Истории небольшого города. Сборник рассказов

Ресторан «Голова врага твоего»

Дорога была тяжелой: размытая, со следами тракторов и большегрузных автомобилей, которые выбили глубокую и очень неприятную для легкового автомобиля колею, эта дорога казалась не дорогой, а полосой препятствий, с главным препятствием под названием «болото».

«Черт бы побрал эту чертову дыру!»

Анжелина ударила по тормозам. Те мерзко заскрипели, жалуясь на грязь проселочной дороги, попавшую в тормозную систему, но женщина не собиралась обращать на них никакого внимания. Обычно Анжела была намного более внимательна к своей машине — старенькому, но очень еще рабочему Опелю системы Кадет. Опель-кадет был ее давней мечтой. И когда мечта эта осуществилась, Анжела почувствовала себя по-настоящему счастливым человеком. Так же она была счастлива, когда вышла замуж, и когда испытала первый оргазм, встретившись впервые с ее шефом на съемной квартире, и когда мама привезла из Японии куклу-Барби, которой ни у кого из подруг тогда еще и в мечтах не было.

Но сейчас ей было не до счастья, и тем более, не до машины. Она еще раз выругалась, точно такими же словами, как и в только что, потом вспомнила, как бабушка не советовала ей вспоминать черта, когда солнце клонится к закату, и стала успокаиваться.

В эту командировку Анжелина ехать не хотела. Не просто не хотела, а никак не хотела, упиралась изо всех сил, пыталась увернуться от поездки с использованием всех женских хитростей, бывших в ее богатом арсенале. Но ни ее обычное обаяние, ни просьбы о помиловании, ни мнимая болезнь дочери не помогли ей на этот раз. Босс (по совместительству ее периодический любовник) был неумолим. Она должна была ехать.

И если подумать, что же так не пускало ее в эту командировку, так ничего такого и не было! Не было больной дочки (мамы, бабушки, мужа, брата или сестры), не было плохого самочувствия, не было ничего, кроме какого-то неприятного, жгучего ощущения того, что ей сюда, в эту чертову дыру, ехать нет никакой необходимости.

Все началось с того, что она выехала на два с половиной часа позже. Ехать было далеко, Анжелина рассчитывала нагнать время в дороге, но ничего из этого не получилось: вместо пяти с половиной часов дороги ей удалось уложиться только в пять. Потом ее продержали на КПП намного больше, чем было бы нужно. Прорвавшись внутрь, Анжелина все поняла: начальник тюрьмы был слишком пьян для того, чтобы соображать, что ему надо сегодня подписывать. Более того, он был не в состоянии вообще что-нибудь подписывать.

Их фирма специализировалась на поставках продовольствия исправительным учреждениям по всей стране. Работа была не пыльной, но достаточно муторной. Командировок было более чем достаточно, иногда больше, чем хотелось бы. Анжела практически не работала с поставщиками, шеф предпочитал выводить ее на потребителей собранной ими продукции: руководителей исправительных учреждений. Появление эффектной молодой женщины всегда производило на грузных мужчин, которыми, в большинстве своем, оказывались начальники колоний, просто разительный эффект. Со временем они привыкали, но далеко не все, и далеко не всегда.

Но в Разумихино, где располагалась колония под номером 88113, Анжелина не ездила еще ни разу. Надо еще сказать, что колония располагалась не в самом селе, а в километрах пяти, на берегу небольшой речушки. Наверное, чтобы расположить там это заведение пришлось вырубить роскошный ивняк, которым так были богаты берега речушки с ласковым названием Скалка.

На пути в колонию Анжела сумела село обогнуть, но теперь, чтобы дождаться, когда поутру начальник колонии сумеет подписать договора, надо было где-то переночевать. Достаточно быстро темнело, в желудке уже чувствовалась мерзкая пустота, признак запущенного гастрита. Анжелина всегда ела мало, но ела регулярно и следила за своей фигурой и здоровьем. Это ее брат, парень полутора сотен килограммов весом, Артем, был полной ее противоположностью — с самого детства.

И черт ее дернул двинуться по дороге в село! Надо было ехать в райцентр, пусть там десяток километров в объезд! Тоже не фонтан, но кто сказал, что село будет лучше? Во всяком случае, добралась бы намного проще. Но Анжела не привыкла себя обманывать: по дороге в колонию она проезжала улочками этого страшного запущенного райцентра. Там все было чертовски паршиво. Старенькие дома, в подавляющем своем количестве деревянные, попадались даже доме из теса, такие страшные, что это становилось уже неприличным. И почему она решила, что в селе дома будут получше? Только потому, что не проезжала селом? Наверное…

Анжела тяжело вздохнула, повернула ключ, вырубив мотор. Теперь надо было выйти, чтобы оглядеться и решить, как ей действовать дальше.

