Истории, нашёптанные Севером

Я еду через Юхонпиети,

Когда цветет иван-чай,

Через розовые луга,

Бурлящую реку,

Старые дворы,

Взбирающиеся в гору.

Я еду

И вижу картину.

Остановившись,

Увидеть бы не смогла.

Я хватаюсь пальцами

За мгновенья памяти,

Красиво перепленные,

Мы были на свете

Взаправду.

Перед твоим отъездом

Мы идем на болото.

Светит луна, вечер,

Немного прохладно.

Морошка крупная и спелая.

Мы немногословны.

Что сказать нам друг другу?

Завтра ты уезжаешь,

Быть не может иначе.

Мы тихо сидим у костра.

Уродилась нынче морошка! — говоришь ты.

Да, не поспоришь.

Пожалуй, расскажу сейчас,

Тебе я расскажу

О надписях, мной найденных,

О лицах

Поговорим друг с другом мы,

Когда вернешься ты.

У озера Ламмасъярви

Прилетела кукша

И села подле меня.

Сейчас поздняя осень,

Снег не выпал еще.

Я прошла старой тропкой

Через лес

Отдыхаю у озера.

Здесь бродили обычно

Ягнята вокруг,

А сейчас подле меня

Сидит кукша.

По ту сторону озера

Слышу я

Мычание последних коров.

Жерди старые

Не нужны больше,

Стоят, прислоненные

К большой ели,

Гниют медленно,

Рушатся, рушатся.

Я часто думаю, где ныне

все вы, что здесь ходили прежде

и наблюдали те же тропы, ту же воду.

Ты, дядя деда моего,

кровь заговаривал и духов изгонял,

узнать хочу, боялся ли ты силы,

Которою владел?

Ты, бабушка, что в тридцать шесть ушла,

родив ребенка мертвого, за ним отправилась.

Дед, жил один ты с девятью детьми

В большом красивом новом доме, что для нее построил,

Лишь раз отчаянье твое открылось детям,

На чердаке они твои шаги услышали, и крик, и вой —

Дом перестал дышать.

Письмо от бабушки нашла

Старшей сестре, вот первые слова:

Tulen tykösi muutamalla rivilä

Пишу тебе я пару строк,

Tulen tykösi muutamalla rivilä

Слов тоже не станет скоро,

Как и всех вас,

что здесь ходили прежде

по тем же тропам, вслед тем же потокам,

подобно им, конца не знали и начала,

лишь этот путь, деревню лишь одну —

и это был ваш мир.

Они говорят, говорят, говорят —

Двое мужчин. Один — мой отец.

Говорят не умолкая. Разные тоны. Разные голоса.

Где один закончит, другой продолжает. Будто они долго упражнялись

И теперь в совершенстве владеют искусством.

Я лежу на диване в кухне и слушаю.

Музыку в словах, как она

Переливается. Туда и обратно.

Туда. И обратно.

Гроза приближается —

И нам нужно успеть домой

С сенокоса

До дождя —

Перейти глубокую канаву

По гнилому бревну.

И вот я в чьих-то объятиях,

Она бежит и бежит,

Я знаю, что она никогда

Меня не отпустит.

Я знаю.

Я помню Ангелиику

А́нгелиика. С ударением на первый слог,

Это важно.

Она жила у нас, бывало,

Помню, как она лежала на кухонном диване,

Укрыв лицо косынкой,

И дремала после обеда.

Она гостила у нас несколько дней или недель,

Ангелиика, странница, сестра моей прабабки,

А потом снова шла в путь.

Идя по дороге через деревню,

Она вязала, держа клубок ниток

Под мышкой.

Мы до сих пор вспоминаем ее красивые варежки.

Никогда не забуду Лидию,

Как она сидит на высоком стуле

Посреди кухни, распустив

Длинные седые волосы.

«Можете начинать», — говорит она —

И мы начинаем.

По обе стороны от нее стоим мы,

Заплетаем ломкие старые волосы.

