Истории, нашёптанные Севером

Введение

Зимой 1974 года страны Запада пострадали от энергетического кризиса. Он не обошел стороной и дальнюю деревню в северной глуши, скрытую за горами. У местного жителя Руберта дров хоть завались, а у его соседа Адриана — ни единого сучка. И вот в тех далеких краях начинается схватка за дрова — и однажды раздается взрыв. Правосудию не дотянуться до конфликтующих соседей. Так что в борьбе за дрова ставки очень высоки.

1

Руберт Перссон пребывал в паршивом настроении, и это было слышно издалека. Звук тяжелых ударов топора разносился между горных хребтов и обрушивался на впадину между горами, в которой расположилась деревня. Там, позади сарая, Руберт колол дрова. Ставил чурбак на колоду и, замахнувшись по широкой дуге, бил колуном с такой силой, что лезвие застревало в колоде. Потом подбирал поленья и бросал их в кучу.

Стоял холодный ясный зимний день.

Руберт шумно выдыхал, выпуская пар изо рта и из ноздрей, так что на мгновение его лицо полностью исчезало в белом облачке. Гнев причинял Руберту боль, жег грудь и вспыхивал искрами перед глазами. Постоянная ярость вряд ли идет на пользу немолодому человеку. Просто невероятное везение, что у Руберта есть куча дров, чтобы отвести душу.

Рядом с Рубертом, прижав уши, сидела норвежская лайка и раздумывала, продолжит ли хозяин бушевать. Собака уже давно усвоила, что здесь за сараем может быть весьма горячо.

В течение многих лет эта площадка для колки дров хранила мечты Руберта, здесь он мог колоть и складывать дрова в штабеля часами, одновременно обретая покой, чтобы прояснить вопросы бытия. Работа до седьмого пота всегда шла ему на пользу, она наполняла его жизнью. Мало кто понимает, какого колоссального труда стоит каждый кубометр дров.

Разговоров Руберт не любил. Да и ни к чему они. По крайней мере, во время его дневных бдений, когда он колет дрова. Он недолюбливал болтунов, которые чешут языком почем зря, ничего не говоря по сути, и все время напускают на себя важность.

Из-за Войны Судного дня поток нефти в западные страны иссяк, и все замерло. Теперь все, кто пытался отапливать свои дома за счет нефти и электричества, запели по-другому. Нетрудно было предсказать, что цены взлетят до небес.

Катастрофа, если у тебя не было дров.

Пришли новые времена. Трудные времена.

Но было что-то, что в понимании Руберта посягало на его устои. Что-то, о чем ему было трудно говорить. Он нервно протаптывал в снегу маленькие тропки. Несколько раз обошел кругом большую круглую поленницу, которая возвышалась посреди его дровяной империи. Глубоко вздохнул и зажмурился, на мгновение бледный свет исчез, затем он пошел дальше. С крепко сжатыми кулаками.

Боже правый.

А вот и оно.

Перед его взором вновь предстало ужасное зрелище, которое преследовало его всю зиму. Из торца одного из штабелей, сложенных ближе всего к болоту, было вынуто несколько поленьев. Сколько бы Руберт ни перекладывал штабеля заново, на следующий день поленья вновь исчезали.

Приподняв кепку, он почесал лоб.

На снегу отчетливо виднелись следы сапог большого размера и полозьев.

Следы вели к болоту и исчезали в лесу. Руберт прекрасно понимал, куда эти следы ведут, потому что там, на холме, в доме бледно-желтого цвета жил Адриан Юханссон. На всей земле не сыскать другого такого лентяя, убогого пьяницы и мерзкого вора.

Руберт заскрипел зубами и затопал ногами. Его вновь охватила ярость. Рядом не было ничего подходящего, чтобы ударить кулаком или пнуть, поэтому собака попятилась назад в страхе, что как раз ей-то и достанется сапогом. Все, что оставалось Руберту, это потрясать кулаками в воздухе и пытаться выпустить из себя хоть немного пара от кипевшей внутри злости.

Завидев дым из трубы на крыше дома Адриана Юханссона, Руберт оцепенел. Невероятное унижение! Он схватил с земли одну из чурок и запустил ею в сторону опушки.

Они живут по соседству уже целую вечность, и, вероятно, не смогут никуда друг от друга деться до конца своих дней. Соседей не выбирают, с этим ему пришлось смириться, несмотря на всю свою ненависть.

