Истории небольшого города. Сборник рассказов

Новый год со звездой (glamour story)

Мобильный все трезвонил и трезвонил. Она отключила звук. Но вибрация продолжала тревожить ее по всей квартире. Господи! Три часа свободного времени… Всего только три часа! И этого ей не дано! Алена нахмурилась, укуталась в свой любимый халат, подошла к тумбочке, на которой лежал и заряжался мобильный, и взяла его, как только телефон перестал вибрировать. Было двенадцать пропущенных звонков. Кто ж это меня так хочет с самого утра? Телефон выдал список номеров: все к дьяволу, обойдутся, но вот три последних звонка были с неопределенного номера. Алена вздохнула, чуть нахмурилась, соображая, кто это мог быть, а это мог быть кто угодно, в том числе и дочка. Девочка сейчас жила в Штатах и наша сеть ее хитромудрый номер не воспринимала. «Достали все! Все равно трубку не возьму! Пусть терпят до вечера, кому нужно».

Так, я сегодня никому не доступная, я неприступная и вообще, надо позвать Леру и узнать, как дела с новогодним столом. Лера — это старая домохозяйка человека, который при жизни стал легендой, суперзвезды и народной артистки Алены Разиной. Лера изумительно готовила и обладала совершенно незаменим свойством: быть незаметной тогда, когда ее присутствие не было крайне необходимым. Говорят, что такие старые домохозяйки часто становятся домашними тиранами, но Валерия Леонидовна была исключением из правил.

Надо ей напомнить про фаршированную рыбу. Я ее не люблю. Я ее совершенно не люблю. Я отношусь к фаршированной рыбе абсолютно равнодушно. Я не смотрю на нее даже когда блюдо подают на стол, даже когда Лера готовит ее по старым еврейским рецептам с мацой… Ой! — Так Алена приговаривала себе и себе сама бессовестным образом же лгала. И вот снова мысли вернулись к еде. Сколько себе говорила, сколько себе приговаривала… Ах… Позвонить, что ли Елене Павловне? Ага… И слушать промывку мозгов и о том, как есть вредно, и о том… О-о-о! Мысли о еде, как о вожделении исчезли. Сработало. Так бы всегда срабатывало. А теперь…

А теперь Алена подошла к окну. Темное московское утро навалилось свинцовыми тучами на город, давило к земле, расплющивало утлые городские постройки, как будто говорило: ужо я вам покажу! А грозило оно снегопадом — и не шуточным. Значит, сильного мороза не будет. Когда снег падает, становится немного теплее. Алена чуть согрелась от этих мыслей. Надо разобраться, что же меня так беспокоит. Надо разобраться. Надо. Резкий шаг в сторону от окна, еще плотнее запахнуть полы халата. Все-таки телефон. А вдруг, ну, хоть чуть-чуть вдруг — это доча? Пролетела первая снежинка, потом вторая, потом третья. И вот снег начал валить — сначала пошла мелкая крупа, которая стала внезапно густой, а потом крупа сварилась, стала падать большими комками, быстро приклеиваясь к теплой поверхности стекла… Ну вот, теперь пора возвращаться в мир реальности, решила Алена. А лучше всего возвращаться в реальность вместе с чашечкой кофе. Но тут Алена поняла, что реальность уже присутствует в ее сиюминутном сознании: кофе замедляет процесс потери веса… Она эти фразы заучила наизусть. А когда забывала, тут же всплывала дорогая Елена Павловна и методично вдалбливала эти надоедливые истины в ее бедную голову…

«Голова моя глупая, безногая, безрукая». Алена вспомнила чью-то песню, чуть ли не ставшую хитом, улыбнулась, она от такого материала обычно имела привычку отказываться. «Меня тревожит телефон», — сказала себе Алена. «Да, только меня тревожат вот эти три звонка от неопределившегося номера, а вдруг это действительно дочка»?

Если обычно, когда находишь причину тревоги, тревога немного успокаивается, стихает, то сейчас этот феномен не произошел. Тревога разгорелась с еще большей силой. А вдруг она выезжает, или нет, их рейс задерживается, или отложили полет, там, передавали, погода ни к черту… И рука как-то сама по себе потянулась к пирожному, которое, по глупой случайности не тронул кто-то из вчерашних гостей. И в этот момент телефон завибрировал с новой силой, как будто отчаялся вызывать нерадивую хозяйку.

Эта история не произошла бы, если бы Алена не ждала на Новый год гостей. Обычно Новый год Алена праздновала не в кругу семьи, а в гостях у какого-то крутика, которому не жалко было расстаться с миллионом-другим баксов, и заполучить в качестве снегурочки ее, Алену Пичугину, которая на сцене взяла громкий псевдоним «Разина», слишком уж фамилия Пичугина выглядела не сценически. Пичугина, Пичугина… Какая такая Пичугина? А вот Разина или там Пугачева, или даже Пожарская — это звучит. И с историческими реалиями пересекается. Для популярности немаловажно. Хотя, если нет у тебя божьего дара, то называй себя хоть Горбачевой, хоть Левински — ни фига у тебя не выйдет. В общем, у кого Новый год праздник, а у кого — страда. Тридцатого декабря корпоративные вечеринки у не самых богатых, тридцать первого — у самых, а ночь с тридцать первого на первое, как по праву первой ночи, принадлежит сюзерену, ну, тому, у которого кошелек посюзеренистее.

Это так заведено и не мне это менять. А в этом году изменила. А что? В кои то веки моя семья соберется вся вместе. Дочь, оба внучат: внук и внучка. Теперешний? А его как раз и не будет. Он будет дедморозничать у какого-то крутика. Этакий подарок тринадцатилетней соплюшке, которая этим мальчиком бредит. Да, пусть ему, все пыжится, старается заработать больше, чем я. Ну вот, теперь сможет. Для его мужского достоинства это будет как раз, а то что-то его достоинство в последнее время выглядит не слишком-то достойно.

И в этот момент телефон завибрировал с новой силой, как будто отчаялся вызывать нерадивую хозяйку. Алена потянула к нему руку, отдернула, потом все-таки взяла, посмотрела на экран — номер не определялся и нажала клавишу ответа. Ах уж эти «а вдруг, а вдруг, а вдруг»!

— Алена, ты только не бг'осай тг'убку…

Алена тут же бросила трубку, услышав, как Мусик продолжает быстро картавить в трубу:

— Это супег'пг'едложение? Новый год с…

Итак, это была не доча, это вообще не была… Это был Мусик — он же Славик Мулерман, Мусик, какого тебе от меня надо…

Алена хорошо знала голос Мусика, и когда он говорил таким тоном, вот так, выстрачивая слова, напрочь забыв про свое заикание, следовательно, попалось действительно что-то из ряда вон выходящее. Но. Не в этом году, Мусик. Не в этом. И чего это он так сильно взволновался? Никакой звонок ни от какого Славика Мулермана не заставит меня отменить Новый год в семейном кругу. Все. Решено и подписано. И тут телефон звякнул: пришла эсэмэска. Ну, если это от Мусика — он труп! В Аленыном окружении знали, что названивать на телефон ей, примадонне, можно, а вот эсэмэски слать — ни-ни. Это только самые родные и близкие. И то, в самых экстренных случаях. А по делам, да в таком виде — означало вызвать у Алены приступ бешенства. Эту особенность Аленыного характера знали все продюсеры, менеджеры, промоутеры, агенты, журналисты, критики и прочая околохудожественная дрянь, которая так любит сосать соки из творческих личностей. Итак, Мусик явно нарывался.

Однако, сообщение было не от Славика. Значит, Мусик будет жить. «Приехать не смогу. Приглашена в Академию. Трубку не берешь. Целую», — дочка.

Итак, новогодний стол на четыре персоны: Алена, дочка, внук и внучка накрылись медным тазиком. Ладно. Будем праздновать в укороченном варианте: только с внуками. Старший внук, Бориска, прилетает завтра утром из Гарварда, а внучка, Аленка-младшая (приятно, что девочку назвали в честь меня) сегодня вечером из Австралии. Жалко, что я буду на работе, и Аленушку встретит Лера. Ничего. Посплетничают за моей спиной. Обоим приятно будет. У Бориса это первый год студенческой жизни. А вот младшенькая, она каждый Новый год встречала с отцом, а тут, в этом году, внезапно позвонила бабушке и сама предложила к ней приехать, отпраздновать вместе с бабулей. Где-то в глубине души, только самой себе, Алена признавалась, что в этот Новый год она отказывалась от всех этих заманчивых предложений только из-за Алены-младшенькой. У каждой бабушки есть своя слабость. У каждого человека есть своя идея-фикс. И что плохого, если эта идея — провести новогоднюю ночь с любимой внучей?

А ведь кто знает, что я особа не тусовочная, что мне нужна хорошая крепкая семья? Не дом. Дом — это место, помещение, где мы спим, едим, спариваемся. А семья — сложный клубок взаимоотношений, запутанный, из которого постоянно высовываются иглы, из-за которого не только радуешься, но и плачешь. И все-таки как она нужна — семья… И что из того, что мой новый на три года младше моей дочери? Это модно. И для здоровья полезно. А, пусть говорят. На то у людей языки, чтобы ими ляпать. Алена провела по плоской груди, потом перевела взгляд на тарелку от утреннего салата, и ей опять захотелось съесть большой кусок запрещенной фаршированной рыбы. Интересно, почему грудь худеет первая? Почему не может сберечь свою форму? Бедная грудь! И ведь неплохо смотрится сама по себе, но стоит только сесть на диету — тут же куда-то исчезает.

Ну что же делать? Алена вздохнула. Делать ничего не хотелось, а приходилось. Она сняла с себя халат и осталась в довольно легкомысленной одежде: одних трусах и приступила к комплексу для груди. Этот физический комплекс ей настоятельно рекомендовала Елена Павловна Мотовиленко, ее личный врач-диетолог. Вот только диетолог ли? Елпа была и психологом, и физруком и няней — и все в одном лице. Вот и этот комплекс она Алене рекомендовала как только та пожаловалась, что ее грудь начинает худеть слишком сильно.

Алена как раз махала руками, когда раздался характерный звонок — звонки от Елпы выделялись другой мелодией — милицейской сиреной. Она могла позвонить и во время концерта, и во время сна, в любую подходящую или не подходящую минуту. От нее не было спасения, а от ее нотаций никакого лекарства, после получаса разговора по телефону Алене хотелось принять яду, но голод проходил. И вот из-за этого самого непонятного, но волшебного эффекта исчезновения чувства жора, дорогую Елену Павловну приходилось терпеть. Рука сама включила блютус, засверкали неоновые огоньки на приемном устройстве и прямо в ухо Алене зажжужала Елена-пчела. Кто сказал что Алена не может себе ничего позволить? Она может себе позволить все, только не забудь про список продуктов, и еще не забудь про растяжки. Делала? Как мило. А что ела? И когда? Записала в дневник? Умничка. Что за проблема. Очень хочется фаршированной рыбки? Так съешь ее. Ну ты же помнишь, что я тебе говорила. Только возьми овощей побольше. Да, взвесь, обязательно взвесь. На сто грамм рыбы примерно триста грамм овощей. Не любишь капусту? Так ведь есть цветная и брокколи. Тоже сойдет, я же говорила. Это, как таблица умножений. Иначе никогда ты не станешь стройнее и моложе. Да, псомотри на меня… Канешна… Канешна… Канешна…

И в этот момент Алена отключилась. Она прекрасно понимала, что ее грузят, отвечала чисто на автомате (автомат выдавал Елпе нужные ответы), а сама Алена думала о своем. Этот метод защиты от перегрузки она получила в подарок от своего третьего, нет четвертого, да от четвертого. Они ходили на семинар. И именно там она смогла раскрыться. И смогла научиться делать так, чтобы ее никто и никогда не доставал. На этот раз она смотрела на себя сквозь стеклянную стену. Самый простой и достаточно эффективный прием. Руки-ноги продолжали делать движения, которые Алена заучила наизусть. А мысли сами по себе возвращались к звонку Славика Мулермана.

Из всех работников гастрольного фронта, которые теперь гордо именовали себя продюсерами или же по-модному, концертными агентами, с Мусиком Алене работалось проще всего. Славик Мулерман обладал поразительным талантом — находить самое интересное предложение, был не слишком-то жаден и давал заработать, когда чуть-больше, когда чуть меньше, но при этом никогда не обманывал. Они познакомились еще тогда, когда Алена работала в областной филармонии. Именно Мусик свел ее с первым композитором, вывел на первый конкурс, стоял в кулисах и наблюдал за ее первыми успехами. «Лёна, меня будут помнить только потому, что я тебя откгыл для публики. Так-то», — не раз говаривал, выпивши лишку бесподобный Славик Мулерман. Алена окончательно остановила свой выбор на Мусике после той истории. Истории с Дворжецким.

Дмитрий Константинович Дворжецкий появился в московском бомонде случайным утром мутного года. То время было очень-очень мутным, и шоу-бизнес только становился бизнесом под пристальным взором криминалитета. Откуда появился Дворжецкий никто не знал. Но как-то так само собой получилось, что Д. К. Дворжецкий знал всех, и все знали его. Д. К. Дворжецкий потому что в визитках он только так и писал, да и представлялся не как Дмитрий Константинович Дворжецкий, а как «Д. К. Дворжецкий лично». Он постоянно бравировал своим дворянским происхождением, точнее, своими польскими шляхетными корнями. В то время это было особенно модно. В столице Д. К. занялся устройством гастролей. Он сумел очаровать кучу звезд, а чтобы заполучить меня… Да, я переспала с ним. Вот только кто же тогда был моим мужем? А-ааа, неважно. Да, он соблазнил меня. Но соблазнил меня, в первую очередь, большим гонораром. Намного большим, чем мог дать Мусик. И тогда я позвонила Славику Мулерману и сказала, что отказываюсь от его контракта, тем более, что он еще не был подписан. Хотя это было время, когда устные договоренности стоили куда больше подписей на контракте. «Лёна, (когда Мусик нервничал, он Алену называл Лёной) ты знаешь, я не знаю, кто такой этот Двог'жецкий, не знаю, ну и ладно. Ты же знаешь, что я тебя люблю. Пламенно и нежно. Так вот. Я с тебя не возьму компенсации за сог'ванный концег'т. Я буду благог'одным. Я даже возьму тебя обг'атно, потом, ну ты сама все увидишь». Алена сначала не поняла, что она должна увидеть, пока этот напыщенный потомок старинного дворянского рода (Алена, у нас сорок поколений графов! Дворжецкие не врут!) не испарился в неизвестность вместе со всеми деньгами. И Алена вернулась к Мусику. И он ее принял.

Стоп! Сработало подсознание. Вот тут надо включиться в процесс. Первого я не смогу. Я буду праздновать. Нет, ну что ты, Леночка, это исключено. Нет, не настаивай. У меня будут внуки, мы посидим за праздничным столом. Да, я все помню. Все твои правила, да, я все сделаю так, как ты говорила. Конечно, я уверена, что за эти праздники не наберу ни одного килограмма. А когда можно будет взвеситься? В понедельник? Исключено. Я буду отсыпаться. Сон — это святое. Стараюсь. Программу? Ну, давай, ты ее напишешь мне во вторник? Ок? Ну и ладно. Согласна. Согласна. Согласна. Нет, по лестнице сегодня не ходила. Хорошо. Я помню (не дождешься, чтобы я, как дура, гасала по лестничным площадкам). Нет. Подумаю… Хорошо. Мы это уже обговаривали. Начало апреля я делаю для тебя двухнедельное окно. Хотя, я не могу твердо обещать. Может быть, пять дней или даже десять, но неделя — это точно. Цьом…

Господи! И кому нужны эти мучения. Алена стала к зеркалу. Грудь не стала совершенней. Вот уже пристала. Пиявка. И Алена показала язык своему отражению. Кряхтя, она подошла к старенькой тетрадке, в которую вносила данные о своем пищевом рационе и вписала меню скудного завтрака.

