Исправитель. Книга 1. Первомай

18. Эх, дубинушка, ухнем

Пронюхали, твари, что я на турбазе был. Обложили, устроили засаду. Мой прокол, впредь умнее буду. Если доведётся, конечно. Расслабился, легкомысленно подошёл к проблеме. Узнать, где я нахожусь было не так уж и трудно. Подкатили к какой-нибудь барышне, поболтали о том, о сём. Пусть, не любая жительница общаги знала, где меня искать, но кто-то видел, кто-то слышал от того, кто видел, Давид, в конце концов, мог сказать, он всё говорит и всем. Секретов не держит. Да и вообще, все парни на виду.

— Ты раньше времени его не вскрывай, — тихонько бросил Афон первому бандосу. — Голод хочет сам ему сердце вырвать.

Голод уже не молод, не вырвет, а вот эти псы вполне справятся. И выбывшего Керна легко заменят в заплечных делах. Не уехали, значит… Ну, да, куда тут ехать, если нужно беглеца ловить. Ловить и колоть. Колоть и валить. Душегубцы. Доберусь я до вас, до всех доберусь.

Что-то в последнее время много бандитов вилось вокруг меня. Каждый день кто-нибудь, да поджидал. Вчера те дурачки подкатили, которые вроде как с Сапфиром, но пришли мстить за личные обиды. Ещё немного и путаться начну. Это были те самые, что возили меня к Голоду, в смысле, в гараж к Храпу.

— Давай, вяжи ему грабли, — сказал первый второму и добавил, глядя на меня. — Повернись, чухан. Руки назад тяни.

Для убедительности он поиграл финкой, покрутив её в руке. Пижон. Я с ними ещё не дрался, в прошлый раз всё прошло спокойно, меня окружили и засунули в тачку. Но теперь ситуация была в корне иной. Теперь я слишком хорошо понимал, о чём идёт речь. Ставка — жизнь. А вот они, понимали ситуацию чуть хуже.

Поэтому, не давая закрепиться, собраться с мыслями или вызвать подмогу, я резко, без замаха, без демонстрации подготовки толкнул стоящего передо мной жонглёра. Просто в грудь. Толкнул левой рукой, с силой, но без разрушительных последствий, естественно. И одновременно, ударил того, кто был чуть правее, Афона.

Первый не ожидал удара и отлетел назад, выронив из руки нож. Вернее, он его схватил, но неловко, порезался и тут же разжал пальцы. А вот Афон успел среагировать. Я метил ребром в кадык, но он успел выставить блок и уйти в сторону. Бывалый, урод.

— Борзый кент, — бросил Афон.

Первый же не проронил ни звука. Он чуть присел, согнув ноги в коленях и расставил руки. Кровь стекала на снег, делая его вид более зловещим, как если бы он был демоном. Второй, тот который Афон, чуть отклонился, готовясь нанести удар и, размахнувшись его нанёс.

Он ударил ногой, но я был готов. Уделить ему столько времени, сколько было нужно, я не мог, потому что первый урод тут же бросился бы на меня, но ногу его отбил и даже чуть провернул его, так что он закрутился по инерции.

Пропустить такой момент я, конечно, не мог, тут же рванул вбок и обрушил локоть ему на затылок. Но и первый кент тоже не мог этого пропустить. Он, сука, в одно мгновенье просчитал, что я буду делать и бросился на меня. В итоге мы втроём полетели в голый, без листвы, но с ягодками и колючками, куст шиповника.

Раздался громкий треск. Афону было не позавидовать, он летел мордой вперёд, в самую гущу шипов. Но и у меня позиция была не ахти. В полёте я умудрился долбануть того, кто был надо мной кулаком в висок. Получилось отлично и, когда мы завалились, я саданул ещё раз. Но и сам я хорошенько приложился затылком.

Лучше всего было то, что, падая, я согнул в колене ногу, подставляя под окровавленного бандоса и теперь откинул его, с силой её выпрямив. Я поднялся на ноги. Было это не очень элегантно, поскольку упал на спину, а со всех сторон меня тянули и цепляли колючие ветки. Но встал я раньше первого упыря.

Встал и с размаха прописал ему носком ботинка в чайник. Послышался хруст, и чувак полетел в кусты. А я вырвал из-под снега здоровенный кусок ветви, похожий на палицу. Она была тяжёлая и я уж было пожалел, что взялся за неё, потому пропустил, как из куста вылез Афон.

Вся рожа у него была покрыта царапинами и мелкими порезами и, соответственно, каплями и струйками крови. Он зарычал, как раненый оборотень и пошёл на меня. И тут уж мне ничего не оставалось, как воспользоваться палицей.

Эй, дубинушка, ухнем!

Эй, зелёная, сама пойдёт!

Подёрнем, подёрнем,

Да ухнем!

