Исход

Пролог

У меня необычные вкусы и предпочтения. Я стараюсь избегать людных мест: наедине с собой меньше шансов случайно причинить кому-нибудь вред. Очень актуально для псиона моих возможностей. Я не переношу яркий свет: в последнее время всюду стал носить солнцезащитные очки с темными стеклами, избавляющими от необходимости усилием воли снижать чрезмерно возросшую остроту зрения. Можно использовать метаморфизм, но чисто психологически непрозрачные стекла служат дополнительным барьером, мешающим читать людей. Я не люблю общаться с незнакомцами: их мысли мгновенно выдают даже малейшую ложь и притворство.

А еще я не люблю, когда в меня стреляют. И это объединяет меня с другими людьми.

«Одержимые» начали беспорядочную пальбу из темноты, когда мы замерли в двух сотнях метров от их убежища. К подвальной затхлости подземелья добавилась горьковатая пороховая гарь, грохот выстрелов эхом прокатился под низкими сводами, а яркие вспышки могли бы запросто ослепить человека. Если, конечно, ему вдруг пришло бы в голову зачем-то сунуться в эти давно заброшенные и полузатопленные катакомбы. Нам проще, мы уже давно перестали быть людьми.

«Невидимая броня» выдержала удар: устремившиеся нам навстречу линии трассеров бессильно изогнулись в пространстве и, высекая искры, с визгом вонзились в стены. Чувства обострились до предела. Несмотря на окутывавший нашу группу кокон «Пыльного шлема», я прекрасно видел противника. Вернее, ощущал эти четыре сгорбившиеся фигуры с автоматами, затаившиеся за очередным поворотом тоннеля: обычное человеческое зрение в окружавшей нас кромешной тьме было бессильно. На мгновение нахлынуло воспоминание — такой же широкий, похожий на гигантскую нору подземный лаз, скрывающийся в его глубине враг и сдавленное дыхание усталых бойцов за спиной. Разве что здесь нет той давящей, гнетущей атмосферы, неизменно присутствовавшей во всех обитаемых Гнездах.

Усилием воли я прогнал непрошенный образ из прошлого. Не время и не место. Предаваться воспоминаниям будем потом, сейчас нужно закончить начатое. Сконцентрировав сознание, я потянулся вперед, во мрак, направил его поток туда, где трое замерли в ожидании атаки, а четвертый суетливо пытался сменить замерзшими непослушными пальцами опустевший автоматный рожок. Я чувствовал, видел, ощущал и одновременно осязал их. Направляемый мною ментальный поток коснулся подчиненных чужой воле разумов этих несчастных и опутал их непроницаемой паутиной. Я не мог разорвать державшую их сознание связь, но мог заблокировать ее. Не знаю, как они восприняли мою ментальную атаку. Наверное, перед тем как потерять сознание, эти люди почувствовали окутавшую их усталость, а в следующий миг неведомая сила утянула их в омут беспамятства. Теперь путь был свободен.

— Пошли, — не оборачиваясь, бросил я.

Мы двинулись вперед, мрак неизвестности постепенно расступался передо мной, словно карта, открывающаяся перед участником компьютерной игры. Впереди тоннель разделялся на два рукава: правый, вильнув в сторону, нырял в затопленный бункер и там заканчивался тупиком. Левый уходил под небольшим уклоном вниз и обрывался в небольшом зале с покрытыми сырым кафелем колоннами. Там нас поджидали еще трое. Я бросил замыкавшему отряд бойцу короткий мыслеобраз и тот чуть задержался, чтобы разоружить лежащих на грязной земле «одержимых» — сюрпризы нам не нужны. Рожки от автоматов он отсоединит, а само оружие бросит чуть поодаль, чтобы не тащить на себе лишний груз. Хорошо быть ментатом: не нужно тратить лишних слов.