Ладушки. Сегодня, завтра, послезавтра. Сегодня и завтра отрабатываю, зато ночь на новый год и первое января за мной.

За окном погода стала откровенно паршивой. Ветер метал комки снега со страшной силой, окно затягивало изморозью так быстро, что Алена перепугалась и ринулась к телефону. А вдруг из-за оледенения закроют аэропорт? И эта мысль теперь стала барабанить по мозгу, отзываясь глухими ударами в ушах (неужели поднимается давление?). Эта мысль была неприятной. Благодаря заботам Елены Павловны Алена перестала глотать таблетки от давления и ни разу не пожаловалась на головную боль.

Алена опять накинула халат, подняла трубку домашнего интеркома и попросила Леру зайти к ней. Но когда увидела, с каким извиняющимся лицом входит Лера, поняла, что что-то не так.

— Ну, что случилась, старая корова? — сказала Алена самым шутливым тоном, на какой была способна.

«Старая корова» нисколечко не обиделась. Когда Алена была не в настроении, можно было услышать кое-что и похлеще. Она просто положила перед хозяйкой на столе факс. «Ба, не смогу приехать, у нас тут новогодний квест в Уэльсе, не могу подвести свой ковен, целую, Б.». Ну вот. Алена почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось. Не приедет Борька, не приедет. Так, ладно, не сопливься.

— Лера, позвони, узнай, принимает ли аэропорт, а то… Я за младшенькую переживаю.

— Хорошо.

Лера ко всем ее достоинствам была еще и особой немногословной.

— Соли пришла.

Соли была невысокая мулаточка, которая регулярно делала примадонне педикюр. Алена кивнула, мол можно, чего там время терять, все равно времени мало совсем, а еще надо принять душ — от этих физических упражнений страшно потеешь. И не так много позанималась — всего пятнадцать минут, а вся мокрая, как…

— Соли, милочка, ты пока приготовь, а я в душ.

— Хорошо… Ой, Алена Витальевна, как вы хорошо похудели.

— Н-да? — самокритично заметила Алена, хотя слова Соли были явный подхалимаж, все равно было приятно.

А я действительно похудела, вот уж не думала, ладно, пусть не так сильно, чтобы ойкать, но еще один размер за эту неделю ушел. И что теперь мне, бедной девушке, делать? Парфюмер — это через час. И опять работа. Вот, встречу Мусика — тресну его трубкой по брюху — пусть не зарывается.

В этом году, в связи с тем, что у Алены намечался семейный Новый год, а от предложений и настойчивых звонков просто не было передыха, Алена заломила несусветную цену за свою новогоднюю ночь. Пять лимонов зелеными. Звонки стали тут же единичными. А и тем немногим, совсем немногим, которые готовы были расстаться со своими кровными (а их нашлось аж трое, воистину, на любой товар есть свой товаровед) Алена находила дипломатичный повод отказать.

Наскоро вытерев воду (Алена не слишком любила вытираться, ей больше нравилось вот так, мокрой, укутаться в толстый банный халат и сохнуть постепенно, в неге и тепле) отдала себя в руки Соли. У нее были действительно удивительные руки. Почти незаметно, как они порхают, абсолютно не чувствуешь, как они прикасаются к тебе, и вообще, забываешь обо всем, когда Соли делает педикюр.

Пока Соли занималась ее ножками, Алена задумалась о мужиках. Ее предпоследний настолько был занят собой, любимым, что Соли выходила из их дому только после трех часов терзаний. И терзал ее он, предпоследний, затрахал своей маниакальной красотой. Мужчина, страдающий безвкусицей — это страшно. А если он, к тому же, еще и глуп, как тонна пробкового дерева… А если еще и в постели не так хорош, как кажется. И с таким маленьким… И говори ему, что он очень большой. Он-то большой, а вот он — маленький. Непомерно раздутое эго не увеличивает размер полового члена. Ну и ладна… Надо гнать эти раздраженные мысли. Гнать, как пух с тополей, гнать, как ветер гонит снежинки за моим окном.

И зачем все-таки звонил Мусик? Нет, у меня этот Новый год будет семейным. Ну и что, что только с внучей? А где еще такую девочку найду? Умница, скромница, подает надежды куда большие, чем ее мама. А что Наина? Талантлива. Все твердила мне: кино да кино. А что кино? Это шоу-бизнес для меня как открытая карта. Я тут первая. Захочу — отдам первое место своему родному человеку, а вот первейшее — все равно за мной останется. Пусть тут заработает, а там, в кино, если захочет, тоже получится. Заработает. А кто сказал, что деньги для меня — это не проблема? Нет, найти двадцать тысяч долларов, это действительно не проблема, но когда речь идет о том, чтобы раскрутить какой-то проект. И тут мысли опять вернулись к мужчинам. Точнее, к деньгам и мужчинам. Интересно, кто из моих мужей жил со мной не ради денег, а ради меня? Наверное, только первый. Остальные рассматривали меня как источник: благ, денег, возможности карьерного роста. Про предпоследнего не будем. Уникал. Единственной, кто умудрился меня трижды разорить. Трижды! И каждый раз я бралась за концерты. Нет, это совсем не как в советские времена, когда мы умудрялись выступать трижды в день. Сейчас у меня совсем другие условия для работы и совсем другие гонорары. И все-таки, когда нужны деньги — закатываешь тур и в каждом городе по концерту. Когда через день, а когда и подряд. Знаешь, как определить, что у звезды полная лажа с бабками? Очень просто. Если звезда дает концерт в Мухосранске, следовательно, с деньгами у нее капут-абсолют! А я за время этого замужества была в Мухосранске с концертами пять раз!

Эти мысли прервал длинный телефонный звонок. Неужели опять Мусик? Алена протянула руку и сообразительная Соли протянула хозяйке мобильник. Нет, это был не Мусик. Номер телефона был незнакомым. Но звонили откуда-то из-за рубежа. Может быть, кто-то хочет поздравить с праздником наступающим? Но почему-то так предательски заныло в груди.

— Бабушка…

Точно, она младшенькая. Заныло, укололо, отпустило, а вдруг только сообщить что вылетает, как раз время вылета.

— Ты меня слышишь? У меня мобильник разрядился. Рейсы отменили. Завтра, говорят, тоже не будет.

Вот оно. Оборвалось. И укололо. Так укололо, что стало на секунду страшно, а вдруг остановится. Но нет. Пошло.

— Так ты в аэропортовой гостинице? Может, выпустят?

— За мной па приехал. Ба, я не прилечу. Целую. Пока…

— Целую, младшенькая.

Машину немного повело, качнуло, и Алена с удивлением посмотрела на водителя, оторвавшись от своих грустных мыслей.

— Мы на боковуху свернули, Алена Витальевна, тут дорога не такая, я скорость сбросил, а ее повело, любит, чертяка, на скорости идти, — водитель объяснился авансом, не ожидаю раздраженной реплики примадонны.

На этот раз Алена спешила. Все получалось как-то не так, все нескладно, не кстати, не по-людски. Вот, и когда встретила Мусика, а он ей прошептал на ухо предложение, и когда она согласилась, и когда Мусик потирая руки (и подсчитывая свои комиссионные), начал говорить ей дежурные, положенные по случаю, комплименты, даже тогда не покидало Алену ощущение, что все происходящее с ней только сон, фата-моргана, а вот стоит ущипнуть себя за руку и внучка окажется рядом, и будет накрыт семейный стол, и праздник будет опять с тобой.

А как Мусик заливался соловьем. Как расписывал прелести именно его, Мусика предприимчивости, что же, сам себя не похвалишь, никто тебя не похвалит, особенно в шоу-бизнесе.

На новогодний праздник собиралась тоже, как на пожар. Надо хорошо выглядеть. Особенно, когда тебе платят такой гонорар. Десять миллионов долларов. Кстати, все налом. Славик Мулерман это произнес с особой растяжкой, грассируя и восхищенно вздыхая. Десять миллионов долларов уже лежали в депозитарии самого надежного банка столицы.

Одно осознание такой суммы денег очень повышало самомнение. Очень-очень. Да, кто наш герой? Алена вытащила из сумочки папочку, которую ей вручил Мусик. Ага краткие биографические данные, фотография. Сорок четыре года. Симпатишный такой. И родинка на щеке такая, задорная. Не красавец, не урод, обаятельный, наверняка, барышни устоять не могут, когда он свое обаяние в ход пускает.

Так, пройдемся по биографии. Странно. Не нефтяной магнат. Ага. Имеет долю… ага, свой бизнес, состояние оценивается… прилично. Для миллионера очень прилично. Для миллиардера конечно тьфу, еще котенок несмышленый, но все равно, впечатление производит. Связи с преступным миром — не замечен. Ох уж этот Мусик. Любит он такие подробности! Семейное положение, это интересно…

Тут Алена ощутила какой-то толчок и услышала громкий хлопок, как будто кто-то выстрелил рядом из пистолета. Инстинктивно бросилась вниз, стараясь как-то съежиться.

— Раскудрить твою мать… — выругался водитель. — Так что колесо полетело, Алена Васильевна. Погодьте немного, я сейчас справлюсь. Наша тачанка не для таких дорог предназначается, это ж какой изврат получается, в новехоньком лимузине да по тропе войны…

Добавив еще порцию матюков, водитель полез под машину с домкратом. Алена, так и не собрав разбросанные листики досье, вышла из машины, кутаясь в теплую соболью шубу. Любовь к мехам — вещь непостижимая.

— Палыч, ты постарайся побыстрее, а то и так опаздываю.

— Да знаю я, знаю, не пиз…е под руку, пожалуйста.

Алена была не права, а потому предпочла заткнутся. Что-то не шло, что-то не получалось, если даже всегда такой спокойный Палыч, известный всему городу тем, что мог вытерпеть любой каприз любой звезды, и тот нервничает. Что-то не то сегодня со звездами.

И как только отзвучала эта крамольная мысль, произошло следующее: из-под машины раздался какой-то скрежет, как будто металл рвало об металл, и сразу же вослед восьмиярусный матюк, который исторгла глотка отчаявшегося водителя. Алена побоялась даже спросить, что же случилось на самом деле. В любом случае, это — катастрофа!

— Все, — Палыч добавил матюк, правда попроще, и только ударив по колесу носком ботинка смог продолжить.

— Домкрат заклинило, так его итить… Ни туда, ни сюда, я его не выбью. Он на такую махину рассчитан. Эхм…

Далее последовал небольшой технический экскурс, прерываемый постоянными вставками нецензурных выражений, из которого Алена поняла, что все в мире дерьмо, машины — дерьмо, водители — дерьмо, а дороги — полное говно.

Странно, но Алене материться не хотелось. Она смотрела на растерянное и расстроенное лицо водителя, понимая, что это не его испуг написан — это неустойка, конфликт, потеря большущих денег. Это еще не катастрофа, но катастрофой назвать можно без натяжек. Ну кто, скажите мне, кто попрется в этот чертов поселок по этой чертовой дороге?

— Палыч, тут сеть есть?

Палыч, оторопевший от того, что Алена Игоревна не матерится, а говорит спокойно и как-то буднично, без напряга, вытащил мобилку, сообщил, что сеть есть, но еле-еле, всего одна черточка.

— Значится так, звони Махневскому, пусть кого-то пришлет, а я постараюсь вызвонить такси.

Конечно, второй план был жестом отчаяния, но поделать было нечего. Хоть что-то да надо было предпринимать. На лице Палыча нарисовалось такое отчаяние, что Алена не выдержала, расхохоталась и села в машину, чтобы набрать мобильные номера такси. В это время начал валить снег. Опять стало так черно, что, как говорится, не видно ни зги. Снег моментально залепил стекла лимузина, ветер стал нести снежные комья, разбрасывая его вдоль дороги так, что и дороги стало не видать. Но хуже всего стало то, что мобильная связь сразу же куда-то исчезла, скрываемая сплошными помехами и треском в трубке. Так что помощи ждать было реально неоткуда. Ну, разве что кто-то перед самым Новым годом попрется по каким-то своим важным делам вот сюда, на эту чертову дорогу.

Вот это влипла, Господи Боже мой, за что? Идиотка, ведь предлагали тебе ехать на хозяйском джипике, так нет же, захотела полчаса лишних сэкономить. Сэкономила?

В такие минуты хочешь не хочешь, а молишься. Вот так и она — посидев пять минут в машине, заносимой снегом, обратилась к Всевышнему. Обратилась не со стандартной молитвой, а просто с просьбой, ну, чтобы все получилось. И все получилось. Так ей показалось, когда проблеском проявились какие-то фары.

Алена сорвалась с места. Это ее шанс. Пусть будет танк, пусть будет трактор, пусть будет захудалый москвичонок — лишь бы добраться до места без опоздания, в срок! По дороге что-то действительно ехало. Тарахтело, скрипело, но с натугой пробиваясь сквозь снежную пелену — ехало. Алена заняла проезжую часть, так, чтобы ее невозможно было объехать, и усиленно замахала руками. Палыч вылез из кабины без форменного кашкета и, широко разинув рот, смотрел на небывалое действо: Алена Разина голосует на проселочной дороге. Было холодно, и Алена еще сильнее замахала руками, не столько даже для того, чтобы ее заметили, сколько для того, чтобы хоть чуть-чуть согреться. И перестала махать только тогда, когда куда-то делся свет фар, исчезло тарахтение неведомого транспортного средства, а спокойный мужской голос откуда-то из-под левой коленки поинтересовался:

— Женщина, что-то случилось?

Алена посмотрела вниз. Не смотря на ее старания, ее таки объехали. Слева от нее стоял горбатенький запорожец замызговато-кофейного цвета, немного ржавый и чуть-чуть опутанный паутинками проволочек. Алене на какое-то мгновение стало дурно. Но потом в голове защелкали цифры и моментально дурь прошла.

— Случилось, — сказала Алена, решительно нагибаясь к водителю запорожца.

— У этого козла домкрат полетел. А я опаздываю. Подкинешь? Я плачу.

Алена рванула на себя дверцу машины, видя, что водитель, несомненно, узнавший ее, пребывает в полном трансе.

— Ну, давай, чего ты? Павлов яр поселок называется, знаешь, где это?

Водитель, одуревший от такого счастья, как-то по-детски заморгал, потом произнес сдавленным голосом:

— Отчего же, знаю, это как раз налево. Мне в Вотчинское, направо, а в Павлов Яр налево. Там одна крутень проживает. Раньше был генеральский поселок, теперь мы его называем Миллионным яром. Там только миллионеры живут.

— Ну и прекрасно. Подвезешь?

— Подвезу, отчего не подвезти. А скажите, вы — это она…

— Она, она — произнесла Алена чуть легкомысленно, — ну, чего же ты стоишь, трогай давай…

— Ага, я сейчас, я только бензин, вот… там мало осталось, чтобы не останавливаться — засуетился водитель.

Через пару секунд хозяин горбатого вытащил из-под сиденья пластиковую бутылку в которой раньше плескалась сладкая вода типа «крем-сода». Но сейчас в пластике была какая-то подозрительного цвета жидкость. Алена смотрела, раскрыв глаза, как водитель перегнулся, вытащил откуда-то из-под задней сидушки такую же бутылку, в которую вел гибкий пластмассовый шланг, зубами открутил пробку, поменял бутылки местами, а вновь прибывшую бутылку, в которой бензина было меньше трети, закрутил крышечкой и бросил куда-то назад.

