Исправитель. Книга 1. Первомай

32. С наступающим

Меня будто кипятком обдало. Твою мать, Женя! Какого хрена! Её обнимал высокий брюнет в плаще, практически Ален Делон. И, вот ведь совпадение, в руке у него были точно такие же белые гвоздики. Правда, их было поменьше, жиденький букетишко из трёх понурых гвоздичек. Хилый, никчёмный и жалкий. Но Женя взяла его с таким видом, будто ничего более прекрасного в жизни не видела.

Тьфу!

По сердцу резануло. Хрен его знает, почему. Тут бы облегчение испытать, что всё так удачно разрешилось, так нет же! Резануло, и я ощутил боль и гнев. Да что там ощутил, я едва не задохнулся от гнева! Твою мать! Какого хрена, Женя! Ждёшь ты, ага! Вижу я, как ты меня ждёшь, на виду у всей страны, бляха!

Тощий хлыщ приобнял мою Женю за талию и увлёк в сторону. Блин, а ты прям плейбой. Джеймс Дин, твою мать. Он подвёл её к бежевому четыреста двенадцатому москвичонку и открыл переднюю дверцу.

Я резко развернулся и вменя снова влетели. Школьница с бантами и косичками. Она пискнула и отскочила в сторону. А я шагнул с тротуара и подошёл к салатовой волжанке с шашечками. Люди спешили, торопились и мчались по своим делам, так что Женя заметить меня не могла. Да и не до наблюдений ей сейчас было.

Ну, и хорошо. Не хватало сейчас нелепых театральных сцен. Я назвал адрес и отправился к Кофману. Машина проехала мимо «Москвича». Водитель и пассажир оживлённо разговаривали, не обращая внимания на окружающий мир.

К Кофманам я приехал раньше, чем меня ждали, но глава семейства был уже дома.

— Извините, я пораньше, — пожал я плечами. — Так обстоятельства сложились.

Настроение было на нуле, и я уже был не рад, что согласился на этот ужин. Поговорил бы с Яковом Михалычем наедине и конец. Безо всех этих утомительных формальностей.

— Ничего страшного, это даже хорошо, — закивала Ада Григорьевна. — Проходи, Саша, с приездом тебя.

— Это что за дела! — из-за материной спины появилась «невеста». — Ты почему мне не позвонил? Ты вообще когда прилетел?

— Сегодня, — безрадостно ответил я. — Хотел сюрприз сделать.

Элла встала передо мной и упёрла руки в бока.

— Ну, давай, делай!

Глаза её метали молнии. Я усмехнулся, а хорошенькая стервочка. Едва сдержался, чтобы не сморозить что-нибудь язвительное.

— Вот, держи, — кивнул я. — Сюрприз.

Я протянул ей цветы, а матушке — бутылку и конфеты.

— Какой максимально стандартный подход, — фыркнула Элла. — Без фантазии и оригинальности. У папы в гастрономе приобрёл?

— Эллина, прекрати, — шикнула мать.

— Да, ты права, — хмыкнул я, — У него. Ну, вот, такой я предсказуемый.

— Жених, тоже мне, — недовольно тряхнула она головой. — Проходи уже. Пойдём ко мне в комнату. До ужина почти час ещё. Гвоздики… Спасибо, что не красные, как к вечному огню.

— Красная гвоздика — символ революции, — улыбнулась Ада Григорьевна. — Эллочка, ты почему капризничаешь? Саша испугается тебя и убежит.

— Не сразу, — улыбнулся я и повернулся к Кофману, молча взирающему на всю эту семейную сцену. — Только после разговора с Яковом Михайловичем.

— Ну и пусть бежит, если такой пугливый! — не успокаивалась Элла.

— Пойдём, — кивнул мне Кофман и вышел из прихожей.

— Я мигом, — подмигнул я своей невесте и последовал за её отцом.

