Испытание на зрелость

31

У Любы сжимается сердце при взгляде на этого худого, бедно одетого молодого человека. Ей стыдно за то, что она получает несколько сот крон в месяц, стыдно за его костюм, перешитый из отцовского, стыдно за то, что она живет сытно и беззаботно рядом с этим мужчиной, истощенным от голода, усталости и недосыпания.

Стоит прекрасная летняя погода. Воскресенье. Небо такое ослепительно голубое и чистое, что даже не хочется верить, что где-то неподалеку тянутся по нему зловещие стаи самолетов со смертоносным грузом, который каждую минуту может быть сброшен и на эту залитую солнцем улицу, по которой беззаботно прогуливаются празднично одетые люди. Кое у кого в шкафах еще висят шерстяные костюмы, но военная мода милосердно рекомендует женщинам свободную разноцветную одежду с юбкой ниже колен.

Они вырываются из толпы, сгрудившейся перед футбольным полем, и направляются к вышеградскому кладбищу. Здесь просторнее. Большинство жителей столицы протектората проводят отдых в разных районах страны, а те, кто остался в Праге, наверняка избрали для прогулок другие места.

Это место, которое предназначено для последнего отдыха избранников народа, Люба представляла себе совершенно иным. Могилы заросли травой и одичавшим плющом, на дорожках вместо желтого песка растоптанная глина, вокруг повалившиеся надгробные камни, поломанные кресты…

Она тайком утирала слезы, катившиеся из глаз. А парень в поношенном костюме вел ее все дальше и дальше, к глухим пражским переулкам с облупившимися домами, с взлохмаченными женщинами и испачканными грязью детьми, бросающими друг в друга камни и показывающими прохожим язык.

Люба пытается прочитать мысли черноволосого напарника. Она не знает, кто он. При подобных встречах не представляются. Марушка, очевидно, его хорошо знает, иногда шутит с ним о его девушке.

— Я не смог бы ей изменить, — говорил он в таких случаях страстным голосом, и в его взгляде появлялась нежность.

То, что в нем сразу же привлекало внимание, — это его необычные глаза. Иногда казалось, что они немного косят. Он был еще молодым, но выглядел гораздо старше.

Незнакомец говорил тихим, ровным голосом и при этом незаметно оглядывал Любу. Видимо, сравнивал с тем, что раньше о ней рассказывала ему Марушка. Он обратился к Любе с каким-то вопросом, и она покраснела. Застенчивая, молчаливая и скрытная от природы, она не умела сразу сближаться с людьми. И лишь с Марушкой у нее установились близкие отношения.

Еще в письме, в котором Марушка звала подругу в Прагу, была фраза о том, что в Праге решится судьба Любы.

На другом берегу Влтавы дымят трубы. Эти заводы днем и ночью работают на оккупантов. Руками чешских рабочих там по приказу фюрера производится оружие, которое используется против них же. Ломать, разрушать эту военную машину! А потом придет время, когда они сами нанесут врагу удар!

Внизу дымят трубы фабрик. Здесь, на вышеградском крепостном валу, молодой мужчина передает девушке нелегальные газеты, в то время как она застенчиво подсовывает ему свой завтрак. Они принадлежат к той невидимой армии, которая бьет по самым основам нацистского господства. Голодные, оборванные, гонимые на своей собственной земле с места на место, они знают друг друга только по кличкам.

После этого летнего воскресенья Люба получила, как и Марушка, подпольную кличку. В будущем связные из Пльзеня будут передавать материал Ярке.

И все эти связные передают приказы о диверсиях и саботажах. Приказы летят быстро и надежно, как по проводам, от одного человека к другому. Один из них гласит: вывести из строя телефонную связь. Каждый должен сделать это по месту своего жительства и в ближайших окрестностях.

По дорогам протектората расходятся и разъезжаются солдаты, девиз которых — любовь к свободе.

Над их головами слабо шумят кроны деревьев, с поля доносится шелест созревающей пшеницы. Серая полоса дороги, ведущей к Росицам, убегает под колеса велосипедов. Марушка с Ольдой едут к островачицкому кладбищу. Едут они молча, так как обо всем уже поговорили. В кронах деревьев чирикают воробьи, разбуженные шорохом шин.