Опустив взгляд, он заметил в снегу перчатку, которую похититель дров потерял во время своего последнего набега.

Вся беда была в том, что Руберт никак не мог написать на соседа заявление. Ну и как бы это выглядело со стороны? Вся деревня бы вскоре стала судачить об этом, а потом слух докатился бы до самого Люкселе. Только этого ему не хватало.

Так что лучше прикусить язык.

Он опустил голову и закрыл глаза. Иногда нужно остановиться за мгновение до того, как опустится топор, и попросить помощи у Бога.

Адриан явился ночью, как обычно, чтобы наворовать дров. Этот алкаш притащился с санками, натаскал поленьев из поленницы, принял на грудь для храбрости, и как ни в чем не бывало вернулся домой с увесистым грузом.

Ночные набеги случались все чаще, с меньшими интервалами, и количество пропавших дров тоже увеличивалось. Очевидно, что они оба хорошо понимали, кто здесь владелец дров, а кто — вор.

Столь же очевидно было, что никто в целом мире не знал о драме, что разворачивалась вокруг горы дров Руберта Перссона.

Сложив выпавшие дрова обратно в поленницу, он нагнулся и потрепал собаку по холке.

Увидев, как большие клубы дыма поднимаются из трубы дома на холме, заскрипел зубами. Ну все, нужно положить конец кражам. Нельзя воровать дрова безнаказанно. Тем более у ближайшего соседа.

Когда-нибудь ты получишь по морде, Адриан Юханссон!

2

«Вот же дурной скупердяй», — подумал Адриан Юханссон, выглядывая в окно из-за занавески. Внизу рядом с огромной кучей дров стоял Руберт Перссон и складывал поленья в штабеля.

Когда бы Адриан ни выглянул в окно, этот осел почти всегда торчал возле поленницы и работал. Было в этом что-то нездоровое. Ни один здравомыслящий человек не станет копить тонны дров и складывать их в идеальные штабеля. Поленницы воздвигались с военной точностью.

Больше всего Адриана задевало жлобство Руберта, его жадность, а ведь дров у него хоть завались. Несколько лет назад Адриан спросил соседа, не согласится ли тот продать ему несколько поленьев, но получил резкий отказ.

— Настоящий мужик сам добывает себе дрова, — сказал этот чертов крысеныш Руберт и задрал нос.

Адриан Юханссон выпятил свой большой живот и фыркнул. Мужчиной он был крупным, что вверх, что вширь. На красноватом лице сидел нос картошкой, а над ним поблескивали глаза. На голове почти не осталось волос, только несколько пучков торчало над оттопыренными ушами.

Адриан переместился на другой конец комнаты, потому что настроение пора было поправить. На полупустом книжном стеллаже стояла ваза, из которой он извлек бутылку с прозрачной жидкостью. Встряхнул бутылку, улыбнулся, прислушался к звону посуды, доносящемуся из кухни, а затем быстро открутил пробку и поднес горлышко бутылки ко рту. Сделал несколько больших жадных глотков, сморщился от того, что жидкость обожгла ему внутренности, и постучал себя в грудь. Вот это настоящий мужской напиток!

Адриан присел на корточки к печке, приложил ладони к теплому кафелю и закрыл глаза. Улыбнулся приятному теплу, затем подкинул дров в топку и прислушался к их умиротворяющему потрескиванию. Снова выдался такой холодный день, что оставалось только сидеть дома и топить печь. Кто сегодня решится высунуть нос наружу, тот сам себе враг. Адриан осторожно опустился в кресло, закинул ноги на табуретку и, прищурившись, стал наблюдать за потрескивающими языками пламени. Когда ногам тепло, тепло всему телу. На мгновение он забыл о постоянной боли в спине и перестал сопротивляться накатившей усталости. Наверное, поэтому он и не услышал, как в комнату вошла его жена Гертруда.

А между тем эта цветущая женщина уже стояла на пороге. Она уперла руки в бока и глядела на мужа с упреком. А еще она до смерти устала от жалкого мужичонки, который вечно торчал дома и ничего не делал.

Ну, ленивым он был и раньше, но с годами лень его только усилилась. Теперь он вообще ни черта не делал, и если бы она его не заставляла, то он так бы и валялся целыми днями.