Мы зашли в кабинет. Книги, гравюры, массивный стол из красного дерева — всё кричало о достатке хозяина. Он уселся за стол и махнул рукой на стул, предлагая сесть и мне. Из тумбы стола появилась бутылка «Арарата» и два пузатых, похожих на аквариумы бокала. Он плеснул янтарную жидкость и пододвинул ко мне один аквариум.

— Давай.

Я вдохнул аромат и чуть пригубил. А он влил в себя содержимое полностью и налил ещё.

— Я сегодня, когда от вас вышел, напоролся на Ананьина, — начал я.

Кофман молча смотрел и ждал продолжения. Взгляд был тяжёлый, угрюмый. Видать, неприятности какие-то случились. Он выпил ещё.

— Чего хотел? — спросил он после паузы.

— Хотел дружбы, нежной и искренней.

Яков Михайлович молчал.

— Обещал райские кущи, сумасшедшую карьеру и жизненный успех, если буду стучать на вас.

— А ты что сказал?

— Он ничего и не просил говорить. Просто типа дал информацию для размышления.

Он помолчал.

— Понятно. Ты мне вот что скажи, ты жениться на дочери моей собираешься?

— Серьёзно? — удивился я. — Вроде же вы вполне определённо высказались, чтобы я к ней на расстояние пушечного ядра не приближался.

— Высказался, — сердито бросил он. — Но она вбила себе в голову. Понимаешь меня? Ну, а раз вбила, значит придётся жениться. Хрен с ней.

— Правда? Мы же не знаем друг друга. У нас ведь и не было ничего. Ну… никаких отношений. Она совсем не представляет, какой я на самом деле. А я не подарок, честно говоря, да и какая вам-то от меня польза? Партия так себе, вы же сами мне понять дали. Да и не кошер…

— Ну, знаешь, дали, не дали. Обидчивый какой. Не понравишься — разведёмся. Эка невидаль. И мы не религиозные. Я коммунист, к твоему сведению.

— Это всё меняет, — хмыкнул я.

— Вот не надо только глумиться! — чуть повысил он голос. — К тому же я слежу за тобой, не такой уж ты и бестолковый. Есть в тебе что-то, что нас роднит, так что кровь в этом деле совсем неглавное и, поразмыслив, я прихожу к выводу, что можно попробовать.

Судя по всему, дочь ему так мозги вынесла, что он уже на всё согласен, лишь бы она перестала его третировать.

— Так что?

— Не знаю, — развёл я руками. — Вы постоянно меняете правила игры. То так, то эдак. В любом случае, не средние же века. Должно время пройти, химия возникнуть какая-то. Не на рынке ведь мы. Дочь ваша… э-э-э… прекрасна, разумеется, но…

— От таких вещей не отказываются, понял? — недовольно прервал меня он.

— Яков Михайлович, — решил сменить я тему, возвращая нашу беседу в нужное мне русло, — нет ли у вас надёжного и проверенного человека в органах?

— Чего-чего? — изумился Кофман. — Причём здесь…

— Лучше бы из угрозыска кого-то. У меня тут ситуация. Мне стало известно о готовящемся преступлении.

— Что за преступление?

— Не экономическое. Но деньги большие фигурируют. Налёт, ограбление, убийство.

— Так иди в милицию и сообщи, — нахмурился он.

— Видите ли… я доказать не могу. Источник мой… В общем, один человек мне сообщил, что слышал разговор, а я не хочу его подставлять.

— Значит, сам себя подставишь.

— Мне свой кто-то нужен в милиции. Он когда возьмёт бандитов с поличным, сможет любую историю написать.

Про источник я, конечно, соврал, но не объяснять же было теорию перемещения во времени…

— Разумеется, у меня есть контакты в органах, — ещё больше помрачнел Кофман, — но просьба у тебя слишком специфическая. Мне ещё соучастия в разбое для полноты картины не хватало. На меня-то история твоя тоже тень отбросит. А по-другому нельзя проблему решить?

— Можно, конечно, но это же незаконно будет. Есть у вас отчаянные парни, которые могут помочь провести силовую операцию?

Парни у него точно были, я их своими глазами видел.

