История древнегреческой литературы

1. БИОГРАФИЯ ЭВРИПИДА

Эврипид — последний в ряду великих трагических поэтов Древней Греции.

Эврипид родился, как утверждают его древние «Жизнеописания», в день Саламинской победы в 480 г. до н. э. на острове Саламине, куда выселились многие жители Афин на время нашествия персов. Однако такая датировка вызывает сомнение, так как свидетельствует о стремлении связать всех трех трагиков с Саламинской победой. Более достоверной кажется дата 484 г., отмеченная в «Паросской хронике».

По словам «Жизнеописания», Эврипид был сыном простого лавочника Мнесарха, или Мнесархида, и торговки овощами Клито. Но эти сведения недостоверны, так как взяты из комедии. По другим, более надежным источникам, он происходил из знатного рода и даже служил при храме Аполлона Зостерия. Он получил прекрасное образование, был другом философов Анаксагора, Архелая, софистов Протагора и Продика и имел богатейшую по своему времени библиотеку, что подтверждается обилием ученых рассуждений в его трагедиях. Никакого участия в общественной жизни Эврипид, по-видимому, не принимал. Биография рисует его созерцателем, человеком мрачного характера, нелюдимым, женоненавистником. Типом такого созерцателя изображают его и сохранившиеся портреты. Однако это не мешало ему живо откликаться на острые вопросы современности — на отношения со спартанцами, на поход в Сицилию и т. д. Поддерживая близость с выдающимися умами своего времени, он отражал передовые течения общественной мысли, за что подвергался ожесточенным нападкам умеренно-демократических кругов, которые сделали выразительницей своих взглядов современную, так называемую «древнюю» аттическую комедию. Особенно нападал на Эврипида Аристофан, пародируя и высмеивая его трагедии, задевая и его личную жизнь. Так, в 411 г. в комедии «Женщины на празднике Фесмофорий» Аристофан представил заговор женщин, решившихся растерзать Эврипида за то, что он клевещет на женщин, выводя их в крайне отрицательном виде в своих трагедиях; в других комедиях он намекает на его низкое происхождение от простой зеленщицы, на неверность его жены и т. д.

Все эти данные показывают, какая неблагоприятная обстановка сложилась для Эврипида в Афинах в период Пелопоннесской войны. Этим обстоятельством, вероятно, и надо объяснить тот факт, что на склоне лет, в 408 г., Эврипид принял приглашение македонского царя Архелая и после кратковременного пребывания в фессалийской Магнесии переселился в Македонию. Там он написал трагедию «Архелай» в честь мифического предка своего покровителя. Там же под впечатлением местных обрядов культа Диониса он написал своих «Вакханок». Умер он в Македонии в начале 406 г. Биография окружила сплетнями и смерть поэта: по одной версии, он будто был растерзан собаками, по другой — женщинами (явное влияние комедии Аристофана).

В первый раз Эврипид «получил хор» в 455 г. с трагедией «Пелиады», а первую победу одержал только в 441 г. («Паросская хроника», 60). Произведения поэта редко пользовались успехом у его современников. Он только три раза получил первую награду при жизни и два раза после смерти («Вакханки» и «Ифигения в Авлиде»).

2. ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЭВРИПИДА

Недостаточно оцененный современниками, Эврипид сделался любимым поэтом у последующих поколений. Этим и объясняется тот факт, что по сравнению с предшественниками из его литературного наследства сохранилось значительно больше произведений. Из около 90 написанных им произведений до нас дошло 18 (о 19-й трагедии «Рес», которая ошибочно включена в сборник его сочинений, мы будем говорить особо); среди них одно — сатировская драма «Киклоп». Из этих восемнадцати произведений немногие могут быть точно датированы. Время их постановки можно приблизительно определить следующим образом: «Алкестида» — 438 г., «Медея» — 431 г., «Гераклиды» — около 430 г., «Ипполит» — 428 г., «Киклоп», «Гекуба», «Геракл», «Просительницы» — между 424 — 418 г., «Троянки» — 415 г., «Электра» — около 413 г., «Ион», «Ифигения в Тавриде», «Елена» — около 412 г., «Андромаха» и «Финикиянки» — около 411 г., «Орест» — 408 г., «Вакханки» и «Ифигения в Авлиде» — 405 г. Сюжеты этих драм взяты из разных мифологических циклов, а девять — из троянского цикла.

Рассмотрим содержание их по мере возможности в хронологическом порядке.