Я рванул её вверх, вздымая над головой, и обрушил на врага. Она, гадина, была тяжёлая и враг успел увернуться. Он отклонил голову и подставил руку, но вес орудия снёс эту защиту, и толстенная дубина угодила ему по ключице, разрывая и размалывая человеческую плоть.

Он, застонал, повалился вбок и, не долетев до матери сырой земли, повис на прогнувшихся ветвях кустарника, оставаясь дальше неподвижным и безмолвным. За спиной послышался треск и я, не оглядываясь, развернулся всем корпусом, прочерчивая дубиной смертельную окружность. Как метатель молота.

И это я сделал хорошо. Моё богатырское оружие нашло врага. Удар пришёлся по голове. Не такой уж и сильный был этот удар, но моему измотанному противнику хватило. Он рухнул, как подкошенный и уткнулся лицом в снег.

Я тоже был измотан. Времени вся эта возня заняла не слишком много, но силы забрала все, что были. А они мне могли ещё пригодиться. Если на подступах к турбазе были вот эти двое, то и у корпуса, естественно, меня тоже поджидали неприятности.

Снова раздался шум двигателя. На этот раз ехал автобус. Я выглянул из-за кустов и увидел уже его хвост. Автобус был тот самый, что привозил нас в пятницу вечером. Блин. Если бы вышел на дорогу чуть раньше, они бы меня подобрали и вместе бы мы сейчас мчались по направлению к городу.

Правда, в случае возможных разбирательств с властями все бы подтвердили, что подобрали меня именно здесь, где лежали два неподвижных тела. Какое совпадение. Впрочем, я надеялся, что тела всё ещё живы, хоть и не особо подвижны. Мне эти парни не нравились, но и лишать их жизни по своему произволению мне не улыбалось.

Осмотревшись по сторонам, я решил двигать в обратную сторону. Прошёл снова через дыру в заборе и дальше — в сторону железнодорожного профилактория. Но теперь я не шёл, а бежал. Когда этих вурдалаков найдут, за мной сразу снарядят погоню. Тут всё ясно. И деться особо некуда. Тропинок да дорожек — раз два, да обчёлся. А ещё и просматривается всё очень неплохо. Кустарники и молодая поросль, конечно, дают кое-какую защиту, но влететь очень легко.

Не попадаясь никому на глаза, я проскочил мимо профилактория и повернул в сторону деревни. Голосовать на остановке было невозможно, потому что вероятность тормознуть своих преследователей была довольно высокой. Поэтому я решил в направлении уехавшего грузовика. Вариант был не идеальным, но всё лучше, чем стоять на трассе.

Дорожка, как и сказал водитель, была разбитой, с большими лужами и ледяными накатанными участками. Воздух пах сладостью и свежестью, но мне было не до романтики. Я шагал по краю дороги, то по льду, то по раскисшей грязи, и постоянно прислушивался, чтобы в случае приближающегося шума мотора успеть сигануть в сторону и залечь за бровкой, в канаве или под кустом. Никто, к счастью, не ехал ни в том, ни в другом направлении и минут через тридцать я оказался в деревне. Здесь была остановка и там стояло несколько человек, ожидая автобус в город.

Я прошёл мимо. Во-первых, меня могли искать и здесь, а, во-вторых, видок у меня был тот ещё. Помятый, поцарапанный, с надорванным рукавом и по колено в грязи. Рукав, похоже, во время падения в шиповник пострадал. На попутку в таком виде рассчитывать было самонадеянно. Я прошёл по центральной улице, ведущей от реки и свернул в небольшой проулок.

Снял пальто, встряхнул, убрал веточки и прилипшие листья. Почистил ботинки, обтирая их об мокрый тяжёлый снег. Брюки тоже потёр снегом, набирая его в ладонь. В общем, насколько мог, привёл себя в порядок. Тем не менее, идти на остановку я не рискнул, потому что оттуда, в случае чего, бежать было некуда. А то, что мои преследователи заглянут и в деревню, было вполне возможно.

Чёткого плана не было, и я пошёл по боковым улицам, в надежде найти кого-нибудь, кто собирается ехать в город и попроситься в попутчики. Что-то же надо было делать. Вот я и пошёл. Шёл, шёл, никого не встретил, но увидел грузовик. Тот самый зилок, на котором приехал на турбазу. Не знаю, можно ли это было назвать удачей. Он стоял у маленького покошенного магазина и, возможно, вскоре должен был ехать обратно.

Я хотел войти, но остановился. Если те две гиены, что напали на меня всё же окочурятс,я и это получит огласку, водитель обязательно меня вспомнит. И то, что довёз практически до места преступления и, несомненно, вспомнит, что вёз обратно, но уже из деревни и вид у меня был такой, будто я побывал в переделке.

Поэтому, постояв у машины, я повернулся, чтобы идти дальше, но в этот момент водитель вышел из двери и сразу меня узнал.