— Ты что, отсиживаешь задницу и с самого утра топишь печь? — зашипела она и ткнула пальцем в полупустую корзину для дров. В такие времена надо каждую деревяшку беречь, а не разводить огонь почем зря. У нас что, дров навалом? Особенно теперь, когда электричество включают по расписанию?

Адриан распахнул заднюю дверь, втянул ноздрями воздух и медленно пошел по утоптанной дорожке к сараю. Перед сараем стояли санки, а в сугробе валялись полено и косовище.

Адриан потянул на себя дверь, осторожно заглянул в сарай и забросил полено и косовище внутрь. Зрелище ему открылось нерадостное. В пустом сарае стояла тачка без колеса, а на полу валялось с десяток поленьев. Это означало, что в скором времени ему снова придется брать санки и отправляться в путь через лес и вниз по холму.

Он потряс головой, достал банку снюса и засунул изрядную щепотку табака под губу. Во рту сразу начало жечь. Адриан сплюнул, и на снегу затемнели коричневые пятна.

Он бросил взгляд на утоптанную тропинку, бегущую под горку вниз от сарая через лес. Даже просто протоптать тропинку в глубоком снегу нелегко. Ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Стоило ему только вспомнить о ночных вылазках по тропинке, как он начинал потеть и задыхаться.

Его мучила жажда. В горле отчетливо першило. Пора было направляться к сарайчику на отшибе, который стоял на опушке леса, высоко на пригорке, между сараем и жилой избой.

Внутри работал его любимый аппарат.

Адриан достал рюмку и наполнил ее до краев. Затем торжественно расправил плечи, поднес рюмку к носу, вдохнул запах спирта, хмыкнул и довольно кивнул. Совсем в горле пересохло. Он осушил рюмку, покатал самогон во рту и проглотил его с закрытыми глазами.

Как же хорошо, черт возьми!

Еще раз наполнил рюмку.

Все бы утряслось, жизнь била бы ключом, если бы не эти чертовы дрова. Он пнул пустую корзинку для дров и поднял рюмку.

Ну, вздрогнем!

Громко выдохнул и постучал себя в грудь.

3

На Хильде, жене Руберта, был передник в цветочек. Она стояла на кухне и ждала, пока закипит кофейник. Эти дрова совсем свели его с ума, и он берега потерял. Началось все с нескольких штабелей, но со временем превратилось в целую гору дров, которая не прекращала расти. У мужика теперь все мысли только о дровах, дрова занимают все его время, когда он не спит, но она готова дать голову на отсечение, что и во сне он тоже бредит дровами.

В тишине Хильда поставила на стол чашки с блюдцами и подогретые булочки с корицей. В чашки с бульканьем полился кофе.

Настенные часы пробили десять.

Хильда держала блюдечко на трех пальцах и потягивала кофе через кусочек сахара, зажатый в тонких губах. Она видела, что муж погрузился в раздумья, но по-прежнему не видела смысла пытаться что-то из него вытянуть. Из-за этих дров он лишится разума окончательно, вопрос только в том, как именно безумие начнет развиваться — если уже не начало.

Угораздило же ее оказаться именно в этом месте на земле, в доме, стоящем немного на отшибе деревни, посреди леса. Она покачала головой. Она тут застряла. Не без горечи подумала, что так и не повидала мира и больше уже не повидает. Слишком поздно. К тому же Руберт ни за что не расстанется со своей горой дров. Все время эти дрова. До самой смерти.

В воздухе висела тишина.

Так они и сидели напротив друг друга с напряженными лицами, сложив руки на груди. Нужно было что-то сказать, но это казалось совершенно неуместным. Однако в молчании была и положительная сторона: никому из них говорить не хотелось, так что можно было не бояться ляпнуть что-нибудь лишнее.

Термометр показывал целых двадцать градусов мороза, и температура все падала и падала. Становилось все холоднее. За окном на ветвях деревьев лежал тяжелый снег, а над горными хребтами тянулись хрупкие нити солнечных лучей.

4

Иногда Руберту сложно было понять Бога. Чего, собственно, хотел от него Всевышний? Разве он не добывал хлеб насущный в поте лица своего, когда работал в лесу и колол дрова рядом с домом, разве он не проявлял усердия и тщательности? Он и молился, и псалмы пел, но не получал награды, которую был в праве требовать.

Не говоря уже о воздержании от спиртного.

За всю жизнь ни капли в рот не брал, уж это-то должно вознаграждаться.