С притаившейся в засаде троицей мы расправились еще быстрее. Противник едва успел открыть огонь, причем бил скорее на звук, чем прицельно. Обосновавшийся в плохо освещенных подземельях враг с недавних пор начал использовать трассирующие пули, чтобы «одержимым» было легче стрелять в темноте — они-то, в отличие от псионов, «кошачьим зрением» не обладали. Не все. Яркие плети трассеров разорвали мрак и вновь увязли в «Невидимой броне», а в следующий миг я сумел дотянуться до разумов «одержимых» и погасить их. Обмякнув, все трое повалились наземь, бряцнув на прощание оружием о бетон.

Чуть усилив концентрацию, я вновь расширил сферу своего ментального зрения. Слева от зала с колоннами — тупиковый карман, там «одержимые», судя по всему, хранили припасы. От дальнего конца помещения в стороны разбегаются три тоннеля: средний упирается в перекрытый решеткой вертикальный ствол. В левом копошится что-то живое, отсюда, издалека, я чувствую лишь теплые отблески чужих аур. Еще одно небольшое усилие — и картина проясняется: люди, двое, перегородили коридор поваленными набок строительными козлами и другим попавшимся под руку хламом, затаились и ждут. Справа… Этот тоннель чист, но через двести метров теряется во тьме, что там дальше — отсюда не разглядеть. С людьми бойцы управятся и без меня, в крайнем случае, прикрою, если станет совсем тяжко. Нам же надо найти главных «кукловодов». И чем скорее, тем лучше: время стремительно уходит. Я еще могу удерживать два знака и одновременно атаковать врага в ментале, но мои силы не безграничны. Оболочка тает, скоро она опустеет совсем.

— Разделимся, — скомандовал я. — Ясень, Макар и Славян — налево, там двое, дистанция сто тридцать. Постарайтесь не убить. Остальные — за мной.

И снова низкие своды подземелья, вода сочится по стыкам бетонных плит, под ногами хлюпает грязь. Издалека донеслись приглушенные хлопки: похоже, моих парней заметили и открыли по ним огонь. Протянув тонкую светящуюся нить через ментал, я дотронулся до аур отчаянно палящих в темноту «одержимых»: отключить их отсюда я уже не смогу, но смогу немного замедлить. А ребята добьют оглушающим знаком.

— Аскет! Там…

Все-таки, не следовало рассеивать энергию на столь большом пространстве: можно пропустить внезапную атаку. Я увидел опасность одновременно с возгласом Деда, еще мгновение — и было бы поздно. Но я все-таки успел.

Метаморф, похожий на волка-переростка, перемещался стремительными зигзагообразными прыжками, отталкиваясь могучими лапами попеременно от пола и от стен. Он ловко увернулся от брошенного мною «Смертельного когтя», сплетенный Дедом «Меч тьмы» тоже прошел мимо, оставив на боку монстра широкую зияющую рану. Но даже это не смогло остановить нападающего: я почувствовал, как «Невидимая броня» дрогнула под ударом мощного тела. Размышлять было некогда. Тьма подземелья озарилась сиянием выставленного мною «Щита огня» и в следующий миг горящая и воняющая паленой шерстью туша врезалась в меня, сбивая с ног.

Защитные знаки ослабили и замедлили движения метаморфа, что дало нам преимущество. Падение в чавкающую жижу, перекат, рука привычно ощутила тяжесть короткого копья — проверенного оружия, хорошо зарекомендовавшего себя в тесноте гнезд. Я ударил практически наугад и попал. Монстр зашипел, извернулся, полоснул когтистой лапой, разорвав рукав моего комбинезона. Следующий удар пикой, видимо, пришелся в какой-то жизненно важный центр: чудовище изогнулось дугой, беспорядочно замолотив конечностями. В следующий миг кто-то из ребят добил его «Дыханием дракона».

— Живучая тварь, — выдохнул долговязый боец по кличке Стержень, — у тебя там кровь, Аскет.