— Понимаете, бак тек, да и влазит в него уйму бензина, а сколько остается без дела? Мне такое расточительство незачем, так я так вот приспособился.

— Алена Витальевна, так вы что, порешили ехать? — Палыч появился около Алены, надеясь, что она передумает.

— Палыч. Это только у нас, в России, звезды первой величины разъезжают в новогоднюю ночь на запорожцах. А знаешь почему? Потому что они полные дуры и бедные к тому же, на всем экономят, и не могут взять на работу нормального водителя! Все! Что смотришь! Поехали! — прикрикнула она на водителя запорожца. Тот втянул голову в плечи, на что-то нажал, машина затарахтела, заурчала, завизжала, и, наконец, стронулась с места.

Только бы этот козел не начал «вы знаете, я помню ваши песни еще когда я был маленьким», ненавижу… Да и не козел он. Если бы побрился, вполне такой симпатичный мужичонка. Суховат немного, да хорошему жеребчику сала не нагнать… Усы не портят. При таком вытянутом лице как раз то, что надо, глаза веселые, это как-то радует.

— Вы знаете, я не буду говорить, что помню ваши песни с детства, (какая сволочь!) тем более, что это неправда.

Какая наглая сволочь! — решила про себя Алена. Нет. Не так: Наглющая сволочь на запорожце!

— У меня дед был из старых большевиков. Они были, как монстры революции. Ему как-то повезло, что под репрессии не попал. Так он только революционные песни слушал. И не дай бог принести в дом какую-то эстраду, не говоря про джаз или рок — скандал, разрыв, и пшел вон из семьи…

— Бывает, — спокойно улыбнулась Алена.

— Тут меня мама в музыкальную школу определила. На скрипочке пиликать. Тут уже классика пошла. Дед хочешь-не-хочешь, а классику стал слушать. Тем более, что сам Ильич Бетховена уважал. Играю я как-то что-то такое пронзительное, из Шостаковича, дед аж всплакнул. Кто это написал, спрашивает. Я и брякни, что Шостакович! Тут дед взвился, говорит, что это запрещенный композитор, что его играть опасно, что передовица в «Правде» была. Мама его еле в чувство привела, сказала, что Шостакович одумался, исправился и ему даже государственную премию вручили. Так дед пошел и все это в библиотеке проверил. Только после этого разрешил мне Шостаковича играть.

— И как вы с этим всем справлялись?

— Выход нашли быстро. Чтобы не играл, я говорил деду, что это Бетховен. Знаете, «нечеловеческая музыка»? Вот и прокатывало. А я Битлами увлекся. Мы все тогда битломанами были.

Запорожец дернуло, он с трудом проехал правым боком какую-то сугробень. Алена, у которой и так подбородок упирался в колени, непроизвольно щелкнула зубами.

— А как-то аккуратнее невозможно было?

— В этом месте никак. Тут, где сугроб, это овчарка замерзла, так ее обледенило и сугроб накидало, а если левее податься, там лужа, а на дне лужи вечногорячий гейзер — труба отопления треснула, так из нее и льется потихоньку. Конечно, мороз все это прихватил, но лужа глубокая, сам бы я, может, и проехал, а с вами опасно, можем застрять…

Ууууу, какая наглючая морда на запоре! И за что мне это сегодня, за что??? — возопила Алена к небесам.

— Хотите анекдот расскажу. Идет урок русской литературы в школе на Западной Украине.

— Петрик, что мы проходим? — спрашивает учительница. Поднимается Петрик и отвечает:

— Му-му.

— Расскажи нам содержание произведения.

— Ну цэ такэ дило. Жыв соби нимый Герасым, а в нього був пэсык.

— Петрик, это урок русской литературы, говори, пожалуйста, на русском языке.

— Зачэкайтэ трохи, Марь Петривна. Ось. И буллы там пани в ных, злюща така. Каже вона Герасыму — втопы песыка, втопы песыка.

— Петрик, по русски рассказывай, на русском языке, слышишь?

— Да чую, зачэкайтэ трохы. И взяв Герасым човнык и поплывлы воны на середыну ричкы и став Герасым мотузку песыку въязаты.

— Петрик, на русском…

— Ще трохы. И тоди каже йому песык Муму на ваший сучий мови: «За что?».

Алена усмехнулась.

— Это что, у меня на лбу было написано: «за что?»

— Почти.

— Почти написано?

— Почти на лбу.

— Ладно, шутник, имя-то у тебя есть?

— Анатолий.

— Хорошо, Анатолий, так что, музыку благополучно забросил?

— Зачем же? Музыкальное училище, консерватория, все как положено.

— Даже песни писал? — Алена постаралась вложить в это предложение как можно больше иронии.

— Да и сейчас пописываю, не забросил.

Так, влипла, сейчас начнет что-то свое предлагать и мне в композиторы набиваться. Надо проявить благосклонность. Надо постараться проявить благосклонность. Надо постараться не послать его на хер на первой же музыкальной фразе.

— Только я настоящие песни пишу, не попсу. Рассказы пописываю, историческую прозу.

— Слушай, а чего это я такого писателя, Анатолия, как-там тебя?

— Анатолий Николаевич Серветников.

— Писателя Анатолия Николаевича Серветникова не знаю, ничего не видела, не читала, песен не слышала?

— Так я писатель-неудачник. Славы нет. Да и не надо. А песни мои люди знают. Мне этого и достаточно.

— Ну да? Ни славы не надо, ни денег?

— Нет, деньги нужны. Слава — тоже не помешает. Шумиха не нужна. Я люблю писать в тишине. Поэтому в Вотчинское перебрался. Мне там спокойнее пишется.

— Ага. Ну-ну…

— Что вы сказали?

— Ага, ну-ну, — четко повторила Алена.

— А-а-а-а-а…

— Вот он, поворот, — произнес после пяти-шести минут молчания господин писатель.

— Ну так поворачивайте себе, чего уж там.

— Поворачиваю.

Вот еще один. То ли бард, то ли блатняцкий музыка. Обиженный. Мало славы дали. Так, наверное, мало ради славы работал. Я, чтобы свою славу добыть пахала как лошадь. Три семьи разбила себе. Три! А славы добилась. И не только славы, но и положения. А писать себе в ящик — это любой дурак умеет… Наверняка, злобный, потому и острит так, обидно… Настоящие песни он пишет… Хотя, если разобраться, настоящих песен действительно мало. Вот у меня. Сколько песен спето, сколько для меня написано. А настоящих из них сколько? Вот то-то и оно. Настоящая песня, она как жемчужина, их у бардов тоже не так много. Жемчуг, он редкая штука, когда не фальшивый. Ой, а что это он мурлыкает? Во дает, совсем обнаглел, Толик, блин.

Алена была уверена, что кто-то в ее присутствии если захочет что-то пропеть, спросит ее разрешения, конечно, она забыла, в чьем запорожце она едет, да что поделать? Все равно. Она же мега-звезда, а не он! А Толик умудрялся не просто петь, он еще и играл — за весь воображаемый оркестр. То труба пробьется, то виолончель, то гитара… Ну, комик. Он пел явно что-то из таких типа «чукчанских» песен. Ну, типа едет чукча по тундре, едет, едет, едет чукча по тундре. Вот навстречу чукче бежит олень. Ха!

Алена не заметила, как ритм и простенькая мелодия этой песни заворожила ее, расслабила, заставила забыть обо всем, и теперь она кивала головой, вслушиваясь в мелодию, а потом стала незаметно подпевать, выводить вторым голосом, брать на себя вокал, оставив Толику подвывать за все музыкальные инструменты вместе взятые…

О!

Йесссс!!!!

Запорожец резко затормозил около шлагбаума. Из-за такой резкой остановки Алена смазала носом по коленям, и ее благодушное настроение вмиг куда-то исчезло. Достала мобильный телефон. Тут сети еще не было. А по времени укладываюсь, тютелька в тютельку. Только чего стали.

Толик нажал на руль. Запорожец гундосо пронявкал. Потом еще и еще раз.

— Толик, поднимай эту палку и поехали. Времени нет совсем.

— Алена Витальевна, тут такой номер не проходит.

И действительно, после минуты усиленного подвывания запорожца из небольшого блочка, где должна скрываться охрана, вышел, отчаянно позевывая, охранник: здоровенный детина в тулупе и с автоматом через плечо. Посмотрев на рожу детины Толик как-то сморщился и вздохнул.

— Ты чего, Толян?..

— Бить будут, — как-то обреченно заметил водитель.

— Ты же со мной.

— Все равно. Сначала бить будут, чтоб не мешал работать, а потом разбираться, с кем это я приехал.

— Вот еще.

Из охранки показалась еще одна такая же заспанная морда. Алена посмотрела и решила, что Толян не так уж и прав. Тогда решительно рванула на себя дверь и вышла из машины в снежную пургу.

— Я к Зарецкому. Пропускай! — она вложила в эту фразу максимум презрительного приказа.

Охранник поморщился, как будто ему на нос села надоедливая мошка, глянул на даму, оценил ее меха, потом на запорожец, потом опять на даму, переоценил стоимость меха в уме и сообщил напарнику.

— Смотри, Димон, какая шалава к ноль-пятнадцатому…

— Ага, я такой не помню. К нему девочки помоложе таскаются. Что-то он под новый год вкусы поменял.

— Может, это мама из села?

— Да ну, чтобы он маме искусственную шубу подарил? Катись ты отсюда, пока неприятностей на свою голову не нашла.

— Так, ребята, вы меня разозлили.

— Что??? — вытянулась морда охранника.

Алена действительно разозлилась не на шутку.

— Я Алена Разина. А эта шубка натуральный соболь, и стоит чуть побольше, чем вы оба, вместе взятые. И я приглашена господином Зарецким и уже должна быть у него в доме. За опоздание с меня вычтут неустойку. А мой адвокат сделает все, чтобы эту неустойки сняли с вас, козлов. Понятно! Не с вашей гребаной охранной фирмы, а именно с вас лично!

— П-писец… Слушай, может это из трансвестит-шоу?

— Или шоу двойников? — Димон поддержал товарища. Но только Алена стала в позу, уперев руки в бока, как один из охранников, Димон, сбавил спеси и сказал:

— Минуточку, гражданочка.

— Сява, слышь, а к ноль-пятнадцатому точно один гость. И велено никого больше не пускать. Только если вы Алена Разина и есть тот самый гость, почему на запоре пожаловали?

— Мой линкольн стоит на обочине дороги, колесо пробито, сломался домкрат. Вот, что-то поймала…

— Сейчас. Лена, соедини с ноль-пятнадцатым. Кто беспокоит? Пост охраны номер три. Тут к вам дама, вы гостя ждете. Кого? Ну, раз спрашиваю, значит надо. Говорит, что Алена Разина. Только она запорожцем прибыла. Каким? Горбатым. Говорит, сломался. Понял. Я выеду, поможем, что за вопрос…

Тот из охранников, который был все время на улице, склонился к водителю и сказал.

— Третий дом с левой стороны. Витые ворота с единорогами. Усек?

— Усек.

Все время разговора Толик сидел в машине тише воды ниже травы.

— Не дрейф, Толян, со мной не пропадешь. Алена села в запор, уткнулась коленками в нос, хлопнула водителя где-то по бедру, от такой неожиданности Толик поперхнулся, что-то нажал, машина чихнула и завелась с полуоборота.

К нужному дому пришлось ехать еще где-то с километр. Дачные участки здесь были далеко не маленькими. Около ворот запорожец оглушительно пернул и тут же заглох. Алена вышла из машины. Ворота отворились. Но певица повернулась к дому задом, а к Толику передом. В руке была бумажка в пятьдесят баксов.

— Возьми!

— Не возьму. Сами знаете, что не возьму.

— Знаю, — вздохнула почему-то Алена.

— Толик, у тебя дети есть?

— Трое, — не без гордости ответил водитель.

— Вот. — Алена вытащила из сумочки визитку. Это мой агент. Скажешь ему, что ты Толик-водитель, он тебе даст контрамарки на один любой мой концерт. Ты только надолго не откладывай, а то у Рафика память короткая.

— За это спасибо!

— Он тебе лучшие места сделает. Зуб даю…

Толик в ответ широко улыбнулся.

А улыбка у него замечательная, — решила про себя Алена.

Это был добротный подмосковный особняк на берегу небольшого водоема. Два этажа и две трехэтажные башенки справа и слева от главного входа. Ничего стандартного в доме не было, чувствовалось, что проект уникален, и что владелец особняка имел на проектантов значительное влияние. Тут был стиль, более того, художественный вкус. Художественный вкус — это когда дом настолько пропорционален, и так гармонирует с окружающим мирком, что кажется, что он тут стоял от начала начал. Аккуратная аллейка, обсаженная вечнозелеными туями, была выложена какими-то плитами, и, не смотря на метель, снега на плитах не было. Алена присмотрелась: снежинки, прикоснувшись к плитам, тут же таяли. Наклонилась, потрогала руками плиты — они были теплыми. Охренеть! Аллейка с подогревом! Во сколько она ему стала? В голове защелкали цифры. Как только Алена подошла к первым туям, кроме боковых фонарей стали вспыхивать фонарики, вмонтированные между плит. Они вспыхивали, когда Алена проходила над ними и тут же гасли, уступая очередь другим, которые вспыхивали по мановению волшебной палочки. У богатых свои причуды, а у очень богатых очень причудливые причуды, — решила про себя Алена. Где-то она понимала, что многие причуды, не смотря на заоблачные гонорары, позволить себе не может. А к причудам других часто присматривается, как бы примеряясь, прицеливаясь, сможет сама такую причуду позволить или нет. Идея с подогреваемой аллеей ее восхитила, а с вспыхивающими огоньками — тем более. И последняя идея была не настолько дорогостоящей, чтобы ее себе не позволить.

Из-за снега дворик проглядывался плохо, все, что Алена поняла, что участочек тут немаленький. А когда подошла уже к самому концу аллеи, внезапно вспыхнули лампы не только в плитке, а весь парадный вход в дом засверкал многочисленными огнями, осветился яркими всполохами прожекторов, часть из которых вращалась, создавая вокруг гостьи ореол яркого света.

Э-э-э да вы, батенька, любитель театральных постановок. Однако, сцена получилась яркой — Краснов отдыхает. Дверь распахнулась, и тут у Алены перехватило дух.

Это наверняка был он. Фотография точно передавала черты лица, но этот классный стильный костюм, эта мужская самоуверенность, придающая силу и страсть, эта неотразимая атлетическая фигура, которую можно заработать только постоянными тренировками в зале, прическа, сделанная у одного из пяти лучших куафюрных дел мастеров столицы… От этого человека исходил дух силы, уверенности и богатства. И только если очень внимательно смотреть в глаза, то, может быть, можно найти искорку тоски и одиночества. А у кого такой искорки нет? У меня, что ли? Вместо семьи провожу Новый год с чужим, абсолютно чужим мне человеком. Пусть мне за это и платят. Пусть. Проституция? Нет. Это никогда не назовут проституцией. Это просто услуги очень дорогой Снегурочки. Хотя… Все мы продаемся. Просто мне платят больше за то, что от других получить не могут. Так я вам на это отвечу.

— Алена Витальевна! Здравствуйте! С Новым годом вас!

— Виктор Николаевич! С новым годом вас, счастья вам, здоровья и любви! И, если можно, зайдем в дом, там я вам спою колядку, а то тут опасаюсь за связки…

Он улыбнулся, улыбка безукоризненная. Зубы — ряд белых здоровых зубов… Нет, очень хорошая и дорогая пластика, — решила про себя Алена. Потом сделал поворот, приглашающий жест рукой, пропуская даму в дом. Алена вошла и у нее сперло дыхание.

