Поверить в то, что Саня Жаров променял златогривую ахалтекинку Женю на горячую буйволицу Зину было довольно трудно. Сердцу, конечно, не прикажешь, но кто видел Женю, тот бы меня понял. Впрочем, надежды на скорое появление Жарова было мало, а сам я уже довольно активно обустраивался во временах, своей юности.
И если бы меня ещё на некоторое время оставили здесь, то я бы уже не так охотно поднялся на площадку на последнем этаже бабушкиного дома, чтобы сделать шаг в будущее. Это раз. Было ещё одно соображение. Несмотря на некоторую бытовую необустроенность и суету новой жизни, так не походившую на ритм последних десятков лет моей жизни, мне здесь нравилось. Это два. Ну, и, наконец. Я — это я, а не тот Саня, которого лишил жизни бандит Толоконников. Это три.
А, раз так, я мог бы не без гордости и некоторой доли цинизма заметить, что неплохо знал, как вести себя с такими Зинами. Поэтому я поднял руки, положил ей на талию и чуть потянул на себя. Где мои семнадцать лет, так сказать. Глаза её вмиг стали огромными и удивлённо-взволнованными.
— Зинаида, это харрасмент — тихо, но твёрдо произнёс я, ибо, как хорошо известно, взялся за грудь, говори что-нибудь.
Я, конечно, взялся не за грудь, но она была максимально близка. Ближе, чем можно было бы представить мгновенье назад.
— Жаров! — воскликнула Зина так, будто это было коммунистическое приветствие и, уперев руки в дверь, начала пытаться отстраниться.
Я никогда не был сторонником служебных интрижек, но отвергать страстные объятия женщины считал верхом неуважения, поэтому не спешил выпустить из рук свою начальницу. Она же пошла на попятную. Поддалась было сладким фантазиям, но тут же сдрейфила.
— Немедленно прекрати! Это неприлично! Убери грабли! Я замужем, в конце концов!
Ну, что же, последний аргумент оказался этически наиболее весомым и мне ничего не оставалось, как снять ладони с твёрдой, как мрамор, талии Ткачихи.
— Зинаида Михайловна, — скромно улыбнулся я. — Я, должно быть, не до конца вас понял, поэтому расценил вашу экспрессию, как приглашение. Я думал, вы меня приглашаете.
— Я?!!! — возмутилась она, не торопясь отлепиться от меня. — Куда приглашаю?
— В свой богатый внутренний мир.
— Так, Александр, — быстро восстановила она статус-кво. — Не занимайся ерундой!
Глаза её заинтересованно блестели, словно она увидела во мне что-то чрезвычайно любопытное и интересное.
— Чтобы больше ничего такого! — наставительно и одновременно примирительно заявила она, и я догадался, что продолжение обязательно будет.
— Хорошо. Я вас прекрасно понял. Можете на меня положиться. Буквально.
Ткачиха наконец от меня отклеилась и, вернувшись за стол, кивнула:
— Ладно, эти духи подарю. В конце концов, ей несут и несут со всего города, не сомневаюсь, что она уже не помнит, что я дарила год назад. Иди, работай.
— Пользуясь случаем, — спокойно заметил я, — хотел бы напомнить, что нахожусь на больничном и мне прописан строгий постельный режим.
Услышав про постельный режим, начальница против воли оживилась.
— Поэтому, с вашего позволения, я бы пошёл к себе в общежитие.
Зато слова об общежитии сразу притормозили полёт разгулявшейся фантазии.
— Надо тебе семейку пробить, — нахмурилась она, чтобы своя комната, без соседей, без этого всего. Ты ведь всё-таки ценный специалист.
Несомненно.
— Да, было бы здорово, — подтвердил я чуть приподняв брови. — Приглашаю на новоселье.
— Посмотрим… посмотрим… — задумалась Зинаида Михайловна, и я ретировался, оставив её наедине с мыслями.
Когда я вернулся в отдел, Вотруба сразу замахал мне рукой.
— А вот Жаров как раз пришёл, — сказал он и протянул мне трубку.
— Слушаю, Жаров.
— Ну, наконец-то. Я уж думала, ты от меня бегаешь.
— Элла, друг мой, ты почему не на занятиях?
— Ты прям, как мой папаня. Одни занятия на уме. Ты чем там занимаешься, что тебя не найти целый день?
— Работа напряжённая, — усмехнулся я. — Снабжаю родное предприятие, дел много.
— Понятно… Чем снабжаешь?
— Да, разным. А ты меня интригуешь. Целый день мне звонишь, чтобы узнать в чём заключается суть моей работы?