— Это что ещё значит? — уточнил Кофман.

— Бандитов можно устранить. Всё равно за инкассатора им вышка полагается.

— Ты что, с ума сошёл? А на кой ляд тебе это нужно? Хочешь в Зорро поиграть? Детство что ли в заднице забурлило? Я не понимаю. Или ты под шумок желаешь куш сорвать? О какой сумме идёт речь?

— Несколько меньшей, чем требовали за Эллу, но самой крупной в новейшей истории советского криминала. Но… как бы объяснить. Понимаете, там ведь людей убьют. Дело-то не в деньгах…

— Дело всегда в деньгах, — отрезал Кофман. — Всегда!

Он впился в меня глазами, долго ничего не говорил, а потом налил себе ещё коньяку и залпом выпил.

— Послушай, я не гангстер, — наконец, сказал он. — И тебе не советую становиться на этот путь. Деньги можно делать и без выстрелов. Гораздо бо́льшие деньги, между прочим. Они вообще, не выстрелы, а тишину любят. Поэтому я в это дело не полезу. И тебе запрещаю. От тебя ниточки неминуемо ко мне потянутся. Ты теперь одним только знакомством со мной меня под удар ставишь, понимаешь? Так что…

Он снова помолчал и, поморщившись, продолжил:

— Так что на этой траурной ноте мы с тобой все дела заканчиваем. А жаль. Дочь мне теперь мозг окончательно запудрит. Но так глупо рисковать я не буду. Ты прав, мы тебя не знаем. Со своей прытью и моей помощью ты мог бы многого добиться, хватка у тебя есть. Но раз у тебя имеются связи с криминалом, контакты, источники какие-то там и, главное, желание участвовать в таких вот налётах, то нам явно не по пути. Поэтому, допивай коньяк, вставай и молча, не говоря никому ни слова, уходи. И больше на горизонте не возникай. Ананьину передай, что свадьбы не будет, а я социалистическую законность никогда не нарушал и впредь нарушать не намерен. Если позвонишь, придёшь или будешь дочери моей голову морочить, я с тобой разберусь. За твою помощь в том деле я заплатил очень щедро, так что ничего тебе не должен. А ты…

Он вдруг оборвал себя на полуслове, будто ему в голову пришло что-то важное… Глаза его вспыхнули недобрым огнём.

— Ах, ты поц, — процедил он. — И ты, и Ананьин твой. Два поца. Так он всё это похищение провернул, чтобы тебя ко мне подвести⁈ Так⁈ Ну, конечно! Вот я повёлся-то, как последний лох!

Я поднялся со стула.

— Вы заблуждаетесь, — сказал я и пожал плечами.

Такого полёта мысли я точно не ожидал. Покачал головой и вышел из кабинета, прошёл в прихожую, обулся, взял плащ и покинул квартиру. Снова доехал до «Фрунзенской», спросил у бабульки, где ближайший хозяйственный. Она отправила меня на Фрунзенскую набережную в пяти минутах от метро.

В отделе инструментов я выбрал тонкую, длинную металлическую линейку и небольшую плоскую отвёртку. Продавщица завернула покупки в тёмную вощёную бумагу и вручила мне. Из магазина я пошёл к дому Жени. И не ошибся. «Москвич» стоял неподалёку от подъезда, причём, стоял очень удачно, как бы в тупичке за большим кустом.

Значит, так тому и быть. Я осмотрелся. Уже смеркалось и людей во дворе не было. Уверенным шагом я подошёл к машине, вытащил линейку и просунул её под резинку, двигая вниз по стеклу напротив кнопки замка.

Опыта в этом деле у меня было немного, но я довольно быстро нащупал рычажок. Упёр линейку и нажал, одновременно нажимая кнопку на ручке. Линейка сорвалась и ничего не получилось.

Я осторожно покрутил головой и попробовал вставить в замок отвёртку. Вставить и повернуть. Машина была неновой и цилиндрик, вмонтированный в ручку болтался практически на соплях. Пык… Отвёртка повернулась и пипка защёлки поднялась вверх.