Вечерело. В этих местах и в это время вечереет намного быстрее, чем обычно, кажется, так ей говорил Петруша, который уже бывал в этой чертовой колонии. И чего это его не послали подписывать эти все бумаженции? Да нет, она все знала: Петруша не был человеком, который мог добиться того, чтобы условия контракта соответствовали пожеланиям шефа. Как ей надоели эти морды, в глазах которых читался всегда только один и тот же вопрос: какая будет сумма отката? Надоели их липкие взгляды, концентрирующиеся на чаще всего на ее ладных коленках, старающихся еще издали раздвинуть ей ноги. Надоели эти постоянные ритуалы распития, нет уничтожения коньяка в немыслимых количествах, как обязательная прелюдия неизвестно к чему, и просто так, без повода, в качестве водопроводной воды к контракту. Надоело все это, верно, но что еще делать? Анжела вышла из машины, тут же угодила в скопление грязи, чуть поскользнулась, судорожным движением размазала неожиданную грязь по голени, вот к чему приводят отвлеченные мысли! Сумела выбраться на обочину, смогла как-то найти островок относительно не так скользкого пространства, оглянулась — мокрые ветви кустов принялись буквально хлестать по лицу и груди. Вода попала в глаза, Анжелина поморщилась, вытерла глаз платком, отметила прискорбный факт растекания туши по плоскости лица и только после этого вспомнила, что Петюня говаривал, что наткнулся недалеко от этого села на вполне приличный ресторанчик. А кушать хотелось, и еще как!

Анжела наметила маршрут прохождения колеи, прошлась чуть за пределы заболоченного участка, заметила дома и огни села, а так же дорожку — достаточно заметную, к тому же присыпанную гравием. Дорожку не так давно выравнивали грейдером. И вела она к домику, совсем не похожему на жилища местных поселян.

Опель-кадет утробно зарычал. Хорошо, что умудрилась заправиться еще на трассе, теперь было как-то спокойнее выбираться из этой передряги, а если бы ко всему закончился бы бензин? Дождь, который недавно совсем-совсем прекратился, начал накрапывать снова, судя по небу, он должен был припустить снова, и припустить хорошо, этот дождь собирался портить настроение очень и очень долго. Дождь — он хорош, когда ты сидишь в теплой мансарде и стихи строчишь. Писать стихи под ритм дождя очень даже приятное и благодарное дело. А вот работать, да еще и перемещаться за рулем самоходного автомобильного агрегата как-то не самое лучшее в дождь времяпровождение. Машина дернулась, двигатель стал набирать мощность, наконец, медленно-медленно потащился через грязь и колдобины, выбираясь на более-менее твердое место. Она почти проехала тот поворот, но все-таки свернула, вспомнив ноющее чувство опустошенности в желудке. Опелек заворчал, недовольный таким изменчивым управлением, а ведь за последние годы мог бы и привыкнуть к такому стилю общения со стороны хозяйки, ан нет, все ему мужская рука требуется, все ему логику подавай вместо эмоций и желаний!

Анжела постаралась вести машину аккуратнее. Небольшое кирпичное строение в два этажа вылетело из темноты на резком повороте влево. Девушка хотела взять с собой папку с документами, но потом передумала. Пусть полежит на сиденье, ничего с ней не станется. В предчувствии еды девушка замурлыкала свой любимый хит, точнее, одну из песен группы «Корни». Она прекрасно знала, что это песни-однодневки, но ничего с собой поделать не могла. Навязчивые фразы не выходили из ее головы, она решила не сопротивляться и просто перепевала все, что помнила, а помнила весь диск, а на диске было шестнадцать композиций.

— Лалалала, лала. Лалала…

Промурлыкала она вместо слов, которые почему-то улетучились из памяти. Здание не производило особого впечатления. Большой сарай с достроенным вторым этажом и с пластиковыми окнами. Но могли бы отштукатурить все вместе, а то тон краски первого и второго этажа отличается так же, как Красная площадь с Кремлем от Зимнего дворца с Дворцовой площадью. Экономисты! А вот вывеска, на которой красовалось блюдо с отрезанной головой, из стиля явно выпадало. В наше время такие вывески считаются признаком дурного тона. В веке шестнадцатом это было бы авангардизмом, в семнадцатом — самое то, а вот сейчас, в двадцать первом — форменный нонсенс.

И слово «экономисты» Анжела произнесла явно с негативным смыслом. Впрочем, главное в этом деле не внешность, а содержание. Главное, чтобы еда была свежей, чтобы не отравиться, а вкус — это уже дело второе.

Что-что, а поесть Анжелина любила. И, хотя ела она мало, еда должна была быть вкусной и свежей. Количество уступало место качеству. Конечно, это касалось питания домашних условиях. В командировках приходилось питаться тем, что удавалось найти. И не всегда самого лучшего качества. Как ни странно, но внутренний интерьер ресторанчика произвел на девушку приятное впечатление. Он был в меру стильным. Без особых излишеств, но стильным. По стенам были развешаны картины — репродукции мастеров восемнадцатого-девятнадцатого веков из Англии, тяжелые шторы, аккуратная барная стойка, столики не из пластика, а хорошего добротного дерева и стулья с высокими спинками из того же дерева, наверняка, тяжелые, так удобно, чтобы никто не видел, кто где и как располагается. Действительно, очень удобные стулья. Чувствовалось сразу, что в интерьер было вложено предостаточно денег. Анжела заняла место за столиком у окна, скорее по привычке, чем из желания полюбоваться полем и рекой — за окном быстро темнело, так что пейзажами любоваться не было никакого смысла. Официант — невысокий, изморщенный, лысый, как яйцо, появился сразу же, как женщина заняла место за столиком. Анжелине его бегающие, бесцветные глазки сразу же не понравились. Официант склонился как-то по старорежимному, примостил на краешек стола меню и собирался по-быстрому смыться. Ну уж нет. Анжеле сегодня не удалось пообщаться с начальником исправительного учреждения, так что теперь официанту придется страдать за все.