Это был дом из мечты. Сказочный. Настолько все просто и изящно. Нет вычурности и аляповатой безвкусицы, излишнего нагромождения золота и мрамора, все в меру, все строго и пропорционально. Несколько небольших скульптур. Не копии, а оригинальные работы — это видно сразу. Не Роден или Майоль, скорее всего, кто-то из современных ребят, но сделаны изящно и со вкусом вписаны в интерьер. Красивая лестница, ведущая на второй этаж, цветы, море огней. И все это в полной гармонии с тем, что называется стиль хозяина дома — строго, мужественно, немного чопорно, чуть педантично, но все по делу, все так, как должно быть. Алена выхватывала из этого великолепия то одну деталь, то вторую, понимая, что по отдельности, сами по себе, эти детали ничего не стоят. А вот все вместе они создавали удивительное ощущение целостной композиции. Композиции, составленной гением дизайна.

Алена оторвалась от созерцания и пропела новогоднюю колядку на английском языке. Она не любила переводы иностранных хитов на русский, очень редко они были лучше оригинального текста. Кроме того, Алена прекрасно владела голосом и могла позволить себе спеть что угодно акапелло, без музыкального сопровождения. А на таких мероприятиях выступление под полную фонуху считалось неприличным. Минусовка у Разиной была с собой, но певица предпочитала петь большую часть песен без музыкального сопровождения, прекрасно зная, что только один ее голос способен вывести человека из обычного состояния созерцания и заставить переживать самые разные, но острые и глубокие чувства.

Хозяин вежливо похлопал, потом поклонился, поразмыслив немного, спросил:

— Ну что же вы, Алена Витальевна, отказались от моего джипика? Я же предлагал выслать его за вами? Тут, по подмосковным дорогам, еще не всюду можно на лимузинах вышивать.

— Да все гордыня глупая. Ну как же не явиться к такому импозантному молодому человеку на лимузине? По статусу не положено. Вот и пришлось запорожцем дочапывать.

— Ну что же, прошу вас.

Теперь предстояло подняться по лестнице, ведущей наверх. Адена извинилась, ей указали дамскую комнату на первом этаже, она поправила макияж и прическу и минут через пятнадцать была готова продолжать вести новогодний вечер. Хозяин дома ждал ее там же, на первом этаже, и на его широком, спокойном лице не было ни намека на какие-то эмоции. Теперь его лицо стало напоминать Алене венецианскую карнавальную маску: очень красивую и столь же бездушную. За безупречными манерами не скрывалось презрение к людям, столь характерное для светских львов современности, но и не чувствовалось искренней заинтересованности в происходящем, была какая-то отстраненность. Этот человек умеет держать дистанцию, — решила про себя певица и настороженно направилась к хозяину.

— У вас много гостей сегодня? — обычно нувориши, заказывая такую снегурочку, приглашали значительное количество гостей: родни, и не только, смотрите, мол, как я крут! Праздновать же только в семейном кругу с Аленой Разиной — снегурочкой, тамадой и певицей в одном комплекте позволяли себе только самые-самые большие зазнайки, которых мнение окружающих не беспокоило совершенно.

— Только вы и я.

Алена восприняла эту новость немного ошарашено. Хозяин же дал ей возможность чуть переварить услышанное и добавил:

— Охрану и прислугу я отпустил. Так что, неудобств вам никто создавать не будет. Или нескромные взгляды прислуги вас никогда не раздражали?

— Раздражали, еще как раздражали, — ответила наша звезда, подхватив мужчину под элегантно предложенную руку.

Это был самый длительный подъем по лестнице в ее длинной, как эта лестница, жизни. Алена думала о том, какую линию поведения ей надо придерживаться. И не будет ли он слишком настойчив, и не случится ли… Ах, не с моим счастьем! Сколько ему? Сорок два или сорок три. Нет, вспомнила, сорок четыре. А мне? В мамы гожусь. Ну, если бы родила сразу же после окончания школы.

И все-таки есть в этом всем какая-то непонятна, еле-еле уловимая фальшь. Я не точно знаю, я точно чувствую. Игра. Вот именно. Это то слово, что надо Это игра. Он играет со мной, но мне пока что правила непонятны. Что же он хочет? Точнее, что он хочет на самом деле? Вот в чем вопрос, который бедному Гамлету и в страшном сне не снился.

Ну что же, учитывая, что наш герой любит театральные эффекты, постараемся оценить место действия. Декорации: гостиная, стол из настоящего дуба, наверняка старинный, да еще и с какой-то своей, мало кому известной историей. Стол-скиталец, переходящий символ зажиточности и власти. Такие столы раньше были только у дворян, да еще и небедных. Потом, после победы гегемона, такие столы стояли на правительственных дачах, да и то, вытаскивали их на свет Божий только тогда, когда встречали торжественно какие-то важные делегации. А сейчас таким столом могут похвастаться только избранные. Ему лет двести, если не…

— Этому столу двести восемьдесят лет.

— Это известно?

— Мастер вырезал дату его изготовления рядом со своим клеймом.

— Так даже известно, кто этот мастер?

— К сожалению, его делали в Париже. Несколько революций изрядно подпортили архивы многих гильдий. Мебельщики относятся к их числу.

— А жаль.

— Не знаю, какое это имеет значение?

И, действительно, какое? Сам стол был сделан так добротно, что его качеству могут позавидовать многие современные произведения столярного искусства. Такой не найти в каталогах известных фирм, что-то подобное мелькало на сайтах мастеров-индивидуалов, но все равно, было в этом гиганте что-то от тех времен, когда Гаргантюа и Пантагрюэль закатывали свои легендарные пиры в добром городе Париже.

Стол был изысканно сервирован, хотя блюд на нем не было — только бутылки воды и алкоголя, а около стола стояло всего три стула с высокими спинками. Хозяина — по центру и два по бокам, справа и слева. Собственно, стульями назвать это не поворачивался язык. Это были старинной работы кресла, сделанные в одном стиле, покрытые одинаковой резьбой, вот только центральное выглядело не просто как кресло, а как настоящий трон. Резьба изображала переплетающиеся лоз винограда и лилии, а спинки заканчивались изящными точеными башенками.

— Это тоже Франция?

— А вот этот набор действительно раритет. Он принадлежал королеве Изабелле, можно сказать, ее повседневное кресло и стулья для ее детей.

— Вот как?

— Наверное, он обошелся вам в сумасшедшую сумму, — ляпнула Алена и тут же смутилась, она ведь сама хозяину обошлась в очень сумасшедшую сумму. Ответ был в недоуменном пожатии плечами, мол, какие там расходы…

Часы, старинные, добротные, с маятником и боем гулко пробили одиннадцать раз. До нового года осталось всего час времени.

— До Нового года только час, как приглашенная снегурочка, я обязана что-то спеть…

Алена должна была напрячься и отрабатывать по программе, но работать было не для кого, разве что для этого, довольно странного хозяина. Странность заключалась не в том, что Новый год он проводил с певицей тет-а-тет, такое уже случалось, даже трижды. Странность была в том, что кроме них никого больше не было — ни одного человека. Такой тет-а-тет могли себе позволить некоторые эксцентрические личности, но дома, до определенного момента всегда кто-то оставался: прислуга, повар, официант, ну кто-то, без кого праздник неосуществим. Да, охрана в конце-концов! Охрана остается у таких людей всегда. Ее нельзя так просто взять и удалить. По себе же знаю. У них такие пункты в договор забиты, что без них никак! Простите, в туалет невозможно порой пойти без охранника, особенно, если на это есть серьезные причины.

И тут раздался звонок ее особого мобильного. Того самого, это звонила ее врач-охранитель, она же похудательница, Елпа, Елена Павловна Мотовиленко. Сука хахляцкая, нашла время звонить! Вот не подниму трубку и все тут…

— Вам звонят?

— Минуточку, простите меня.

— Да, да, я пока подам еду.

Вот так вот, сам хозяин будет подавать еду, здорово, значит, посуду меня мыть не заставит, и на том спасибо!

Звонок повторился, так же нагло и настойчиво. И какого дьявола взяла этот хренов мобильный с собою? Виктор поднялся и вышел, Алена тут же сняла трубку.

— Аленочка, с Новым годом вас, вы все помните, ничего не забыли? Успели поесть перед тем, как поехали на праздник? Что у вас на столе?

— Я же говорила, меня не надо беспокоить. — Алена собрала все силы, чтобы не взорваться и не послать эту Елпу к еб…й матери, однажды уже послала, правда, потом извинялась и тут же стала платить в полтора раза больше.

— Алена, вы же знаете, я беспокоюсь о вас. Если вы не будете делать так, как мы договорились, вы никогда не похудеете. Вам же самой это нужно, в первую очередь.

Алена поняла, что Елпа встала на тропу нотаций. А с этой тропы невозможно было ее сбить. И дай Бог, чтобы эта нотация продлилась пять минут всего. Со своей безлимитки она впивалась в плоть и мозги Алены так, что свет быстро меркнул, а мир становился маленьким, жалким и все пронизывало чувство беспомощности. И Алена тут же соглашалась на все, чтобы только она отстала. А она не отставала, пока наконец Алена не начинала понимать, что сама хочет именно то, что от нее требует Елпа. Как у этого, англичанина, когда героя расстреливают не тогда, когда он стоит в оппозиции к власти, а когда с властью становится в один фронт.

— У меня…

— Алена. Вы должны помнить, что на сто грамм мяса должно приходиться в три раза больше овощей! И еще, делайте перерывы, а, главное, не забывайте правило пятерни, ну вспомнили?

— У меня сейчас работа. Не звоните, Елена, очень прошу, трубку поднимать не буду.

Алена нажала кнопку разсоединения, и сама не поверила, что сумела это сделать. А что тут такого? И тут Алена осознала, что вот эти нули, которые стоят в контракте — самое лучшее лекарство от этих паразитов, которые за твои же деньги делают тебя лучше и красивее. За мои кровные заработанные деньги. Не буду работать, хер тебе обломится, Елпаты долбанная! И на этой ноте Алена сделала то, чего не делала никогда, и от чего ее Елпа заговаривала постоянно: она отключила этот мобильный.

Тут появился Виктор. Он вез столик, на котором покоились судочки с едой. Столик с напитками находился по левую руку от гостьи. Алена смотрела, как просто на столе возникают пиршеские блюда. Одно за другим.

— У меня есть предложение. И вы мне, как хозяину, надеюсь, не откажите.

— Я вся во внимании.

— Давайте, перекусим, проведем старый год, ну, а потом встретим новый. Согласны?

— Ничего против не имею…

— Тогда рекомендую вам начать вот с этого…

Виктор поднял крышку. Это была фаршированная рыба. Конечно, не такая вкусная, как делает Лера, Аленкина домохозяйка, но тоже фаршированная рыба. Как говорится, фаршированную рыбу любят даже антисемиты. Что же. Спиртным придется обеспечивать себя самостоятельно. Что тут у нас? Вот это будет хорошо. Семьдесят четвертый год, Франция. Хороший был год для белых вин.

— За старый год!

— За старый год, — эхом отозвался Виктор.

Бокалы соприкоснулись, издали еле слышный звон, потом вино приятно охладило горло. А потом пришел черед рыбы. Алена съела небольшой кусочек и поняла, что что-то не то! Что же? Что же?? Что же не то, черт подери??? Ах, вот что, эта рыба совершенно не отличалась от той, которую делает Лера. Но такого быть не может. Лера никому не сообщает рецепт! Это невозможно. Наверное, лицо Алены было настолько ошарашенным, что Виктор невольно улыбнулся.

— Что-то случилось, Алена Витальевна?

— Рыба, — еле выдавила из себя певица.

— Фаршированная рыба, — продолжая чуть заметно улыбаться, поправил Алену хозяин.

— Простите, Виктор, где вы заказывали эту… рыбу?

— Неужели неудачная? А мне так понравилось, даже очень.

— Понравилась. Поэтому и спрашиваю.

— Ну, такую фаршированную рыбу готовят только в одном месте.

— Да? — Алена постаралась улыбнуться, но получилось у нее достаточно плохо.

— Такую фаршированную рыбу готовят только в доме народной певицы России Алены Разиной.

Виктор спокойно произнес эту фразу и стал наблюдать за реакцией Алены. А там… Там громыхала буря. Неужели это Лера приготовила и продала налево, сука! Мы же договаривались, что она никому не готовит. Морду начищу. Уволить не уволю. А морду придется начистить. А, может быть, уволить ее на хер, слишком далеко зашла! Я же не разрешила ей. Не разрешила! Убью, а потом уволю!!!

И Алена решительным жестом отодвинула от себя тарелку подальше.

— Алена Васильевна, простите, я ведь только хотел вам сделать приятно.

— У вас не получилось.

— Нет, не думайте, Валерия Леонидовна не готовит на сторону. Она согласилась сделать эту рыбу только потому, что вы будете встречать Новый год здесь, со мной. А встречать новый год без такой фаршированной рыбы, это же нечестно! Согласитесь.

— Во сколько обошлось вам это блюдо?

— Алена Васильевна, вы плохо думаете о людях. Достаточно было уважаемой Валерии Леонидовне показать ваш контракт и объяснить ситуацию. И просто попросить сделать для вас приятное. А сколько вы ей захотите заплатить за этот сюрприз — ваше дело.

Сюрприз! Да уж, сюрприз так сюрприз!

— Скажите, Виктор, можно, я вас просто по имени? (он согласно кивнул) А нельзя обойтись без сюрпризов, а то я как-то начинаю себя не слишком уютно чувствовать.

— Алена Васильевна, я на маньяка похож?

— Ну, разве что чуточку.

— Спасибо за откровенность.

— Не за что.

— Обещаю, что подобных сюрпризов не будет. Давайте, отдадим должное моему повару.

И они отдали ему должное. Надо сказать, что Алена была настолько расстроена историей с этой дурацкой фаршированной рыбой, что даже не сразу вспомнила про дурацкие шесть правил, которые надо соблюдать за праздничным столом, чтобы пожрать конкретно и при этом не набрать вес. Она ела от души, ела так, как давно уже не могла себе позволить. Не жрала, а именно ела, наслаждаясь каждым кусочком съеденной пищи. Легкая светская беседа, которая служила приправой позднему ужину, не откладывалась в памяти, не ложилась тяжелым камнем на совесть и служила лучшим сопровождением процессу поглощения пищи. На какое-то мгновение второе «я» Алены проснулось и возопило: «Дура, что ты делаешь, ты так килограмма три наберешь, если не четыре! Посмотри на себя!» Заткнись, я на работе. Подумай, сколько мне платят. Неужели за то, чтобы я объясняла, что сижу на диете? Херушки. За то, что я доставляю этому Виктору удовольствие. А кому будет приятно слушать про мои мучения? То-то. Или, думаешь, эти шесть приколов тут сработают? Он же умный пацан, а не лох какой-то. Сразу сообразит, что тут что-то не так. Нетушки, такие бабки надо отрабатывать сполна. И она, вторая я Алены Разиной, заткнулась и больше не выступала.

— А вот и пять минут до Нового года! — заметил Виктор, почему-то глядя прямо в глаза Алене.

Взгляд был настолько откровенным, что Алена как-то смутилась. А что? Неплохой самец, вот, только что делать, если он захочет действительно захочет? А то ему, девок не хватает. С такой внешностью, да при деньгах — ему любая даст… А что я? Ну разве что он коллекционер, для галочки. «Переспал с Аленой Разиной: удовольствие ниже среднего». Да, да, да. Не надо себе льстить. Лет тридцать назад могла бы с этим поспорить, тогда только выше среднего, потом среднее, а сейчас ниже среднего, я что, не понимаю… И что мне делать? А если он придерется к контракту и придется возвращать? Да что ты ерунду несешь, сама знаешь, что он не такой. Ты просто себе признаться не хочешь в том, что если бы он предложил, то ты бы согласилась. И согласилась бы с удовольствием! Чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу, Алена затянула:

— Это не из вашего репертуара.