— О! — удивился он. — А ты чё здесь⁈

— Увидел машину, думал, вдруг обратно поедешь?

— Поеду… — нахмурился он. — Какой-то ты помятый…

— С бабой поцапался, — махнул я рукой. — Сука, хахаля себе завела.

— Здесь что ли?

Я снова махнул рукой.

— Местный? Кто?

— Из дачников.

— Так ты с бабой или с хахалем ейным поцапался? — засмеялся он.

— Ты когда едешь-то?

— Да вот, уже еду. Забирайся, подкину.

То, что Сапфир, наконец, появился, я понял сразу, даже не входя в кафе. Мерс стоял на своём месте. Сука, где его носило! Подпортил мне хорошенько игру.

— Пришёл-пришёл, — ощерился Мотя, которого я уже несколько раз здесь видел.

Я молча кивнул и направился в сторону главного столика.

— Здорово, Олег Николаевич, — хмуро кивнул я.

— Чего такой? — подмигнул он. — Невесёлый. Говорят, приходил уже?

— Дело есть.

— Ну, падай. Хавать будешь?

— Нет пока. Потолковать надо.

— Ну, толкуй, — разрешил Сапфир.

— Два вопроса. Сначала неприятный. Чё за херня? Твои быканы второй раз ко мне подвалили. Мне их на тот свет что ли отправить надо?

— А, так это ты их отоварил? — удивился он. — А они в отказ пошли, типа на гастролёров налетели и точка. Так это ты их?

— Ты их образумь, Олег Николаевич, я им отец что ли родной, чтобы воспитывать? Если с двух раз не понимают я же не виноват.

— Ну, ты ничё так, кент. Молодой да ранний. Надо будет с тобой помахаться хохмы ради. Так, чисто побалдеть. Заодно посмотреть, что ты там представляешь из себя.

— Отзови их от греха, по-хорошему прошу.

— Ладно-ладно, не кипишуй, — заржал он. — Велю сказать, чтоб к тебе не совались. Так что ли?

— Так.

— Ну, всё, вопрос закрыт. Так ты из-за этого приходил сто раз?

— Из-за другого. Из-за Голода.

Сапфир сразу сделался серьёзным.

— А чё с ним?

Я обернулся, покрутил головой и нагнулся к нему через столик.

— Пошли в тачку поговорим.

— Давай, — согласился он, и мы вышли из кафе и уселись в машину.

— Хочу его засадить.

— Ну, — засмеялся он, — я же говорил, что ты мент!

— Ты в деле?

— Не, гражданин начальник. Я в ваши игры ментовские не играю. Давай, без меня.

Тьфу! Баран тупой!

— Серьёзно? — зло уставился я на него. — Не играешь⁈ Да ты чё⁈ А зачем ты тогда меня послушал и Синицу на кукан насадил?

— Чего?

— Образно говоря. Зачем ты ему по моей наводке дуру свою перламутровую подкинул? Ты же никуя в ментовские игры не играешь! Ты же белый и пушистый, в натуре! Или чё? Голод тебя подставить хотел, под ментов кстати. А ты стрелочника наказал и сидишь довольный, ждёшь, когда он тебя уделает всё-таки? А если его не свалить, он уделает. Он крыса, заразная и опасная. И, в отличие от тебя, бьёт каждый раз, когда имеет возможность. Поэтому он и на коне. А ты… Ты, Олег Николаевич, не потому отказываешься, что тебе впадлу в ментовские игры играть, а потому что либо ссыкотно, либо тупо лень. Думаешь, ты над схваткой останешься? Тебя либо он нагнёт, либо менты!

— Ты чё разорался-то, фраер?

— Да то, что я тебе свободу предлагаю, а ты меня типа и не знаешь вообще. Я, блин, твою голову спас, а ты не можешь своим гориллам тупым пи**юлей прописать, за то что на меня наезжают. Это похер, на самом деле. Я и сам им бошки поотрываю, без твоей помощи. Просто к слову пришлось. И Голода сам посажу. Если бы ты помог, я бы его конкретно упаковал, по самые нидерланды, но и без тебя справлюсь. Похер, Олег Николаевич. Но когда он выйдет, тебе первому глотку перегрызёт.

— Почему?

— Потому что голодный будет. Имя у него такое. Жрать будет хотеть, вот и сожрёт. А те, кто типа никуда не лезут и в ментовские игры не играют, первыми на дно идут. С выгрызенными кадыками. Потому что над всеми как раз менты и стоят, и кто это в свои годы не прочухал, тот на плаву удержаться не сможет. Ладно, бывай здоров.

Я открыл дверь и вышел. Я действительно был зол на этого придурка, ну, и осознанно ещё мути напустил. Многозначительная недосказанность нередко производит впечатление глубокой мудрости. Пусть считает меня мудрецом, козья морда. Весь план мне сломал. Ну, не сломал, естественно, но сделал более слабым. Ладно, сейчас всё равно остановит.

