Исчезновение

Глава 29

Вторник, 22.43

Мак и Кимберли поехали в местный «Уол-март» за сухой одеждой. К сожалению, магазин был уже закрыт. Они сделали еще один круг по темным бейкерсвиллским улицам, прежде чем окончательно сдаться и отправиться в гостиницу, где Куинси снял для них номер. Кимберли хотела, чтобы отец поехал с ними, но тот, разумеется, отказался.

После совещания у Кинкейда они вышли к машине, чтобы обсудить дальнейшие действия. Дождь почти прекратился, превратился в густую изморось, но никто из них этого не заметил.

Мак кое-что разузнал насчет Лукаса Бенсона: нашел статьи о суде над Рэйни, где сообщалось, что у убитого остался сын, Эндрю Бенсон, воспитывавшийся бабушкой с материнской стороны, Элеонорой Честайн. Сведения о матери Эндрю были очень скудны, но, судя по всему, Сэнди Бенсон умерла до того, как Лукас пропал, — видимо, большую часть жизни Эндрю провел у бабушки. Что интересно, ни Элеонора, ни ее внук так и не появились в зале суда.

Мак набрал имя «Элеонора Честайн» в строке поиска, и компьютер выдал несколько телефонных номеров, владельцы которых жили в разных штатах. Интернет по-прежнему оставался лучшим другом детективов. И извращенцев.

Мак выбрал два номера — один в Юджине, штат Орегон, другой в Сиэтле, штат Вашингтон. И первая же попытка оказалась удачной. Элеонора из Юджина была приятно удивлена, когда с ней связался давний друг ее внука, пытавшийся разыскать Эндрю. Однако она ничем не смогла ему помочь, поскольку в последний раз видела Эндрю, когда он украл у нее стереосистему, прыгнул в машину и нажал на газ. По слухам, он поступил в армию — возможно, теперь ее внук в Багдаде. Она выразила надежду, что служба в армии наконец исправит парня. Если Мак его найдет, пусть напомнит Эндрю, что тот по-прежнему должен бабушке пятьсот баксов. Заранее спасибо. Вот и все, что удалось узнать от Элеоноры Честайн.

Главное, что смог выяснить Мак, — это то, что Эндрю Бенсону было примерно двадцать восемь лет, а значит, он подходил под описание. Плюс к тому совершил кражу, хотя, судя по всему, Бенсон едва ли учился в колледже. Оставался главный вопрос — где сейчас этот человек?

Мак разослал запросы во все военкоматы Портленда. Шанс на то, что удастся напасть на след, оставался, хотя, разумеется, ответ будет получен только утром.

На этом их семейный совет закончился. Час был поздний, и немного поспать казалось неплохой идеей. С рассветом нужно быть на ногах, завтра их ждет трудный день.

Кимберли снова попыталась уговорить отца поехать с ними. И он снова отказался. Куинси сказал, что очень устал и просто хочет побыть какое-то время один. Он поедет домой и ляжет спать.

Кимберли не поверила ему ни на секунду. Спать? Ее отец? Скорее всего он будет бродить по комнатам и мучить себя бессмысленными «а что было бы, если…».

Наверное, она бы делала то же самое, подумала Кимберли, если бы рядом с ней не было Мака, который держал ее за руку, пока они в молчании ехали в гостиницу.

Войдя в номер с красивой мебелью вишневого дерева и ужасными обоями с цветочным орнаментом, Кимберли принялась развешивать в ванной сырую одежду. Мак вытащил из сумки старую футболку, и Кимберли с благодарностью облачилась в нее, а потом стала сушить феном вещи, подлежащие исключительно химической чистке. Она включила фен на полную мощность и закрыла дверь ванной, так что температура в крошечном помещении поднялась примерно до семидесяти градусов. Это было незабываемое ощущение: пот капал с ее лица, мерные, ритмичные движения расслабляли мышцы.

Кимберли вышла из ванной и обнаружила, что Мак, в клетчатых трусах, лежит на застеленной кровати с тем усталым видом, который она так хорошо знала. Несмотря на поздний час и обилие событий в течение дня, она ощутила знакомое покалывание в низу живота. Такова была одна из особенностей их связи: они слишком мало времени проводили друг с другом. Достаточно Маку войти в комнату, и она уже готова отдаться ему здесь и сейчас. А он еще жалуется.

Она подошла к кровати, чувствуя, как он следит за ней взглядом — его глаза скользнули по ее шее, плечам, маленькой округлой груди.

— Красивый номер, — сказала Кимберли.

— Если ты любишь ситец на стенах.

— Если мне не изменяет память, с ситцем у нас связаны неплохие воспоминания.