— Молодой человек, минуточку. Давайте-ка вы расскажите мне что у вас есть тут на хозяйстве.

— Все, что в меню, то и есть.

— Все абсолютно? Знаете. У меня такая карма… Ткну в меню, а вы скажете, что блюда нет.

— У нас меню каждый день меняют.

— А это что, гарантия того, что все будет возможно заказать?

Официант попался какой-то слишком уж немногословный. Он в ответ только равнодушно пожал плечами.

— Хорошо, а что это у вас за фирменное блюдо?

Официант еще раз пожал плечами, но, уловив по бешенному блеску глаз посетительницы, что покоя ему не видать, коротко буркнул:

— Оно вам не понравится.

— Подождите… Я имею в виду то самое блюдо, что у вас на вывеске значится: «Голова твоего врага».

— Голова врага твоего, — глубокомысленно поправил Анжелу официант, — заказывать будете?

— Я хочу узнать, что это за блюдо… И почему оно стоит так дорого — почти три сотни баксов? Точнее, триста тридцать девять! — Анжела совершила в уме быстрый пересчет. — У вас там что, лобстеры с омарами трахаются?

От последнего слова женщины официанта аж передернуло. Он как-то безнадежно оглянулся, потом посмотрел в потолок. Выдержал паузу, не совсем уж такую и длинную, не мхатовскую, нет, скорее паузу из Современника, и только после этого снизошел до очередной фразы:

— Пожалуй, приглашу администратора.

Не дожидаясь ответа ошарашенной посетительницы, официант развернулся на кривых тонких ножках, блеснул лысиной под прямым светом лампы, и чуток вразвалку пошел к барной стойке. При этом Анжеле на секунду показалось, что он похож на маленького чертика со спиленными рожками.

Администратор, которого так и хотелось назвать по-старинке: метрдотелем, был высоким видным, немного слащавым мужчиной неопределенного возраста, про которого, кажется, Карлсон, который живет на крыше высказался: мужчина хоть куда, в самом расцвете сил! Он был одет в серый, отливающий серебром смокинг, и в этой одежде, украшенной ярко-красным галстуком-бабочкой напоминал более конферансье, чем администратора ресторанного бизнеса. В петлице фрака сверкал какой-то непонятный цветок, крупный, алый, напоминающий орхидею, но все-таки не орхидея.

— Извините, а что это у вас в петлице? — не выдержала Анжела и задала вопрос, как только администратор навис над ее столиком.

— Это Махадрус Пурпурика, дальний родственник орхидеи обыкновенной, цветок, который, по преданиям, цветет раз в сто лет и растет исключительно в царстве Аида. По иронии судьбы, обитальцы потустороннего мира не могут видеть его цвет и ощущать его аромат.

— Не видеть? Не ощущать? — как бы в глубоком раздумьи произнесла Анжелина.

— У умерших душ черно-белое зрение… — как нечто, само собой разумеющееся, сообщил администратор.

— Хорошо, оставим похоронную тему, скажите мне, что это за ваше фирменное блюдо? Голова врага твоего?

— Простите. Это праздное любопытство или у вас есть в наличии требуемая сумма?

— Карточки принимаете?

— Без вопросов.

— А теперь кто-то ответит на мой вопрос?

— Однозначно. Прошу прощения. Вы должны это увидеть. Это блюдо не для общего зала.

— Вот как?

— Прошу вас следовать за мной.

Анжела последовала. И только тут она поняла, что такое настоящая вип-комната в хорошем ресторане. Комната была на удивление большой, в центре ее стоял настоящий антикварный стол, большой и круглый в стиле ампир, с вычурными ножками, отделанный изящной резьбой. Стены были обиты материей, напоминающей бархат с красивым тиснением на молочно-кофейном тоне. Электрического освещения не было: зал был украшен многочисленными канделябрами, в которых горели множество свечей. Круглый канделябр о семи свечах украшал центр стола. А самые красивые подсвечники располагались с обоих сторон от дивана, сделанном в таком же стиле, что и стол. Вот только рисунок обивки резко отличался от выбитого на обоях: он не был настолько абстрактным, это была уменьшенная копия гравюры Дюрера со всадниками апокалипсиса. На стенах висели четыре копии картин тех же англичан конца восемнадцатого века с их неподражаемым владением холодными аристократическими цветовыми оттенками.

— Простите, кто делал эти копии? Они выглядят совсем как оригиналы.

— Это и есть оригиналы. Вот эта принадлежит кисти неподражаемого Гейнсборо, а вот та…

— Извините, давайте все-таки про еду… — раздраженная высокомерным тоном и записным враньем администратора Анжелина решила прекратить поток очевидной лжи. Неизвестное творения Гейнсборо в такой дыре! Нонсенс… или анонс? Как там говаривали наши народные избранники?

— Прошу обратить ваше внимание, мадам, на это кресло.

Кресло было роскошным. С высокой спинкой, широкими подлокотниками, оно было украшено фигурами львов вместо ножек. На подлокотниках имелось расширение с углублениями как раз под растопыренную пятерню. Анжела тут же расположилась в кресле, руки ее сами по себе легли на подлокотники, а ладони в предназначенные для них углубления. И она тут же почувствовала какую-то приятную музыку, тихую и спокойную, вместе с музыкой пришло и чувство успокоения, безмятежности, внутренней тишины, то чувство, которое Анжелу последние годы никогда не посещало.

