Испорченная женщина

16

В ТАКСИ, которое везет ее в сторону площади Аббес, Катрин твердо решает, что сама, без чьей-либо помощи, уладит все с тем, кого про себя уже называет шантажистом. В ее сумочке лежат двадцать тысяч франков двухсотенными купюрами. Ее сбережения. Она понятия не имеет о том, сколько он запросит, и спрашивает себя, ради какой суммы человек может пойти на что, чтобы поломать жизнь другим людям. Она готова отдать и в сто раз больше, лишь бы остаться в семье Салернов и сохранить свою честь. Весь день ей мерещились брезгливые осуждающие лица Жана и свекрови. Они негодующе кричали на нее и грозили страшными карами. Она представляла себе заплаканную Виржини. Представляла, какая горечь и разочарование появятся в глазах Тома, когда он узнает, что мать завела любовника немногим старше его самого. Но особенно остро она сознавала, что ей придется расстаться с Оливье. Ее тело навсегда лишится нежных ласк обожаемого любовника… Катрин чувствовала себя еще более одинокой, чем когда-либо. Она говорила себе, что не перенесет такого удара. Вот почему сейчас она – почти спокойная – едет в такси, прижимая к груди сумочку. За последние месяцы в ее жизни произошло столько изменений, что ее уже ничем не удивишь.

«Отель де ля Пляс» находится на одной из тихих улочек Монмартра. Подойдя к конторке, Катрин ровным голосом спрашивает номер 22. Женщина лет тридцати указывает ей дорогу. «Вас уже ждут», – добавляет она с заговорщической улыбкой. «Что такое шлюха?» – снова думает Катрин, поднимаясь по лестнице. Ей не нужно было приходить сюда. А вдруг это ловушка? Что, если в комнате ее ждет Жан, готовый всадить в нее нож? Она представляет его обнаженным, со стоящим членом – он берет ее, как шлюху, а потом небрежно кладет ей между грудей плату: две купюры по пятьсот франков, сложенные вчетверо… Катрин останавливается на лестничной площадке второго этажа и смеется неудержимым истерическим смехом, в котором смешались стыд, страх и безумие.

Она поворачивает белую фарфоровую ручку номера 22 и входит в комнату. Руки ее неожиданно становятся влажными, и она чувствует, что у нее снова скрутило желудок Катрин ожидала увидеть перед собой мужчину, но в номере никого нет. Прижавшись спиной к двери, которую она только что закрыла, Катрин медленно обводит комнату глазами. Цветы на старых обоях то расходятся, то снова сливаются, напоминая таблицы в кабинете окулиста. Серый в белую крапинку линолеум местами вспучился, особенно возле окна с кружевными занавесками. Напротив дешевой кровати висит большое прямоугольное зеркало, в котором Катрин видит свое отражение. Она кажется себе очень маленькой, съежившейся от страха. В левом углу, за небольшой ширмой, Катрин различает умывальник и биде. Она снова представляет себя шлюхой, которая подмывается в ожидании следующего клиента. Плитка вокруг умывальника розового цвета. Ткань ширмы пестрит мелкими розово-голубыми цветочками, в тон покрывалу на кровати. В комнате чисто и спокойно. Катрин по-прежнему окаменело стоит. Бешеное сердцебиение наконец унимается. Она уже собирается сесть, но неожиданно замечает на кровати листок бумаги. К ее удивлению, шантажист требует вовсе не денег – он хочет, чтобы она разделась. Она совершенно сбита с толку. Ей страшно. Вдруг он зайдет? Кто он? Где он?

Катрин какое-то время ждет, сидя на кровати и плача от страха и унижения. Она не знает, ни что ей нужно делать, ни до какой степени она готова унизиться, чтобы спасти то, что еще можно спасти. Наконец, в семь часов она снимает туфли и, не прекращая плакать, принимается стягивать свитер. Затем брюки… Она остается в трусиках и лифчике. Ей холодно и страшно. Она говорит себе, что скатилась на самое дно, что Бог наказывает ее, превращая в полуголую шлюху в убогом гостиничном номере. В этот момент она слышит шаги в коридоре и бросается к двери, чтобы закрыть ее на ключ. Неужели это он? Что он хотел – изнасиловать ее или сфотографировать обнаженной? Катрин бьет дрожь. В восемь часов, совершенно измученная, она сворачивается калачиком на кровати. Лицо у нее в потеках туши, смешавшейся со слезами. В половине девятого, не зная, что делать дальше, она приводит себя в порядок и уходит из этого мерзкого места, непрерывно размышляя о том, что означает эта странная шарада и почему ее свидание с шантажистом так и не состоялось.