Кто устает, идет кормить

Мужа Лидии бананами.

Он лежит в комнате, благодарит за бананы —

Лидия не уставала никогда.

Она сидит на стуле, пока мы не закончим,

Будто впереди у нее вечность.

Иногда мы бегали встречать ее,

Идущую из магазина,

Чтобы помочь ей нести пакеты.

Тогда она улыбалась и отдавала нам пакеты,

Зажигала черную изогнутую трубку,

Потягивала ее, довольная.

Овин

Восемнадцатого века.

Во всех углах знаки высечены,

Для защиты от злых духов.

На одной из стен дата:

1809

Край наш делят, остается

Только западный нам берег,

Мы теперь — большой осколок,

Часть другого мы народа —

Говорит нам власть, велит нам:

Шведами должны все стать мы.

Имена забудьте, песни

И стихи, слова забудьте.

Я иду по дороге,

Крепко сжимаю ручку бидона.

Я иду по дороге,

И уже стемнело.

Я должна пройти мимо избы,

Куда кладут покойников.

Я должна спокойно пройти

мимо избы

с покойниками.

Бежать нельзя,

Бидон с молоком уронить нельзя,

Но я слышу шаги,

Слышу очень ясно!

Учитель бьет, указкой бьет —

Шведам реки помнить надо!

Учитель бьет, указкой бьет —

Вискан, Этран, Нисан, Лаган,

А за окном река Лайнионвяйля.

Вискан, Этран, Нисан, Лаган,

Моя Лайнионвяйля.

Вискан, Этран, Нисан, Лаган,

Лайнионвяйля.

Вискан, Этран, Нисан, Лаган.

Я слова

Глотаю молча.

Сняли кожу,

Рву колючку.

Где же выход? —

Руки ищут,

Извиваясь,

Неподвижно.

Дай лежать мне,

Словно ангелу,

На снегу.

Тихо, тихо.

Не трогай

Мои крылья.

Когда-то у нас был язык…

В нем были смех и злоба,

Печаль и радость,

Зависть и нежность,

И была любовь.

У нас были песни, сказки и стихи,

У нас был язык.

В нем были мудрость, злость,

Мягкость, твердость,

Мужество и скромность,

В нем была жизнь.

Когда-то у нас был язык…

В нем были амбары и риги и овины,

Сачки и лодки, передники и хлеба,

Шаманы и духи-защитники.

Когда-то у нас был язык…

В объятьях языка мы рождались,

Жили и умирали.

Когда-то у нас был язык…

Швед, швед звонит! —

Кричали мы,

Бежали быстро —

Позвать взрослых,

Сердце колотилось, пот струился —

Швед звонит!

Мама, быстрей!

Песни, что веками пелись,

И слова, что говорились —

Мы верны своим заветам

И обычаям священным.

Лодку, где лежит усопший,

Ставим носом по теченью,

Когда с берега толкаем —

Так положено, так нужно.

Положите осторожно,

Аккуратно в лодку тело,

И слова подхватят волны,

Поплывут с водою песни,

Понесет теченье лодку,

И достойным быть прощанью.

В городе мы древние слова шептали,

Так, чтобы никто не знал, не слышал,

Прятали их глубоко внутри нас,

И они становились язвами,

Болели и нарывали.

Смятение,

Должно быть, спряталось

Далеко в сарае,

Где лежит одежда мертвых.

Из замочной скважины

Веет холодом.

Я очень боюсь

Открыть рот.

Этот город

Станет первым городом.

Эти огни

Под моим окном —

Здесь нет темноты.

Здесь должен быть

Кто-то, кроме меня.

Он лежал в постели,

В бреду и в поту.

Я сидела рядом с ним

В желтом защитном костюме,

Сидела у постели

И пыталась понять его знаки.

Он умирал

И хотел узнать, откуда я родом.

— Я из Норботтена, — ответила я,

Никогда не сидевшая раньше у постели умирающего.

Его лицо засияло:

— Линдегрен, — сказал он, —

Прочти Эрика Линдегрена!