Перед Островачицами от кладбищенской стены отделяется стройный юноша, молча садится на велосипед и присоединяется к ним. Через несколько минут они добираются до густых кустов надо рвом, прячут там велосипеды. Марушка отходит в сторону, чтобы осмотреться.

С помощью ремня, надетого на ноги, ребята взбираются по гладкому столбу. Кусачками они перерезают все шесть телеграфных проводов, спускаются на землю и пробегают немного дальше, чтобы перерезать провода в другом месте.

Из тьмы раздается крик совы. Ребята на телеграфных столбах вздрогнули, услышав этот сигнал, предупреждающий о том, что приближается опасность. По неосвещенной дороге проезжает автомашина. Парень, который присоединился к ним у островачицкого кладбища, молниеносно съехал по столбу вниз.

Ольда быстро оценивает ситуацию. Поздно. Автомашина едет медленно, но если бы он теперь слез на землю, как напарник, его наверняка заметили бы. Он взобрался на самую верхушку столба, прижался к пахнущей смолой древесине и застыл в напряженном ожидании. Автомашина замедлила ход, почти остановилась… Нет, поехала дальше. Уехала!

Ни за что на свете Марушка не отказалась бы от своей цели. Чувство правды и справедливости, унаследованное от родителей, слилось с преданностью идее освобождения родины от фашистских захватчиков.

Этой главной цели служили встречи в тиши благоухающих деревьев, у тихой, блестящей в свете месяца воды и возле придорожных крестов, оплетенных полевыми цветами. Нет, Марушка — это не Геленка из охотничьего домика, она не встречается в долине «Сказка мая» со своим Ришей для любовных утех. Высокие голые стволы сосен, окаймляющие дорогу к роднику Геленки, могли бы подтвердить, что то, чем здесь занимается эта стройная черноволосая девушка, вовсе не развлечение. Это исключительно серьезное дело требует столько любви, веры, твердости духа и мужества, сколько едва ли нашлось бы у влюбленных в старые времена — времена соломенных широкополых шляп и длинных сборчатых юбок.

Эта новая Геленка выходит ночью в теплом тренировочном костюме и кедах, с туго набитой сумкой через плечо, садится на велосипед, взятый напрокат, и едет в темноту. На перекрестке к ней присоединяется молодой велосипедист с такой же сумкой…

Оба молча едут по направлению к Моравске-Книнице.

Несколько часов Ольда с Марушкой толкли стекло в бабушкиной старой ступке так, что оно превратилось в мелкий порошок. Затем его смешали с сухим песком — и материал для диверсии был готов. Одна чайная ложка этого порошка может вывести из строя железнодорожный вагон.

Если бы бабушка знала, что эти маленькие серебряные ложечки были взяты из ее сервиза! Ложечки лежали как святая реликвия в черной шкатулке на белом атласе. Бабушка получила их много лет назад от крестной матери и не пользовалась ими.

— Вот придет время… — говорила бабушка и год за годом ждала того торжественного момента, когда она сможет воспользоваться маленькими блестящими ложечками.

Они добрались до Моравске-Книнице и свернули на дорогу, ведущую к костелу. Было так темно, что они не видели друг друга. Часы на башне костела как раз пробили двенадцать. Равномерно, величественно разносился ночью бой часов, как будто от каждого удара что-то зависело. Из темноты возникла чья-то фигура.

— «Облачность сегодня низкая».

— «Давно не было дождя».

Это он.

Это они.

Узнали друг друга по паролю.

Вслепую, спотыкаясь о камни и глыбы глины, выбрались они на дорогу и осторожно поехали дальше.

Перед Куржимом спрятали велосипеды под мостом и разошлись каждый в свою сторону. Встретиться договорились у вокзала. Марушка еще днем все осмотрела. Со здешней железнодорожной станции отходят вагоны с авиационными моторами, производимыми Зброевкой и немецким заводом в Куржиме.

