Испытание на зрелость

33

Пани Витановская вовсе не была восхищена тем, что ее единственная дочь после выпускного экзамена заявила, что она выходит замуж. У матери были другие планы. Она мечтала о том, что ее Аничка станет известной актрисой, самостоятельной и независимой. Она хотела, чтобы дочь претворила в жизнь ее собственные неосуществившиеся мечты.

Дочь же перечеркнула все надежды матери. Она влюбилась в своего преподавателя и решила переехать к нему в Брно.

Но уехать из Словакии в протекторат ради замужества — это равносильно добровольному отказу от всякой карьеры!

Пани Витановская вскоре поняла, что все уговоры напрасны. Девица сразу вспыхивает как порох, ну что ж, пусть выходит замуж за своего пианиста. Чтобы не быть слишком далеко от дочери, пани Витановская попросила разрешения переселиться в пограничную деревню Врбовцы… Там она начала работать начальником почты и прежде всего позаботилась о том, чтобы время от времени переправлять дочери через границу в голодающий протекторат посылки с продуктами. Вышло так, что она познакомилась с Кудержиковыми, проживающими в другой, протекторатной части Врбовцов, раньше, чем ее Аничка. Сама Аничка познакомилась с ними лишь в конце сорокового года, накануне рождества.

Когда в дверях их привокзальной квартиры появилась Марушка, Аничка была поражена. Как только Аничка узнала, что по датам рождения они чуть ли не близнецы, она была готова поклясться, что судьба прислала ей сестру, чтобы облегчить ее переход к самостоятельной жизни.

Это произошло в рождественские дни прошлого года.

— Если когда-нибудь мне нужно будет переночевать в Брно, разрешишь остановиться у тебя? — спросила тогда Марушка.

Теперь она позвонила в квартиру Коваржовых на Каменной улице, и ее встретили радостными восклицаниями.

— Я попросила перевести меня в брненское отделение, — сообщила она подруге, — чтобы посещать вечерние курсы немецкого языка и стенографии.

— Оставайся у нас сколько хочешь, — запрыгала вокруг нее Аничка, а потом кинулась накрывать на стол.

Она вообще придавала значение каждой мелочи и теперь тщательно разглаживала вышитую салфетку, осторожно ставила на нее блюдце и чашку из полупрозрачного фарфора с филигранной ручкой, сахарницу. Она вела себя так, как будто исполняла какой-то танец или сочиняла стихи в порыве творческого вдохновения. Именно эти черты девушки больше всего нравились матери Кудержиковой во Врбовцах, ее постоянная жизнерадостность. И называла она Аничку не иначе как солнышко. И Марушка, когда прочитала роман Хьютона «Тайна Елены», стала ее называть Соррел. И теперь, приехав к Коваржовым, она многое хотела рассказать Аничке.

— Я должна снять какую-нибудь комнату, — повторяла изо дня в день Марушка.

Нет, не потому, что ей не нравилось у Коваржовых или их квартира была тесной. У них было две комнаты, обе проходные, и кухня. Марушка знала, что Соррел воспитана в духе своей эмансипированной матери и одно из доказательств равноправия видит в том, что спит с мужем в разных комнатах. Сколько споров у них уже было по вопросу об отношениях между мужем и женой! Они дискутировали об этом и в рождество, когда познакомились.

— Тебе не мешает, что я заняла твою комнату и ты теперь должна спать в одной комнате с мужем? — спросила Марушка.

— Если бы это мне мешало, — смеясь ответила ей Соррел, — то я сама осталась бы здесь, а тебя послала туда. — И она пальцем показала на двери комнаты мужа.

Да, многое изменилось в отношениях между мужчиной и женщиной за последнее полустолетие.

— Например, Михелет в своем научном трактате «Любовь» пишет о женщине с восхищением, — говорит Марушка, которая чувствовала себя в этой сфере как рыба в воде. — Это скорее поэма, чем социологический анализ. Прочитав эту книжку, я поняла, какие коренные перемены произошли в наше время по сравнению с прошлым веком. По мнению Михелета, женщина не должна работать ради заработка, так как это противоречит ее естественным обязанностям рожать детей, заботиться о своем муже и ублажать его, когда он возвращается усталым домой с работы.

— Но в этом есть и какая-то доля правды, — замечает Соррел. — Я считаю, что замужняя женщина должна работать лишь в том случае, если она обладает исключительными способностями. Она может быть врачом, артисткой, ученым. Кстати, вести домашнее хозяйство тоже дело нелегкое, особенно когда появляются дети.

Марушка, однако, придерживается иного взгляда. Каждая женщина имеет право жить своей личной жизнью, заниматься тем, чем она хочет, а заботу по воспитанию молодежи должно взять на себя общество, как это делается в Советском Союзе.

— Я об этом не знаю, поскольку там не была, — отзывается Соррел. — Но я припоминаю, что и Михелет говорит об одном исключении, ты заметила? Он пишет о женщине, которая целый день работает на темной парижской улице в довольно трудных условиях. Она руководит торговой канцелярией своего мужа, пока он находится в служебной командировке. И, несмотря на это, муж прекрасно к ней относится, и семья живет счастливой, гармоничной жизнью.

— Это уже высшая ступень взгляда на роль женщины, и для тех времен даже весьма смелая. — Марушка задумывается. — Да, — продолжает она через несколько минут, — автор допускает, что замужняя женщина могла бы работать, но дальше он эту мысль не развивает. И этим все ограничивается. Его уже не беспокоит, как она должна жить дальше. Он, например, не говорит о том, что было бы, если бы работающая женщина родила ребенка. Как быть в этом случае? Здесь существует единственный выход, о котором я уже упоминала.