— Погоди, не кипешуй! — окликнул меня Сапфир.

Я остановился. Предполагал, что остановит и он остановил. Так что теперь моя переговорная позиция значительно улучшилась.

— Чё нервный такой? Сядь, так дела не делают. Это у вас ментов, может, всё типа на истерике строится, а у нормальных людей по-другому жизнь устроена. Давай, излагай. Чего тебе надо?

— Вещдоки.

Я снова сел на сиденье и захлопнул дверь.

— Че-е-го? — протянул он. — Какие вещдоки?

— То, что утянет Голода с Храпом на дно. Типа твоего кольта. Нужны стволы с плохой историей, цацки с кровью, всё вот такое, самое поганое.

— И где я это возьму? — заржал он. — Зря тебя остановил. Шёл бы себе и шёл. Ладно, шучу. Но где взять не знаю.

— У фармазонов наверняка есть неликвид такой.

— Неликвид, — усмехнулся Сапфир. — У фармазонов… Да-а-а… Если я что-то возьму у скупщиков, а потом оно всплывёт у Голода, интересно, догадается ли кто-нибудь, что это я подкинул всю эту шнягу?

— Если бы было так легко, стал бы я с тобой говорить об этом?

Он покачал головой.

— Ладно, я поищу что-нибудь. Когда надо?

— Скорее всего, завтра.

— А чё не сегодня?

— Я тебя три дня не мог найти вообще-то.

— Один день меня не было.

— Ну… могу на один день отодвинуть. Не больше… И мне нужен контакт, как с тобой связываться.

Податься мне было некуда. Ну, в смысле, нужно было пока затаиться и не отсвечивать, а если бы я пришёл в общагу, об этом сразу стало бы известно тем, кому этого не стоило знать вообще. Голоду, например. Меня бы снова попытались взять и план со звонком Сани Храпова накрылся бы медным тазом. Ну, а поскольку ещё далеко не всё было готово в рамках этого самого плана, нужно было ждать.

Неплохо было бы поговорить с Настей, но это пока было совершенно нереально. Поэтому выйдя из «Встречи», я зашёл в телефонную будку и позвонил Радько. Вечерний звонок его растревожил, и он никак не мог сообразить, что делать. Впрочем, задача была действительно непростой.

— Вадим Андреевич, так что? — сказал я в трубку. — Собственно, пристанище мне нужно всего на пару дней.

Я звонил из автомата рядом с кафе и, если бы не выгорело с Радько, пришлось бы просить помощи у Сапфира, а это было бы плохо. По разным причинам.

— Ладно, сейчас будет временное решение, а завтра подумаем вместе, — наконец, выдал он некую мысль. — Давай, подъезжай на тот же угол к моему дому. Я что-нибудь придумаю.

Я подъехал и опять стоял минут десять, прежде чем он вышел, заметив меня из окна своей квартиры.

— Пойдём, это здесь же, где гараж. Вот, прямо в этом доме.

Мы снова прошли через арку, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Лифта в подъезде не было, хотя его установка явно предусматривалась проектом, но место для него пустовало.

Дверь в квартиру оказалась высокой и двустворчатой, почти как гаражные ворота.

— Дом немецкие военнопленные строили, — пояснил Радько. — Здесь вся улица с тех времён. Проходи.

Он включил свет в прихожей и прикрыл дверь. Обстановка была старой, годов пятидесятых. Большое зеркало в деревянной раме, длинная тумба, светильник, как в метро. Мы прошли в гостиную. Стены были побелены, дощатый пол, крашенный коричневой краской, поскрипывал, всё выглядело довольно просто, а мебель казалась безвозвратно устаревшей, но мне здесь понравилось.

Понравился массивный книжный шкаф, высоченные потолки, большие двери, толстые стены, большие окна — всё давало ощущение основательности и весомости. На стене вместо ковра висели картины, в основном пейзажи. Завешана была вся стена. И в длинном коридоре стена тоже была отдана живописи и, судя по подписи, работам одного автора.

— Тесть художником был, — пояснил Радько. — Это его квартира. У меня сын здесь прописан, но он учится сейчас, не живёт тут пока.

— В Москве учится?

— Чуть дальше, — скромно улыбнулся он, и я не стал выпытывать.

Мы посмотрели спальню и кухню.

— Санузел раздельный, — заметил хозяин, завершая экскурсию. — Вся сантехника новая, унитаз финский, кстати. А это третья комната, но она закрыта, там личные вещи складированы.

— А вы квартиру сдавать планируете?

— Что ты, что ты, — замахал он руками, и тут же добавил. — Простаивает площадь, но сдавать нельзя, незаконно.

— Если решитесь, я с удовольствием сниму, — кивнул я. — Со мной проблем не будет.