— Вы уже ощутили на себе действие кресла. В действительности оно что-то вроде огромного детектора. Нет… Не лжи. Детектора ненависти. Когда оно чувствует, что вы мыслите о человеке, которого вы действительно ненавидите, оно перехватывает ваш образ, и вы получаете готовое блюдо в виде головы того человека, которого считаете своим врагом. Настоящим врагом, искренним. Тем, кого вы не задумываюсь бы убили. Согласитесь, в жизни каждого человека можно найти того, кого хотелось бы убить? Вы можете совершить с ним акт каннибализма: скушать его… И таким образом покончить с этой проблемой.

— Оригинальный способ сервировки стола и подачи еды, — решила сострить Анжела.

— Как вам будет угодно, — немного невпопад ответил администратор.

— Короче говоря, кроме еды я прохожу здесь еще и сеанс психотерапии? За это и цена? — второй вопрос женщина задала намного менее уверенным тоном.

— Цена полностью соответствует качеству услуги, — администратор был настроен весьма решительно на лаконичное общение с клиентом. От его былого многоречия не осталось и следа. — Оплата вперед.

— А какой вкус у этого вашего блюда?

— Восхитительный.

— Надеюсь… голодной после этого пиршества я не останусь? — Анжела неуверенно попыталась окончательно отшутиться.

— Не извольте беспокоиться.

— Тогда вот… прошу…

— Минуточку.

Администратор ушел с карточкой и через минуту вернулся, неся Анжеле на подпись чек.

— Напитки включены в стоимость блюда, — сообщил он женщине.

Как только Анжелина поставила подпись, как подумала о том, что поставила подпись, а еды не получила. Она не привыкла к тому, чтобы расплачиваться в ресторане авансом. В импортных ресторанах такое случалось, но только в ресторанах с отличной репутацией. А чтобы в этой дыре, так еще и авансом, да еще и неизвестно за что? А какой у этой головы вкус? Ей так ничего и не сообщили. Она впервые почувствовала, что ее крупно надули.

— Аперитив, — сообщил неизвестно откуда выскочивший, как чертик из табакерки, официант.

Анжела подозрительно посмотрела на золотой поднос, с которого на стол перекочевала рюмочка с белой жидкостью и кусочком черного хлеба, на котором гордо восседал кубик белого вещества, похожего на сало.

— Э… — начала было Анжелина, но официанта уже след простыл. Глупее она себя еще никогда не чувствовала. Но… орешек знанья тверд… но!.. мы не привыкли отступать! С этими мыслями Анжела дернула рюмку. Горло тут же обожгло. Самогон. Первак! Мать его! Кусок хлеба с салом оказался куском хлеба с салом, который к такому аперитиву был самое то.

Блин! А то хотелось-таки дернуть чего-то такого! В такую погоду! Под такое настроение! Неужели кресло действительно угадывает мои вкусы и желания? А почему я это решила? Вроде бы мне никто такого не говорил. Бред какой-то!

Тут официант возник снова.

— Прошу вас приготовиться. Сосредоточьтесь. Очистите свои мысли. Вы ни о чем не думаете. Представьте себе лицо человека, которого вы ненавидите всеми фибрами своей души. Ничего не говорите. Просто представьте. Поверните это изображение чуть-чуть вправо… теперь чуть-чуть влево. Достаточно. Ждите. Сейчас принесу результат…

Ну тут и придурки! Ваатще! Анжелина чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Это все походило на какой-то несмешной фарс, в котором актеры пытаются играть серьезные роли, делают это совершенно несерьезно, непрофессионально, постоянно путают слова, валят пьесу на глазах изумленного подобным безобразием зрителя. Она даже не смогла как следует сосредоточиться на задании, что там мысли очистить! Это же фигня на постном масле все эти заморочки: очистить мысли, раскрыть душу, вообразить, представить, как это сейчас принято говорить — визуализировать! Вот! Не верю я в эти все хитрожопинские мудометрия! Кстати, на секундочку она представила пьяную рожу того самого начальника колонии 88113. Кажется, именно на него она была сегодня больше всего злая. А так… я девушка добрая… ни на кого зла не держу. А если и держу, так помогает девичья память — тут же и забываю...

Да… достал меня сегодняшний день! Сегодня меня все достали! И свекровь, и муж, и все, все, все, даже мама с братцем! Так что съесть чью-то голову будет как раз кстати.

Но то, что официант поставил на стол, назвать чьей-либо головой не было никакой возможности. На большом блюде красовалась горка чего-то желеобразного, зеленовато-желтого, не похожего ни на что и совершенно неаппетитного.

— Что это? — не преминула возмутиться Анжелина. Тут же у столика появился администратор.

— Понимаете, мадам, весь вопрос в том, что вы так и не смогли представить себе человека, которого на самом деле ненавидите. Только-то и всего. Попробуйте еще раз сосредоточиться, тут важна именно точность в плане … эмоций… Скорее всего, вы к объекту испытывали что-то вроде неприязни, и не более того, раздражения, может быть. Нет, именно раздражения.

— Почему?

— Зеленый цвет — это цвет раздражения, — вежливо объяснил администратор.

— И что же?