Я осторожно открыл дверь и забрался внутрь. Запустил руку и нащупал провода. Парень, конечно, мне не нравился, но вред без нужды причинять не хотелось. Завести москвичонка без ключа было легко. Вырвать провода, скрутить их вместе и прижать жёлтенький проводок от стартёра. В последний момент решил попробовать отвёртку.

Старичок вздрогнул, затарахтел и… завёлся. Я потихоньку тронулся с места и поехал. Не бойся, Ален Делон. Не заберу я твою тачку. Покатаюсь и отдам. Через несколько дней получишь в целости и сохранности.

Я направил свою лайбу на выезд из двора, но, проезжая мимо припаркованных у обочины машин, остановился. Быстро выскочил и, потянул за край матерчатого чехла, закрывающего одну из них. Из-под него показалась старенькая «Победа».

— Верну, — кивнул я. — Когда-нибудь.

Стянув тяжёлый чехол, я бросил его на переднее сиденье и ударил по газам.

Доехав до универмага, я остановился во дворе, неподалёку от служебного входа. Встал за старой тёмно-синей «Ниссой». Судя по спущенным шинам и изрядно проржавевшему борту, она стояла здесь долго.

Я накинул чехол на «Москвич» и подошёл к польской старушке. Перед этой тачкой будет стоять налётчик в военной форме. По плану налётчиков он будет закидывать машину сопровождения бутылками с коктейлем Молотова.

Я подобрался к двери микроавтобуса со стороны кустов и попытался открыть. С третьего раза у меня получилось. Потом пришлось повозиться, чтобы закрыть. Не хотелось бы в день операции найти в тачке бомжа или бухающих подростков.

Убедившись, что всё в порядке, я ещё раз огляделся и, обойдя дом, вышел на улицу. Ну, будем надеяться, что всё готово. Главное, чтобы Сапфир не подвёл.

В Верхотомск я прилетел рано утром. Зашёл домой, сварил кофе, вскрыл пачку «Юбилейного», отрезал кусочек «Пошехонского». Из радио нёсся жизнерадостный голос диктора:

Заводы и шахты, домны и машины, приборы и новейшие автоматы — всё то, что мы называем производственными фондами, — это огромное богатство народа, — отметил товарищ Брежнев, — но это богатство нужно уметь по-настоящему использовать…

Это точно, спорить не буду. Посмотрел на часы и подошёл к телефону. Набрал номер и стал слушать длинные гудки.

— Алло! — раздался в трубке встревоженный голос.

— Ир, привет, — это Саша.

— Жаров, ты? Ты чего с утра пораньше? Совсем что ли⁈

— Пойдём поужинаем сегодня? — предложил я.

— Слушай, ну ты оригинал, конечно, в семь утра в кабак звать. Я нечёсаная стою, в одних трусах, можно сказать, а у тебя уже рестораны в голове?

— Звучит возбуждающе, — хмыкнул я. — Так как?

— Не знаю, позвони после обеда, когда возбуждение спадёт. Сумасшедший.

На ужин мы всё-таки сходили. Не в «Солнечный», правда, а в «Верхотомск». Было невкусно, Ирина дёргалась, что-то у неё по работе не складывалось. И вечер тоже не сложился. Я спросил, есть ли у неё знакомые менты в Москве. Она ответила, что никого у неё в Москве не имелось и посоветовала держаться подальше от криминала, а не то… А не то посадит меня в тюрьму, прикуёт цепью и будет делать, что захочет.

После ужина мы разъехались по домам, она сослалась на больную голову и на тяжёлые дни. Я не настаивал и вернулся к себе. Долго не спал, оставаясь в московском времени. Думал, пил кофе, чай, снова думал.

На следующий день после работы решил съездить к Сане Храпову. Времени после тех дел, когда взяли Голода и Храпа прошло изрядно, а я его не навещал, не проведал, вообще, можно сказать, сбросил со счетов. Нехорошо, конечно. В общем, зашёл в магазин, купил торт «Кольцо», поймал мотор и поехал к нему.