Я склонил голову: разодранный в клочья рукав и вправду потемнел, стремительно пропитываясь багровым. Только сейчас я почувствовал отголоски зудящей боли в предплечье. Усилием воли я снизил кровоток в близлежащих сосудах: уроки Даниила не прошли даром. Рана пустяковая, затянется через пару часов. Если бы не отрава с когтей, затянулось бы ещё быстрее. На псионах все заживает быстро.

— Некогда, — откликнулся я, — там еще четверо.

Ментальное зрение не подвело: враг приближался короткими прыжками, двое впереди, и еще парочка оборотней следом. Самому, пожалуй, не справиться, оболочка уже истощена, сил хватит только на поддержание защиты. Сомкнув веки, я направил в ментал энергию призыва.

Воздух передо мною сгустился. В клубящемся мареве, точно угольки в догорающем костре, полыхнули алые глаза, и вот мрак соткался в существо, чем-то напоминающее огромного добермана. Явление Адского Пса всегда завораживает. Особое впечатление оно производит на тех, кто наблюдает его впервые.

Дух склонил в полуобороте голову, словно ожидая команды, но никаких команд ему, конечно же, не требовалось. Короткая мысль-образ, и Пёс стрелой метнулся вперед, навстречу опасности. Однако наблюдать за схваткой времени не оставалось: влив еще немного энергии в «Невидимую броню», я крикнул:

— Дед, Соболь, по дальним!

Они поняли меня с полуслова и ударили одновременно — Дед своим излюбленным «Святым посохом», Соболь — «Плетью барлога». Атакующие знаки действовали на метаморфов слабо, но безотказная «Плеть» буквально разорвала бежавшего последним оборотня пополам, а «Посох» оглушил предпоследнего. Нырнув в ментал, я увидел три ярких искры: двое монстров не на шутку сцепились с вставшим на их пути Адским Псом, третий готовился к прыжку, чтобы атаковать нас. Сконцентрировавшись, я нанес ментальный удар, стараясь если не убить, то хотя бы замедлить тварь. Получилось: монстр словно споткнулся в прыжке, и, с размаху натолкнувшись на «Невидимую броню», замер, мотая башкой.

Лёгкой заминки хватило, чтобы я воткнул ему в шею копье, и, используя массу тела как рычаг, рванул, с хрустом ломая хребет. Вынырнул из ментала я как раз в тот момент, когда Адский Пес окончательно расправился с парой своих противников — разбросанные по туннелю дымящиеся куски мяса красноречиво свидетельствовали о том, что помощь ему не требуется.

«Хорошая игра!», — раздался в моей голове голос духа, — «Хочу еще!»

«Позже», — беззвучно ответил Псу я, — «сейчас тебе нужно уйти. Но мы еще поиграем».

Короткий всплеск разочарования, и дух растворился в полумраке подземелья, слившись с его тенями. Теперь мне осталось самое сложное — верный, но игривый и беспокойный обитатель Нижнего Мира будет мне только мешать.

Снова закрыв глаза, скорее по привычке, ведь физически в этом не было никакой нужды, я постарался отрешиться от окружающей действительности. Погасли звуки, схлынула затхлость подземелья, стылый и влажный воздух перестал щипать кожу. Потом ушли мысли, угасли отголоски эмоций, мой разум полностью растворился в реальности, впитавшись в ее плоть. Он превратился в энергию, поток которой заструился вокруг, словно радужное пятно масла, растекающегося по водной глади. Где же?… Вот, четыре ярких огонька, четыре звездочки, прокалывающие своим отблеском ткань мироздания.

Вновь собрав энергию в единый кокон, я сжал ее в пылающий шар и вложил в удар все силы до остатка. В следующий миг меня вышвырнуло из ментала, словно пробку — энергии в оболочке попросту не осталось. Но в последний миг я успел заметить, как четыре искры вспыхнули и погасли.