Внутренние органы и мозг Руберта работали в его почтенном возрасте, как у юноши, и это уже можно считать наградой, но в понимании Руберта этого было недостаточно. Особенно когда ему приходилось терпеть унижение и смотреть на то, как ближайший сосед ворует у него дрова, сосед, проспиртованный буквально насквозь и не вознесший ни единой молитвы за всю свою жизнь. И где же здесь справедливость?

5

Руберт Перссон пробирался по дороге, а за ним бежала собака.

До продуктовой лавки было почти два километра, и именно туда он и направлялся, чтобы купить кое-какие необходимые продукты. Ему пришлось идти по сильному морозу, но даже холод не мог остудить его злости. Жизнь представлялась примитивной и убогой, не без этого. Как только исчезала одна напасть, немедленно появлялась новая.

Руберт был убежден, что кражи продолжатся, что поленница рядом с болотом уменьшится настолько, что в его горе из дров зазияет огромная дыра. Он имел дело с вором, напрочь лишенным всяких угрызений совести, не ведающим смирения и стыда и не отличающим свое от чужого.

По правде говоря, стоило бы взобраться по холму, постучаться в дверь и хорошенько ему врезать. Бог наверняка простил бы Руберта.

Бормоча про себя, Руберт сделал несколько шагов, немного согнул ногу в колене, чтобы набрать инерции, и пнул ногой снежный ком. Как оказалось, ком состоял полностью изо льда. Всю стопу от большого пальца до щиколотки пронзила острая, жгучая боль. Руберт стиснул зубы, чтобы не заорать.

Ну что за напасть!

Он сжал кулаки и начал скакать на одной ноге, размахивая руками, чтобы не потерять равновесие. На мгновение ему показалось, что он полностью отбил себе большой палец на правой ноге, и он бы не удивился, будь это правдой. Вот только этого ему и не хватало.

Он попробовал потихоньку переступать. Боль страшная, но она не сможет остановить его. Ни за что.

Руберту хорошенько досталось. С мрачным видом он пробирался по скользкой дорожке к площадке, где колол дрова. За ночь большой палец на ноге распух и посинел, его как будто зажали щипцами, а под ноготь загнали раскаленную иглу.

Безумный мир, непонятная жизнь. Руберт никак не мог взять в толк, за что ему все эти страдания, и это при том, что он ведет праведную жизнь и всегда уважал мирские и духовные законы.

6

Руберт похлопал по поленнице, задаваясь вопросом, сколько продлится перемирие и насколько опасно поддаваться ложным иллюзиям, что вор устанет и бросит свое черное дело. Оставалось только ждать.

В выходном костюме и ботинках вместо сапог, Руберт стоял у кучи дров с колуном в руках. Ведь работать уместно всегда.

Колоть дрова — это искусство, и нужно провести у поленницы целую жизнь, чтобы все получалось как следует. Нужно стоять на правильном расстоянии и высоко замахиваться колуном над головой, чтобы достичь нужной силы удара — это сродни покорению стихии. Потому-то правильный удар, когда чурка раскалывается надвое с нужным звуком, доставлял истинное наслаждение. Это чувство можно было сравнить с удовольствием от создания красивой музыки, от летнего щебета птиц или свежего журчания ручья, от захода солнца, окрашивающего небо в красный цвет. Иногда, когда у Руберта получался идеальный удар, у него в уголке глаза выступала слеза. Настолько момент был торжественный.

Топору еще нужно хорошее топорище, поэтому у Руберта было четыре топора с топорищами из дерева гикори высшего сорта, которые не ломались от косых ударов и справлялись с гибкими ветвями. Форма топорища также крайне важна, чтобы крепко держать топор в руке.

Руберт поднял крупную березовую чурку и поставил ее на колоду по всем правилам искусства. Чтобы расколоть такую чурку, нужен отличный удар. Руберт обхватил топорище, расставил ноги, пружиня в коленях, взвесил топор в руке и покачался из стороны в сторону, чтобы найти точку равновесия. Поднял взгляд на холм и, не увидев дыма из трубы дома Адриана, улыбнулся.

Когда топор взлетел в воздух, Руберт сразу почувствовал, что размахнулся правильно. Пока лезвие летело обратно к чурке сквозь холодный воздух, в нем отразилось бледное солнце. Бах! Удар металла по замерзшему дереву. Два одинаковых полена, одно из которых по широкой дуге взлетело в воздух и устремилось вниз. Прямо на травмированный палец.