Долго стучал в калитку и собирался уже идти к его дружку, но он всё-таки оказался дома. Удивился, увидев меня. Радости особой не проявил, но предложил войти. Пройдя во двор, я осмотрелся. Гараж, разумеется, был на месте.

— Не думал, что ты придёшь, — хмуро кивнул он.

— Почему? — прищурился я.

— Ну… а зачем тебе? Ты же своих целей добился, ну и… Мы же не друзья, а так, просто так вышло…

— Понятно, — кивнул я. — Да, не друзья пока, но кто знает. Надо было раньше прийти, извини. Дела были дурацкие. Хотя, это не оправдание, конечно.

— За что извиняешься? Ты не должен был.

— Должен был, должен. На вот, держи. Торт тебе принёс. Как ты тут живёшь-поживаешь? Справляешься с хозяйством без бати?

— П-ф-ф… — фыркнул он. — Хозяйство и так, считай, на мне было. Справляюсь. Дед с бабкой приедут скоро. Забрать меня хотят. Они в области живут, в деревне.

— Поедешь с ними?

— Нет, конечно. Чего я в деревне-то не видел. Нет, если помочь чего, могу съездить, но напостоянку, не хочу. Ладно, проходи, чё стоять-то. Чаю попьём. Какой торт, кстати?

— «Кольцо».

— Сгодится.

Мы прошли в дом. Построен он был недавно и выглядел необжитым и неуютным. В просторной гостиной стоял стол, накрытый скатертью, похожей на гобелен, в углу — старый продавленный диван, телевизор.

— Садись, сейчас чай поставлю.

Саня заварил чай, принёс вазочку со смородиновым вареньем, баранки, сахар, мёд и торт. Расставил тарелки.

— Попробуй, варенье сам делал, — кивнул он.

— Сам? Прикалываешься?

— Не, правда. Неплохо получилось, между прочим.

— Ну, ты даёшь, Санёк. Удивил. Расскажи, как живёшь-то?

— Да-а-а… — поморщился он. — Нормально. С пивком потянет.

— С пивком? Дружбан-то твой приходит?

— Приходит.

— Ну, хорошо… Пивом только не увлекайся, пожалуйста.

Мы поболтали и он постепенно начал оттаивать. Разговорился, оживился, стал дружелюбным.

— Знаешь, Сань, — под конец кивнул он. — Я ведь правда не ожидал, что ты придёшь. Хотел, конечно, но понимал, что тебе со мной делать нечего. Какой смысл? Никакого. Ни смысла, ни интереса. Так что не думай, что я типа обидку затаил или чё-нить в таком духе. Не. И, знаешь, я рад, что ты ко мне пришёл. Спасибо, в общем. Первое-то время мне херово было. Обыски тут, менты с утра до ночи, допросы. Задолбался, в общем. Хоть не додумались меня в интернат законопатить, вернее, прощёлкали, и то спасибо. В общем…

Он махнул рукой.

— Надо тебе барышню завести, — усмехнулся я. — Чтоб уборку делала, готовила и…

— Да нафига! Не хватало ещё. Это я и сам могу!

— Ну-ну, — усмехнулся я. — Ладно, Сань, пора мне. Приезжай и ты ко мне в гости. Звони только сначала, а то я в командировки часто мотаюсь.

Он пошёл меня провожать и вдруг остановился, когда мы проходили мимо гаража.

— Слушай… погоди малёха… Пошли со мной, я ж тебе хотел одну штуку показать.

— Какую?

— Увидишь. Пошли.

Он завёл меня в гараж, подошёл к стеллажу, раздвинул несколько железяк, потянулся вглубь, вытащил кирпич из стены. Потом ещё два. И, наконец, достал тряпичный свёрток.

— Вот, — сказал он, положив свёрток на полку и отогнув промасленный углы тряпицы. — Нулёвый. Батя говорил, что муха не е**ась.