Он ничего не ответил, только неопределённо крякнул. Показал мне, где чай, где спички, где постельное бельё и полотенца.

— Вадим Андреевич.

— Да, — кивнул он.

— Я очень рад, что у Якова Михайловича есть такой друг, как вы. И я вам благодарен за помощь. Спасибо.

Я протянул руку, и он вяло её пожал.

— Ну, ладно, я пойду, а ты располагайся. Ты на пару дней, да?

— Да, я на пару дней. Обстоятельства.

— Ну, хорошо-хорошо. Потом поговорим ещё. Счастливо оставаться.

Он ушёл, а я заглянул в шкаф в спальне и достал постельное бельё. Там висели рубашки и костюмы, и явно не тестя. Вероятно, они принадлежали сыну. Там же я нашёл и новые нераспечатанные пакеты с трусами и носками. С Чехословацкими и Югославскими. Уже и стран таких нет… ну, то есть, в будущем, конечно…

Я почистил и постирал одежду, зашил рукав, благо нитки попались на глаза. Потом принял душ и заварил индийский чай из пачки со слоном. У директора торга его не могло не быть. А потом завалился спать. Спал я хорошо и крепко, утром встал поздно, умылся и вышел на улицу.

Спросил у прохожего, где находится ближайший гастроном, дошёл до площади Пушкина и затарился. Купил хлеба, пошехонского сыра, пару плавленных сырков, двести граммов масла и полкило овсяного печенья. Ещё две двухсотграммовые баночки сметаны с крышечками из фольги в жёлтую полоску и три десятка яиц. Пришлось брать целую упаковку.

На глаза попалась синяя пачка замороженных пельменей, взял и её. Был голодным, вот и грёб всё, что на глаза попадалось. Всё, как в детстве, хотя и с местной спецификой. Надо отметить, что снабжение, как тут говорили, в Верхотомске было неплохим. Мне повезло, сегодня завезли буженину, и я купил с разбегу половину килограмма.

В общем, набрал целую кучу еды, которую за два дня было не съесть и потратил на всё про всё около семи рублей. После этого я вернулся домой и устроил пир горой, залакировав всё эклером и найденным в шкафу растворимым кофе из плоской бордово-коричневой баночки с пышнобёдрыми индианками.

Эклер обошёлся в двадцать две копейки и назывался «пирожное заварное». После завтрака я лениво пробежал взглядом по полкам, взял из шкафа Шерлока Холмса и завалился на диван. На работу я не пошёл, чтобы дать лишний день Сапфиру и не разговаривать с Саней Храповым сегодня.

Он, естественно, уже звонил и будет звонить снова. Но ничего, позвонит и завтра. На него, конечно, давит отец, а на того давит Голод, но так уж карта легла. Завтра буду на рабочем месте и всё получится.

Конан Дойл был нужен, чтобы не крутить в голове одни и те же мысли, нервно посматривая на громко тикающие настенные часы. И он своё дело сделал, вместе с часами. Они ввели меня в транс, и я проспал до обеда. День был чистым кайфом. Чисто курорт. Никуда не надо было идти, звонить и что-то решать. Ешь да спи.

Хорошее всегда заканчивается слишком быстро, поэтому утром во вторник я подъехал к проходной на тачке. Показал пропуск на входе и направился к себе, но меня окликнули.

— Александр Петрович!

Я обернулся на знакомый голос и улыбнулся. Через толпу ко мне пробиралась Настя.

— Я уже думала что-то случилось.

Она робко смотрела снизу вверх, будто не зная, чего ждать, но в голосе звучала радость.

— Настя, привет! — я улыбнулся. — Слушай, неудобно получилось. Дела возникли. Неотложные и очень важные. У меня даже возможности предупредить не было.

— Это ничего, — тоже улыбнулась она и кивнула. — Главное, что всё благополучно.

По щекам её разлился румянец.

— Да-а-а, Настя… Умеешь ты удивлять.

— Вы меня простите, я… я же не такая совсем… — засмущалась она.

— Да нет, — усмехнулся я. — Такая. Именно такая. Теперь-то я знаю, какая.

— Ой, ну, перестаньте, — замахала она руками, маскируя неловкость. — Это всё из-за Кирилловны. Я ей выговор сделаю.

— Из-за Кирилловны, ага, — засмеялся я.

— Я все ваши вещи собрала, — неловко сменила она тему, — и в вашу комнату в общежитии занесла, так что не беспокойтесь. Я ведь подумала, вы в командировку опять уехали, но в отделе мне сказали, что вы на больничном ещё. Зинаида ваша Фёдоровна тоже волновалась. Но это ничего, не беспокойтесь, главное, всё хорошо. Благополучно… Ну, ладно… Я пошла тогда. Если что…

Она кокетливо улыбнулась и пожала плечами.