«Только не это!» — промелькнуло в голове.

Руберт запрыгал на одной ноге, издавая горловые звуки. Одновременно он махал руками, чтобы не свалиться в дрова и не пораниться еще больше.

Из-за своих прыжков он не заметил, как к нему подошла Хильда, поэтому замер, когда она откашлялась и удивленно на него посмотрела. Он ведь колол дрова в воскресном костюме, в выходной, когда они собирались в церковь. Руберт остановился и потихоньку опустил ногу. После этого попытался отвлечь внимание от происходящего, натянуто улыбнувшись.

— Сегодня хороший день, чтобы поколоть дрова, — сказал он и окинул взглядом свою дровяную империю. Нога болела так сильно, что Руберт прикусил губу.

— А что это ты прыгаешь на одной ноге?

— Ну, ударился немного.

— Ничего себе не отрубил?

— Отрубил? Вечно ты преувеличиваешь.

Вероятно, ему пришлось бы стоять там на одной ноге, прыгать и махать руками, пока он не набрался смелости позвать на помощь. Совершенно невозможно что-либо сделать для человека, который живет в постоянном отрицании. Ей трудно было скрыть гнев. Не потому, что он ударился ногой, а потому, что и в этот день ему приспичило рубить дрова.

Помни день Господень, чтобы святить его.

Он пожал плечами и опустил взгляд. Конечно, она не преминула напомнить ему об этом. Естественно, он прекрасно помнит, что они собрались в церковь. Просто хотел немного поработать, ведь до отъезда еще масса времени.

7

Санки скользили по снегу легко, и это неудивительно, ведь в них ничего и не лежало. Путь пролегал от сарая через лес, вниз по холму и в заросли кустарника, за которыми открывался свободный пейзаж. Адриан пользовался тропинкой, которая протаптывалась зимой. Тропинка между домами в низине и на холме существовала миллион лет, но со временем заросла, потому что по ней никто не ходил. Теперь она снова понадобилась, и до лета он собирался ее расчистить, чтобы она стала пошире. Адриан тяжело дышал, окидывая взглядом поле и смотря вверх на сарай.

Гора дров действительно впечатляла. Только дураку придет в голову соорудить такое. Бог ты мой, здесь ведь дров хватит на всю деревню, а то и на все окрестные деревни.

Он устремился к тому месту, где привык загружать свои санки, и, почти добравшись до места, застрял в снегу. Он в первый раз отправился на дело при свете дня, но ведь Перссоны уехали в церковь. Обычно он набирал дрова в темноте и часто спотыкался и двигался на ощупь, толком не разглядев, что загружает в санки. Адриан почувствовал давление в мочевом пузыре и понял, что больше не может терпеть. Он отбросил перчатки, расстегнул молнию и с чувством помочился на одну из поленниц. Как же хорошо! Он улыбнулся оставленному желтому следу, стряхнул каплю и осмотрелся. Повсюду — и позади, и впереди него — лежали дрова.

Адриан попытался осознать размер этого склада горючих материалов, но ему такое было не под силу. Ему пришлось податься корпусом в сторону, чтобы разглядеть, где кончаются штабеля дров, которые его окружали, затем он наклонился в сторону круглой поленницы в центре. Туда, где он стоял, едва пробивались солнечные лучи. То место, где он помочился, было лишь малой частью империи Руберта.

Адриан в первый раз находился здесь при свете дня. Он стряхнул с себя внезапно накатившую неловкость и почувствовал, что хочет поскорее отсюда убраться. Не мог припомнить, чтобы таскал такой большой груз, и забеспокоился, сможет ли протащить сани через лес и вверх по холму. Прежде чем тронуться в путь, обернулся и закричал:

— Вот спасибо за прекрасные дрова, Руберт Перссон!

После этого так рассмеялся, что по лесной чаще прокатилось эхо.

8

Уже издалека Руберт заметил, что здесь побывал вор, что кто-то, как обычно, подходил к поленнице у болота. Приблизившись, Руберт заметил свежие следы от больших сапог и санных полозьев. Он снял кепку и с размаху хлопнул ей по бедру. Поскальзываясь, заметался на месте, с пыхтением и стонами, и нога его разболелась еще больше. Руберт пытался так подбирать слова, чтобы не браниться и не богохульствовать. Ни дна тебе, ни покрышки, идтить колотить, твою дивизию, медведь тебя заешь, чтоб тебя… Высказавшись таким образом, он почувствовал некоторое облегчение и смог остановиться и отдышаться.