Я подошёл. На полке лежал чёрный, блестящий от смазки «Тульский Токарев».

— И патроны ещё, — кивнул мой тёзка и вытащил из-под полки две картонные коробки. — Возьми, а? Может, пригодится. Мне-то не нужен, куда деть не знаю. Батя сказал, что ствол чистый. Возьмёшь?

— Один? — спросил я. — Или ещё чего имеется.

— Один вроде. Всё остальное менты выгребли. А это в тайнике было. Они не нашли…

— Сколько хочешь за него?

— Ты что, шутишь? Просто так отдаю…

Субботник пролетел без особых впечатлений. Я вообще провёл его за рабочим столом. Накануне, в понедельник, было большое собрание в честь сто десятой годовщины со дня рождения Ленина. Скучно, пафосно и нудно. Несмотря на сотни километров кумача, развешенного в актовом зале, на стенах фабрики и по всему городу.

ЛЕНИН — ЖИЛ! ЛЕНИН — ЖИВ! ЛЕНИН — БУДЕТ ЖИТЬ!

Ленин — шиш! Ленин — кыш! Ленин — тохтомыш! Или как-то так.

Во вторник, на следующий день после собрания, представители всех отделов, цехов и прочих трудовых коллективов предприятия были отправлены на уборку территории.

Кое-где ещё лежал слежавшийся почерневший снег. Его били ломами, шевелили лопатами, разбрасывали по мокрому асфальту. Собирали мусор, наводили порядок. Ну и, собственно всё. Те, кто был отправлен на работы, злились, хмурились и крыли матом тех, кто остался на рабочих местах, а после с чистой совестью пили беленькую.

В жизни в эти дни ничего особенного не происходило. Почти. Ничего, если не считать нескольких пристрелок пистолета. Вместе с Храповым и его другом мы выезжали в глухую местность, недалеко, но надёжно. Рядом с карьером, где шла выработка и шумели машины, было заброшенное промышленное здание. Один стоял на стрёме, а двое других упражнялись, стреляя по бутылкам. Патронов, как выяснилось, было много.

А в остальном — никаких событий. Сапфир только руками разводил, но теперь я и не настаивал, поскольку ствол у меня уже был. Ирина на связь не выходила, Настя тоже, и даже Зубатый оставил меня в покое и никак не проявлялся. Всё замерло в ожидании бури.

В четверг позвонила Зина и сказала, что всё у неё нормально, и что дядя Эдик «одумался». Голос был весёлым, поэтому я, воспользовавшись приподнятым настроением начальницы, выбил себе командировку.

В пятницу после обеда я пришёл на вокзал и вошёл в купейный вагон фирменного поезда «Верхотомье». В купе было чисто. На окне белели накрахмаленные зановесочки, а все спальные места были застелены и ожидали пассажиров. Кроме меня, здесь оказался милицейский майор и дама лет пятидесяти. Все двигали в Москву. Мент — в отпуск, а мы с дамой — в командировку.

Майор оказался хорошо подготовленным к тяготам и лишениям дальней дороги и почти всё время прибывал в приподнятом настроении, постоянно выпивая сам и щедро угощая попутчицу. Я, к его радости, от возлияний отказался.

Атмосфера была достаточно дружеской, меня никто не колебал, и я, соответственно, тоже. Почти всю дорогу я спал или раскладывал воображаемые пасьянсы с предстоящими событиями.

В воскресенье вечером поезд прибыл на Ярославский вокзал, и у меня оставалось почти два дня до «мероприятия», чтобы окончательно подкорректировать план. На дне моего портфеля лежал довольно весомый аргумент, извлечённый из промасленной портянки и запрятанный в тёмно-зелёный том советского энциклопедического словаря.

Хороший словарь, полезный. Не то, что какая-нибудь википедия. В ней ствол точно не провезёшь. Собственно, это и было причиной моего выбора транспорта. На самолёте с ТТ в портфеле далеко бы я не улетел, конечно.

