вестминстером, отстранили ирландских католиков от службы и исключили из парламента. Но ирландский парламент в Дублине, большинство в котором составляли протестанты, расширил религиозную дискриминацию, удалив священников и епископов. Католикам запретили преподавание, службу в армии, жениться на протестантках и принимать участие в местных судах. Ирландские католики дорого заплатили за поражение, как и Яков II, сосланный во Францию. В ретроспективе, однако, трудно понять, как Яков, лишенный поддержки в Англии, смог бы преуспеть в Ирландии.
Ирландские католики проиграли войну за сохранение своей религии и дела якобитов, их попытка противостоять английскому культурному вторжению тоже провалилась. К концу XVII века английский язык неумолимо распространился по всей Ирландии. Он сделался деловым языком — подтверждением этого является новый смысл гэльского слова bearla, первоначально означавшего «технический жаргон», теперь так стали называть английский язык. Интересно, что слово sasanach (связанное больше с шотландскими гэлами) означало и «протестант», и «англичанин».
Правительство не проводило целенаправленной политики по вытеснению гэльского языка, но появление в Ирландии английских колонистов и английских обычаев сделало кончину местного языка почти неизбежной. Гэльский, в конце концов, был языком побежденных и униженных. Впрочем, как и в предыдущие столетия, он жил в легендах, поэзии и в устной истории как своего рода протест против обвинений в варварстве, которые приходилось выслушивать от англичан. Несколько гэльских поэтов, особенно Пирс Ферье (1600-1653), сражались в конфедератских войнах, и лейтмотивом их творчества был потерянный гэльский мир, разрушенный колонистами Кромвеля.
С другой стороны, в XVII веке в среде поселенцев бурлила активная интеллектуальная жизнь. Одним из центров являлась церковь архиепископа Ашера в Дублине, где следует особо отметить голландских братьев Арнольда и Джерарда Боатов (последний написал значительный научный труд «Естествознание Ирландии»). К колониальному обществу принадлежал и известный физик Роберт Бойль (1627-1691), основатель Английского королевского общества, открывший закон взаимозависимости давления, температуры и молярного объема идеального газа. Еще одной значительной фигурой был сэр Уильям Петти (1623-1687), написавший труд о том, как Ирландия может разрешить проблемы, связанные с земельной собственностью. Ирландия обрела сомнительную честь -^ быть самой изученной страной Европы, хотя главной причиной такого изучения являлась «помощь» протестантам в конфискации земель. Из научных сфер, таких как естествознание, исключили гэльских ирландцев, в подтверждение мифа, что их интересуют прежде всего легенды и чудеса.
В соответствии с подсчетами Петти, в Ирландии начала XVIII века проживали около 1,3 миллиона человек. Следовательно, она являлась одной из самых плотно населенных стран Западной Европы. В предыдущем веке Ирландия была травмирована постоянными переселениями и колонизациями. Поразительную поддержку такой оценке дает следующая статистика: в 1641 году у ирландцев-католиков было 59 процентов ирландской земли, в 1660 году, после кромвелевской колонизации, эта цифра опустилась до 22 процентов, а в 1695 году, после победы Вильгельма Оранского, упала до 14 процентов. В 1714 году на трон взошел ганноверский король Георг I, и доля принадлежащей католикам ирландской земли сократилась до 7 процентов. Менее чем за сто лет гэлы и англо-ирландцы, имевшие во владении две трети острова, остались буквально ни с чем, да и эта малость представляла собой жалкую каменистую почву в Коннахте (остальной территорией графства Клер владел парламент Кромвеля). Такова потрясающая реальность в Ирландии XVII века.
Попытки к примирению двух сторон неизменно приводили к размежеванию «победителей» и «побежденных». Они жили в напряженном соседстве. Изменившийся баланс сил готовил в ближайшем будущем еще один 1641 год, но протестантскому меньшинству часто напоминали о зреющем недовольстве, которое они сами и вызвали. Ирландский народ продолжал жить на земле — возделывал поля, выращивал скот. Некоторые зарабатывали, занимаясь прядением шерсти, производством льняных тканей. Ирландский экспорт состоял в основном из текстиля и продуктов животноводства. Поднять низкий уровень жизни ирландского крестьянина было нечем.
Землевладельцы и зажиточные крестьяне начали демонстрировать свое богатство — строили просторные деревенские дома и даже городские дома в Дублине. В этом городе проживали уже 50 000 человек, и он сделался настоящей столицей. Там имелось два древних собора, кипела интеллектуальная жизнь, ирландский капитал можно было сравнить с капиталом крупных европейских городов. Доход от экспорта позволил построить канал, и это превратило большую часть Лейнстера, северо-восточный Ольстер и часть восточного Коннахта в пригород столицы.
И все же Ирландия, как отметил историк Николас Канни, оставалась в подчиненном положении. Это чувствовалось даже по элите. Ее представители могли жаловаться на ограничивающий их права парламент Дублина, но землевладельцы все же предпочитали обучать своих детей в Англии и выдавать их (или женить) за английских аристократов, а не за местную знать. И как средневековые английские монархи выказывали мало интереса к событиям, происходившим за Ирландским морем, так и всего два их преемника посетили ирландское королевство в период между 1500 и 1689 годами.
Тем не менее ирландский дух отказывался исчезнуть, и лишенное собственности католическое крестьянство, как и владельцы земельной собственности, оставались в убеждении, что со временем обретут то, чего их несправедливо лишили. Как далек от них тот день, в 1700 году ни один ирландский католик сказать бы не решился.