Самой ранней из сохранившихся пьес является «Алкестида». Фессалийскому царю Адмету в награду за его благочестие Аполлоном дана возможность отсрочить смерть, если при ее приходе он найдет себе замену. Но когда Смерть пришла, никто из людей, к которым обращался Адмет, даже его престарелые родители, не согласились умереть вместо него. Решилась на это только его молодая супруга Алкестида. Во время приготовлений к ее похоронам пришел Геракл. Адмет из чувства гостеприимства не стал говорить ему о своем горе, и Геракл начал весело пировать. Но вдруг он случайно узнал от одного из рабов о случившемся. Он немедленно поспешил к могиле, подстерег там бога смерти и, вступив с ним в единоборство, отбил у него покойницу и вернул ее мужу. Эта драма с рядом комических сцен и с комической фигурой обжоры Геракла заменяла сатировскую драму.

В «Медее» поэт воспользовался сюжетом из мифа о походе Аргонавтов. Ясон в Колхиде добыл золотое руно с помощью дочери колхидского царя Ээта, волшебницы Медеи. Она спасла его от многих опасностей. Наконец, чтобы доставить ему престол в его родном городе Иолке, она погубила местного царя Пелия, дядю Ясона, руками его дочерей (это было сюжетом первой трагедии Эврипида «Пелиады»). Но после этого злодеяния Ясону с Медеей пришлось бежать из Иолка, и они поселились в Коринфе. Ясон изменил Медее и решил жениться на дочери коринфского царя Креонта Главке. Верные слуги, зная характер Медеи, предчувствуют недоброе. Сам царь приходит объявить ей, что она должна немедленно покинуть город. Видя, что при таких условиях она не сумеет за себя отомстить, Медея притворяется покорной и выпрашивает отсрочку на один день. В беседе с пришедшим афинским царем Эгеем, который горюет, что не имеет детей, она убеждается, какое значение для мужа имеют дети. Обеспечив себе пристанище в Афинах, она добивается у Ясона разрешения послать свадебный подарок новобрачной, В следующей сцене Вестник сообщает об ужасной гибели царевны и царя от коварного подарка Медеи. Но месть ее еще не осуществлена до конца: она хочет чувствительнее поразить самого Ясона — отнять у него детей, убить их. Но ведь это — и ее любимые дети; руки у нее опускаются. Однако, собрав всю силу духа, она совершает задуманное. Ясон прибегает, чтобы спасти детей от ярости царской родни, возмущенной гибелью царя; но поздно; Медея не дает ему даже трупов для погребения. Она улетает с ними на чудесной колеснице, присланной ее дедом, богом солнца.

Из сказаний, связанных с Тезеем, взят сюжет «Ипполита». Ипполит — сын Тезея и амазонки Ипполиты или Антиопы (в трагедии имя ее не называется). Но амазонка рано умерла, и Ипполит воспитывался у деда своего Питфея в Трезене (в Арголиде). Это — чистый юноша, охотник, почитающий богиню Артемиду и чуждающийся плотской любви, которую олицетворяет Афродита. Этим он навлек на себя гнев Афродиты, и та наслала на вторую супругу Тезея Федру преступную страсть к пасынку. Будучи не в силах подавить своей страсти, Федра решилась умереть. Нянька ее, узнав об ее страсти, хотела по-своему уладить дело и рассказала все Ипполиту, но этим возбудила его негодование. Ипполит разразился гневными проклятиями на весь женский пол. Потрясенная случившимся, Федра покончила с собой. Возвратившийся после долгого отсутствия Тезей на трупе Федры нашел записку, в которой она объясняла свою смерть бесчестьем, будто бы нанесенным ей Ипполитом. Разгневанный отец изгнал сына и призвал на него проклятие бога Посейдона. Последствия не замедлили сказаться: Ипполит был разбит взбесившимися конями, и его, чуть живого, приводят к отцу. Тезей торжествует, но в это время Артемида (deus ex machina) объявляет ему о невиновности сына, погибшего вследствие гнева Афродиты. Тезею остается оплакивать свое неразумие.

Сатировская драма «Киклоп», единственный вполне сохранившийся образец этого жанра, основана на сюжете IX песни «Одиссеи» об ослеплении киклопа Полифема. Комический характер всему действию придает хор сатиров с их отцом, пьяницей Силеном. Людоедская натура киклопа выступает в его рассуждениях в духе некоторых софистических теорий крайнего индивидуализма и эгоизма. Сатиры тяготятся зависимостью от Полифема, но боятся помогать Одиссею; когда же он расправился с киклопом, они похваляются своей храбростью.