— Так-то я всегда рада… Ну…

— Насть, — улыбнулся я. — Я, если что, тоже всегда рад. Здорово было. Ты огонь просто.

Она расплылась в улыбке и довольно кивнула:

— Ну… всё тогда… Кирилловна прощена…

— Можно ей и премию дать…

— Жаров! — рявкнули мне в ухо. — Это что такое! Немедленно ко мне в кабинет!

Прямо за мной стояла Ткачиха. Она метала громы и молнии, похлеще Зевса.

— И вам, — кивнул я, — Зинаида Михайловна. Доброе утро.

— У тебя это утро будет гадким! Быстро, в кабинет!

— Это как понимать⁈ — зло прорычала Ткачиха, когда мы вошли в её палаты каменные.

А ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой…

— Не кричите, пожалуйста, а то я начну гадить, где попало, — смиренно сказал я. — У меня ведь травма головы, и я всё ещё нахожусь на больничном.

Зинаида Михайловна взорвалась.

— А чё с рожей? — кричала она. — Кто тебе расцарапал? Больной нашёлся! По турбазам тереться он здоровый, а как работать, больной!

— Мне доктор рекомендовал больше на свежем воздухе находиться. А в городе смог, копоть, загазованность, сами знаете. Вот родной профком обо мне и позаботился. А непосредственный начальник, наоборот, хочет лишить здоровья. Нужно обсудить это на ближайшем заседании профсоюзного комитета.

— Доктор рекомендовал⁈ На бл*дки⁈ С двадцатью бабами⁈ Думаешь, я не знаю, как ты там самогон жрал да по баням шастал⁈

— Это оскорбительно, Зинаида Михайловна. А распространение гнусных слухов вас не красит!

— Сопляк! Я тебе велела прийти ко мне в субботу⁈ А ты куда попёрся⁈ Сладкого захотелось⁈ Симулянт! Я тебе такую характеристику дам! Я тебе таких выговоров насую! Ты всю жизнь эту баню поминать будешь!

— Зинаида Михайловна, перестаньте, — сказал я спокойно. — Я же в суд подам и выиграю. У меня все документы и консилиум врачей, а у вас домыслы, сплетни и явный харрасмент.

— Кто?

— Харрасмент. Термин такой юридический. И потом, разве я вам слесарь, чтобы замки менять? Пригласили бы по-человечески, всё бы иначе было. Вот вы на меня накричали, и у меня голова разболелась. Чувствую, не выпишут завтра.

— Да я тебе эту голову, — чуть сбавила она обороты, — вообще откручу! И скажу, так и было! Ясно? Всё, скройся с глаз! С самого утра день испортил! Иди, работай.

Я молча вышел и направился к себе.

— О! — замотала головой кучерявая соседка. — Вот это было выступление! Задал ты жару, Жаров!

— Это Жарову задали жара, — захихикал Вотруба.

Весь коллектив смотрел на меня с нескрываемым интересом.

— Ну, даёт студент!

Раздался телефонный звонок и все, как по сигналу вернулись к своим делам. Вотруба привычно снял трубку:

— Отдел снабжения. Да. Жаров? А, понятно. Да, Жаров здесь. Передаю.

Я взял протянутую трубку.

— Весь день тебе звонил вчера, — сказал коллега.

— Жаров, — представился я, хотя не сомневался, что это Саня Храпов.

— Привет, это я, Храпов.

— А-а-а… — протянул я удивлённо. — Привет… Я уж думал, ты не позвонишь.

Я не сомневался, что наш разговор прослушивают, поэтому действовал по обговорённой заранее схеме.

— Ну, почему… Я же обещал… Я вообще-то вчера весь день тебе звонил.

— Да, как-то ты неуверенно говорил в прошлый раз. Думал просто, чтобы я отстал. Кстати, как самочувствие-то?

Я взял аппарат со стола Вотрубы и перетащил к себе. Шнур позволял, и так делали многие.

— Да, нормально, — торопливо ответил он. — Хорошо. Ничего страшного. Меня выписали уже. Два дня как.

— А-а-а… Отлично… Батя больше не зверел?

— Нет… — ответил он после паузы. — Нормально. Только… Слушай, я сейчас не могу долго говорить, ну… понимаешь, он следит за мной почти всё время… Не доверяет… Но то, что ты просил, я смогу устроить через доверенного человека.

— Правда? Красавчик! Ну, вот, а говорил, что не сможешь. Нашёл человечка?

— Давай, слушай, не по телефону… При встрече.

— Ну, хорошо, не вопрос. Но он там будет или нет?

— Будет-будет… Только смотри, я поеду на процедуры и потом смогу отлучиться. Времени немного, понимаешь?

— Да…

— Сможешь подъехать?

— Сегодня? Ну, да, постараюсь. Во сколько? Это ж мне надо заехать ещё будет, забрать…

— Да, да… После трёх сможешь?