— У вас есть еще несколько попыток. Сосредоточьтесь. Очистите все мысли. А теперь представьте себе лицо человека, которого вы так ненавидите! Вспомните, за что вы его так ненавидите, что могли бы, как минимум, убить!

— Извините!

— Простите, мадам, вы не совсем правильно понимаете принцип работы нашего… хм… механизма. Он улавливает волны, идущие от вашего мозга, и формирует блюдо в соответствии с вашими вкусами и отношением к предполагаемому объекту ненависти. Зрительный ряд дает образ, который реализуется в виде объемной модели блюда, а вкусовые качества блюда являются результатом обработки данных, получаемых с ваших вкусовых рецепторов. В итоге, «Голова врага твоего» — это не одно комплексное блюдо, а три с разным набором вкусов, каждый из которых будет для вас оптимальным. Только приодном условии: если объект ненависти выбран верно. Я достаточно точно объяснил?

— Достаточно.

— А теперь попробуйте… начните все с самого начала…

— Я попробую.

— Тогда я вам больше не нужен. У Родриго получается лучше вводить в нужное состояние.

По-видимому, Родриго, это… то ли имя, то ли прозвище официанта, хотя бы потому, что после слов администратора официант появился рядом со столиком так же неожиданно, как и ранее.

— Вы можете начинать, Родриго.

Анжела захотела как-то подбодрить официанта, впрочем, услышав свое имя, Родриго совершенно не обрадовался, а, наоборот, стал еще более сосредоточенным и немного более грустным, чем обычно. Анжела не понимала, с чем связана эта необычная флегматичность официанта, да и не хотела в этом разбираться. Переживав какие-то свои неприятные мысли, официант завел привычную шарманку:

— Прошу вас приготовиться. Сосредоточьтесь. Очистите свои мысли. Вы ни о чем не думаете. Представьте себе лицо человека, которого вы ненавидите всеми фибрами своей души. Ничего не говорите. Просто представьте. Поверните это изображение чуть-чуть вправо… теперь чуть-чуть влево.

Анжела успокоилась. Сосредоточилась. Очистила мысли. Неожиданно ее накрыло белой простыней пустоты. Она стала думать о человеке, которого действительно могла назвать своим врагом. Ну, конечно же, шеф…

Он был ее врагом. Несомненно.

Анжела пришла работать в фирму еще только тогда, когда она (фирма) организовывалась. Они все начинали с нуля и все были равноправными партнерами. Все пятеро. Это было трудное время. Но они не просто выжили, они поднялись, стали на ноги и смогли начать зарабатывать приличные деньги. Трое ушли, когда Антон стал подминать фирму под себя. А Анжела осталась. Из-за Антона. И из-за своей розовой мечты, которая благодаря Антону стала реальностью. Он сумел стать ее шефом, почти одновременно стал ее любовником, а потом — сутенером, как только ему надоела роль героя-любовника. Но сутенерство было чисто деловое. Для получения нужного контракта Анжела вступала в интимные (и не только интимные, что было еще более противно) отношении с лицами, от которых эти контракты зависели. И не всегда это были слишком деловые начальники колоний, совсем не всегда. Сначала она не ушла из-за Антона, потомон приманил ее мечтой, она ведь никогда не отложила бы на машину, и если бы не этот подарок… подарок! Машина Опель-кадет, принадлежащая сначала фирме, но оформленная на Анжелу, стала ей же и принадлежать, а чувство благодарности продержало Анжелу на работе еще какое-то время. А потом… потом, она, наверное, привыкла. Привыкла к этой работе, к обеспеченному положению, к тому, что на лекарства дочери всегда есть деньги, и тот же Антон не всегда становится сукой, а часто входит в ее положение, пусть не из любви, а из привычки… и из того, что ему выгодно иметь такую сотрудницу. Выгода в их отношениях, несомненно, была обоюдной.

И тут Анжела вспомнила тот самый первый раз, когда Антон так ловко «выставил» ее майору из СБУ. И в глазах ее потемнело. И руки сами по себе сжались, как будто бы для удара.

И тут раздался звоночек, и звук голоса, который мог принадлежать только официанту Родриго:

— Достаточно. Ждите. Сейчас принесу результат…

На этот раз результат был неплох. Анжелина увидела практически его трехмерную копию. Ну разве что уши чуть больше оттопырены, чем обычно, губки чуть более бантиком, чем нужно, а нос еще толще, чем в жизни. За этот нос все на фирме поддразнивали Антона, намекая на его весьма вероятное еврейство. Антон был закоренелым поляком и на все поддевки просто не реагировал. Зато оставил всех, кто его поддразнивал, с носом. Каждый мстит так, как умеет.

Голова Антона была посыпана чем-то белым, похожим на кокосовую стружку, а изо рта торчала неизменная сигарета, достаточно реалистично, но все-таки не совсем так, как на самом деле, слишком бледный и немного не сохранены пропорции. Главная из которых — размер.