Во вторник я проснулся рано. В шесть утра. Надеялся поспать подольше, но с этой разницей во времени, будь она неладна, открыл глаза с первыми нотами гимна, чуть доносящегося с кухни.

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь…

Ну, к сожалению, не навеки, хотя, кто знает. Может всё ещё поправимо. Вот вытравим преступность и за шпиёнов примемся, за двурушников и предателей. Я вздохнул. До начала заварушки был ещё целый день. Четырнадцать, бляха, часов.

Да здравствует, созданный волей народов

Единый могучий Советский Союз…

Это да, это точно…

Я поднялся с постели, тихонько оделся и вышел во двор. Решил пробежаться, нервишки бушующие успокоить. Раз-два-три-четыре — вдох, раз-два-три — выдох… Бежал и бежал, набирая темп, рассекая воздух, преодолевая гравитацию, взмывая над асфальтом и кронами распускающихся деревьев.

Между тучами и морем гордо реет буревестник, чёрной молнии подобный…

Это про меня. Ведь я вам не тварь дрожащая. Я право имею. Даже не право, а обязанность, тяжёлую, но почётную. А если и не почётную… Блин… Ну кто-то же должен, в конце концов, истребить козлищ. Отделить от овец…

После завтрака я поехал к универмагу. Зашёл во двор, проверил диспозицию. Было довольно многолюдно, но «Москвич» стоял на месте. «Нисса» — тоже. Они были на своих местах, метрах в сорока от места преступления. Проконтролировав готовность, я вернулся домой. Сделал растяжечку, попытался медитировать.

Кое-как дождавшись вечера, истомившись и уже перестав волноваться, я отправился на Можайское шоссе. Появился на месте. Снова прошёлся вокруг универмага. Осмотрелся. Волк-одиночка. Был на взводе. Плохо, конечно, но нервозность придавала ярости. Глаза были злыми, волосы на затылке топорщились. Давно я не ощущал ничего подобного. С Афгана, пожалуй. Звериное дикое начало поднималось из глубин, овладевало телом, изгоняя хорошего парня Сашу Жарова.

Задиристого вида алкаш, забулдыга сунулся было наперерез, хотел потребовать огонька, но встретившись со мной взглядом отшатнулся и прикусил язык. Даже его пронял ледяной и недобрый огонь.

А вокруг бушевала весна, трепетали на тёплом ветру красные транспаранты и флаги, сплошной, понимаешь мир, труд, май. Страна, кутаясь в красное, готовилась праздновать. А я готовился добавить красненького, разбрызгать краску, которой были окрашены все эти флаги и плакаты…

Вот такой получался первомай. Вот такой душевный подъём и солидарность трудящихся всех стран.

Буря! Скоро грянет буря!

План был простой, практически тупой, но, по зрелом размышлении, единственно возможный. Всё, что произойдёт дальше, было мне известно по минутам. Но я не был снайпером, поэтому мне нужно было находиться на минимальном расстоянии от цели. А именно — в старой польской «Ниссе» со спущенными колёсами.

Налётчиков было четверо. Два стрелка с обрезом и пээмом, один метатель бутылок с зажигательной смесью и один водитель в машине. Нужно было уничтожить стрелков. Только и всего. Они приедут вместе на зелёной «тройке». Машина остановится чуть поодаль. Где именно, точно неизвестно. Стрелки выйдут и по одному подойдут к служебному входу. На них будет милицейская форма.

Военный доберётся самостоятельно и выйдет на позицию. Глушителя у меня не было, значит нужно было действовать молниеносно.

Смеркалось. Округа опустела, народ разошёлся по домам, смотреть по телевизору штатовскую «Горячую штучку» или что-то в этом роде. Я стащил с «Москвича» чехол, открыл дверь, проверил зажигание. Отвёртка работала.

Работала она и с «Ниссой». Я надел дождевик и резиновые перчатки, забрался внутрь, сел на водительское место и прикрылся чехлом. Провертел дырку, присмотрелся. Видимость была нормальной. Глянул на часы. Оставался час. Сердце билось учащённо. Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Один раз, второй. Потрогал кирпич у себя на коленях. Всё было под рукой, всё было нормально. Вроде полегчало.