— Смогу, — ответил я чуть помолчав, типа думал.

— Тогда смотри, за облбольницей, чуть подальше по Октябрьскому находится издательство областное.

— Так.

— Вот, сразу за ним если повернуть налево, если от центра идти, и пройти минут десять ещё, в частном секторе увидишь шашлычную. Там меня знают, в общем… найдём уголок укромный. Короче, приходи, у меня полчасика будет.

— Понял. Значит в три?

Последовала небольшая пауза, а потом он подтвердил:

— Давай, в три десять.

— Договорились, Сань, буду. Шашлык-то там съедобный?

— Нормальный.

— Ну, значит, и пообедаем заодно, да?

— Угу.

— Ну, всё тогда. До встречи. И, слушай… Твоя доля… я тебе говорил уже, не в накладе будешь.

— Ладно-ладно, — сказал он и голос его прозвучал напряжённо, и, практически мгновенно раздались гудки.

Я нажал на рычаг и покрутил диск, набирая номер, прижал трубку к уху.

— Майор Закирова, — раздался недовольный голос.

— Ирина Артуровна, это Жаров.

— Слушаю.

Я назвал время и место.

— Ясно, — сказала она и замолчала.

— У вас там всё в силе?

— В силе, в силе, не дрейфь.

— Учтите, пожалуйста, такой вариант, что меня могут перевезти в другое место.

— Зачем?

— Зачем? Ну, чтобы подстраховаться на случай, если я вам сообщу адрес, например. Так что нужно иметь возможность проследить.

— Понятно. Ещё есть, что сказать?

— Это всё.

— Хорошо.Увидимся в половине четвёртого. Примерно.

— В половине четвёртого, хорошо. Это шашлычная.

— Да, — недовольно ответила она. — Я поняла.

От этого разговора у меня осталось лёгкое чувство неудовлетворённости. Мягко говоря. Но менять план было поздно. Я позвонил по номеру, оставленному Сапфиром и договрился, куда зайду за «артефактами».

Вроде всё складывалось, но было неприятное чувство. Оно сосало под ложечкой, скребло в груди и комариком звенело в ушах. Всё это мне не нравилось, но делать-то было нечего. Обратная дорога не просматривалась. Нужно было либо разрубить узел, либо… Либо пропасть, сгинуть в пучине истории, так сказать…

Уйдя вместе с коллегами на обеденный перерыв, я в отдел не вернулся. Покрутился поторчал немного на улице, проверяя, нет ли хвоста. По идее следить за мной были не должны, чтобы не спугнуть. И так всё было на мази, как говорится. Я сам, вприпрыжку и со счастливой улыбкой мчался в пасть к волку, зачем же было всё портить.

Я побродил немного, по городу, стараясь унять тревогу, пообедал в молочной кухне, забрал сумку по указанному адресу и к назначенному времени прибыл к месту встречи. Сердце, конечно, стучало сильнее обычного, но чрезмерного волнения не было.

Я прошёл довольно далеко от дороги по пустырю. Так что место было хорошее, подходящее для тёмных делишек. Думаю, контингент здесь собирался соответственный. Шашлычная представляла собой покосившийся павильон с зарешеченными окнами. То есть прыгнуть в окно, в случае чего, не получилось бы.

Вокруг здания был довольно обширный пустырь, поросший по периметру густым кустарником, за которым виднелись крыши частных домиков. Ну… вот так, значит. У входа стоял каблучок морковного цвета, а чуть подальше — защитная буханки. Машины горгаза поблизости не было. Может, стояла с задней стороны здания. Я туда не пошёл.

Я потянул обшарпанную дверь с тугой пружиной и она громко заскрипела. Внутри оказался стеклянный прилавок, как в гастрономе, но совершенно пустой. Сверху была установлена касса, а рядом с ней стояла баба с растрёпанной ярко-каштановой халой. Лицо было несвежим и кричащие бирюзовые тени, густо наложенные вокруг глаз, не могли спрятать чёрный фингал. Халат был тоже чёрным, а взгляд безразличными.

Она молча смотрела на меня и ничего не говорила. Я остановился посреди зала и осмотрелся. С краю у входа сидели трое чуваков и жевали шашлык. Тот жевался хреново и было хорошо видно работу желваков на их челюстях. С другой стороны зала сидели ещё двое точно таких же парняги и пили бутылочное пиво.

— Мне Саня нужен, — кивнул я «барменше».

Она ничего не ответила и тоже кивнула, показав дверь в дальнем углу зала.

— Он там что ли? — уточнил я.

— Там, — сипло ответила она и отвернулась.