— Все же твой вариант, во-первых, далек от жизни, а во-вторых, речь идет об эксперименте, который должен быть еще проверен, — бросает реплику Соррел и косится на Марушку, ожидая от нее отпора.

Марушка, однако, приветливо и спокойно улыбается в ответ. В ее памяти возникает такая далекая картина прошлого.

— Знаешь, я и сама еще год назад считала, что неспособна жить самостоятельно, что я могу быть только неотделимой частью любимого мужа. Мне казалось, что мы с Юлой будем работать вместе, — например, он будет писать стихи, а я буду их печатать на машинке.

— Ты — и скромная женушка?!

— Вот видишь! — торжествует Марушка. — Тебе это кажется сейчас странным. Я и сама-то этому еще не совсем верю. Но как я могла в то время знать, что у меня есть какие-то способности? А ты говоришь, что работать может только женщина, обладающая исключительными способностями. Ведь для того чтобы у нее могли проявиться такие способности, ей прежде всего надо освободиться внутренне и внешне, морально и физически. А такое освобождение возможно лишь при условии, если она избавится от хозяйственных забот, если она не будет зависеть от своего мужа, то есть начнет зарабатывать сама.

Всякий раз Соррел проигрывает. Но это неважно. Она любит подобные споры с умной и начитанной женщиной. Она знает, что любая дискуссия с Марушкой, даже о том, как правильно резать лук, неизменно закончится политикой.

— А вот скажи, — подтрунивает подруга, — когда наступит коммунизм, можно будет купить красивую одежду? Разумеется, не один костюм или платье, а несколько. Или все будут ходить в униформе?

Марушка не поддается на провокацию и отвечает ей спокойно, аргументированно. Но Соррел не унимается:

— А как с квартирами? Будет у меня трехкомнатная квартира? И индивидуальное питание, чтобы сохранить стройную фигуру? Или все будут жить вместе — несколько семей в одной квартире и еда будет для всех одинаковой?

Марушка трясет головой, как это всегда делала бабушка.

— Так говорят девицы из буржуазных семей! — с напускным раздражением парирует она. — Они не умеют нарезать лук, но ужасно беспокоятся, какой обед будут для них готовить в будущем. Ты же знаешь, что в идеальном обществе у тебя будет все необходимое. Новое общество не уничтожает, а развивает индивидуальность. Но вначале ты должна научиться резать лук и еще многому другому, чтобы быть свободной. Ведь тот же рабовладелец был, по существу, и рабом, рабом своих привычек — ему нужен был раб, без которого он не мог обойтись.

— Ну вот, ты любой разговор превратишь в политическую лекцию, — ворчит Соррел.

Они сидят вместе на ковре и беспечно болтают, как будто нет войны, как будто одну из них не гоняют с места на место, как будто ей не приходится исчезать на целые ночи неизвестно куда.

— Не думайте обо мне ничего плохого и ни о чем не спрашивайте, — сказала она Коваржовым в первый же день своего появления.

Ей дали ключ от дома и ни о чем не спрашивали. Даже о том, почему у нее измазаны грязью туфли и где она разорвала пальто.

— Это я вымыла их! — бросила Соррел на ходу, когда Марушка однажды утром удивленно посмотрела на свои вычищенные туфли.

Что может она, всегда чистая, опрятная, холеная, знать об этой грязи на Марушкиных туфлях? Разве она может предположить, что это частица той самой родной земли — нашей опоры и надежды, — земли, к которой можно прильнуть, как к матери, поплакать на ее груди, излить душу, а в моменты отчаяния ее можно грызть, и она не закричит от боли?!

Звонок в дверях прервал их разговор. Марушка испуганно подумала о том, что сам Коварж не звонит никогда, у него есть ключ. Сердце бешено заколотилось. Бесконечно долго тянулось время, прежде чем Соррел вернулась в комнату.

— Тебя спрашивает какой-то мужчина, — сообщила она подруге. — Он одет в гражданское, — добавила она, заметив испуг Марушки. — Это, видимо, какой-нибудь твой хороший знакомый.

В углу прихожей стоял Алоис Мишка. Лицо помятое, встревоженное.

— Польда погиб. Вчера в Кийове он бросился под поезд, — сказал он охрипшим голосом.

Карел Мазоур… Марушка вспомнила, как он с ней прощался перед отъездом в Прагу. Чья очередь после него?

— Его арестовали на пражской квартире, — тяжело дыша, продолжал Мишка. — Когда его вели, он прыгнул под паровоз. Это, видимо, работа Бобака, он по приказу гестапо следил за Ондроушеком. Ондроушек был арестован, но из гестапо выпустили его домой как приманку. Родители ничего не знали, он не мог им об этом сказать. Бобак за ним следил. Этот подлец ждал, когда у Ондроушека появится Мазоур, ведь раньше он к нему часто заходил.

Мишка внимательно осмотрел комнату.

— Эта квартира не очень подходящая. Тебе нужно жить на первом этаже. — Он судорожно глотнул, будто у него пересохло в горле. — И еще я хотел тебе сказать, что на следующей неделе ты должна ехать в Злин. Повезешь туда листовки, а обратно мины.

В ту ночь Марушка вновь не была дома. А когда утром вернулась, бледная и уставшая, она сказала подруге:

— Не сердись, Соррел, поищи для меня, пожалуйста, где-нибудь комнату. У вас мне очень нравится, но я должна жить на первом этаже. — И тут же легла и заснула в чем была — в юбке и свитере, в мокрых и разорванных чулках, как будто она пролезала через колючий кустарник.