— Почему целый день? — немного обиженно возразила она. — Третий раз всего…
— Нет, мне приятно, конечно, но хотелось бы знать, есть ли какая-то причина. Может быть, что-то случилось?
Она фыркнула и голос её зазвучал немного сердито:
— Какая причина? Нет никакой причины. Просто так позвонила.
— Ну… здорово. Мне очень приятно тебя слышать.
Я подумал, что мои романтические интересы простёрлись невероятно широко. Причём, за очень короткий промежуток времени они распространились от юных студенток-медичек до матёрых начальниц отделов, включая, молодых рабочих и аспиранток. А при некоторой удачливости — ещё и дипломированных врачих.
Впрочем, шутки шутками, а нужно было заниматься делом. Можно подумать, чья-то всесильная рука перенесла меня сюда только для того, чтобы я наслаждался молодостью и крутил амуры.
— Когда ты снова в Москву приедешь? — спросила Элла, нарушая повисшую паузу.
— Ох, даже и не знаю. Когда начальство снова решит бросить меня в бой.
— И когда это будет? Ну… примерно, хотя бы…
— Никогда! — раздался вдруг в трубке злой и будто бы простуженный мужской голос. — Что за ахинея⁈ Ты почему не в институте⁈
— Папа! Ну, что ты делаешь⁈ Повесь трубку!
Упс! Отец, блюдущий нравственный облик своей дочери, вклинился в разговор, сняв, судя по всему, трубку параллельного телефона.
— Мне по делам звонить надо, а она тут чирикает целый день! Дурака валяет! Ну когда же ты приедешь, ну когда же? Тьфу! Александр, что за дела⁈ Ты же взрослый парень, а ведёшь себя, как… я не знаю!
— Яков Михайлович, как поживаете? Рад вас слышать. Вы простудились что ли?
— Так, всё, заканчиваем шуры-муры! Мне по работе звонить надо!
— Было приятно поболтать. Всех благ. Выздоравливайте. Элла, слушайся папу.
Я пожал плечами и вернул трубку Вотрубе.
— За личные разговоры можно и по ушам схлопотать, — кисло улыбнулся он. — От начальства.
— Так, мне отчёт надо напечатать, — проигнорировал я его замечание. — Где, как думаешь?
— Отнеси в машбюро.
— Нет, это долго. Какие ещё варианты?
— Никаких, если ты, конечно, сам не умеешь печатать. Тогда можешь в комитете комсомола или в профкоме, ты же там состоишь…
— Сам не умею, — помотал я головой. — Ну, то есть одним пальцем натыкаю, конечно. Только это мне на неделю работы.
— Лариску Журкову попроси. Она вроде умеет. Но только просто так не станет.
— Это что за Лариска?
— Ты чё⁈ — воскликнул он таким тоном, типа, кто не знает Любочку, Любу знают все. — Из комсомола! Вы же на дискотеке отрывались, забыл?
— Ах, ну да, ну да.
Я сел за свой стол и призадумался. Интересно как. Вот ещё и Лариска. Надо к ней наведаться и проверить машинку. Но лучше найти такую, чтобы связь со мной было вообще невозможно установить. А если я отжигал с девицей на дискаче, то связь вполне очевидна, хотя и не в том смысле…
На моём столе была навалена целая куча папок. Подшипники, волокно, электродвигатели, резинотехнические, спецодежда, солидол. Да, разбираться тут и разбираться… Лучше бы по линии профкома двигаться… понятнее было бы… Зато здесь возможности командировок. Узбекистан, Белорусия, Воронеж, Ростов и ещё множество других городов. И в каждом из них были интересующие меня события.
Честно протупив не меньше часа над бумагами, я поднялся и начал собираться домой.
— Ты куда это? — заинтересовалась дама с химией за столом напротив.
— Больничный у меня, постельный режим.
Все коллеги повернулись ко мне.
— Товарищи, вчера я ударился головой и теперь не могу вспомнить некоторые вещи. Так что если столкнётесь с тем, что я плаваю во вполне понятных и простых вещах, не удивляйтесь, пожалуйста. Это не заразно и, как надеется врач, скоро пройдёт. Всех вам благ. Постараюсь завтра прийти снова.
— Я бы тоже хотел всё забыть, — сказал немолодой дядька, оторвавшись от бумаг и тут же снова опустил голову.
Но не успел я выйти из помещения, как в отдел заглянула немолодая дама, нескладная и немного неопрятная.
— Жаров, собрал? — прямой наводкой направилась она ко мне.
— Чего?
— Издеваешься? — неприятно удивилась она. — Я тебе ещё неделю назад велела собрать! Вчера последний день был. Ты собрал или нет?
— У него память отшибло, — радостно сообщили коллеги.