Блюдо было большим, голова на нем помещалась в самом центре. Рядом с блюдом официант поставил бокал с какой-то жидкостью. Это было легкое вино, чуть золотистое, не газированное, это вино с приятной кислинкой и тонким букетом имело легкий пряный привкус, настолько легкий, что отметить его можно было только после того, как сделаешь несколько маленьких глотков подряд. Анжела подумала, ткнула вилкой в ухо… и тут раздался дикий крик. Женщина вздрогнула. Но по наглой морде официанта поняла, что крик входит в фирменную начинку для блюда и тут же успокоилась, подобрала брошенный в растерянности прибор и приступила к еде. Сначала отрезала намеченный кусок уха, потом не удержалась и оттяпала Антону нос, как раз столько, чтобы его можно было считать человеческого размера. Вкус головы был приятным, чуть солоноватым, совершенно ненавязчивым, отдавал пряными травами, базиликом и орегано, теми травами, без которых Анжела ничего никогда не готовила. Вино подчеркнуло вкус пищи. Анжела пришла в хорошее расположение духа.

— Вы готовы еще? — официант был сама вежливость.

— Нет, я сейчас готова перекурить. Немного позже.

— Как вам будет угодно.

И он тут же растворился в неизвестном направлении. Анжела посмотрела на свои запасы — их стоило бы пополнить. Последние два года она сознательно уменьшала содержание никотина и смолы в сигаретах, которые курила, не будучи в силах откинуть эту привычку насовсем, она ведь решила постепенно снижать никотиновый индекс своих сигарет. Сейчас она курила тройку и никак не могла решиться перейти на единичку. Ее любимого сорта на заправке не оказалось, и она купила те, которые показались наиболее подходящими. Женщина вышла из ресторана на улицу. Странно, как быстро пролетело время! Небо начало быстро темнеть. А ведь сегодня должно было бы быть полнолуние! Анжела присмотрелась: луна повисла прямо над крышей, еще тусклая, бледная, она готовилась спрятаться на время в тонкой пелене размытого белесоватого облака, похожего на разорванную гривну. Видимо, дождь уже изошелся на землю, небо постепенно очищалось, предзнаменуя хорошую погоду на следующий день. Вечер душил сыростью, а в воздухе пролетали листья, мокрые и сухие — следы слишком жаркого лета. Анжела закурила, подумала о том, что человеку никогда не угодить, в жару он требует дождя, а в прохладную дождливую погоду начинает сожалеть о тепле и солнце, и усмехнулась. На какое-то мгновение ей показалось, что стало как-то легче на душе. Слопала врага своего! Теперь она понимала, что будет при встречах с Антоном видеть его огромный нос, отрезаемый острым ножом и капающее на блюдо желе. Это оказалось достаточно симпатичным зрелищем. Кажется, теперь он не будет иметь над ней столько власти! Странно… она думала, что это будет только игрой, а оказалось, что это еще и ощущение… непередаваемое ощущение внутреннего успокоения, даже свободы, именно, свободы! Как же это приятно! И свежий воздух, свежий, влажный воздух реки, который повеял так внезапно, только подчеркнул то ощущение свободы, которого женщина не ощущала так давно, наверное, с самого детства.

На этом ощущении, на этой волне чувств Анжелина вернулась в кабинет. Официант наблюдал за ее возвращением из угла комнаты, с неизменным отсутствующе-презрительным выражением на лице, свойственным официантам со стажем.

— Я готова продолжать.

Родриго, да-да, его звали Родриго, но Анжела почему-то не рискнула опять называть его по имени. Скорее всего, Родриго считал такое обращение фамильярностью, излишней между ним и клиентом. Он так же спокойно забубнил:

— Прошу вас приготовиться. Сосредоточьтесь. Очистите свои мысли. Вы ни о чем не думаете. Представьте себе лицо человека, которого вы ненавидите всеми фибрами своей души. Ничего не говорите. Просто представьте. Поверните это изображение чуть-чуть вправо… теперь чуть-чуть влево.

Николка. Брат. Она его любила. И ненавидела. Ненавидела намного больше. Николка был ее противоположностью. Толстый, большой, грубый. Он был туповат, не слишком успешно учился, ничем не интересовался, рано женился и все равно мама любила его намного больше, чем Анжелу. Брат был старше. Он всегда издевался над нею. Бил… Да… бил… только со временем старался бить так, чтобы следов не оставалось. Он бил исподтишка, злобно, жестоко, почти никогда не ограничивался только одним ударом или толчком. Так было всегда — до того времени, как Николка женился. Анжелина надеялась, что женившись брат остепениться и вечные побои прекратятся. Ничего не вышло. Теперь он продолжал избивать сестру, но избивать морально. Это из-за Николки она так рано вышла замуж, только чтобы муж забрал ее из дома, только чтобы не быть под постоянным прицелом его шуточек, быть объектом его насмешек и фантазий. Наверное, проблема была все-таки в ней. В ее беззащитности и слепом подчинении маме. А мама считала Николку совершенством, дивным цветком, чудом распустившимся в их скудной семье, красивым и всегда правым. Зачем мальчику учиться? Ну и что, что вылетел с этой работы, найдет другую. Его не смогли оценить… Его никак не могут оценить! Это твой долг… содержать мать. А мать содержала еще и Николку. Он вытягивал из нее жизненные силы. Кто знал, сколько денег уходило на его с мамой содержание? Ах, да… это из-за Анжелы мать получила инвалидность… Но из-за Николки она превратилась в то, чем стала сейчас. Как она ненавидела это толстое грубое лицо с вечно жирными губами и юношескими прыщами, которые он несет через всю свою жизнь!

Опять звякнул колокольчик.

— Достаточно. Ждите. Сейчас принесу результат…

Какое братское блюдо ожидается!