— Ты права.

Она забралась на кровать — вырез футболки оказался достаточно глубоким, чтобы Мак видел, что под ней у Кимберли ничего нет.

— У нас был трудный день, — сказал он.

— Да.

— Много переживаний.

— Да.

— Может, ты хочешь поговорить?

— Поговорить? Ты что, забыл, что я дочь своего отца? — И Кимберли оказалась сверху.

Грудь у него была теплая. Кимберли нравилось прикасаться к его коже ладонью или щекой. Она поцеловала Мака в шею, наслаждаясь его запахом: мыло, лосьон после бритья, пот. Ей следует принять душ; ему тоже. Возлюбленные, которые видятся лишь по выходным, могут себе позволить быть на высоте. Но сейчас она не хотела, чтобы он ушел. Ей хотелось прижаться к его сильному телу, хотелось услышать, как бьется его сердце, ощутить на губах соленый привкус его кожи и услышать, как он торопливо и неровно дышит.

Кимберли устала. В глубине ее души таилась тоска — труднообъяснимая, почти неуловимая. Большую часть своей жизни Кимберли находилась рядом со смертью. Отец разрывался между семьей и клиентами, которые, судя по всему, нуждались в нем больше, чем собственные дочери. Кимберли помнила, как впервые забралась к нему в кабинет и принялась листать пособия по криминалистике, разглядывая картинки. В тринадцать лет, когда ее тело начало созревать, она узнала, что можно сделать с женской грудью при помощи плоскогубцев. В пятнадцать прочла о том, как нестандартное сексуальное поведение может обратиться в насилие, жестокость, садизм.

Кимберли с головой уходила в изучение разнообразных дел, историй порока, отчетов о самых ужасных деяниях, совершенных в отношении женщин и детей. Она не знала, как вернуть отца в свой мир, и потому погрузилась в его. Если все эти жертвы нуждаются в помощи ее отца, она тоже научится их защищать.

Настал день, когда погибла ее сестра, когда была убита мать и когда она сама подверглась нападению — сумасшедший в номере отеля приставил к ее виску пистолет. Когда Кимберли была ребенком, насилие отняло у нее отца. Когда она выросла, насилие заставило его вернуться.

Она пошла по его стопам и стала агентом ФБР; до получения квалификации профилировщика остались считанные дни. И что потом? Она перестанет ценить свой брак, забудет о детях, целиком погрузится в себя?

Кимберли крепко поцеловала Мака. Его руки запутались в ее волосах, горячая мужская плоть уперлась в бедро. Она прижалась к нему, он обхватил руками ее бедра и прошептал:

— Ш-ш-ш…

Ей требовалось немало времени, чтобы понять, что она плачет, что теплая влага на ее лице — это слезы, которые текут по щекам и падают Маку на грудь. Кимберли слизывала их, ощущая на языке вкус соли.

Потом она лежала на спине, а Мак склонился над ней, стоя на коленях, и его большие руки были невероятно нежными, когда он стаскивал с нее через голову футболку.

— Да! — настойчиво приказала она. — Да!

Но он медлил. Она упорно цеплялась за его плечи, старалась обхватить ногами. Мак же, воплощенная сдержанность, целовал Кимберли в мочку уха, что-то шептал, уткнувшись в ее шею, пока от наслаждения тело Кимберли не покрылось гусиной кожей; все ощущения стали настолько острыми, что она готова была закричать, если бы прикосновения вдруг прекратились.

Его голова лежала у нее на груди, небритые щеки легонько покалывали соски, когда он успокаивающе касался их губами. У Кимберли было сильное, гибкое тело, с узкими бедрами и почти плоской грудью. Но Мак заставлял ее почувствовать себя сексуальной — его большие смуглые руки касались молочно-белой кожи, шелковистые волосы щекотали живот.

Потом он сжалился над ней, поместил свои бедра между ее ног, и его мощное тело задвигалось.

В последнюю минуту Кимберли открыла глаза. Она смотрела на своего возлюбленного — голова откинута, зубы стиснуты, он не помнил себя, наслаждаясь ее телом. И она ощутила — сквозь экстаз и грусть — невероятную нежность. Провела руками по его лицу. Она хотела, чтобы он испытал удовольствие. Мак нужен ей, чтобы получить облегчение. Кимберли должна быть уверена, что может сделать этого человека счастливым.

Плотина рухнула. Неимоверная тяжесть в ее душе раскололась и пошатнулась. Кимберли падала, по-прежнему цепляясь за Мака руками и ногами, и, по крайней мере сейчас, этого было достаточно.