Я прошёл к двери. Пол нещадно заскрипел, и все посетители обернулись в мою сторону. Чувство было такое, будто я оказался в доме у людоедов, и они примерялись, как лучше меня приготовить — на гриле или в жаровне…

Я толкнул дверь и вошёл в небольшое помещение. В нём были высокие столики, составленные у стены, а по центру стояло несколько дешёвых облезлых стульев с фанерными седушками и спинками. У стены, ближе ко входу, стоял квадратный столик, как в кафе. На одном из стульев сидел Саня Храпов. Он угрюмо смотрел в пол.

Когда я вошёл, он поднял голову и кивнул:

— Привет.

— Здорово, Саня, — чуть перебарщивая с бодрой радостью, воскликнул я. — Как делишки? Ты чё грустный?

Сзади раздались неторопливые шаги и мне ответил немолодой голос:

— А чему радоваться, Жар?

Я резко обернулся и увидел Голода. Тут же вбежали посетители заведения, взяли меня под руки, усадили на стул и привязали.

— Чему радоваться, — повторил Голод, — если людям верить нельзя? Как жить в этом мире.

Саня Храпов молча поднялся и вышел. Он шёл с понуро опущенными плечами и даже не оглянулся в мою сторону. Он вышел, а вместо него вошёл его родитель, похожий на бульдога Храп.

Голод кивнул и один из чуваков взял мою сумку и высыпал на стол.

— Это что? — спросил у меня Голод.

Я не ответил и плотно сжал челюсти.

— Хвост, давай-ка за пацанов наших щёлкни его по носу.

Ко мне подошёл крепкий коренастый пацанчик и с разворота зарядил по зубам. Из глаз брызнули искры, я упал вместе со стулом и больно ударился об пол затылком.

Меня подняли и посадили на место. Рот наполнился кровью, но зубы, кажется, все были на месте. Я сплюнул на пол.

— Ну что, мальчонка, вляпался ты, — сочувственно сказал Голод. — Больше тебе уже никто не поможет. Так что придётся тебе всё рассказать. И про московские башли и про местные шашни. Храп, пацанчик-то непростой, да?

Он подошёл к столу и взял в руки брошь.

— Видал? Цацки-то непростые, а? И ствол тут. Ментовский. Ментовский ствол?

В комнату вошёл Зубатый.

— Зуб, гляди, ваше добро?

— Так это ты милиционера грохнул? — подмигнул мне Зуб. — Да, попал ты парнишка.

— Какой тебе парнишка! — ощерился Храп. — Ты кто такой, фраер?

— Московский ухарь.

— Ладно, — нахмурился Голод. — Щепа, собери эту мишуру. С ней потом разберёмся. И давайте, постойте снаружи ребята, мы тут сами потолкуем.

Все, кроме Голода, Храпа и Зубатого вышли. Ирина Артуровна не появлялась. Не гремели лопасти вертолётов, не спускались по верёвкам спецназовцы и не забрасывали помещение дымовыми шашками.

— Давай, Зуб, — кивнул атаман. — Покажи, на что способен. Храп, ты слыхал, что он мясником на рынке работал? Сейчас вырезку для Ксюхи напластает. Шашлычок будет, язык проглотишь.

Он засмеялся, а Зубатый снял куртку и начал закатывать рукава свитера.

— Ну что, фраерок, если не хочешь стать шашлыком, давай, колись. Рассказывай, где бабки. А то я лично твоё сердце сожру. Без соли и перца.

Зубатый наклонился надо мной и с силой рванул за ворот пальто. Послышался треск и полетели пуговицы. Твою мать! Придётся новое покупать…

— Эх день-день-деньжата, деньги, денежки, — пропел Голод . — Слаще пряничка, милее девушки…

Зуб достал узкий изогнутый нож и вставил мне между шеей и воротом, а потом надавил, рванул и легко прорезал ткань.

— Нихера какой острый, — удивился Храп.

— Так что, поговорим? — спросил Голод.

Ну, Ирина, сука, Артуровна! Ты где там валандаешься⁈ Я сидел на стуле, связанный, с разбитой рожей, в разрезанной до пупа рубахе, а эта манда никуда не торопилась!

— Надо сначала что-нибудь отрезать, — усмехнулся мент, — тогда и разговор лучше пойдёт.

И я уже не был уверен, приедет ли она вообще! Вдруг… показалось или нет? Вроде хлопнула дверь машины. Да, точно! Я услышал звук мотора и в тот же миг из зала раздался шум. Захлопала дверь, затопали ноги и зычно заревела женщина. Ай, да Ирина, ай, да Артуровна!

— Это что там? — нахмурился Голод. — Чё за кипишь, Храп?

Храп не ответил, дверь распахнулась и на пороге появилась женщина. Её толкнули и она с разворота залепила обидчику по роже.

— Жаров! — закричала она. — Ты почему не на работе⁈

Она вдруг осеклась и замолчала.

— Да… дела были. Скоро вернусь, Зинаида Михайловна…

Ирины на горизонте не было и, похоже, выбираться нужно было самостоятельно…