Голова брата превзошла все ожидания! Она была совершенно как живая, точная копия братца — такая же наглая тупая жирная морда, как и всегда. На сей раз Анжела не сомневалась — воткнула нож прямо в центр блюда, разрезав голову от глаза к глазу, и даже бровью не повела, когда вновь раздался истошный мужской крик.

На вкус это было просто великолепно! Она любила красную рыбу с рисом. Это было желе из красной рыбы с рисом. То, что она любила, но с таким вкусовым букетом, что хотелось пальчики облизать. Женщина не заметила даже, что уничтожила почти всю голову, практически не задумываясь. Теперь в ее желудке было тепло и приятно. Она сделала несколько глотков напитка, который уже стоял на столе. Это был довольно крепкий коньяк с тонким привкусом ванили и шоколада. Напиток окончательно привел ее в превосходное расположение духа. Никогда она не думала, что может расставаться со своими комплексами так легко и приятно — во время еды. Как странно, что об этом ресторане никто ничего не слышал! Да тут наплыв народу должен был бы быть! Анжелина даже похлопала себя по животику, как бы подчеркивая чувство особого комфорта. И тут же застеснялась такого неприличного движения, оглянулась. В комнате никого не было. Тут Анжела заметила, что геометрические узоры на обоях, если их чуть-чуть сместить, будут напоминать сатанинские знаки. Или это действие коньяка? Присмотревшись еще раз, она убедилась, что тайные знаки прислужников Сатаны всего лишь плод разыгравшегося воображения.

К десерту Анжела приступила только после того, как посетила роскошно убранную туалетную комнату. Тут было все, о чем может мечтать женщина в дальней дороге и даже более того. Чтобы не утомлять читателя подробностями привычной человеческой физиологии замечу, что наличие мелких и приятных удобств немало способствует тому, что настроение женщины меняется к лучшему независимо от того, где она в данный момент оказалась. Ой! Простите за столь заковыристую фразу, знаете, мне еще трудно бывает отказаться от привычного уже триста лет высокого стиля. Проще говоря, чем комфортнее условия, тем женщина оказывается довольнее.

— Прошу вас приготовиться. Сосредоточьтесь. Очистите свои мысли. Вы ни о чем не думаете. Представьте себе лицо человека, которого вы ненавидите всеми фибрами своей души. Ничего не говорите. Просто представьте. Поверните это изображение чуть-чуть вправо… теперь чуть-чуть влево.

Картинка возникла сразу же. Муж. Ее муж, у которого давным-давно кто-то есть. Тюфяк. Бесчувственный, безобразно глупый и такой инертный. Нет, простите, он не дурак. Он просто такой безразличный ко всему! Ей пришлось так много сил потратить еще и на то, чтобы создав бизнес себе создать бизнес своему мужу. Вот только бизнесмен из него прехреновейший. Как из отца рыбак… Как я люблю рыбалку… А он никогда меня с собой не брал. И рыбы не приносил! Та еще была у него рыбалка! Он бросил нас с мамой тогда, когда мне было двенадцать. Я считала себя достаточно взрослой, чтобы не замечать того, что мама с ним мучается. А когда расстались, то… отец забыл обо мне. Я всегда тянулась к нему, а он… как говорится «с глаз долой — из сердца вон». Он был холоден и со мной, и с мамой, и с братом. А как я его любила! Как ждала от него хоть какого-то знака внимания! А вместо этого — тишина! Он уехал обратно, в свой Владимир, о котором бредил все время, пока жил на Украине. Мне казалось, что мама была неправа, что нельзя было переезжать сюда, что после распада страны он так и не смог привыкнуть к тому, что живет не-в-России! И вот я приехала к нему во Владимир, город, в котором я и родилась. Но город не был мне родным! Отец не был мне уже родным! Он был снова женат. Он встретил меня как чужого человека, совершенно чужого! Так встречают почтальонов, сантехников, маляров, кого угодно, только не родную дочь!

Я не знала, что со мной происходит! Но никогда в жизни мне не было так больно! Помню, как шла узкой кривой улочкой, а дощатые домики склоняли ко мне свои старые истрепанные крыши, резанные зверьки почерневшего дерева старались утешить меня… а утешение все не приходило. И даже снег (по глупости я отправилась к отцу зимой), снег, падающий на лицо, не мог отвлечь меня от грустных мыслей. И каждый раз, когда пытаюсь с ним мысленно заговорить, чувствую, как тают снежинки на щеках, как слезы замерзают на морозе, как скулит душа, сжавшись комком, подобно избитой собаке.

Боже мой! О чем же я? Так… о муже!

И Анжелина старательно прокрутила голову мужа во всех мыслимых проекциях.

Колокольчик неожиданно громко прозвонил. Раздался резкий скрипучий голос, не напоминающий голос официанта:

— Достаточно. Ждите. Сейчас будет результат…

Анжела откинулась на спинку стула и стала нервно курить, не замечая, что пепельницы за столиком не было, и что тут же располагалась табличка с призывом не смоктать сигаретку.

На этот раз блюдо вкатил лично администратор заведения. Блюдо было большим и накрыто внушительной серебряной крышкой. С видимым усилием администратор водрузил блюдо на стол. Анжелина сидела тихо, как мышка, почему-то боясь даже пошелохнуться. Администратор отошел в сторону, предоставив официанту возможность установить на стол бокал зеленоватой жидкости, подозрительно напоминающей абсент. После того, как официант ушел, администратор вновь пришел в движение: он положил рядом с прибором тонкий острый молоточек какой-то до боли знакомой формы.