— Все кончено, — мой голос звучал сдавленно и хрипло, будто после затянувшейся простуды. — Они мертвы.

— Что ты с ними сделал? — Кажется, это Дед: слух еще не вернулся, в ушах барабанной дробью грохочет пульс.

— Сжег мозг.

Опустившись на колено, я пошарил в грязи: слетевшие в пылу борьбы с оборотнем темные очки так и валялись поблизости. Только одна дужка оказалась отломанной напрочь, хрупкий металл не пережил падения. Жалко: эти очки Светка подарила мне несколько месяцев назад.

— Я наверх. Заканчивайте без меня.

Стылый вечерний воздух немного привел меня в чувство: солнце уже зашло, и в ледяном свете фонарей кружились редкие снежинки, оседая на пока еще зеленую траву. Здесь, под Минском, поздняя осень заявила о своих правах чуть позже, чем в промозглой Москве. Сначала я даже не понял, откуда доносится тонкая прерывистая трель: наши предпочитали отправить зов, да я и сам не жалую мобильную связь. Даже новомодным смартфоном так и не обзавелся: старая кнопочная «Нокиа» вполне годится для коротких разговоров по делу. А звонят мне нечасто, да и то лишь «динозавры» вроде Сергачева, не владеющие приемами псионов.

— Да, Александр Васильевич? — даже не взглянув на экран, угадал собеседника я.

— Здравствуй, Витя, — старый генерал был одним из немногих, кто все еще величал меня по имени, — тебя, говорят, можно поздравить? Закончил? Разорили твои ребятки логово Круга?

Значит, уже доложили. А времени-то прошло не более получаса. Хорошо налажена связь у большого начальства.

— Да, это логово было последним.

— Что же, отлично… — Сергачев по-стариковски покряхтел в трубку, — Рассказывали о твоих подвигах! Контролировать полтора десятка «одержимых», держать защитные знаки, создавать атакующие, а потом ментальным ударом выжечь мозги «кукловодам»… Неплохо для восьмого уровня!

— Почти девятого, — машинально поправил я. В последние дни я действительно вплотную приблизился к этой незримой границе, но пока еще не переступил ее. Сколько, интересно, на Земле сейчас насчитывается псионов девятого уровня? Трое? Пятеро?

— Почти девятого… — повторил за мной Сергачев. — Вот что, Вить. Ты как в Москву вернешься, загляни, пожалуйста, ко мне на пару слов. Заодно и попрощаемся.

— Все-таки в отставку?

— Так давно к тому шло, — хохотнул мой собеседник. — Зато теперь генеральская пенсия и все причитающиеся льготы. Буду внуков растить и вспоминать былое… Жду, Аскет. Конец связи.

Интересно, мне показалось, или при упоминании о девятом уровне голос Сергачева немного дрогнул и напрягся? Придется ехать, просто так, без повода, генералы СВР на встречи не приглашают. Видно, предстоит какой-то серьезный разговор. Что ж, здесь, под Минском, меня больше ничто не держит: Дед останется за старшего, а ребята под его началом закончат без меня. К утру буду на месте.

Переместиться на сотни километров сквозь ментал с пустой оболочкой у меня бы все равно не получилось, нужен транспорт. Но ехать в аэропорт не пришлось. Стоило переброситься парой слов с командиром стоявшего в оцеплении взвода белорусского спецназа, как словно из ниоткуда явился военный «УАЗик», доставивший меня в гостиницу — в тепле и комфорте. Я успел помыться, переодеться, перевязать руку и даже немного отдохнуть, прежде чем та же машина, терпеливо дождавшаяся меня на стоянке возле отеля, поползла в сторону аэродрома. Меньше чем через час в Москву отбывал военный борт.