— Но слова хорошие. Мне нравятся. И в тему.

— Согласен. Ну что, шампанское?

— Шампанское. — Без напряжения, которое куда-то исчезло, как только Алена уяснила для себя его причину, согласилась гостья.

На огромном экране плазменного телевизора возникло изображение Президента. Он был в отличном костюме. Алена на мгновенье заслушалась. Простые сердечные слова трогали душу и создавали тепло и уют. Приятно было осознавать, что снова живешь в могучей державе, что государственные мужи способны не только воровать, а способны стали, наконец-то вершить судьбы российского народа. Почему-то, не знаю почему, может из-за того, что люди называют глупым патриотизмом, но чувство гордости стало переполнять Алену. И она почувствовала, что краснеет.

Хлопнула пробка. Шампанское в умелых руках Виктора быстро оказалось в широких и плоских, похожих на вазочки для варенья, бокалах.

— С Новым годом! — произнес с экрана президент, и тут же забухали куранты.

— С Новым годом! — произнес Виктор с одиннадцатым ударом часов.

— С Новым годом! — эхом отозвалась Алена, как только грянул двенадцатый удар домашних часов, совпавший с последним ударом кремлевских курантов.

Они пили стоя, Алена чуть пригубила шампанское, сухое, терпкое, но в этот момент Виктор сделал какое-то несуразное движение, наверное, хотел предложить брудершафт, но тело пришло в движение раньше, чем язык произнес нужные слова, но, в результате, мужчина задел локоток певицы и шампанское выплеснулось на костюм, шипя и всасываясь в ткань, грозя оставить серьезное пятно.

— Ой! — как-то буднично и просто вскрикнула Алена.

— Простите! — Виктор стал салфеткой стирать шампанское с костюма, пытаясь вымокнуть поскорее жидкость.

— Да что вы, я помогу.

— Не надо, простите. Я хотел бы попросить вас…

— Да?

Алена пыталась помочь, протереть костюм собственной салфеткой, но тут ее руку задержали мужской рукой на бортике костюма.

— Мне хочется, чтобы вы меня выслушали. Это не совсем обычная просьба. Я знаю. Поэтому и плачу такие деньги. Пройдемте в каминный зал. Я только переоденусь.

Он указал Алене куда пройти. А сам ушел в противоположную сторону. Ну вот, надеялась, что он тебя трахнет, а вместо этого придется выслушивать, как его десять лет назад кастрировали в Сибири. Как все глупо! В моем возрасте надеяться на что-то. Пусть пять пластик. Каких пять! Пять крупных, а по-мелкому и считать перестала. А-а-а-а-а-а-а! Все равно глупо! И, для порядка, обматерив себя как следует, Алена двинулась в направлении, указанном радушным хозяином.

Не надо быть дурой. Нет, надо казаться дурой. А вот быть дурой — это непростительно. Сколько себе обещала. Хорошо быть циничной. Полезно. Пытаюсь. Ан нет, пробьет что-то такое, романтическое. Блин! И не хочется в романтику верить. Всегда, всегда эта романтика поворачивается только болью и разочарованием. Надеялась на романтическое продолжение? Надеялась, чего там себя дурить. А получилось, что парень за пару лимонов захотел получить психотерапевта. Вот тебе новое амплуа; Алена Разина психотерапевт. А что? Тогда доктор Курбанов просто отдыхает! А про Лалиску и говорить нечего… Могу у обоих передачи отобрать вместе с рейтингами и всем, что к этому прилагается. Будет супер-пупер шоу: Алена Разина зализывает раны. Тоже мне — у нее один официальный развод, а у меня? То-то же! Расскажет, кого сколько обижали. Да, пошло оно все. Все телевизионщики сволочье. Вот только без этого сволочья никак. Они-то это знают. Пользуются. И еще как. Так, перестань быть дурой. Лучше выпей и успокойся.

— Меня всю жизнь интересовали только деньги.

Виктор появился в пушистом ослепительно-белом свитере и темных брюках, которые создавали с белизной верха разительный контраст. Любит театральные эффекты! — опять вспомнила Алена и решила, что это все-таки работает эффективно. Она даже перестала злится за ту клятую фаршированную рыбу. Каминный зал был небольшим, но очень уютным. Большой камин, обложенный мраморными плитами (Алена не удивилась, если бы мрамор оказался каррарским) был украшен небольшими скульптурками, скорее всего, работы современных художников, судя по стилю, но работу на редкость удачные. А вот эта — точная копия Родена. Или оригинал? Но тогда она стоит… и в уме тут же защелкали цифры со многими нулями.

— Это оригинал.

Виктор сумел перехватить взгляд певицы. Алена поняла, что удивляться тут нечему.

— Неужели скупка краденого?

— Ну что вы, Алена Васильевна. Эта скульптура попала в нашу страну в виде трофея. Я выкупил ее у вдовы отставного генерал-лейтенанта КГБ за очень приличную сумму. Старушка не хотела расставаться со скульптурой, но из-за того, что проиграла в казино почти все свои сбережения, а играть-то все равно хотелось, мне удалось совершить удачную сделку. Не по деньгам. Я отвалил более чем достаточно, а по результату. Я опять получил то, что хотел.

— Знаете, в детстве я всегда мечтал сделать так, чтобы все мои желания выполнялись.

— Вот как, оригинальное желание для детства. Я бы и сейчас от такого не отказалась.

Алена устроилась на большой шкуре, брошенной перед камином, столик с напитками и холодной закуской стоял рядышком — протяни руку, и он твой. Ей нравилось сидеть на полу, по-турецки поджав под себя ноги, а еще захотелось курить. Она не выдержала, тем более, что сигареты, ее любимые, суперлегкие, были приготовлены заботливым хозяином особняка и ждали своего часа на том же столике с напитками. Вот только зажигалки не было. Ну и ничего. Достала сигарету, и стала осматриваться по сторонам в поисках огня. Виктор тут же подошел к камину и щипцами ловко и привычно вытащил из огня раскаленный уголек. Что же, от уголька в камине Алена прикуривала в первый раз в жизни. От газовой конфорки прикуривала, от огня из газовой горелки сварщика — было, от углей из костра — неоднократно, от самых разных спичек и зажигалок — бессчетное количество раз, прикуриватель в автомобиле — бессчетное множество, ах! дважды прикуривала из газовой духовки, засунув туда голову почти целиком. Однажды, когда горела соседская дача и устали ее тушить, и уже приехали пожарные, а мы стояли уже в стороне, к ее ногам упала головешка, еще дымящаяся и горящая, такие разносило ветром, так от нее тоже прикурить приходилось. А вот из камина угольком — впервой. Интересные щипчики — тонкие, наверняка как раз для прикуривательной цели. Затянулась — с наслаждением, почувствовала аромат сигаретного дыма, решила, что со вторника перейдет только на единичку, чтобы эти суперлегкие стали суперлегчайшими.

Виктор уселся напротив камина так, чтобы огонь горел ему в спину, получилось и напротив Алены, но шкур было достаточно — снежные барсы легко расставались с жизнью, чтобы устлать этот пол воспоминаниями о своей короткой жизни, поэтому Место Виктора получилось на достаточном расстоянии от Алены. Тоже мне, пионэр, со своим пионэрским расстоянием.

— проворчала про себя Алена.

— Так вот, я всю жизнь интересовался только деньгами. И сейчас, когда денег у меня более, чем достаточно я страдаю отвращением к жизни.

Ну вот тебе. Приехали. Придется утирать сопли еще одному мажору. Ладно. За такие деньги можно поработать и носовым платочком.

— Стоп! — Алена сделала жест, как будто останавливала поезд, несущейся под откос.

— Если пошел серьезный разговор, то, можно, отбросим эти херовы условности. Давай по стопарику водочки!

Виктор в ответ даже не улыбнулся, но водку из пузатенького графинчика, запотевшего (недавно из холодильника) налил. По графинчику сложно было судить, что это за продукт, наверняка, не из самых дешевых. Алена дернула с Виктором на пару без тоста, без слов, осушив стопочку до дна, как положено, одним солидным глотком. И тут же ее обожгло и свет в глазах померк — на мгновение.

— Что это? — Алена таращила глаза, пытаясь сделать вдох-второй.

— Первачок.

— Что? — рука сама собой потянулась за маслинкой. Соленый вкус на какое-то время заставил забыться об огне, бушующем во рту. И так же внезапно огонь прошел, оставив после себя неожиданно приятное послевкусие.

— Я родом с Украины. Это — первая порция сахарного самогона. Ну, не совсем самая-самая первая, но пятьдесят градусов есть.

— А водка должна иметь сорок градусов. Это еще старик Мечников открыл, — блеснула эрудицией певица.

— Я, когда приехал сюда, все объяснял, что самогон намного лучше водки. Меня постоянно подначивали. Действительно, тот, что гонят на продажу — дерьмо. А вот такой — мой отец был приличным инженером.

— Был?

— Его уже нет со мной.

— Простите…

— Ничего, не страшно. Теперь не страшно. Так вот, он сам рассчитал параметры аппарата так, чтобы вся гадость оседала во время фильтрации. Тут весь секрет в спиральке.

— Ага. Помню. По фильму «Самогонщики».

— В России самогон не делают, а если и делают, то он не такой. Настоящий качественный продукт получается из чистого сахара. Тут важно все. И качество дрожжей, и температура, при которой самогон бродит, и время суток, когда вы начинаете его гнать. А когда все это совпадает. Получается отменное пойло. Ну, если говорить честно, то украинская водка украинскому же самогону конкуренции не составляет. Русская водка имеет пару сортов, которые самогону по качеству не уступят. А импортные — это так, ништяк.

— Да вы просто националист. Бендеровец.

— Хвалить украинский самогон значит быть бендеровцом?

— Я пошутила.

— Я понимаю.

— Мне тут анекдот рассказали. Про муму.

— И про вашу сучу мову? Слышал.

— Ну вот, а я думала, что это свежак.

— Недели две назад на анекдотахру вывесили.

— Вот куда не захожу, так это на анекдотыру. И так в жизни сплошной анекдот. Продолжим?

Виктор тут же разлил еще по стопарику.

— Я имела в виду разговор.

— Без этого — никак.

— Ага.

Они снова остопарились и тут Алена почувствовала, что порядком захмелела. Ее руку пронесло куда-то мимо лимончика. Этот продукт жарких полей Украины оказалс слишком с ног сшибающим, вот, бля, развезло тебя, суку, проговорила Алена сама себе, с трудом ухватываясь за происходящее.

А происходило действительно нечто интересное. В каминный зал ворвалась девица худая, со злющими зелеными глазами и с боевым макияжем на все довольно миловидное, шоб только не такое злое, личико. Одета девица была в шубку, которую тут же сбросила, представ перед беседующими в довольно легкомысленном, даже для встречи Нового года, платьице. Лифчика на ней не было отродясь, так что груди буквально вываливались из глубоко разреза, трусиков, скорее всего, тоже. Беспардонная красавиц с большими претензиями и пустотой в голове вместо мозгов. Девица достаточно долго молчала вперив взгляд в захмелевшую Алену. Алена хотела спросить, как умела, чего, мол, вызырилась, сучка, да только язык плохо ворочался. Однако, привычка к употреблению крепких напитков свое дело делала. Быстро картина происходящего уходила из туманной дымки и становилась все четче и ярче. Конечно, участия в событиях Алена принимать не могла, но воспринимала уже происходящее вполне адекватно.

— И это есть та твоя новая, из-за которой ты отменил наш Новый год?

Она осмотрела Алену еще более презрительно.

— А не слишком ли она для тебя молодая? — девушка попыталась вложить в последнюю фразу максимум презрения и негодования.

Виктор молчал.

— Ну, знала я, что мужчин тянет на зрелых женщин, но чтобы на перезревших.

— Блядь, — сказала Алена и попыталась встать. Это ей не удалось.

— Что? А ты кто? А ты? Ты?

Девушка всматривалась в лицо Алены, по которому перебегали блики каминного огня.

— Так вот в чем дело? Решил для коллекции заграбать еще и ее? Скажи, это что, она? Действительно она. Сволочь ты, Витька. И подлец. Решил от меня откупиться, выбросить на хер на помойку. А сам… Я-то думала, он страдает, а он!

Виктор молчал, смотрел на девицу из-под насупленных бровей — и молчал.

— И что тебе в ней, кроме имени? Скажи, что ты нашел в этой упившейся суке? Это же ходячая рухлядью Ну что в ней? Ноги? Посмотри! — и она задрала юбку. Трусики на ней были обозначены. Ножки у девицы росли где-то от ушей, и были действительно хороши.

— Перестань.

Виктор наконец не выдержал и выдавил из себя хоть что-то.

— Или грудь? У нее что, большая и красивая грудь? Я не верю!

— Грудь.

— Лучше, чем у меня?

— Лучше.

Тут девица рванула вечернее платье так, что ее грудь среднего размера с крупными розовыми сосками совершенно вывалилась из одежды.

— Так лучше? Лучше, говори, лучше?

Алена попыталась заметить, что ничем не хуже, но потом вспомнила, что похудевшая грудь утратила свою неотразимость и решила промолчать, правда, если бы и попыталась что-то проскрипеть, вряд ли у нее что-то вразумительное получилось.

— Так ты считаешь, что лучше?!

Это было начало хорошо спланированной истерики. И тут девица рванулась к каминной полке, нацеливая свой удар на скульптуру Родена. Жесткий захват остановил ее на полпути к цели.

— Как ты сюда проникла?

— Охрана праздновала, я спокойно проехала. Понятно?

— Понятно.

— Ну, отпусти.

— Сядь, приведи себя в порядок, и закрой рот. — Виктор говорил так властно и спокойно, что девица затихла и уселась на небольшой пуфик. Алена же попыталась встать, и это ей удалось.

— Я тут, да? — с трудом сложила сколь-нибудь вразумительную фразу Алена.

— Вторая дверь налево. Проводить?

— Нет. Сама.

Между двумя словами произошла пауза с пять минут, наверное, а Алена вспотела так, как будто произносила речь перед президентами Франции, Англии и Соединенных Штатов, вместе взятыми.

— Леонид, с Новым годом тебя. Слушай, тут на третьем посту два лоха. Пропустили гостью. Не ту. Да. Говорит, что они упились. Быть того не может? Говорил с ними? Когда? Две минуты назад? Тогда сейчас выясним правду.

— Пятьсот баксов, — буркнула девица.

— Пятьсот зеленых, — проворчал куда-то в трубку Виктор. — Угу. Давно пора. Совсем окозлели. Будь.

— А теперь ты оставишь меня. Ясно?

Алена вывалилась из комнаты, и, увидев дверь туалета, рванулась туда с прытью и грацией сильно выпившей лани. Споткнулась, удержала равновесие, боднула головой стену, поняла, что чуть-чуть промахнулась мимо двери. Наконец, попала туда и склонилась над унитазом. Через секунду ее стало рвать.

— Выпей.

— Что это?

— Лекарство. Через пять минут попустит. Нельзя же так, сидеть на диете, а потом вот так сразу налечь…

— Нельзя. Но если бы ты знал, как оно заеб…о, все эти диеты, все эти психологи и диетологи, паразиты, которые из тебя сосут и сосут…

— Но все ради твоего блага…

— Да… Мне надо бы себя в порядок привести.

Алена проглотила таблетку и запила ее водой. На нее смотрело из зеркала какое-то незнакомое чудовище…

— Ну вот, ты хотел выплакаться мне, а я тут плачусь тебе.

