— Помнишь белую птичку? — спросил я у Зики утром. Мы как раз делали зарядку.
— Какую белую птичку?
— Которую девочка, с которой ты шла, фиг поймала. Бумажную…
— Это ты её пустил?
— Неважно. Ты тогда ещё с девчонкой шла, помнишь, конечно? Что это за девчонка?
— Одна прекрасная девочка, — сказала Зика, задрав нос. — Просто прекрасная. Ты её знаешь. Кстати, мама хотела с тобой поговорить.
— О чём ты хотела со мной поговорить? — спросил я у мамы. — Чего-нибудь важное?
— Очень, — сказала она. Она смотрела на меня и улыбалась, как солнышко. Это её улыбка. — Ты не забыл, дорогой, что на днях у тебя день рождения?
Я шёл в школу в довольно-таки убитом настроении. Само собой, я помнил про свой день рождения, то забывал, то вспоминал, но в общем-то, конечно, помнил, и только теперь, только после разговора с мамой, я понял, что это за штучка — мой день рождения.
— Ты не против, дорогой, если будут гости? — спросила мама.
— Конечно, — сказал я. — Пусть.
— Будут Дымшицы, — сказала она, загибая палец.
— Это кто?
— Папин сослуживец с женой.
— Прекрасно.
— Потом Саша Вербицкий…
— Кто-кто? Я не знаю?
— Ка-ак? Это же твой приятель. Ну, этот, английский мальчик в белом свитере.
— Ах да, — сказал я. — Ну, конечно. Просто прекрасно.
— Мне он очень понравился, — сказала мама. — Я видела его чудесную маму и передала ей наше приглашение. Будет ещё Зикина подруга, всего одна, больше, я думаю, нельзя, а то нужно приглашать весь класс. Ты ведь знаешь, какая она общительная. К тому же это ведь твой день рождения.
— Разумеется, — сказали.
— И… — она взяла меня за подбородок, — твои друзья, конечно. Ведь так?
— Да-да, — быстро сказал я. — И мои друзья. Пока, я побежал.
— Беги-беги. Нельзя опаздывать.
Вот в чём была загвоздка! В друзьях. Ясно, что приглашать мне было абсолютно некого. Ну, некого и некого — не очень-то и надо, но как быть с мамой? — не хотелось её огорчать, честное слово. Ей, видно, здорово не по себе было, когда она думала, что мне не по себе, оттого что у меня нет друзей. И самое ужасное было, когда она норовила заглянуть мне в глаза. «Ладно, будут для неё мои друзья, будут», — думал я, когда шёл в школу, хотя вовсе не понимал, что я при этом имею в виду. Только об этом я и думал, пока шёл в школу, и в школе тоже, и на всех уроках… На предпоследнем уроке (была история) меня вызвали. Они, видно, решили, что всё, хватит, баста. Я уже не новенький и вполне догнал класс. Стыдно, наверное, было слушать, что я там нёс про исторические события и даты, и здесь дело было не только в том, что меня вообще вызвали в первый раз и я здорово волновался, — я всё думал про этих друзей для моей мамы. Мне поставили тройку, но я как бы и не заметил этого, я всё думал, и, когда прозвенел звонок с урока, у меня появилось совершенно непонятное решение, то есть совершенно непонятное, я даже не могу толком объяснить, как оно могло появиться и почему казалось мне правильным. Я решил, что на переменке отыщу Бочкина, подойду к нему, извинюсь за то, что мой портфель упал ему на голову, и приглашу его к себе на день рождения. Довольно странно было ходить по нашему коридору и разыскивать Бочкина. Всё время попадались незнакомые лица, ведь обычно на каждой переменке я быстро пробегал наш коридор, спускался на два этажа ниже и бродил среди малышей, будто я дежурный, — малышей в лицо я знал куда лучше.
Вдруг я увидел Бочкина и пошёл к нему. Я ещё не знал, как начать.
— Бочкин, — сказал я, и он повернулся ко мне. Волосы у него на затылке были хохолком. Глаза его сначала раскрылись, потом прижмурились, а губы сжались.
— Я ударил тебя портфелем. Помнишь? — сказал я. — Вернее, он сам упал. Но не в этом дело. Дело в другом. Я…
— Чего тебе надо? — сказал он. — Я сам всё помню. Ещё бы я об этом забыл. Такое не забывают, запомни это.
— Дело совсем в другом, — сказал я.
— Да-да, запомни это, — сказал он.
— Я хотел изви… — начал я.
— Сегодня будем стыкаться, — сказал он.
— Стыкаться? — сказал я. — Я не хочу… Зачем?
— Мало ли что не хочешь!
— Я хотел извиниться! — сказал я.
— Мало ли что извиниться!
Я вдруг догадался, уж не знаю как, что если бы я ему сказал: «Да-да, стыкнёмся, обязательно!», он бы мне сказал: «И стыкнёмся!», а я бы ему сказал: «Только стычка» — и он бы мне сказал: «Само собой!» — вот тогда бы, может, ничего и не было, может, было бы, а может, и нет. Но теперь — я знал точно — «стычка будет.