Когда она останавливается перед своей квартирой и начинает лихорадочно искать ключи в разбухшей от купюр сумочке, Анриетта бесшумно открывает дверь: она словно специально дожидалась Катрин, желая, чтобы ее приход остался незамеченным. Она доводит Катрин до самой спальни и помогает раздеться. Затем приносит поднос с едой. Но Катрин не голодна. Из глубины квартиры до нее доносятся голоса Жана и его брата Кристиана – они, как ни в чем не бывало, ужинают… Запах еды вызывает у Катрин тошноту. Она снова видит себя, полуголую, на цветастом покрывале гостиничного номера и закрывает руками глаза, чтобы избавиться от этого назойливого образа.

Катрин три дня пролежит у себя в комнате, не смыкая глаз и отказываясь от разговоров и от еды. Она не пойдет на работу и даже не найдет в себе сил, чтобы встретиться с Оливье… Атмосфера в доме на улице Токвиль становится тяжелой, словно в доме кто-то болен, но смерть никак не заберет его… В течение этих трех долгих дней Жан и дети поочередно заходят в комнату Катрин, где стоит кислый затхлый запах, но им так и не удается завладеть ее вниманием, хотя они настойчиво пытаются это сделать. Кажется, что они, боясь осиротеть, ищут у нее утешения, которое все не приходит. Словно у каждого из них есть какая-то тайна, за которую им не терпится попросить прощения и получить наконец отпущение грехов.

Оливье изводится от беспокойства. В понедельник он прождал Катрин все утро, сбитый с толку ее отсутствием. Он оставил десятки сообщений на автоответчике ее магазина, но она так и не перезвонила, и Оливье не может отогнать назойливую мысль, что она на него обиделась. Но когда магазин остается закрытым и во вторник, и в среду, тревога Оливье возрастает. Он осознает свое бессилие и с горечью думает о том, что он – любовник, которого прячут, как обычно женатые мужчины прячут своих любовниц. Он вспоминает о шантажисте. Может быть, с Катрин что-то случилось? Или она заболела? В конце концов, не в силах больше выносить эту неопределенность, он звонит ей домой. Его сердце бешено колотится. Он боится вмешиваться в ее жизнь, зная, что она хочет любой ценой сохранить семью. Оливье надеется, что Катрин сама подойдет к телефону, а если ответит кто-то другой, он решает тут же повесить трубку. Но этим он лишь выдает себя: голос на другом конце провода, кажется, узнал его. Действительно, кто еще, кроме любовника Катрин, будет молчать в телефон?

– Это из-за вас моя мать так страдает? – голос говорит жестко и решительно.

– Нет! – восклицает Оливье, решив не отсоединяться. Все равно уже слишком поздно… – Как она себя чувствует?

– Очень плохо.

– Я могу поговорить с ней? Пожалуйста…

Он слышит глухой стук трубки, которую положили на стол, затем – звук удаляющихся шагов. Наступает тишина. Ожидание кажется ему нескончаемым. Но вот трубку снимают – судя по всему, в другой части дома, – и он различает голос Катрин – слабый, похожий на свистящий шепот.

– Любимая, наконец-то!.. Простите, что звоню вам домой… Я так беспокоился…

– Мне нужно вас увидеть! – Катрин плачет, как ребенок Ей не разрешают выходить из дома? Она все рассказала мужу?

– Вы хотите, чтобы я приехал? Ваш муж… причинил вам боль?

– Нет, не он… Другой… Я должна вам рассказать… Мне так тяжело… Мне нужна ваша помощь.

– Когда мы сможем увидеться? И где?

– Я сейчас к вам приеду. Прошу вас, дождитесь меня.