— Бывает. Ванная напротив. Я пока уберу в зале. Там Элка разгром попыталась устроить.

— Элка? Жена? (В досье Мусика про жену не было ни слова).

— Девушка. Мы только две недели назад расстались. Все еще переживает.

— А ты?

— А я нет. Там, в ванной, халат. Твою одежду все равно надо приводить в порядок.

— Если водитель приехал, там у меня запасной вариант.

— Пока никого не было. Я могу вызвать шофера, он поедет — привезет.

— Да ладно, не порть человеку праздник. Мой подъедет — даст знать.

Алена прошла в ванную и с наслаждением избавилась от одежды. Вместо ванны она решила принять душ, тем более тут душ был со всеми прибамбасами, вплоть до циркулярного душа, выбирай — не хочу. Для начала Алена врубила холодный душ, такой холодный, что аж вскрикнула, когда ледяные струйки побежали по коже. И тут же врубила горячущую воду. После троекратного повторения контрастной процедуры Алена намылилась, потом стала под приятный, чуть горячий душ и стала смывать с себя пену, массируя кожу специальной рукавичкой. А вроде ничего грудь, зря я так. Может, отожрала ее? Да нет, просто грудь — это грудь! И ничем моя не хуже! Пусть мне уже и огого сколько! Да и ножки у меня. Не такие длинные. Но ровные и форма классическая! Мне так скульптор Мюраделли говорил: классические формы. Клялся, что я богиня. Ну, снизошло на него божественное вдохновение той же ночью. А что он? Оказался самым обычным импотентом. Одна только фамилия потентная, а вот сам он — пшик, а не мужчина.

Вытерев воду и закутавшись в большой белый махровый халат, Алена обнаружила фен и тут же стала сушить свои роскошные непослушные волосы.

Виктор сидел на той же шкуре, в том же месте, только свитер поменял: вместо ослепительно-белого одел довольно будничный гольф темно-синего цвета. Мужчина держал в руке широкий бокал с коричневатой жидкостью, которая приятно плескалась в бокале под блики огня, скорее всего, это был коньяк. Алена явилась на шкуры в халате, в тапочках на босу ногу, но волосы были уже высушены и уложены более-менее аккуратно.

— Простите меня за мою прическу. Что могла. Продолжим?

— Глупости, какие извинения. Да, ваш багаж сейчас только что доставили. Лимузин отремонтируют где-то через час-второй.

— Не возражаешь, я так пока побуду.

— Нет, не возражаю. В принципе, мы и не начали.

Виктор отпил коньяк.

— Прости, ты что-то будешь?

— Вряд ли.

— После этого лекарства можно…

— Пока воздержусь.

— Ладно.

Пока Алена устраивалась на шкуре снежного барса, Виктор наполнил два бокала из пузатой бутылки с армянским коньяком. Он поставил один около Алены, жестом прервав ее начавшееся было возмущение, мол, это на всякий случай, не хочешь, не пей.

— Ну, так вот. Деньги всегда меня привлекали. Потому я и пошел заниматься банковским делом. Поступил в Москве. В Москве же и остался работать. Студентом я был не самым блестящим, но анкета у меня была — не придерешься. Так я попал на банковскую госслужбу. А когда пошли развиваться коммерческие банки, все изменилось. Я тогда уже занимал немалую должность на государственной службе, а тут стал руководителем целого банка. Мне тридцати не было. Банк быстро развивался. И вот, с какого-то момента хозяева резко изменили политику банка: у меня появились три зама, каждый из которых был сыном хозяина. Они делили ресурсы банка и вливали деньги в свой бизнес. В такой ситуации я понял, что надо валить. Но уже тогда я задумал грандиозную аферу. Было боязно. Но я решился. Я был уверен, что до такого додуматься мог только я один. И переоценил себя. Всегда найдется кто-то, кто ничуть не глупее тебя. Если помнишь, был такой вор в законе, Сергунчик? Кто-то из его окружения пронюхал о моей афере, а кто-то умный раскусил ее. Мне дали возможность провернуть аферу, но уйти с плодами ее — не дали. Сам Сергунчик предложил мне работать на него. Я отказался. Ненавижу работать на кого-то. Надоело. Сначала надоело работать на государство, потом еще больше надоело работать на хозяина. Я отказался. Был уверен, что меня закатают в бетон — и на дно. Мне дали возможность пару дней подумать. Потом позвонили еще раз. Я отказался опять. Во мне проснулся проклятый упрямый хохол. И если стою на своем — не сдвинуть меня с этого ни за что.

— И не боялся, что убьют?

— Боялся. Кто смерти не боится? Только не хотел становиться пешкой в чужих руках.

— И что потом?

— А потом три месяца в реанимации. На мое счастье покушение на меня и на Сергунчика случилось в один день. И те, кто шел на Сергунчика были более удачливыми. Они выкосили из автоматов и самого вора, и его охрану, и его окружение. Было не до меня. И это меня устраивало больше всего.

— А не боялся, что еще кто-то догадается?

— Нет, не боялся. Думаю, Сергунчика люди на меня напали тоже абсолютно случайно. Я по своей природе волк-одиночка, и в стае охотиться не буду ни за какие коврижки.

— В наше время в одиночку ничего не провернешь.

— Нет, когда я проворачивал аферу, у меня были помощники. Только они были как маленькие детальки в игрушечной машине. Каждый делал свое дело, и никто не видел общей картины.

— Умно.

— А я не дурак.

— Заметно.

Алена не выдержала, и пригубила напиток. Коньяк был приятным и мягким на вкус. Долька лимона лежала тут же, на небольшом блюдце. Алена схватила дольку, скривилась от кислоты и решила в который раз, что лимон — это неправильная закуска под коньячок. Ей было интересно.

Нет, не то, как и чем закончиться эта история. Ей было интересно вообще! Так ее давным-давно не интриговали. А про Сергунчика она не только слышала, она была с ним знакома. Как-то сей тип решил вложиться в шоу-бизнес и начал именно с топовых артистов. Если бы не Мусик! Ведь от ребят Сергунчика так тяжело было отбиться. Как тесен наш мир! — почему-то подумала Алена.

— Тогда за тебя, — произнес Виктор бархатным голосом.

Только сейчас Алена осознала, что они перешли на ты. Это произошло слишком естественно и незаметно, получилось, что какую-то грань, которую она никогда никому из клиентов переходить не давала тут была скомкана и отброшена, как использованная салфетка. Господи! Ну зачем я пила этот чертов самогон!

Алена отхлебнула еще немного коньяка. Она любила армянский коньяк не меньше, чем французский. А тут еще вспомнила, как Елпа, ее мучительница-похудительница, вдалбливала, что коньяк для худеющего организма намного полезнее водки. Наверное, потому что дороже стоит.

— Ну что же, продолжим? — Алена старалась не раскиснуть, но почему-то киснуть захотелось до чертиков.

— Конечно. После катастрофы и лечения я вышел в люди. Но меня в мире никто не ждал. Вернуться в мир бизнеса. Но мои деньги растаяли, их просто украл Сергунчик. Претензии, как понимаешь, предъявлять было не к кому. А что-то начинать — без финансового толчка, глупости. Сказки, причем самые наивные. А работать так, как я работал раньше, на государство или на дядю, не мог, просто не мог.

— Понимаю. Но жрать-то надо было?

— Вот именно. Я стал искать какие-то варианты. Организовал одно дело, оно прогорело, взял в дело товарища — через полгода мы стали врагами. Третья попытка хоть что-то организовать кончилась полным провалом. И вот, у меня наступили паршивые времена. Я не успел заработать на жилье, поэтому оказался без средств к существованию, крыши над головой и надежды. Меня посещали самые черные мысли и я стал перебирать различные способы самоубийства, так, чтобы выбрать то, которое окажется самым простым и безболезненным. Знаешь, хотелось уйти в мир иной красиво!

— Глупости.

— Почему? Ты пойми, я был в таком отчаянии, что ничего другого в голову не приходило. У меня были долги. И большие долги. Часть возникла из-за моего хорошего знания особенностей работы банковской системы. Но большинство наших частных банков имело тесные связи с криминалом, так что мои долги банкам были в зоне серьезного риска. По бизнесу тоже шли проколы, а это опять же вылилось в долги. Я не знал, как найду деньги на еду, разве что украду. Но и это было для меня неприемлемым. Лучше уж умереть. И тут мне показалось, что что-то засветилось, появился выход. У меня в Киеве был дядя. Так получилось, что к тому времени, когда он умер, мои родители оказались его единственными наследниками. Трехкомнатная квартира, не так далеко от центра, да еще и в Киеве. Совсем неплохо! Мама ничего против не имела, чтобы я оформил наследство на себя. Знаешь, родители ведь тонко чувствуют, когда у детей наступают тяжелые времена.

— Знаю ли я, конечно знаю! — Алена обхватила колени ногами и устроилась удобнее слушать Виктора. В конце-концов, сколько таких историй приходится выслушивать в жизни? То попадется случайный попутчик, то слишком разговорчивый шофер, то домработница начнет рассказывать историю своей ближайшей подруги, а через полгода окажется, что в ее лучших подругах ходит половина Бирюлева.

— В Киев я поехал на последние деньги, которые смог найти. Вот только в городе меня ждал сюрприз. И сюрприз самого неприятного толка. Оказалось, что мой дядя завещал свою квартиру… квартирантам. За год до смерти у него поселилась старшая медсестра реанимационного отделения их участковой больницы вместе с мужем и сыном. Понимаешь, за неделю до смерти у старика появляется завещание, а потом он впадает в кому и за шесть дней гаснет, как свеча. Тихо и незаметно ушел из жизни товарищ Н., который нам всем и не товарищ вовсе… Н-да. Инсульт. И это у человека, который обладал отменным здоровьем для своих семидесяти пяти лет! Понимаешь, у меня были серьезные сомнения в его смерти, и, тем более, в законности этого завещания. Думаю, дяде Мише помогли уйти из жизни, а завещание появилось тогда, когда он уже потерял сознание. Подкупить нотариуса в некоторых случаях возможно. Особенно, если знаешь, кого подкупать.

— Мутная история.

— Верно. А, самое главное, у меня не было денег, чтобы хоть как-то эту историю раскрутить. Я обращался в прокуратуру, искал адвоката, чтобы подать в суд. Но работать за гонорар от суммы выигрыша дураков не оказалось. Любой адвокат понимал, что дело это слизкое, и славы на нем не добудешь, и денег, скорее всего, тоже. Так что плати вперед… А судья сказал мне прямо, что у меня шансов на положительное решение суда нулевые. С моими ресурсами, само собой разумеется.

— И что, без вариантов?

— Абсолютно. На всю эту метушню ушли не только последние деньги, но и те, что выслала матушка, в надежде, что у меня хоть что-то получиться. Ноль. И вот тут меня прижало окончательно. Свет стал мне не мил. А что ты хочешь? За мной уже тянулся след неудач. Он стал таким мощным, что я был уверен в обреченности на неудачу. Все, к чему я прикасался, рассыпалось в прах, все, что я задумывал, кончалось пшиком… Денег не было вообще. И шансов расплатиться с долгами — тем более. Скрываться от кредиторов? Глупо. За такие деньги они меня найдут не только в Киеве, но и на обратной стороне луны. Конечно, когда я так себе говорил, я льстил себе, деньги не были такими уж и большими, но и немалыми. И я прекрасно понимал, что моя последняя карта в этой игре, которую все называют жизнью, была бита. Что оставалось делать?

— Начать новую жизнь. Попроще, без амбиций, ну, не знаю, просто новую жизнь. — Алена попыталась вставить своих пять копеек в историю Виктора, но он только пожал недоуменно плечами.

— Но тогда это был бы не я. И это была бы не моя история.

— Скорее всего так. Знаешь, я ведь поднималась с нуля. И не раз. И не только с нуля. У меня тоже были долги. Впрягалась и отпахивала. И снова зарабатывала, а потом разорялась и снова поднималась… Это жизнь такая — горбатая. То найдешь, то потеряешь…

— У кого как. А вообще-то ты права. Горбатая. Я ведь не сразу понял это. Для меня падение было очень жестким. Не было соломки, которую можно было бы подстелить. Не было ничего, чтобы помогло мне выжить. Я был в таком отчаянии, что поперся к мосту Патона. Правда, не доперся. Меня перехватили буквально в сотне метров от моста.

— Кредиторы? — Алена старалась избегать иронии, но в этом слове ирония чуть пробивалась.

— Да нет, скорее, доктор Мефистофель. Извини, это доктор Фаустус, а Мефистофель так, мастер, не более. В общем, я встретил довольно странного человечка. Настолько странного, что эта странность заставила меня задержаться не только возле моста, вообще задержаться. Тут, в этой жизни.

— Такое возможно?

— Возможно. Это когда ветер рвет тебе в глаза, и когда дождь начинается.

— Но не депрессивный, а настоящий, ливень, когда струи дождя хлещут по тебе так, что не вода это, кажется, а розги. А ты идешь. Идешь к мосту и знаешь, что именно с этого моста надо сигануть вниз, чтобы расстаться с жизнью. И тут ты видишь человека, который сидит на раскладном стульчике посреди этого безумного разгула стихии, и поджидает тебя, и начинает с тобой разговаривать, и ваш покорный слуга вместо того, чтобы броситься от него прочь, слушает, разинув рот, как мальчишка.

В это время лимузин Разиной наконец-то выбрался из западни и доехал к особняку Виктора. Палыч, старый верный Палыч, постоянный водитель певицы Алены Разиной притормозил у ворот, подумал, стоит ли попытаться въехать во двор или она сейчас работает и на его звонок отреагирует слишком бурно. Палыч знал, что характер у Алены тот еще. Взорвется так, что потом будет жарко. То, что было на дороге, тоже не взрыв, а так — маленькая прелюдия к взрыву. А так пойдет матюки гнуть, да говорить тебе всякие колкости да мнения о твоих умственных способностях, да еще и родителей помянет. Нет, не стоит ее сейчас трогать. Так решил умудренный опытом Палыч. И был абсолютно прав.

Алену нельзя было трогать. Не то, чтобы она всецело была поглощена историей Виктора, она честно отрабатывала свои деньги, не замечая, что личность или личина этого молодого миллионера заинтриговала ее до чертиков.

— Итак, Витя, тебе сделали предложение, от которого ты не смог отказаться? И что же это? Безумный спонсор, который выделил тебе оборотку, пару лимонов?

— Ну вот, Алена, ты слушаешь замечательно, а вот предположения строишь, лучше не надо…

— Ладно, не буду.

— Жизнь проще и в тоже время удивительнее любых наших фантазий. Вот мы представляем себе ситуацию, нафантазировали то-то, даже свои фразы в уме расписали, как и в зависимости от чего что буду говорить. А тут хлоп! И от твоих умопостроений остается мокрое место. И только потому, что ты и не мог предположить, как оно сложится на самом деле. И остается стоять с открытым ртом и понимать, что ты просто жуткий придурок. Так и со мной получилось. Знаешь, что происходит с машинистом, когда надо быстро остановить поезд? Он все делает на автомате, так, как его учили на тренировках, почти не думая, а потом впадает в ступор. Тоже произошло и со мной. Я шел с твердым намерением с моста в реку. А тут меня остановили. Остановили, и я уже понял, что не дойду до моста. Дождь лупит по лицу, а он с такой издевательской улыбочкой говорит: что, отчаялся, с моста в реку? И из-за чего, из-за дурацких денег? Давай, я тебе дам не рыбу, но удочку… А у меня-то и рыба и удочка — все в одном лице. Я стою и глупо улыбаюсь.

— И что он тебе предложил? Деньги в обмен на бессмертную душу?

— Опять…

— Ой, извини, я действительно бываю беспросветной дурой.