Минут через пятнадцать я услышал шаги. Кто-то прошёл рядом, остановился, вернулся. В щёлку в ткани я увидел военного. Офицера. Ну что же, началось, вашу мать. Началось.

Клаустрофобией я не страдаю, но сидеть под этим одеялом было нестерпимо. Время шло медленно, и ждать было ужасно. Наконец, раздался звук подъехавшего автомобиля. Я выглянул из-под своего савана. Да, это была белая «Волга» инкассаторов. Дверь открылась, хлопнула, донеслись звуки голоса. Кто-то что-то сказал.

Теперь нужно было действовать. Стрелки были уже на позиции, но их взгляды, разумеется, были сейчас направлены в сторону «Волги». Один из них был за кустом и «Ниссу» видеть не мог в принципе. Второй стоял за большой вентиляционной трубой и тоже пока не должен был видеть моё укрытие. Стоило ему сделать шаг вперёд, и вся картина открылась бы, как на ладони. Или почти, как на ладони. Всё-таки, было уже темно.

Военный метатель был напряжён, не понимая, где же машина сопровождения и приедет она, вообще или нет. Она сломалась и не приедет. Это знал я. И ещё я знал, что надо было действовать. Немедленно! Прямо сейчас!

Я тихонько потянул за ручку двери, и замок щёлкнул. Как громко! Твою за ногу! Я притаился. Нет, военный не обратил внимания, он внимательно всматривался в сторону, откуда мог приехать милицейский уазик.

Ну, что же, поехали!

Я толкнул дверь. Резко и сильно. Она отскочила, открывая мне путь. Как распрямившаяся пружина, я вылетел из кабины. Офицер услышал или почувствовал движение и начал оборачиваться в мою сторону.

Но шансов у него уже не было. От меча возмездия было уже не спастись. В прыжке я обрушил на его голову кирпич. Раздалось глухое «бум», но в тот же момент резко хлопнула дверь служебного входа перекрывая все остальные звуки.

Из двери вышли двое — инкассатор с мешком денег и сдавший смену сотрудник охраны, одетый в гражданку. Они громко разговаривали.

Я поддержал обмякшего офицерика, не давая ему с грохотом рухнуть на асфальт, аккуратно его опустил, выпрямился и достал из-за пазухи чёрный горячий ТТ. Сомнений больше не было, посторонних мыслей тоже. Голова очистилась и на сердце стало спокойно. Мандраж отступил и сейчас надо было только действовать.

Я больше не был человеком, я был функцией, хладнокровным орудием. Моё тело напряглось и приготовилось броситься на врага сразу, как только этот враг появится из-за кустов. Сейчас. Сейчас… Вот сейчас… Я подался вперёд, дыхание сделалось ровным и…

— Не вздумай, — прошептали сзади меня, и в затылок упёрлось что-то твёрдое и холодное.

Москвичи сидели перед телевизорами и со смехом следили за приключениями героев фильма. Было хорошо. Приближались праздники. Ранняя весна врывалась в сердца, наполняя их радостным и сладким ожиданием. Тёплый, напоенный весенними ароматами, воздух будоражил и волновал, щекотал нервы, томил и звал вперёд. Может быть даже к победе коммунистического труда. Или к победам олимпийским. Кто знает…

Наступал первомай. За ним будет лето, потом золотая осень, а когда-нибудь снова придёт весна… Хорошо бы её тоже увидеть. Ту, будущую весну…

— Не вздумай, — снова прозвучал холодный и повелительный шёпот, а твёрдая штуковина снова и весьма неприятно ткнулась в затылок.

— Ага, — кивнул я и медленно повернулся.

Мне в лицо смотрел чёрный ствол.

— С наступающим, — прошептал я. — С первомаем…

Конец первой книги.

Продолжение здесь: https://author.today/work/363412