А вот по прилету пришлось искать транспорт самостоятельно. Новые очки я купил в ближайшем магазинчике — сломанные все-таки пришлось выбросить. Вездесущие бомбилы в последнее время куда-то исчезли с улиц Москвы и близлежащих окрестностей, потому я вызвал такси по телефону, воспользовавшись номером с красовавшегося возле дороги рекламного плаката. Немолодой водила, прибывший на место минут через пятнадцать, настороженно покосился на странного клиента без багажа, а потом всю дорогу хранил молчание, временами с опаской поглядывая в мою сторону. Дело, по-видимому, было не в ауре псиона, — оболочка уже почти восстановилась. Наверное, мрачный мужик в камуфляже с перебинтованной рукой не внушал таксисту доверия. По крайней мере, досада на то, что он согласился взять этот заказ, сквозила в его мыслях уж слишком отчетливо. Был какой-то неприятный случай в прошлом? Не стал смотреть. Если уж решил без особой нужды не читать чужие мысли, то надо соблюдать добровольно принятое правило.

Город за последние годы изменился, и изменился, на мой взгляд, далеко не в лучшую сторону. Центр все так же пестрел запретами на использование псионики и яркими огнями реклам, неизменного спутника любого человеческого поселения начала двадцать первого века. Раздражали многочисленные датчики пси-активности. Нет, они не мешали туристам и горожанам, но их назойливое внимание не позволяло расслабиться. С другой стороны, городские власти можно понять. Для псиона велик соблазн, скажем, перепрыгнуть через широкую улицу, нежели медленно тащиться до ближайшего пешеходного перехода. И наплевать большинству людей, что один такой прыгун способен ударом стопы снести со стены пласт штукатурки, или врезаться в неспешно прогуливающихся отдыхающих. Поэтому запрет, равно как и слежка, в чем-то оправданы. Но всему, в конце концов, должен быть предел. Снабженные камерами датчики торчали буквально повсюду: возле входов в торговые центры, на станциях метрополитена, да буквально на каждом третьем столбе. А жесткий запрет на использование любых знаков в пределах населенных пунктов, действовавший с начала этого года, гарантировал пристальное внимание компетентных органов, если ты ненароком забудешься и по привычке применишь псионику на улице или в общественном месте. Долгие разбирательства и как минимум немаленький штраф на первый раз — гарантированы. Самое неприятное, что все эти ограничения, в общем-то, не помогали: преступления с использованием «магии», как ее называли в народе, все равно совершались с завидной регулярностью, и полиция, недавно зачем-то переименованная из милиции, сбивалась с ног в попытках вычислить нацепивших «личину» или наславших на окружающих морок злоумышленников.

Я почувствовал это, когда такси свернуло на набережную. Нахлынуло смутное ощущение чужого присутствия, пристальный взгляд из ниоткуда. И без того серое небо на миг будто померкло, а воздух, словно натянутая струна, зазвенел от близкой опасности. Неприятный холодок пробежал по спине: в точности то же самое я когда-то чувствовал вблизи каждого Гнезда. Нежданное дежа-вю развеялось спустя какие-то секунды, оставив после себя щемящую занозу в сердце, а таксист так и вовсе ничего не заподозрил. Что это было? Вновь старые знакомые объявились в нашем мире? Непохоже. Раньше я мог совершенно точно определить направление к Гнезду и расстояние до него, теперешние же ощущения были немного иными — они словно пришли не извне, а откуда-то изнутри меня. Да и присутствия чужаков явно не ощущалось. Странное дело. Странное и тревожное. Нужно с этим разобраться.

Водитель с огромным облегчением высадил меня на заснеженной Пречистенке и укатил по своим делам. До штаба я дотопал своим ходом, заглянув по дороге в пекарню и купив там большой рыбный пирог. Не то чтобы, поддавшись сентиментальным чувствам, я решил побаловать Сергачева угощением к чаю, тем более, генерал по своему обыкновению предпочитал напитки покрепче. Просто жрать с дороги хотелось зверски, потому на пирог у меня были личные планы.