Вторник, 23.28

— Ты знаешь, я бы тебя связал, если бы думал, что это поможет, — сказал Мак. — А сам бил бы себя в грудь, изображая настоящего мужчину. Я относился бы к тебе как к слабой, покорной женщине, которая делает то, что ей велено.

Она стукнула его в плечо.

— Ох!..

— Это тебе за «слабую». Я подумаю, как наказать тебя за «покорную».

Он навалился на нее, удивив Кимберли внезапным порывом, и прижал ее к кровати.

— Я больше, — сказал Мак. — Я сильнее. Но я нашел себе достойную пару, Кимберли. Я уважаю тебя за то, что ты помогаешь отцу. Ты делаешь то, что должна, даже если это тебе вредит.

Она не знала, что ответить. В комнате было темно, шторы опущены, поэтому она чувствовала себя менее уязвимой, но такую же защиту темнота давала и Маку. Кимберли видела, как поблескивают его глаза. А главное, ощущала всю тяжесть невысказанных им слов, всех страхов, о которых они никогда не говорили. Всего того, что может случиться завтра, или послезавтра, или когда-нибудь в будущем.

Никто из них не боялся за себя, но они не представляли, как можно не бояться за другого.

Мак встал. Она рассматривала его силуэт — тень на фоне теней, — пока он рылся в сумке.

— Второй раунд? — спросила Кимберли с легким удивлением. Но то, что он вложил ей в руку, не было презервативом: маленькая квадратная коробочка из ювелирного магазина.

Сначала она не поняла.

— Я все продумал, — быстро сказал Мак. — Заказал нам столик в ресторане. Даже купил тебе платье. Мы бы отправились на свидание, официант принес бы нам шампанское — и вот тогда, в присутствии музыкантов, обслуги и прочих гостей, я бы встал на одно колено и сделал это как полагается. Но конечно, у нас не получится поехать в «Саванну». Если честно, чем дольше я с тобой живу, тем сильнее убеждаюсь: это просто счастье, что нам удалось получить номер в дешевой гостинице среди полей и пастбищ. Если и существуют счастливые звезды, твоя семья явно не родилась под одной из них.

Мак провел рукой по ее волосам; он волновался больше, чем когда-либо прежде.

— В общем, я хочу сказать, что… черт… я имею в виду…

Он снова забрался на кровать, встал на одно колено и взял ее за руку.

— Кимберли Куинси, ты выйдешь за меня замуж?

— Но я голая, — растерянно отозвалась она.

— Я вижу. Это часть моего плана. Голая ты не сбежишь.

— А я почему-то всегда думала, что, когда мы окажемся перед алтарем, я буду одета.

— Если это тебя утешит — я не возражаю.

— Я раздражительная и всегда усталая.

— Против этого я тоже не возражаю.

— Правда?

— Детка, я люблю тебя раздражительную, злую, вооруженную, опасную и так далее. Я даже поспорил, что ты дашь пинка Кэнди Родригес.

— Мне она действительно не нравится, — тотчас же отозвалась Кимберли.

— Ты моя девочка.

Мак потянулся и включил лампу. А потом дрожащими пальцами медленно открыл коробочку, которую Кимберли по-прежнему сжимала в ладони.

Кольцо было старинное — несколько маленьких бриллиантов в платиновой оправе. Ничего сверхизысканного или шикарного, но Кимберли подумала, что это самое замечательное кольцо, которое ей доводилось видеть.

— Оно принадлежало моей бабушке, — тихо сказал Мак. — Если тебе не нравится, можно отдать его на переплавку…

— Нет.

— Нет — это значит, ты не выйдешь за меня? — Он, кажется, слегка запаниковал.

— Нет! То есть да. Да, я выйду за тебя. Нет, не смей трогать это кольцо. То есть можешь к нему притронуться, но лишь затем, чтобы надеть его мне на палец. Надень же его!

Он повиновался. Потом они оба долго сидели, обнаженные, и любовались кольцом.

— Оно прекрасно, — прошептала Кимберли.

— Самое прекрасное, что есть на свете, — это ты, Кимберли. Черт возьми, я так тебя люблю, что это меня пугает.

— Меня тоже.

— Тогда мы будем привыкать постепенно. Я просто… я хочу, чтобы сегодня ночью это кольцо было у тебя на пальце.

— Я тебя люблю, Мак, — серьезно сказала Кимберли, а потом крепко, до боли, обняла его. Они оба взглянули на кольцо, которое поблескивало у нее на руке, и все поняли.

— Я не могу носить его сегодня, — шепнула она.

— Понимаю.

Кимберли взглянула на него и снова услышала то, что не было сказано.

— Обними меня, Мак.

Он заключил ее в объятия. Тогда она сняла кольцо и молча положила его в футляр.