Он умирал,

Но при этих словах его лицо засияло.

Я давно уже забыла,

как он выглядел —

Мужчина в четвертом отделении

Больницы Серафимов в Стокгольме,

Летом 1975 года,

Но как же сияло его лицо

В тот миг!

Я уехала далеко

На неизвестный остров,

Но в доме, где я жила,

Окна выходили на север,

А на островке напротив

Жили лебеди.

Я видела их постоянно.

Я искала дом старого поэта —

Когда-то я прошла мимо его почтового ящика,

Проследовала по тропинке вдоль берега,

Но до самого моря спускался густой лес

И дома прятались в нем.

Тропинка закончилась,

Я оказалась в тупике.

На обратном пути я выбрала другую дорогу,

Которую раньше не видела,

Через пару мгновений с нее открылся вид:

Дома и луга,

Аллеи сирени и ландышевые холмы,

И море, прямо передо мной!

В густом тумане

Я вижу огни,

Нет границы

Между небом и морем…

Я хотела уехать,

Я думала, что уехала,

Пока не обнаружила себя

Сидящей на первой проталине

И смотрящей на реку,

Пока не увидела первых лебедей,

Купающихся в первой полынье.

В день, когда я вернулась,

Я взяла стул под мышку,

Пошла и села с южной стороны.

Был апрель, и светило солнце,

Где-то лаяла собака,

Под крышей висело

Вяленое мясо длинными рядами,

Тихо колыхалось от ветра.

Черные силуэты деревьев

На фоне бирюзового неба,

А рядом заснеженный амбар

Гордо расправил плечи.

Пуночки,

Трясогузка,

Лебеди,

Кроншнеп,

Ласточки, Л А-А-А-АС Т О Ч К И-И-И-И-И!

Выползаю из зимы,

Лед отпускает хватку —

Река снова бьется в моем теле.

Никогда еще смола

Не пахла так сильно,

А цветы калужницы

Не сияли такой желтизной!

И река —

Как я могла забыть

Запах реки!

Я спускаюсь к берегу

И набираю воды в ладони.

Эта вода Этой реки, вода — и есть я,

Вода никогда не остановится. Я —

Вода на каменистом дне. В пути…

12 мая 1973 года обрушился мост —

Пятьдесят два человека стояли,

Облокотившись на низкие перила.

Нет погибших, нет раненых.

Каждый год мы возвращаемся

Туда, чувствуем дрожь,

Когда вздымается лед,

Наши руки трясутся.

Нет —

не

без

дна,

но сочится, струйкой!

В то лето была низкая вода,

Я добралась до середины реки,

Дошла вброд, несмотря на скользкие камни,

Много раз я чуть не потеряла равновесие,

Но мне хотелось перейти ее, вправду хотелось!

И вот я стояла посередине реки,

Вода неслась по обе стороны, камни, на которых я стояла,

Были маленькими и неустойчивыми.

До того берега было еще далеко,

Но я уже не спешила,

На миг я встала очень твердо,

Чувствуя, как вода обнимает мои лодыжки.

Сегодня прилетел кроншнеп —

Я стояла на мосту и курила,

Когда услышала трель,

Долгую, замирающую.

Сегодня прилетел кроншнеп —

Он сел на лугу

Недалеко от меня,

Я видела длинный клюв.

Сегодня прилетел кроншнеп —

Я протерла глаза,

Увидела, как лебеди купаются в реке,

Стая диких гусей собралась

На другом берегу,

А в реке Акайоки, а в Акайоки вольно бурлила вода.

Зима-99

Минус сорок девять градусов.

Я выхожу, чтобы проверить,

Можно ли дышать,

Возможно ли жить?

У неба желтоватый оттенок,

Какого я никогда не видела,

Как на изображениях Христа

В воскресной школе —

ОН идет к нам?

Воздух так тонок,

Будто в любой момент

Разорвется.

Я вижу, что и другие тоже вышли —

Тоже хотят узнать.