— Ох, Аскет, проходи, — судя по растерянному виду, Сергачев не ждал моего визита так скоро. — Ты уж извини, Вить, я тут уже на чемоданах.

Всегда безупречно убранный генеральский кабинет и впрямь напоминал студенческую общагу в процессе переезда: стол и подоконники заполонили многочисленные коробки и пыльные папки с бумагами, стопки которых громоздились тут и там.

— Устал небось? Проходи, садись куда-нибудь. Что это у тебя? Никак пирог? А вот это — кстати, сейчас чайку сообразим. Анечка, принеси мне и гостю чаю, пожалуйста!

Суетливость тоже была не в стиле Александра Васильевича, но сейчас он почему-то старательно изображал заботливую хозяйку, принимающую дальних родственников. Он сильно сдал в последнее время. Скорее всего, предстоящая отставка подействовала на него тяжелее, чем он хочет показать окружающим. Мысли хозяина кабинета я читать не стал: захочет — сам расскажет, ради чего он меня сюда вызвал. Но общий эмофон генерала мне не понравился. Тусклый какой-то.

— Такое ощущение, что я не вовремя, — осторожно начал я, переложив какую-то стопку бумаг с ближайшего кресла на стол.

— Да брось ты, я же сам тебя пригласил. Тем более, не будет у нас другого случая пообщаться. Я, как ты знаешь, в отставку ухожу, да и всю нашу контору расформировывают.

А вот это действительно новость!

— СБР решили ликвидировать?

— Что тебя удивляет? — хмыкнул Сергачев. — Чужаков уже давно истребили, Круг тоже полностью разгромлен, не без твоего, замечу, активного участия. Силовое крыло больше не нужно, нету для боевых псионов подходящих задач. В нашем формате, имею я в виду. Кого-то ФСБ себе заберет, кто-то в полицию уйдет. Армейцы многих перетянут, у них давно соответствующие структуры сформированы. Федеральная Служба по Контролю за Псионикой вон, которой твой друг Злобный командует, останется — нужно же кому-то преступников-псионов ловить. Сам-то чем планируешь дальше заниматься?

Я пожал плечами.

— В институт к Коробку вернусь. Я ведь и не уходил оттуда, отпуск взял на время, пока мы оборотней по подвалам гоняли.

Принесли чай, граненые стаканы в советских металлических подстаканниках отлично вписались в походный интерьер генеральского кабинета. Пока Сергачев со звоном размешивал сахар металлической ложечкой, я вгрызся в пирог — тот на удивление оказался еще теплым.

— И охота тебе штаны просиживать в лабораториях, — поморщился мой собеседник. — У меня есть идея получше. Собственно, я тебя и позвал сюда, чтобы обсудить этот вопрос. Дембельский аккорд, так сказать. Или прощальный подарок, воспринимай как хочешь.

Я вопросительно поднял бровь — говорить с набитым ртом не очень-то получалось.

— На вот, погляди, — Сергачев выдвинул ящик стола, порылся там, после чего выудил из его недр кулон на веревочке, и протянул мне. — Что скажешь?

Черная квадратная пластина величиной с половину ладони, гладкая матовая поверхность, серые прожилки. Неожиданно тяжелая для такой небольшой вещицы, и удивительно холодная наощупь. Я взглянул на нее через ментал: так и есть, внутри кулона прячется какой-то незнакомый мне знак. Довольно простой, но при этом хитрый, питается, судя по всему, энергией оболочки носителя безделушки. Стоило мне прикоснуться к поверхности камня, как узор знака начал менять форму, переплетаясь с моей аурой — ее отпечаток остался внутри переплетения энергетических линий. Теперь аура составляла с камнем единое целое, даже если я выброшу этот амулет или утоплю в океане, незримая связь все равно останется. Я попытался изменить структуру знака или удалить этот слепок, но с наскока ничего не вышло. Артефакт явно создавали настоящие профессионалы. Надо будет поэкспериментировать потом. Да и вообще, не стоило хватать подозрительную вещь с явной примесью псионики. Расслабился я что-то в последнее время. Или слишком доверился старому генералу?