— Конечно, не это. Он предложил мне сыграть в игру. Мы дошли до ближайшего макдональдса, он объяснил мне правила игры, напоил за свой счет горячим кофе, и мы подписали договор.

— Кровью? Ой! — И Алена смешно, по-детски зажала себе рот обеими руками. Виктор улыбнулся.

— Ну, у него был паркер, так что кровь не понадобилась. Нет, договор был про то, что через год я выплачу ему миллион долларов. Если у меня все получиться. Я только должен был соблюдать нехитрые инструкции. И все. Я был не просто удивлен, я был поражен. Я просто не понимал, почему и как должно произойти чудо. А он ничего больше не объяснял. Знаешь, когда врач дает таблетку, он же не объясняет как и на что она действует, и как потом из организма удаляется. Он говорит — пей, и говорит, как принимать лекарство, чтобы оно действовало как можно лучше.

— И в чем суть этой игры? Или это страшный секрет?

— Секрет не сама игра, игра-то простая. Ты берешь, представляешь, что у тебя в кармане лежит тысяча долларов. Берешь и тратишь их. На следующий день ты тратишь две тысячи долларов, потом три, четыре и так по восходящей. Главное — записывать все, что ты потратила, и играть как можно ближе к реальности.

— Так просто?

— Так просто.

— И что это дает?

— А я не знаю что это дает. Я просто стал играть. Поехал к родителям, а через месяц вернулся в Москву. Я пошел к самому злобному своему кредитору. И предложил план финансовой операции. Тот посмотрел на меня такими глазами! И куда девалась его вальяжность, презрительное ко мне отношение? После хорошей паузы он говорит, мол, так денег не зарабатывают. А я говорю: именно поэтому мы и будем так зарабатывать. Но работать с вами я буду год. После этого расходимся, как в море корабли. Как ни странно, но через год меня отпустили. Им осталось хорошее дело, а я был на коне — заработал не один миллион, так что рассчитался со своим Мефистофелем сполна. Я нашел его, чуть больше, чем через год, мне хотелось узнать, в чем секрет таких моих превращений. А он только рассмеялся в ответ. Говорит, ты у меня седьмой. Когда соберу статистику посерьезнее, тогда и проведу небольшой саммит миллионеров, и расскажу вам всем, в чем тут секрет, чтобы не повторяться.

— Удочку имеет, а из чего она сделана не знает…

— Очень может быть. Очень может быть. Умение делать деньги не делает человека наблюдательным. Он просто сказал, что нас, так и сказал, нас, которые успешно прошли программу, уже девять человек. Так что я примерно представляю размер его капитала. К тому времени, как мы встретились, у меня было достаточно средств для того, чтобы делать деньги при помощи денег. Я начал свою собственную игру. Вскоре мне не стало необходимым следить за своими расходами: доходы многократно их перекрывали. И вот тогда мне стало смертельно скучно жить. Понимаешь, я не умею ничего, кроме зарабатывания денег. Ничего! Я никогда не отдыхаю по-человечески, все время что-то мешает. Дела, люди, планы, идеи. Моя голова постоянно работает, она не может не работать. И я так устал от этого, так устал!

И Виктор совершенно по-детски, как-то беззащитно и доверчиво уткнулся в плечо Алены. Она была в полной растерянности. Рука непроизвольно потянулась к волосам мужчины и стала почему-то гладить голову таким знакомым, заученным на подсознании движением…

— Оставь все это. Я ведь так понимаю, ты заработал достаточно, чтобы жить на дивиденды.

— Ха, так разве ж это жизнь? Это существование. Деньги всегда были моей главной страстью. Лиши меня возможности их зарабатывать — и я исчезну как личность, стану комком глины, обычной серой массой.

Виктор чуть задумался, потом плеснул себе в бокал коньяка и продолжил:

— Если помнишь, был такой миллионер, он еще от всего отказался и поехал в село фермерствовать. О нем еще передача была. Так вот, он скоро и там, в селе, станет миллионером. Ну не может человек, привыкший зарабатывать большие деньги от этого избавиться. Разве что в монастырь пойти. Так для этого надо верить хотя бы в Бога, если в себя не получается.

И тут раздался резкий звонок.

— Простите, это охрана.

Виктор взял трубку небольшого мобильника.

— Я слушаю.

— Ко мне? Кто? Люциферов? С компанией? А что делать? Да…

— Извини, сейчас тут появится сосед. Если его не принять, то он начнет форменную осаду. Легче принять, а то…

Он махнул рукой, как будто старался отогнать назойливую и кусючую августовскую муху.

— Ну, тогда я приведу себя в порядок.

— Конечно, конечно… хотя мне так было уютнее…

Виктор опять чуть-чуть улыбнулся.

— А Люциферов это фамилия такая? — спросила Алена уже почти на выходе из зала.

— Это сущность такая, — бросил в ответ Виктор.

Они действительно ввалились в дом, шумная толпа разукрашенных, в доску пьяных людей, все в блестках, шубах, девицы, коих было неисчислимое количество, еще и в масках, шум, гам, треск трубочек, шипенье шариков, гул топающих каблучков, какафония звуков в мире тишины покоя и порядка. Они поднимались по лестнице, предводительствуемые невысоким полненьким плюгавеньким мужчинкой лет шестидесятипяти, не смотря на маску, Алена узнала его, это был некто Арфеньев, минутку, Алена наморщила лобик и выдала себе более детальную информацию: Иван Семенович Арфеньев, себя именует Эдуардом Левиантовичем, по профессии — светский лев. Отличается особым безвкусием в одежде и страстью к длинноногим девицам не старше девятнадцати лет.

Люциферов же, смачная пародия на Наполеона, быстро семеня ножками, взлетал по лестничному пролету, за ним поцокала стайка девиц, а уж за теми плелись достаточно подуставшие и перепившие гости.

— Тюша, дорогой мой затворник! С Новым годом тебя, с новым счастьем! — Эдик начал орать поздравление еще на подходе, размахивая руками, в одной руке он держал бутылку шампанского, в другой неизменную спутницу его светской жизгни — барсетку от Сен-Лорана.

— Девочки, не отставать!

Девочки с трудом держались на длинных ножках, но не отставали. А вот остальные сопровождающие Люциферова плелись на изрядном расстоянии, пошатываясь, к тому же, как привидения, из стороны в сторону. Не всякий мог перепить этого светского льва, особенно, когда он сам навязывал гостям ритм выпивки. Дело в том, что Ваня Арфеньев мог пить понемногу и часто. И при этом почти не пьянел. Так он выиграл не одну водочную дуэль. Кстати, хотя гостей своих Люциферов щедро одаривал любыми напитками, сам пил только водку и только одной торговой марки, а какой — мы с вами умолчим, дабы не рекламировать спиртное, тем более, что по убеждению того же Виктора Зарецкого, эта водка была вообще дерьмом, а его родному самогону и в подметки не годилась.

— Виктор и Виктория! С нами ты не более!!! Не болеть тебе! С нами пить всегда и везде!!!

Люциферов пытался басить голоском кастрата, получилось довольно мило, так что пение сего типчика резало не только слух, но и глаз. Он выглядел слишком комично и слишком, слишком пародийно. Но недаром говорят, что нет существа опаснее, чем шут. И глаза этого Люциферова глядели жестко, колко, не было в этих узеньких глазках никакого пьяного веселья. Такой будет пить с тобой всю ночь напролет, целовать тебя, называть лучшим другом, а потом все-все вспомнит, что ты говорил по-пьяни, и все это против тебя же и использует.

— Эдичка, я рад тебя поздравить и всех твоих друзей тем более!!!

— Что-то ты не искренне это говоришь? Или мы помешали интиму? — и тут Люциферов, наконец, соизволил снизойти своим вниманием до Алены Разиной.

— А, Аленушка, так это вы? В последний раз мы встречались с вами на рауте у Ксюши, кстати, между нами, раут был отвратителен. Ксения просто никогда не имела никакого художественного вкуса, а тогда ей изменило и чувство меры. Но это строго между нами!.. — почти орал непрошеный гость, в уверенности, что все его услышат.

В ответ на тираду Люциферова Алена только слабо улыбнулась.

— Ну что ты, Виктор, давай же выпьем за Новый год! Он уже наступил! Ну же!

И гость взмахнул рукой, передал бутылку шампанского, не глядя, кому-то назад, гости выхватили еще бутылки и бокалы, непонятно только, где они все это хранили, а Люциферов вооружился неизменной фляжкой с его любимым сортом водки. Виктор и Алена тоже подхватили какое-то пойло со столика, причем Алена даже не осознавала, что она пьет.

— Витюша, я знаю, непрошеный гость хуже татарина, но ты же знаешь, как я люблю тебя, скотину! У тебя такой нюх на деньги, что даже мне, пройдохе, не снилось…

Люциферов оттащил подальше Виктора и начал водить пальцем по белой поверхности свитера, гости шумно веселились, хлопнуло пару хлопушек, они пили, подходили к Алене и что-то шептали, но она не воспринимала их слова, значимым был только он, Люциферов, все эти его прихлебатели — пена дней, не более того, нули, малозначимые личности.

— Так ты подумал о моем предложении? Вижу, что подумал… Так нет? Нет… Жаль. Очень жаль. Извини, что отвлек тебя от твоего праздника… Так что точно — нет? Да-да-да… ладно, больше не приду, просить не буду. Это все-таки третий отказ, а кто знает, может наберусь наглости и нарвусь на четвертый, кто знает, кто знает?

Тут голос Люциферова снизился до шепота так, что слышал его только Виктор.

— Может тебе пару девчонок оставить — они такие умелицы, не пожалеешь. Нет, понятно, неужели с нею? Ну ты даешь. Я о тебе был высокого мнения, но чтобы так высоко прыгнуть? Молодец.

— Значит, интим я тебе, милый Витек, таки нарушил, — снова заорал Люциферов.

— Мальчики, девочки, нам пора. Как говориться, мы чужие на этом празднике жизни! О-о-о! Мадам! Может вы нам споете на посошок, а мы выпьем под вашу песню, мою любимую, про лилии, можно? Или нет, про гортензии, ну, вы знаете, что я имею ввиду, да? Прошу вас! Мы все просим.

И, по мановению дирижерской палочки, такому быстролетному, что никто его и не заметил, вся пришедшая толпа пала у ног Алены.

— Нам будет петь сама Алена Разина! — продолжал кривляться Люциферов.

— Хорошо, дамы и господа, я спою.

И она начала петь. Без музыкального сопровождения. И, завороженные ее голосом, те, кто действительно были хуже татарина, начали постепенно валить к выходу.

А голос Алены окреп, звучал все мощнее, наполнял весь дом, а Виктор смотрел на нее так, как смотрят на богиню, которая явилась перед пастухами, извечные погонщики-козопасы. А Алена на пару минут — ровно столько длилась песня, забыла обо всем. Она очень редко пела так, выкладываясь до конца, выворачивая душу наизнанку, так, что даже беспардонный Люциферов почувствовал себя неуютно рядом с таким искренним искусством и предпочел ретироваться в тартарары.

И было мгновение, когда песня перестала звучать в стенах особняка, мгновение, когда оцепенение, охватившее время, пространство, сознание людей стало спадать. Первым пришел в себя Виктор. Он подошел к Алене и крепко взял ее за плечи.

— Что это было? — Алена намекала на исчезнувших гостей.

— Люциферчик хочет, чтобы мы работали вместе. Дарить девочкам брильянты довольно разорительное занятие. Даже для такого светского льва, как он.

— Действительно.

Алена поймала себя на мысли, что никто и никогда не знал, где и как работает Люциферов. Рауты, приемы, вечеринки, постоянные тусовки, распродажи, аукционы, вернисажи. А вот когда зарабатываются на это деньги? Впрочем, культурные люди таких вопросов не задают.

— И что ты, отказался?

— А смысл? Зачем, если я уже мертв. Мертвые на работу не ходят. Она им ни к чему.

И тут Алена резко развернулась и обхватила лицо Виктора ладонями.

— Глупый несносный мальчишка. Ты хочешь умереть? Умереть и не видеть, как падает снег и тает, прикоснувшись к плиткам на аллее, умереть и не видеть, как встает солнце, пробиваясь сквозь утреннюю дымку, не чувствовать, как морозный воздух пронизывает легкие, не бежать на лыжах по лесу, который тут такой великолепный? А ну давай, не раскисай, пошли вниз, на улицу, я хочу дышать, слышишь, я хочу дышать всей грудью! Ну же!!!

И она побежала вниз, совсем как молодая девчонка, ощущая, что этот мужчина следует за ней, и старается не отставать, а она бежала, уже бежала, и ей было так легко, как никогда в жизни легко еще не было.

Ни ветра, ни снега — ничего уже не было, мороз немного спал, Алена, в меховой накидке и легком, открытом вечернем платье неслась по плитам аллеи, и свет вспыхивал под ее ногами, бросая блики в низкие свинцовые зимние облака. Она бежала по аллее странными зигзагами, постоянно меняя курс движения, он же стоял на крыльце и наблюдал за нею, а ей было так чертовски хорошо, так, как никогда еще не было за последние двадцать лет ее жизни. Виктор смотрел на это действо, как завороженный. На его лице не было и кровинки. Просто застывшая маска. Казалось, что какая-то внутренняя борьба заставляет его застыть на месте и не двигаться. Что он выберет — движение (жизнь) или обездвиженность (смерть)?

Вот дрогнул один мускул, потом чуть-чуть рванулся вверх правый уголок рта, рука непроизвольно сделала движение чуть назад, корпус тела наклонился, чуть-чуть сместился центр тяжести, и…

Первый шаг медленный и депрессивный, чуть медленный второй, а потом энергия становилась сильнее и сильнее с каждым шагом, Виктор побежал. Пошел меленький-меленький снежок, снежинки липли к его лицу и быстро таяли, сливались с белым фоном его махрового свитера, и пропадали в складках, а он побежал к ней, ускользающей и неуловимой… Побежал тяжело, как бы вытягивая каждый шаг из невидимого болота, но каждый шаг становился все легче, все быстрее, все проще. Теперь по аллее уже возникали два световых фейерверка, то идущих друг другу навстречу, то бросающихся в разные стороны, кружащих, замирающих и тут же оживающих вновь.

Это стало игрой. Простенькой: мужчина давал женщине возможность ускользнуть, оставляя за ней право выбора того момента, когда женщина должна сдаться. Пока Алена сдаваться не хотела: она почувствовала себя лет на тридцать моложе, тогда, когда было все еще возможно.