— Какую память, товарищи! Вы издеваетесь что ли? У нас в фонд мира сбор. Жаров, опроси товарищей, пусть сообщат, кто и сколько заплатил, если ты своей головой не помнишь. Товарищи, давайте, подходите, диктуйте ему.
— А деньги-то где? — поинтересовался я.
— А вот и причина потери памяти! — мгновенно установила истину моя соседка с химией.
— Естественно! Где наши кровные никто и не вспомнит теперь.
— Да как вам не стыдно, вы же не сдавали!
— Это я не сдавала? Я за себя пятнадцать копеек, и за Рябушкину сдавала!
— За какую Рябушкину, она не из нашего отдела! Это за газету было!
— Жаров! Завтра профком! Чтобы деньги были, ты понял меня? С каждого, ясно тебе? По рублю! И от вас на ДНД два человека на этой неделе!
Профсоюзная дама ретировалась, и я начал натягивать пальто.
— Я дружинить не пойду, — замотал головой Вотруба. — У меня после прошлого раза фингал только-только сошёл.
— Кошкин, — обратилась к нем моя соседка с химией. — Герой ты наш! Про трёшку не забудь! Завтра отдать обещал.
— Не забуду, — недовольно ответил тот. — Вот, Надежда, ты всегда такая! В самый неподходящий момент!
— Кошкин, — окликнул его и я. — Столовая наша когда закрывается? А то у меня кишка кишке бьёт по башке. Не ел ещё сегодня.
Он не ответил и только рукой махнул.
— Видать, действительно сильно тебе вчера звезданули, — потрясла мелкими кудряшками моя соседка. — Закрыто уж давно. Так что иди в магазин и покупай себе еду там!
— Сейчас там только завтрак туриста купить можно, — донеслось из дальнего угла.
— Ладно, пошёл, — кивнул я и толкнул дверь. — До свидания
Проходя мимо комитета комсомола, я решил зайти и глянуть на машинку, чтобы оценить ситуацию. Пришлось бы вступить в разговоры с этой Ларисой Журовой, но что делать, машинка-то была нужна.
По счастью, никакой Ларисы там не оказалось, а был только парняга с сытой рожей. Он сообщил, что Журкову вызвали в райком и будет она теперь только завтра. Дела этой Журковой меня не интересовали поэтому я покрутил головой и ушёл, не обнаружив никакой пишущей машинки.
Выйдя из управления и бросив взгляд на кумачовый плакат, закреплённый на козырьке здания, я зашагал по направлению к общаге. Выше знамя коммунистического труда! Это можно, это хорошо. Я зашёл в гастроном на углу, рядом с остановкой, откуда ездил в универмаг и обнаружил, что кроме «Завтрака туриста» тут было ещё кое-что.
Его я, конечно, тоже взял, но ещё прихватил мокрую пирамидку молока, две пачки сырковой массы с изюмом, килограмм молочных сосисок и полкило неровной «Чайной» колбасы с кусочками сала. За колбасой и сосисками выстроилась очередь, но зашёл я удачно, судя по всему.
Немного запутался, вспоминая, как устроена система, но разобрался быстро. Сначала нужно было отстоять очередь, чтобы сделать заказ. Недобрая продавщица молча и практически не глядя отрезала шмат колбасы, положила на весы лист серой бумаги потом бросила на весы и нацарапала на кусочке кассовой ленты несколько закорючек. То же произошло и с сосисками.
С этой запиской я пошёл в кассу, снова отстоял очередь, отдал почти четыре рубля и вернулся, чтобы отстоять третью очередь, и получить, наконец, свои покупки, завёрнутые в бумагу. Заодно уж я купил полкило конфет батончиков, бывших особо популярными в моём детдомовском детстве.
Выйдя из гастронома и в очередной раз перейдя перекрёсток, я зашёл в булочную. Постояв некоторое время и вдыхая аромат хлеба, купил белую плетёную булку, а в кондитерском отделе эклер, называемый «Заварным» пирожным.
Со всеми этими богатствами я двинул в общагу, но по пути натолкнулся на «Молочную кухню», и в небольшом помещении с низким потолком набросился на «ленивые» вареники, обильно политые сметаной. Они были похожи на разваренные клёцки с редкими вкраплениями творога, но вкус имели просто восхитительный.
Алюминиевая вилка у меня в руке двигалась, не останавливаясь и накалывала кубик за кубиком, а потом отправляла их в мой рот. Тёплая сладкая жидкость цвета маренго несмотря на то, что не являлась кофе, казалась довольно вкусной. «Кофе» был ячменным, сваренным на молоке и на треть состоял из густого осадка.