В «Гекубе» взят эпизод, непосредственно следовавший за взятием Трои. Греческое войско делает остановку на фракийском берегу Геллеспонта. Царица Гекуба — теперь пленница Агамемнона. У нее отнимают ее дочь Поликсену, чтобы принести в жертву тени Ахилла. Вместе с тем Гекуба узнает о предательском убийстве ее младшего сына Полидора фракийским царем Полиместором, у которого он был укрыт от военной опасности. С согласия Агамемнона Гекуба завлекла Полиместора в палатку и с помощью других рабынь ослепила его. Ослепленный Полиместор предсказывает ее дальнейшую судьбу.

В «Гераклидах» изображается судьба детей Геракла. После смерти отца, преследуемые повсюду тираном Эврисфеем, они в сопровождении матери Геракла Алкмены и его друга Иолая, обращаются за помощью к афинскому царю Демофонту, и тот берет их под свое покровительство. Для спасения семьи одна из дочерей Геракла, Макария, добровольно отдает себя в жертву богам, чем обеспечивает успех сражения. Эврисфей взят в плен, и Алкмена уводит его, чтобы убить.

Трагедия «Геракл», получившая у греческих актеров название «Безумный Геракл», развивает версию о том, как Геракл, вернувшись после совершения подвигов, застает свою семью — жену Мегару с двумя детьми и старого отца Амфитриона — в бедственном положении, так как в городе захватил власть тиран Лик, который хочет уничтожить все племя Геракла. Геракл освобождает родных и убивает тирана. Но после кратковременной радости семьи богиня Гера насылает на Геракла безумие, и он, воображая, что убивает своего преследователя Эврисфея, разоряет все в доме и избивает всю семью, кроме отца. Придя в себя и поняв, что он сделал, Геракл готов лишить себя жизни, и только Тезей своим участием ободряет его.

«Просительницы» продолжают историю похода семи вождей против Фив. Креонт распорядился не выдавать родственникам для погребения трупов павших под стенами Фив героев. Против такого нарушения общегреческого права протестуют женщины — вдовы и матери убитых. Они обращаются с мольбой о помощи к Тезею в Афины. Тот берет их под защиту и после победы над врагами устраивает торжественное погребение убитых. Эвадна, супруга Капанея, одного из «семерых», в отчаянии бросается в погребальный костер. Трагедия заканчивается появлением богини Афины (deus ex machina), которая велит установить культ павших героев, требует, чтобы жители Аргоса дали клятву никогда не поднимать оружия против Афин (намек на политические отношения между Афинами и Аргосом) и предсказывает победоносный поход против Фив так называемых «эпигонов», сыновей убитых героев.

«Троянки» названы по хору троянских женщин. Трагедия представляет ряд сцен, происходящих в греческом лагере на утро после взятия Трои. Знатных пленниц распределяют между греческими вождями. Перед нами появляются Гекуба, безумная Кассандра, Андромаха, у которой отнимают сына Астианакта, чтобы сбросить с башни, и, наконец, сама виновница войны Елена. Менелай хочет ее убить, но останавливается, обезоруженный ее красотой.

В «Электре» Эврипид переработал сюжет об убийстве Клитемнестры. Мать, чтобы избавиться от постоянных напоминаний о мщении, выдала Электру замуж за простого крестьянина. Орест приходит к деревенскому дому Электры, и тут его узнает старый раб. Обсудив сложившуюся обстановку, Орест убивает Эгисфа за городом во время жертвоприношения. Клитемнестру Электра заманивает к себе в дом под предлогом, будто у нее родился ребенок, и там ее убивает Орест. Электра и Орест вследствие нравственного потрясения оказываются психически больными. Чудесно появляющиеся Диоскуры (di ex machina) дают им указания о дальнейших действиях.

Трагедия «Ион» воспроизводит местное аттическое сказание, согласно которому Ион был сыном Аполлона и афинской царевны Креусы. Обольщенная богом Креуса подкинула родившегося младенца. Мальчик, перенесенный в Дельфы, там найденный и воспитанный жрецами при храме, сделался храмовым служкой — «неокором». Между тем на Креусе женился Ксуф, который за военные подвиги был избран в Афинах царем. Не имея в течение долгого времени детей, Ксуф прибыл в Дельфы просить об этом бога. Одновременно пришла и Креуса, желая тайком от мужа узнать о судьбе своего сына. Оракул отвечал Ксуфу, что первый, кого он встретит, выходя из храма, — его сын. Встретив Иона, он приветствовал его как сына. Креуса, услышав это, пришла в негодование при мысли, что должна принять в семью чужого человека, тогда как ее собственный сын пропал. Она решила погубить Иона и подослала верного раба с отравленной чашей. Но коварство раскрылось, и Ион хотел убить виновную. Однако в этот момент пифия вынесла корзину и пеленки, в которых был найден Ион. Креуса узнала в них вещи собственного ребенка. Так обнаружилось происхождение Иона. В ответ на сомнение его, мог ли бог допустить такой поступок, Афина (deus ex machina) подтвердила этот факт и предсказала, что Ион будет родоначальником всего ионийского племени.