Марушка — истинная дочь железнодорожника. Всем тройкам, которым девушка передала приказ вывести из строя вагоны с важным военным грузом, она послала через связного и подробную инструкцию. А сейчас она сама ползет со своим соратником к поезду, стоящему на темной станции. Открывает крышку буксы на колесе вагона а бабушкиной серебряной ложечкой насыпает внутрь смесь песка с толченым стеклом. Для того чтобы весь вагон вышел из строя, достаточно насыпать смесь только в одну буксу. На каждого из них приходится по пять вагонов.

Не впервые они занимаются такой работой. До этого они с Ольдой и двумя ребятами из малгостовицкой ячейки уже дважды были в Драсове. Там станция была безлюдной, в то время как здесь, в Куржиме, дежурит жандарм.

Темнота, густая и тяжелая, давит на их согнутые спины и плечи. Ольда работает целеустремленно и сосредоточенно. Ему мало одного колеса, он насыпает песок во все четыре буксы. У него нет даже секунды времени для каких-либо раздумий. Он не должен думать о том, что здесь, в темноте, всего в нескольких метрах от него, сидит на корточках красивая черноволосая девушка, которая может задеть самые чувствительные, самые нежные струны его сердца. Но там, где стреляют пушки, соловьям не до песен. Вот когда пушки замолчат, когда кончится война и мир будет вылечен от смертельного недуга, оба встретятся иначе, уже не как бойцы.

После войны…

Задание выполнено. Они закрывают пустые сумки и один за другим ползут через рельсы.

Резкий свист неожиданно нарушил тишину.

Ольда на мгновение остановился.

— Быстрее отсюда! Беги! — шепнула ему на ухо Марушка, оказавшаяся рядом.

— Стой!

И снова свист.

Сердце Марушки сильно колотится в груди. Она подбегает к насыпи, бросается на траву и скатывается вниз. В темноте она слышит за спиной топот ног. Возможно, это Ольда или другой напарник, а может, и еще кто-нибудь.

До моста все трое добежали почти одновременно. Молча сели на велосипеды. Парень из Моравске-Книнице поехал в сторону Тишнова, Ольда с Марушкой — в противоположную сторону. Им нельзя ехать прямо в Битишку, надо замести следы.

Было три часа утра, когда Марушка вернулась домой. А в шесть она снова должна быть на фабрике.

А когда же спать? Не может спать тот, кто воюет. Лишь вздремнуть разрешается воину в перерывах между двумя боями, победоносными боями. Ибо первый же проигранный бой станет для него и последним.

На этом поле битвы не воюют лицом к лицу. Здесь безоружный и бесправный человек сражается против могучего колосса, вооруженного до зубов, который может уничтожить его одним движением пальца.

— Все время ищут черноволосую девушку, — шепчет жандармский прапорщик Бобу, встретив его на почте. — Думаю, что вас это могло бы заинтересовать.

Боб даже и бровью не повел. Откуда-то сзади, через закрытые двери, до него доносится насвистывание. Это коллега сортирует прибывшую почту.

Боб подхватил услышанную мелодию, затем повернулся к прапорщику.

— Да, конечно, — проронил он беззаботно, — меня интересует все, особенно когда речь идет о девушках.

Наступило молчание. Никто из них не знает, что последует дальше.

— Они еще не знают о ней, — продолжал прапорщик.

— Кто — они?

— Ясно, гестапо.

— А кто она?

— Да та, что ходит к вам. Та самая, что закончила языковую школу и теперь работает на фабрике.

Опять молчание, нарушаемое лишь тиканьем старых настенных часов да насвистыванием.

— Она часто шатается по ночам, они могут прийти к выводу, что она…

Боб хватает печать, прижимает ее к штемпельной подушечке, затем прикладывает к какой-то бумаге, снова к подушечке и опять к бумаге…

— Видите ли… господин прапорщик, — медленно роняет он слова между ударами печати, — почему бы молодой красивой девушке… не гулять по ночам! В этом нет… ничего подозрительного. Странным было бы… если бы она сидела дома… и не гуляла… Разве я не прав?

Прапорщик смотрит на Боба застывшими глазами, как старый охотничий пес, который прямо из-под носа упустил куропатку.