Насытившись и повеселев, я двинулся к общаге. Нужно было найти машинку. Это была задача номер один. Печатная машинка…
Давида в комнате не оказалось и я, не раздеваясь, завалился на постель. Через два дня должно было состояться крупное ограбление инкассаторов в Волгограде. Я, естественно, сообщил об этом в органы. Написал не слишком подробно, но достаточно для того, чтобы предотвратить или, хотя бы по горячим следам раскрыть. Теперь нужно было придумать, как выяснить, предотвратили или нет, раскрыли или нет…
Сапфир, конечно, у меня был в кармане, но он мог не знать, что происходит в Волгограде… Да и, по моим соображениям, в ближайшее время он должен был залечь на дно, в самый ил. Поэтому нужен был человек в милиции. Хороший доверенный человек. Размышляя, я незаметно отрубился и проснулся от стука в дверь.
— Не заперто, — крикнул я, открывая глаза. — Заходи не стой.
Зашла Настя. Она сразу подбежала ко мне и внимательно осмотрела.
— Всё нормально, — усмехнулся я и начал вставать.
— Лежи-лежи! — с заботой в голосе воскликнула она. — Я тут кое-какие продукты прихватила, чтобы ужин сварганить. А то ты не ел, наверное, целый день.
— Ел я, ел, не переживай. Вон угостись колбасой.
Настя быстро развела хозяйственную деятельность и, пока я возлежал на ложе, она начистила в миске картошки и поставила её вариться на электрическую плитку. Засекла время и за пару минут до выключения бросила в кипящую воду сосиски.
Пока она суетилась, всё было легко и непринуждённо, но, когда мы сели к столу, темы для разговоров вдруг внезапно исчезли и повисла пауза. Моё здоровье, выполнение плана и успехи отечественного кинематографа мы обсудили ещё в процессе готовки, а теперь вот и поговорить не о чем оказалось. Я, к тому же, не ел, не успев проголодаться после «Молочной кухни».
Впрочем, вскоре появился Давид и разрядил обстановку. Он с удовольствием набросился на еду, но прежде достал бутылку с чачей и заставил нас пропустить по рюмочке. Вернее, никаких рюмок у нас в хозяйстве не нашлось, поэтому разливал он в эмалированную кружку, и пили мы из неё по очереди. Почти, как в армии, хотя там кружка была у каждого своя.
— Александру Петровичу нельзя! — начала было протестовать она, но мы с Давидом быстро объяснили, что чача благотворно влияет на всасываемость препаратов.
В общем, спать я лёг так ничего и не решив. Денёк был напряжённый и меня сморило, несмотря на то что разница во времени была на моей стороне. Утром, поскольку на работу можно было не ходить, я занялся зарядкой и принял контрастный душ. И только потом, безо всякой спешки вышел из общаги и направился в сторону фабрики.
Идти было недалеко, и я шагал по морозному утру, глядя на чистое синее небо, залитое солнечным светом. Скоро весна, скоро тепло. В воздухе ощущалось это ожидание, чирикали воробьи, прохожие улыбались. То, что за мной кто-то идёт, я почувствовал не сразу. Шёл не оглядываясь и не ожидая никаких неприятных сюрпризов.
Но потом явственно ощутил на затылке тяжёлый и внимательный взгляд. Я остановился, подойдя к киоску «Союзпечати». Сделал вид, что разглядываю газеты и журналы, но на самом деле пытался увидеть в отражении, следит ли за мной кто-нибудь. Точно сказать было трудно…
«Работница», «Крестьянка», «Крокодил» и другие обложки, знакомые с детства… Купив «Комсомольскую правду», я резко обернулся и увидел непонятное движение, будто кто-то резко отвернулся или кинулся в сторону. Но в том то было и дело, что «будто». Уверенности не было. Тогда я ускорил шаг и решил сократить маршрут.
Я свернул во двор и быстро пошёл по утоптанной снежной тропинке, ведущей наискосок. Она вела мимо высаженных во дворе голубых елей, создающих небольшой скверик и заворачивала за трансформаторную будку. Скользкая и почерневшая, тропинка была неудобной для пешеходов, но вполне подходила для моих целей. Я посмотрел на часы и прибавил шагу, типа сообразил, что опаздываю.
Но вместо того, чтобы пройти мимо ёлок и двигать дальше, я свернул и спрятался за деревьями. Затаился и прислушался. Приближались шаги. Ну что же, может, это случайное совпадение, а у меня просто разыгрались нервишки. А может…
Я резко выскочил из-за ели и оказался прямо перед человеком, спешащим по тропинке. От неожиданности он поскользнулся, но сохранил равновесие, а у меня не осталось никаких сомнений, этот хрен шёл именно за мной. И я его знал.