Руберт застыл на месте. Медленно-медленно наклонился к ближайшей поленнице и изо всех сил зажмурился, как будто хотел, чтобы то, что он увидел, перестало существовать.

На этот раз вор зашел слишком далеко.

Этот алкаш обоссал дрова! Руберту нужно остановить его, сейчас или никогда, иначе скоро у него совсем не останется дров. Он направился к сараю и вытащил инструменты, необходимые для первой фазы войны. Произошедшее стало последней каплей.

9

Адриан сидел рядом с аппаратом, наблюдал, как жидкость капает из трубки в стеклянную кружку, капля за каплей, и чувствовал, как рот наполняется слюной. Он раздумывал о том, не слишком ли еще рано, чтобы промочить горло, ведь стрелка часов показывала всего несколько минут восьмого утра, а за окном было темным-темно. Довольно скоро Андриан пришел к выводу, что никогда не рано и никогда не поздно сделать нескольких бодрящих глотков.

Он осторожно коснулся распухшей брови и провел пальцами по щеке, на которой еще оставалась запекшаяся кровь. Было действительно больно, особенно от того удара, который пришелся по брови. Ему крупно повезло, что он не выколол себе глаза одним из сучьев, спрятанных под снегом. Когда вчера поздним вечером он направлялся к куче дров, чтобы вернуться домой с грузом, он никак не мог заметить эту яму.

Несчастный случай произошел там, где лес переходил в болото, в том месте, где всю жизнь был маленький мостик через канаву. А теперь там была яма. Адриан провалился по горло и поранился о сучья, которые лежали на дне; в довершение всего получил санками по макушке, из-за чего у него налились две огромных шишки. Так вот чем промышляет Руберт. Он подпилил мостик и заполнил яму острыми сучьями, затем накидал сверху веток и припорошил все снежком.

Адриан совершенно не мог понять, что произошло, и в первые секунды не мог пошевелиться. В голове проносились мысли: цел ли он, не проткнул ли он себе веткой руку или ногу, не случилось ли что-нибудь еще? Он также боялся позвать на помощь, потому что не был уверен, что не появится Руберт с дробовиком и не сделает пару выстрелов, защищая свое имущество и дрова. Нет, лучше уж посидеть в яме.

Руберт попытался отвадить Адриана, соорудив такую волчью западню, — и все ради того, чтобы тот отказался от дров. Но Адриан решил не сдаваться. Поэтому он снова подобрал санки, поспешил к горе дров Руберта и нагрузил их по максимуму. Ничто не могло остановить Адриана. Объявленная Рубертом война не испугала его. Старикашка зашел слишком далеко. «Не рой другому яму, сам в нее попадешь», — подумал Адриан и недобро ухмыльнулся.

10

Когда Руберт забрался под одеяло, Хильда приподнялась на локтях и спросила, с чего это он вздумал спать в носках. Он что-то хмуро пробормотал, не собираясь оправдываться, потому что это только его забота, а она не должна совать нос в чужие дела.

— Но у тебя же все носки в опилках, ты что, не видишь? Не понимаю, как можно быть таким неряхой. Я же только что свежее белье постелила.

Он повернулся к ней спиной.

Когда Руберт подпиливал старый деревянный мостик около болота и копал яму, он думал, что вор так получит по носу, что кражи прекратятся. Но ошибся. Вор выбрался из ямы, продолжил свой путь к штабелям дров, загрузил санки и вернулся домой. Кровавые следы на снегу указывали на то, что он был ранен и серьезно, но это не помешало ему завершить свое черное дело. Теперь похититель дров протоптал себе новую тропинку, в обход ямы, что помогло ему продолжить свои злодеяния. Это он зря.

Руберт оказался в одиночестве перед лицом важного решения. Ведь только Бог знал его секрет, ну и, конечно, Адриан Юханссон.

11

Заслышав тарахтение снегохода со стороны болота, Хильда отложила поварешку. Муженек часами торчал в лесу, невзирая на мороз. Начало смеркаться. Он стал необычайно скрытным, а это о многом говорило, похоже, затеял что-то еще.