— Что это? — тихим голоском выдавила из себя Анжелина.

— Абсент, — спокойно сообщил администратор.

— Нет, вот это…

— Ах. Это… апельшток, подарок самого Рамона Меркадера, видите, там даже гравировка имеется. Ледоруб в просторечии, — добавил администратор, увидев недоуменный взгляд клиентки. — Вы готовы?

— Да… — еле-еле выцедила Анжелина. Конечно, ей хотелось заехать мужу по черепу, но чтобы ледорубом, это уж слишком!

Администратор жестом заправского фокусника откинул крышку блюда. Там красовалась голова ее отца! Анжелина аж задохнулась от неожиданности. Чего-чего, а этого она никак не ожидала. Она ведь представила мужа! Мужа, а не отца! Голова выглядела совершенно живой, даже щетина на щеках была отображена с фотографической точностью, даже родинка под губой с короткими жесткими волосками, и это вечное пятно-раздражение на носу, вот только глаза были закрыты, так что голова казалась просто спящей.

И тут женщина поняла одну простую вещь: в действительности она думала об отце! Именно его она ненавидела больше всего на свете! Именно в этом она боялась признаться себе, именно про свою ненависть к самому, казалось бы, любимому человеку, нет, любимому мужчине были ее настоящие мысли! Аппарат ничуть не обманывал ее. И тут же на щеках появилось то самое мерзкое покалывание от тающих снежинок, мерзкое ощущение брошенности, ненужности, предательства — все это нахлынуло на нее, стало душить, так что слезы стали вытекать из глаз, а рука сама по себе сжала ручку апельштока.

Она сама не поняла, как нанесла удар. Но удар был сильным, она вложила в него всю ненависть, которую так долго сдерживала в себе. Неожиданно голова ожила, вытянулась в страшной гримасе боли, из проломленного черепа стала хлестать по виду совсем настоящая кровь, а крик стал нестерпимым, громким и таким знакомым! Чтобы прекратить все это Анжела нанесла по голове еще три удара подряд, не соображая до конца, что делает и что с нею происходит. Из проломанной черепной коробки вывалились вполне настоящие мозги в мутной мозговой жидкости. Подобного натурализма женщина уже не выдержала. Ее начало мутить и тошнить, ей было так плохо, что она выбежала из кафе, рванулась к посадке и стала там рвать всей проклятой съеденной пищей. Спазмы еще били ее тело, когда она услышала еще один крик, доносившийся прямо из ресторана, охваченная каким-то нечеловеческим ужасом, женщина рванула напрямик, прямо по посадке, скользя в грязи, обрывая одежду об колючки кустарника. Ветки хлестали ее по груди и лицу, она остановилась только вырвавшись на берег речки. Очутившись по колено в холодной воде Анжелина смогла немного отдышаться.

— Господи Боже мой, что это было? — Еле слышно произнесла она, обратив взгляд к абсолютно круглой луне. Но луна молчала, оскалившись щербатой злобной ухмылкой.

Еще не соображая толком ничего, напоминая сама себе пресловутого ежика в тумане, Анжела попыталась выбраться к машине. С трудом, поскальзываясь, парочку раз падая в грязь, измазанная и вымотанная до предела, она добралась до места, где припарковала машину. Около дерева она поскользнулась еще раз, упала на спину, проехала несколько метров на заднице, после чего врезалась головой в дверцу машины.

Она пришла в себя, обнаружив, что сидит в грязи, уткнувшись лбом в свой любимый опелек. На лбу прощупывалась прегромаднейшая шишка, нога прескверно болела, одежда была испачкана грязью. Свое состояние она описала одним емким, точным, но нецензурным словом. Оглянувшись, она поняла, что, скорее всего, упала, как только вышла из машины. Надо было припарковываться не так близко к посадке. Неужели все это было ее сном? Анжела удивленно стала осматриваться вокруг. Ничего не происходило. Всюду была тишь да гладь. Темнота уже полностью накрыла землю, а машина заслонила от женщины огни ресторана. Ощупывая голову, она нащупала что-то влажное… по вкусу — кровь. Женщина стала приводить себя в порядок. Благо, у нее была сменная одежда. Очутившись в теплой одежде и в комфортном салоне машины, Анжелина окончательно пришла в себя. Ей хотелось спать и, почему-то, есть. Поговорив с машиной, ласково и нежно, она неожиданно легко завелась и вырулила с импровизированной стоянки. На вывеску ресторана женщина не стала даже обращать внимания. Она ехала домой, наплевав на командировку, впервые за всю свою бизнесменскую практику. Ей было теперь наплевать на то, кто и когда поедет подписывать этот контракт. Она ехала домой, еще не осознавая, что мир вокруг нее остался тем же, а если что и изменилось, так это ее внутреннее я.

P.S.

Не могу не рассказать о некоторых странностях, связанных с этой историей.

В районе учреждения 88113 единственным приличным заведением общепита было, есть, и пока что будет кафе-ресторан под гордым именем «Вареничная».

Отец главной героини этой истории умер в ночь полнолуния в городе Владимире, от удара какого-то тупого предмета, молотка или ледоруба по голове. Анжелина после того, памятного визита во Владимир, в Россию никогда не выезжала, отказалась даже от поездки на похороны отца.