– Хорошо, я жду. Я не пойду на работу, Катрин! Я люблю вас!

– Тс-с! Я тоже вас люблю.

Ксавье Бизо доволен. Его первая месть удалась на славу, равно как и первый настоящий оргазм. Как приятно было видеть ее такой – напуганной, униженной, ждущей, как проститутка, заслуженного наказания. Правда, в какой-то момент он чуть было все не испортил: если бы она тогда не закрыла дверь на ключ, он бы ее изнасиловал. Не то чтобы это его смущало, но ему не хочется быть узнанным. Пока. В следующий раз он возьмет с собой маску. Сейчас же нужно просто выждать, пока она оправится от потрясения.

Именно я отвезла Мадам к ее любовнику. Я в любом случае сделала бы для нее все что угодно, поэтому какая разница?.. Самое удивительное, что об этом меня попросили дети. Точнее, Тома Виржини стояла рядом с ним. Он сказал: «Анриетта, проводи, пожалуйста, маму, она слишком слаба, чтобы идти туда одна». Я в изумлении уставилась на него, подумав, что я, наверное, ослышалась. Но он отвернулся. Потом добавил, по-прежнему не глядя на меня: «И обязательно подожди ее… Если понадобится, целый день. Будь поблизости. Не беспокойся, папа ни о чем не узнает».

– А как же ужин? – только и спросила я.

– Я приготовлю, – ответила Виржини. Она хмурила брови, но, казалось, была во всем согласна с братом.

– Папе давно пора перестать вести себя так, словно его ничто не касается!

Я впервые слышала, чтобы Тома говорил о Месье таким жестким тоном. Словно тот его чем-то обидел.

Значит, дети все-таки узнали о том, что у матери есть любовник Что же, это, наверное, к лучшему. Значит, не я одна буду ее спасать. Тем более что я даже толком не знаю, от чего именно ее нужно спасать.

Катрин рассказала обо всем Оливье. Они плачут, сидя в тишине комнаты и крепко прижавшись друг к другу. Катрин страдает оттого, что стыдится своей реакции, к тому же ей очень страшно. Ей так хочется любить Оливье спокойной любовью, как прежде… Оливье страдает оттого, что боится. Боится этого психопата, боится за жизнь Катрин. Он только сейчас осознал, что душевное равновесие этой женщины, хрупкость которой поразила его с самого начала, держится буквально на волоске. Если за этот волосок потянуть слишком сильно, он порвется. И тогда даже волшебнику не спасти ее. Он думает о Тома и Виржини, о которых Катрин ему иногда рассказывает, думает о своей матери. Он бы не перенес, если бы с его матерью что-нибудь случилось. Он любит свою мать и Катрин с одинаковой страстью, так что даже не знает, кто он в большей степени – сын или любовник Он чувствует себя ребенком.

В этот раз они не занимались любовью. Оливье снова и снова просит Катрин описать ему ту гостиницу и комнату. И они снова и снова переживают во всех подробностях этот кошмар, ставший теперь их общим воспоминанием… Оливье кажется, что он тоже сидел на той кровати с покрывалом в розово-голубых цветочках в тон ширме… Ему тоже было холодно, и он, как она, встал, чтобы закрыть дверь на ключ, боясь, что его изнасилуют или сфотографируют… Дожидаться неведомой угрозы в незнакомой пустой комнате, лежа полуголой на кровати – разве это не унизительнее, чем подчиняться требованиям незнакомца?

Он чувствует, что Катрин смертельно оскорблена тем, что ей пришлось раздеться и ждать, замирая от страха, этого незнакомца, который так и не пришел. Оливье смотрит на нее с нежностью и состраданием. И это она, которая всего пару месяцев назад была такой надменной! Не слишком ли высокую цену ей приходится платить за наслаждение? Их любовь словно проклята. А сами они как любовники из романа! В глубине души Оливье уже почти смирился с позором. На него накатывает меланхолия, знакомая всем романтическим героям. Как приятно иногда страдать вдвоем… Обессилев от печали, Катрин и Оливье впервые засыпают в объятиях друг друга с одинаковым предчувствием того, что их любовь не выдержит этого мучительного испытания.