Но вот этот момент, когда гибкое тело женщины чуть застыло, задумавшись, двигаться, или капитулировать, момент, когда ожидание затянулось чуть дольше, чем должно было бы для продолжения игры, мужчина кинулся к женщины напрямую, быстро, резко, решительно, как бросался древний охотник за загнанной добычей. И женщина вместо прыжка в сторону бросилась ему навстречу. Их руки раскрылись, еще мгновение, женщина закружилась в крепких мужских руках. «Господи! Какая же я безнравственная дура!» — прозвучала мимолетная мысль, прозвучала и погасла, как только ее губы нащупали снежинки, тающие на его горячих губах…

Он нес ее в дом, красуясь физической силой и мощью, нес в тот самый каминный зал, туда, где ярко горел огонь в камине, где были погашены все свечи, где только шкуры снежных барсов оттеняли блеск тел, переплетшихся в огне любви подобно извечным роденовским любовникам. Она шептала глупые слова, которые шепчет женщина, когда любит мужчину, шептала, чтобы унять голос, который твердил, что она сука, что она не может не трахаться с первым встречным, что ей уже огого сколько лет и хватит одного молодого любовника, а двое будет страшные перебор и ее организму никакой пользы… Она прижимала его губы к своим, ловила каждое его движение, подобно ненасытной фурии впивалась ногтями в кожу на его спине, а когда его губы прикоснулись в ее твердым горячим соскам, поняла, что совершенно теряет контроль над ситуацией. Теперь властвовал он, он и его жаркий крепкий член, который упирался в лобок, чуть щекотал женское лоно, она ухватилась за этого немаленького червяка рукой и тут же почувствовала, что он готов. Она уже давно хотела его, хотела так, что лоно ее горело от вожделения, и, когда мужчина вошел в нее, сильно, но не грубо, она вскрикнула, прижалась всем телом к нему и отдалась во власть тому чувству, которую именуют страсть. Эта страсть гнула, давила ее, превращала в податливую глину, воспламеняла, мгновенно превращая в огненную фурию, то охлаждала мгновенно, чтобы еще через мгновение, еще через толчок воспламенить вновь. Он оказался умелым любовником, меняя темп движения, силу и направление толчков, он доводил женщину до безумия, Алена почувствовала, как на нее накатывает это… она заорала, содрогаясь в оргазме, а он как бы и не заметил это, продолжая орудовать в ней с удвоенной энергией… После третьего оргазма, еще более бурного, чем два предыдущих, Алена почувствовала, что движения мужчины становятся еще более сильными, жесткими, уверенными. Еще мгновение, и хриплый стон вырвался из его горла. А еще через мгновение Алена почувствовала, что тело мужчины обмякло и успокоилось.

Вот тебе, бабушка, и Новый год! — подумала Алена, сжимая ладонями голову мужчины, навалившегося на ее уставшее от любви тело.

Кому-то любовь приносит истощение, кому-то усталость, у кого-то вызывает прилив сил. Но вот что было точно, так то, что Алена почувствовала, что хмель выветрился из головы совершенно, не было и следа алкоголя в организме, мысли стали простыми и ясными, да и вообще и светлее, оставалось только понять, что делать дальше.

Алена аккуратно отодвинулась от мужчины, который, казалось, заснул, однако, это было не так. Виктор чуть пошевелился и перевернулся на бок, не говоря ни слова, он смотрел на женщину такими большими глазами, что, казалось, видит ее впервые в жизни.

Женщина поднялась, не стесняясь откровенного взгляда мужчины, не надевая на себя одежду, отправилась в ванную, туда, где располагалась душевая кабинка. Он пришел к ней, когда она мылась в душе, отодвинул дверцу, вошел, стал мылить ее тело — сначала спину, потом шею, потом его руки, все в мыле, коснулись ее груди, он поцеловал ее в ушко, чуть укусил при этом, потом поцелуи спустились к шейке, Алена поняла, что мужчина готов опять овладеть ею, и она отдалась ему со всей страстью женщины, испытывающей приступ поздней любви.

Было поздно, или, точнее, было уже рано. Они валялись на тех же шкурах в том же каминном зале, не стесняясь своей наготы. Алена давно не чувствовала такого сильного мужчину. Нет, тот, предпоследний, конечно, большой мужчина, большой мужчина с маленьким членом и раздутыми амбициями, это будет точнее. Пшик. Сейчас средненький, но этот пока что лучший. Из всех, которые у меня были. Точно, лучший.

— А ты знаешь, больше всего я тосковал от того, что одинок. Абсолютно. Два года назад родители умерли. С тех пор возле меня не было близкого человека.

— Неужели никогда не любил?

— Я любил деньги. Женщины были — но не более, чем физическое упражнение, так, чтобы для здоровья было полезно, ну и для престижа.

— Ну да, дресс код надо соблюдать…

— Что-то вроде того. Их было много. Но никто меня не трогал. Я понимал, что им нужен не я, а мои деньги. Мои деньги. Глупости. Деньги не принадлежат кому-то, деньги живут своей собственной жизнью, чтобы их заработать, надо это понимать. И не только понимать, принимать и пользоваться этим фактом. Оксану я встретил тогда, когда только приехал в Москву. Только был на встрече с кредитором, только начал выкарабкиваться из помойной ямы. Она тоже была с Украины. Мы начали жить вместе просто и буднично. Она снимала квартиру на окраине столицы, я просто переехал к ней, и еще три месяца она платила за квартиру сама, да еще и кормила нас обоих. При этом я не слышал от нее ни одного укора. Все изменилось тогда, когда появились деньги. Мы должны были пожениться. Оксана стала сорить деньгами так, что даже я возмутился. Но она не переставала транжирить. И успевала спустить больше, чем я успевал заработать. Я не мог себе позволить продолжать эту связь. Я оставил ей сто тысяч долларов и ушел. Глупо как-то. Знаешь, иногда нежданное богатство для семьи означает скорую смерть, а общие испытания только ее укрепляют. Я до сих пор скучаю за нашими вечерами, которые мы проводили за бутылкой пива и сушеной камбалой. Странно, не правда ли?

— А чего тут странного?

— Оксана потом вышла замуж за Никольского.

— Это который недавно разорился?

— Да. Потом я поклялся, что никого, никого к себе не подпущу. Только случайные и ничего не значащие связи. И преуспел в этом. Больше недели подряд ни с кем не встречался.

— Тоже метод.

— Угу. Только не помогло. Я снова влюбился. В пустышку. Я был уверен, что она пустышка. Глупа, как пробка, красива, как солнце. За эту красоту я снисходительно терпел ее глупость. Иногда меня все-таки раздражали ее претензии, тогда я осаживал ее, как мог, и, конечно, не собирался на ней жениться ни за какие коврижки. Кстати, я делал ей подарки и намного дороже тех, которые делал Люциферов своим пассиям. Я ведь знаю толк в брильянтах. И не только. Квартира, дорогая машина, картины. Ее дом был образцом изящества и современного дизайна. Однажды, когда она слишком зарвалась, я припугнул ее, сказав, что отберу все подарки обратно. И она стала как шелковая. Более послушной и ласковой кошечки я не видел со времен нашего первого знакомства. Мне это понравилось. И я использовал этот кнут с неизменным успехом. Однажды она попросила меня о небольшой сумме, тысяч десять зеленью, чтобы купить себе какую-то вещицу, по-моему, шубку. Я пообещал. Но потом был слишком занят. Намечалось новое дело и мне надо было обдумать его. Я тогда отключил телефоны, сбежал на наемную конспиративную квартиру, и об этой безделице просто забыл. Как только мы встретились, она со слезами и упреками набросилась на меня. Я пообещал, что перекину ей деньги в понедельник. Мы встретились, на мое счастье, в субботу. А в воскресенье утром меня нашел скромный такой человечек и сообщил, что она заказала меня киллеру. За десять косарей. Тех самых, которые я должен был перекинуть ей в понедельник. Киллера давно подозревали, но доказать не могли, зато слежку поставили профессионально. Когда она вышла на него, решили их задержать, как говориться, на горячем.

— Какая дура!

— Самое главное, я понимаю, что сам своими угрозами все отобрать у нее, ее же к этому и подтолкнул. Глупо. Разве я похож на жлоба? Но она была настолько глупа, что даже этого не рассмотрела.

— Тебе ее жалко?

— Жалко. И нет. В конце-концов, она опять же любила мои деньги, не меня. Деньги. Деньги. Деньги. Что это за роковая сила, скажи мне?

— Не знаю, но если бы не деньги, мы бы с тобой не встретились тут, на Новый год. Странно?

— Нет, не странно. Да, хорошо, что ты напомнила. Вот. Это письмо. Отдашь его Мусику. Без него контракт не будет считаться выполненным. Откроешь его в машине, когда будешь ехать обратно. Договорились?

Виктор встал, достал с каминной полки пакет довольно объемный по своему размеру. Похоже на новогодний подарок. Даже розовой ленточкой перевязан.

— Ну вот, а что мне подарить тебе, мой глупенький мальчик?

Алена обняла Виктора, когда он опустился на пол рядышком с нею.

— Надежду. Подари мне надежду. Очень нужно.

И женщина склонилась над мужчиной, и, придавив его к мягкой шкуре убитого животного, прижалась всем телом, втягивая в себя странный аромат страсти, которая вот-вот вновь поглотит все на свете, страсти, имя которой — любовь. И все началось снова, как бывает только в такую, безумную новогоднюю ночь, особенно, если ты ее так давно ожидаешь.

Как хорошо, что снег перестал идти, как хорошо, что уже светает. Алена вышла из особняка и направилась прямиком к лимузину, который стоял у ворот усадьбы. Она шла, довольная собой и довольная этим Новым годом, еще бы, ей, как минимум, удалось спасти одну человеческую жизнь, а это, согласитесь, немало! Она еще не знала, будет ли расставаться с нынешним, чтобы завязать отношения с Виктором, или будет еще пару раз встречаться с ним, как с выдающимся самцом и вообще, человеком, или эта встреча окажется единственной такой встречей, да и не время об этом сейчас думать, да и не следует.

Она просто шла к своему лимузину, навстречу своей собственной судьбе. И на ее пути не было ни одной снежинки. И ветер стих. И светало, медленно, тягостно, как только светает зимним свинцовым утром. И тучи, еще беременные снегопадом висели мрачной массой над головой, висели так низко, что до них можно было бы дотронуться рукою, особенно, если взобраться на крышу десятиэтажки.

Говорят, что последняя любовь самая острая…

Да, странности говорят люди, разве они ведают, что творят?

Алена, наконец-то, добралась до автомобиля. Палыч, водитель Алены Разиной, мирно спал на своем боевом посту. Алена постучала в окошко, Палыч мгновенно проснулся, выскочил из машины, открыл дверцу, подождал, когда Алена сядет на свое излюбленное место, и только тогда стал заводить машину. Еще мгновение, и машина бесшумно двинулась с места.

— Ты потише, Палыч, я хочу письмо прочитать.

Палыч ничего не сказал, но машина очень медленно покатила по дороге. Алена оглянулась, ей показалось, что Виктор вышел на крыльцо дома. Нет, не может быть, он же спал. Спал, утомленный и истощенный любовными играми. В плотном конверте была записка для Мусика. Она была короткой. «Мусик, все ок!» и подпись в виде закорючки со множественными завитками, напоминающими геометрический узор. В конверт был вложен еще один конверт. Алена вскрыла его. Там лежал мобильный телефон и чек на предъявителя. В чеке была прописана сумма три миллиона евро и венчала его та же закорючка. На конверте было написано одно слово «премиальные». Кроме того, из конверта выпал мобильный телефон. Очень дорогая, точнее, самая дорогая женская модель, стоит не одну пару штук тех же самых евро. Телефон был включен и, как только Алена взяла его в руки, ожил. Что-то пискнуло, и детский задорный голосок сообщил, что пришло новое сообщение. Адена открыла его, в сообщении значилось: «Усталость от жизни болезнь неизлечимая. Спасибо за все. Виктор».

— Стой! — заорала Алена дурным голосом.

Перепуганный Палыч тут же остановился. Алена выскочила и побежала, она добежала до кованой решетки, служившей оградой усадьбе Виктора и таки увидела его, стоящего на крыльце дома и машущего ей рукой.

— Виктор! Витя! Витенькааааа!!! — заорала певица дурным голосом, надеясь, что вдруг он ее таки услышит.

Кто знает, может, и увидел, и услышал. Рука перестала махать и опустилась к сердцу. Наверное, там была спрятана кнопка, потому что, как только рука коснулась рубашки около сердца, прогремел взрыв. Дом разлетелся на миллиарды кусков, огромный огненный дым столбом поднялся над озерцом, Алену бросило на снег мощной ударной волной, она видела, как его, мужчину, с которым она всего каких-то полтора часа назад занималась любовью, просто разнесло на куски.

В шоке Алена неподвижно застыла и смотрела на это безумными, совершенно безумными глазами. А в небе тут же вспыхнул фейерверк, громадные синие, оранжевые, красные и зеленые шары вспухали на небе и опадали красивыми гроздьями, потом пошли серебряные стрелы, потом еще и еще. Этим фейерверком Виктор прощался с жизнью. Феерическое зрелище: взорванный дом и праздничные огни над его углями…

И тут пошел снег. Грязный, закопченный, кровавый. Алена стала биться в истерике, кататься по снегу, размазывая слезы по щекам, Палыч, который сам еле пришел в себя как мог, оттаскивал хозяйку к лимузину и пытался ее успокоить. К дому начали съезжаться какие-то люди, Палыч последним усилием забросил Алену в лимузин и поднял все окна, чтобы защитить от назойливых взглядов. Он откупорил фляжку с любимым сортом коньяка, которая всегда находилась тут, в лимузине, на всякий пожарный случай. Но кто мог предполагать, что случай будет настолько пожарным?

Алена схватила флягу и начала пить коньяк, как будто это фляга с водой. И только после этого чуть-чуть пришла в чувство. Закашлялась. Палыч легонько постучал по спине, так, чтобы обозначить какое-то действие…

Ее первым стремлением было порвать и чек, и эту дурацкую записку, адресованную Мусику. Ей не хотелось жить, ей хотелось выть, стать волчицей и выть на горькую луну, которая еще висела в этом проклятом зимнем небе. Но быстро замелькавшие в уме нули отрезвили Алену. Эмоциям пришлось чуть-чуть подвинуться. Алена прикинула комиссионные Мусика, налоги, а все равно оставалась приличная сумма. Размышления о деньгах как-то и отвлекли, и успокоили ее, все еще хотелось реветь, и Алена всплакнула, но уже без истерики, даже Палыч вежливо отвернулся, чтобы она могла дать волю слезам, но слезы уже как-то не шли. Еще раз, и очень остро захотелось выть, выть, выть, подвывать, что ли…

И тут Алена поняла, что деньги-то с нею, и что жизнь, не смотря ни на что, продолжается.

Эту речку кто-то назвал Выдьмой. Может быть, казаки-первопроходцы, организовавшие в этих местах, километрах в пятидесяти выше по течению, имели в виду ведьму-реку, а потом как-то перекрестили ее, кто теперь вспомнит? Место это было глухое и на большинстве карт не отмеченное. Тут даже геологи не попадались — слишком уж бесперспективным оно было для освоения. Тем более странным казался вертолет МЧС, зависший над пологим берегом Выдьмы-реки. Крылорукий висел несколько минут, потом стал резко набирать высоту, уходя по пологой кривой за горизонт, истыканный верхушками вековых сосен.

— Странный этот мужик.

— Угу, — согласился со штурманом пилот.

— Отвалил такие бабки за такой пустяшный рейс.

— Не за рейс он заплатил, а за то, что мы про этот рейс навсегда забудем, — наставительно произнес пилот.

— Какой рейс?

— Уже лучше, куда вы сегодня летали, штурман Зябликов?

— На стоянку Эвель-Марь.

— Совсем другой разговор. И что там?

— Еще никого.

— Правильный ответ.

Человек, высадившийся на берег Выдьмы был среднего возраста, довольно высокий, через лицо шел шрам от свежего ожога. Он вспомнил, как любовь к театральным эффектам чуть-чуть не подвела его во время самой последней постановки. Что же, теперь он был там, где хотел оказаться, там, где деньги не имели никакого значения, а имел значение только он один. Он, и его жажда жить. Выживет или нет? Он проверил свое снаряжение, поправил охотничий карабин, пересчитал патроны — два десятка. Больше брать не хотел. Он хотел одного — одиночества. Одиночества и возможности испытать себя. Может быть, через это испытание к нему вернется страсть к жизни? Он продумал еще раз, не оставил ли где-то следов? Нет, не оставил. Человек глубоко вздохнул, расправил плечи и стал смотреть на медленное, плавное и такое уверенное течение сибирской речушки. Он никуда не спешил. Он просто хотел тишины и одиночества, и, как всегда, получил желаемое.