Но не подумайте, что ей что-то удалось узнать, он готов был скорее умереть, чем проговориться о своих планах. Нужно подождать. Наверняка речь снова шла о дровах, иначе она забеспокоилась бы еще больше.

И еще его нога. Теперь он все время хромал. Но не подумайте, что он об этом хоть словом обмолвился. Ни за что.

Она убрала со стола, вытерла столешницу, расправила клеенку, переставила горшки с геранью и полила цветы, убрала муку и масло, наклонилась и поправила бахрому на ковриках, а когда снова распрямила спину, успела поправить картину, переставить фарфорового ангелочка на полку повыше и счистить пятно со шкафчика над мойкой.

После этого налила себе чашку полуостывшего кофе и прислонилась к мойке, чтобы насладиться коротким заслуженным отдыхом, пока варятся пальты. Все чаще она начала задумываться о том, как сложилась жизнь, как жизнь катилась по одной и той же кривоватой колее из прошлого в настоящее, и о том, почему все сложилось именно так, как сложилось, и, что самое главное, о том, как все могло быть иначе. Она так нахмурилась, что лицо ее сморщилось, словно изюмина. Досада осела в теле большим черным комом, который, казалось, рос с каждым днем. Если так пойдет и дальше, то скоро она полностью наполнится негодованием. Хильда могла перечислить бесконечное множество моментов, когда ей следовало поступить по-другому, когда она могла выбрать другую развилку и прийти совсем к другой жизни.

Жар от плиты заставил ее расстегнуть верхнюю пуговицу на платье. Она почесала свою плоскую грудь и подумала:

«Не, титьки мои не особо пригодились».

Неудивительно, что с годами они усохли и плотно прижались к ребрам, как будто тело хотело втянуть их внутрь. Наверное, это Господь так замыслил, что она суха, как Синайская пустыня, и пуста, как иссякший источник. Лицо ее снова сморщилось. В ней ничего не выросло и не пустило корни, не зародилась новая жизнь. Такой ей выпал жребий — жить в лесу, в глуши, в таком месте, куда не заезжала ни одна живая душа.

Бездетная и в глуши. В таком месте повелел ей Господь прожить свою жизнь с упрямцем Рубертом Перссоном и его дровами. Было очень больно сожалеть об упущенных возможностях и думать о том, как все могло бы быть. И зачем только она все это делала? Лучше бы она и вовсе много не делала в этой жизни.

12

Прежде чем занести дрова в дом, нужно убедиться, что они достаточно долго пролежали в поленницах и как следует просохли, иначе беды не избежать. Из-за простой небрежности долгие усилия могут пойти прахом. Если не соблюдать осторожность, можно развести сырость и занести плесень. Но такого в котельной у Руберта Перссона не случалось. Однако если хоть чуть-чуть потерять бдительность, все может сразу пойти наперекосяк.

Он поднял березовое полено и кивнул. Без сомнения, береза горит лучше и дольше других пород. Кроме того, березовая кора незаменима, когда нужно развести огонь. А сосна красиво и безмятежно потрескивает и в печи, и в камине, что само по себе создает уют. Он формировал штабеля дров, исходя именно из этого.

Присев на корточки, он размышлял о пожаре, разгоревшемся на Ближнем Востоке, и о черных столбах дыма над взорванными нефтяными вышками на Синае. Масса топлива в буквальном смысле улетучилась. Руберт был убежден, что война — это только начало чего-то более масштабного, чего-то, что навсегда укажет человечеству на грань и заставит так называемые богатые страны истерически запасать бензин, нефть и электроэнергию.

В будущем больше не получится обращаться с энергией как с чем-то само собой разумеющимся, даже заправить собственный автомобиль станет непросто, не говоря уже об отоплении домов мазутом или электричеством. Война за электричество и тепло только начинается и никогда не закончится.

Услышав голос Хильды, он вздрогнул и понял, что пора бы и поесть. Супруги сидели друг напротив друга и ели в полной тишине, только тикали настенные часы.

Если бы ему не приходилось сохранять в тайне задуманное, он мог бы подняться из-за стола и нежно сказать:

— Не вешай нос, жена, ведь грядут лучшие времена!

— Адриан, должно быть, поранился, — сказала она.

Руберт вскользь улыбнулся и снова напустил на себя серьезный вид. Через несколько секунд, прочистив горло, спросил:

— Он что-нибудь рассказывал?

— Поранился, когда рубил дрова, — ответила жена.