— Что это?

— Нравится? — прищурился Сергачев. — Это твой, забирай. Носи с гордостью, как пионерский галстук. Ты ведь был когда-то пионером?

Пионером я, конечно, был, но перспектива таскать на себе амулет с незнакомым знаком меня совершенно не устраивала.

— Не боись, — видя мое замешательство, успокоил меня Сергачев, — скоро у каждого псиона такой будет, и у тебя, и у всех твоих товарищей. Это регистратор. Фиксирует в непрерывном режиме пси-активность и при ее проявлениях сообщает куда надо. Чтобы, значит, псионы не использовали знаки и другие свои приёмчики без разрешения. Ношение обязательно. В пределах поселений снимать категорически запрещено, даже во сне, даже в ванной и в туалете. Новый указ правительства. За уклонение — вплоть до тюрьмы. Ко всему прочему регистратор еще и показывает твое точное местоположение, если кто-то из компетентных органов вдруг им поинтересуется.

— Они там что, с ума все посходили? — не хватало нам датчиков с камерами на каждом фонаре, теперь еще и это.

— Наоборот, они весьма умны и дальновидны. — генерал ухмыльнулся, верно оценив выражение моей физиономии. — На самом деле, не ты один такой, никому не нравится. Но законы, как ты знаешь, не мы придумываем. То есть, пока не мы. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить…

Сергачев на мгновение замялся, будто подбирая слова, а потом продолжил:

— Как ты знаешь, с недавних пор выработкой всех правил, касающихся применения магии, у нас в стране занимается Госсовет. Среди его членов большинство — люди, есть и псионы, но их немного. Думаю, будет правильно, если ты пополнишь их число. Это позволит нам хоть как-то контролировать эту их законодательную активность. Влиять, так сказать, на политическую обстановку. Дело это важное и очень ответственное, как ты понимаешь. Там…

Сергачев многозначительно поднял глаза к потолку.

— Там все согласовано. На самом высоком уровне. Правда, эта работа потребует от тебя полной самоотдачи, Витя. Из Института придется уйти.

— Раньше они старались встречаться со мной как можно реже. Лично, имею в виду.

Боялись за свои маленькие тайны. Впрочем, говоря по справедливости, есть и немаленькие, за которые дают пожизненное. Надеются на новое поколение амулетов?

— Посчитали тебя достойным доверия.

Вот тебе раз. Значит, кому-то в высшем руководстве очень не нравится то, чем я занимаюсь, и они решили таким вот образом сделать из меня карманного политика. Нарядить в модный костюм, заставить ходить на слушания и заседания, голосовать за нужные или не очень законы — лично и по партийным спискам. Ну, и приглядывать заодно. Чтобы чего-нибудь не учудил. Все-таки, Институт — довольно закрытая контора, многое происходящее там так и остается навсегда в его стенах. Пирог в глотку уже не лез. Я отодвинул в сторону ополовиненный стакан чая и поднялся.

— Спасибо, Александр Васильевич.

— Это значит — «нет»? — Сергачев, прищурившись, пристально смотрел на меня.

Все-таки политическая карьера — это совсем не мое. Нечего тут обсуждать. Про свой внезапный приступ, случившийся в такси, я решил не рассказывать: во-первых, генерал уже без пяти минут бывший, вряд ли он сможет мне чем-то помочь. Да и решение о расформировании СБР мой рассказ не отменит. Мало ли, что почудилось одиозному псиону? Устал на зачистке, перетрудился… Кивнув, я развернулся к выходу.

— Зря, Аскет. — Неожиданно резко бросил мне в спину Сергачев. От него фонило расстройством. — Очень зря.