Адриан рубил дрова?

Руберт отрывисто засмеялся, но Хильда зло на него зыркнула, и он опустил взгляд в стол.

13

Руберт стоял в столярной мастерской и упорно работал при свете лампочки без плафона. В этой мастерской в сарае он хранился весь инструмент и станки для работы по дереву. Он ведь не только колол и складывал дрова, ему всю жизнь нравилось выпиливать и вырезать по дереву. На полу и в многочисленных шкафчиках лежали сотни деревянных кружек-кукс, которые он вырезал круглый год. Руберт дошел до предела в этой истории с похитителем дров.

В четвертом часу утра он принял решение. Пора сделать следующий, решающий шаг в войне за дрова. Решение назрело, и, если вора не остановить даже различными западнями, остается только один выход.

Решение казалось радикальным, так что Руберту пришлось уговаривать себя, что это именно вор своим поведением вынудил его такое решение принять.

Уединившись в глубине мастерской, Руберт начал работать с тщательно отобранными поленьями. Он просверлил в них горизонтальные отверстия примерно по двадцать сантиметров глубиной, а потом вырезал пробки, подходящие по размеру. Руки у Руберта дрожали, а на лбу выступили капельки пота.

Он постоянно оборачивался, как будто боялся, что кто-то зайдет к нему в этот поздний час. Но работа требовала большой секретности, свою тайну он должен унести в могилу.

Отверстия нужно было плотно закрыть, чтобы оттуда ничего не вывалилось, и ни один человек не должен был заметить, что с деревом кто-то поработал. Скоро все равно станет понятно, что без человека тут не обошлось, но это останется только между ними двумя, Рубертом и Адрианом. Руберт осознавал возможные последствия, поэтому точно рассчитал, сколько поленьев нужно вернуть в поленницу. В любом случае Адриан получит серьезный урок, и по этой причине кражи должны прекратиться.

14

Вдалеке раздался глухой взрыв.

Руберт как раз собирался разрубить березовую чурку. Он уронил топор и в испуге сел в снег. Его охватил ужас, хотя он уже давно приготовился к неизбежному.

Взрыв прогремел в доме Адриана.

За ним должен был последовать еще один.

Война за дрова стала неуправляемой, и ни один из соседей больше не мог контролировать происходящее.

После такого дня Адриану нужно было как следует выпить, и никто не посмел бы ему возразить. Даже Гертруда.

Он смертельно устал от происходящего. Как же все-таки устроен мир, как так получилось, что на него валятся все земные напасти? Он не верил в Бога, но, так как больше призвать к ответу было некого, он разразился черными злобными проклятиями в адрес высших сил. Ведь должен же быть предел страданиям. Допустить взрыв в доме — это уже чересчур, и неважно, есть ли на свете Бог или нет.

Адриан погрозил небесам кулаком.

Он помотал головой и подумал о том переполохе, который вызвало случившееся несчастье. Во дворе как будто открылся парк развлечений. Неудивительно, что Адриан спрятался за одной из пожарных машин. Он даже немного полежал под ней, чтобы прийти в себя.

Адриан поднес ко рту еще один стакан.

Все соседи побывали здесь, кроме одного.

Адриан пролежал под пожарной машиной несколько часов и ждал, что этот задавала объявится… но Руберта так и не увидел.

Еще пара стаканов, и Адриан был готов идти в контрнаступление.

Комментарий автора

В этом отрывке из моего романа «Похититель дров» описывается эскалация конфликта, который привел к разрушительной войне за дрова. Войне, которая дорого обойдется воюющим сторонам. Роман «Похититель дров» основан на реальных событиях, которые разворачивались в глубине Норрланда в семидесятые годы двадцатого века. Без всякого сомнения, жажда мести и высокомерие сузили восприятие и затуманили рассудок Руберта и Адриана. Впрочем, это случается на любой войне. Гематома на большом пальце ноги и женская хитрость в конечном итоге заставят соседей прекратить огонь.

У нас на Севере стычки из-за дров случались всегда. В глухих морозных местах соседи на протяжении столетий выясняли, кому принадлежат дрова. Конфликты часто решались кулаками, а иногда старейшины деревень помогали разрешать споры. Однако мир ничего не знает об этих войнах, потому что сражения разворачиваются на далеком Севере, вдали от центральных магистралей, в непроходимых лесах и в лютый мороз.