В основе трагедии «Ифигения в Тавриде» лежит рассказ о судьбе героини после жертвоприношения в Авлиде. Артемида унесла ее в облаке и сделала своей жрицей в Тавриде (Крым). Там она должна совершать подготовленный обряд для принесения в жертву богине всех чужестранцев, какие бывают захвачены в Тавриде. Между тем Орест, который даже после оправдания Ареопагом не находил спасения от Эриний, отправился по указанию Аполлона вместе с Пиладом в Тавриду, чтобы привезти оттуда явленный идол богини и заслужить себе избавление. Но они захвачены и приведены к Ифигении для обречения на жертву. После замечательной сцены узнавания она под предлогом очистительного обряда увела пленников на берег, где у них была спрятана лодка. Когда за беглецами была снаряжена погоня, богиня Афина (deus ex machina) остановила преследование и объявила волю богов и дальнейшую судьбу героев.

В «Елене» Эврипид развил тот мотив мифа о Елене, который был намечен в «Палинодии» Стесихора (см. гл. VI): Парис похитил не настоящую Елену, а только ее признак, подлинная же Елена была унесена богами в Египет. После взятия Трои буря занесла корабли Менелая в Египет. На берегу призрак Елены пропал, а Менелай, разыскивая его, встретил настоящую свою жену, которая укрывалась от домогательств местного царя Феоклимена у могилы прежнего царя Протея. После встречи с мужем она обманывает царя, передав ему якобы полученное известие о гибели Менелая и обещая выйти за него замуж. С его разрешения Елена уезжает на лодке будто для совершения поминальных обрядов вместе с переодетым Менелаем. Феоклимен, узнав об обмане, хочет преследовать беглецов, но появившиеся Диоскуры (di ex machina) останавливают его, объявляя, что все случилось по воле богов.

Сюжетом «Андромахи» является судьба вдовы Гектора, которая отдана в рабство Неоптолему, сыну Ахилла. Вследствие ее кроткого нрава Неоптолем предпочитает ее своей законной супруге Гермионе, дочери Менелая. Андромаха родила ему сына Молосса. Гермиона, пользуясь отсутствием мужа, вымещает свою злобу на пленнице и грозит убить ее вместе с сыном. Менелай поддерживает свою дочь вопреки справедливости. На помощь Андромахе приходит старый Пелей и изобличает Менелая. Гермиона, сознавая гнусность своего поступка и боясь мести мужа, готова лишить себя жизни. Ее спасает Орест, который прежде был ее женихом. Он отвозит ее в Спарту. Вслед за тем является Вестник из Дельф и сообщает, что Неоптолем, пришедший в Спарту для умилостивления гнева Аполлона, убит местными жителями вследствие подстрекательства Ореста. В заключение богиня Фетида (deus ex machina) предрекает судьбы Андромахи, Молосса и Пелея. В этой трагедии бросается в глаза противоспартанская тенденция.

Трагедия «Финикиянки» написана на сюжет из фиванского мифа. Название она получила по хору финикийских женщин, посланных в Дельфы и по дороге задержавшихся в Фивах. Трагедия представляет момент осады города Фив войсками Полиника. Антигона с кровли дома видит подступающих врагов. Мать Иокаста еще жива и, чтобы примирить сыновей, вызывает Полиника в город для переговоров. Однако Этеокл не соглашается ни на какие уступки, и война начинается. Сын Креонта Менекей приносит себя в жертву за родину и обеспечивает этим победу. Тщетно Иокаста вместе с Антигоной спешат предупредить единоборство братьев: они убивают друг друга. Тогда Иокаста над их трупами поражает себя мечом. Креонт изгоняет слепого Эдипа, запрещает хоронить Полиника, а сына своего Гемона хочет женить на Антигоне.

В «Оресте» представлено безумие матереубийцы после совершенного преступления. Жители Аргоса хотят судить убийц и побить их камнями. У Ореста и Электры остается надежда лишь на заступничество только что прибывшего Менелая. Однако тот уклоняется от оказания им помощи. В Народном собрании обоих присуждают к смерти. Тогда они вместе с Пиладом захватывают Елену и дочь ее Гермиону как заложниц, грозя убить их, и хотят поджечь дворец. Конфликт разрешается появлением Аполлона (deus ex machina), который изрекает волю богов об их спасении.

В основу трагедии «Вакханки» положен фиванский миф об утверждении в Фивах культа Диониса. Дионис был сыном Зевса и фиванской царевны Семелы. Но она погибла от молний Зевса, не выдержав его божеского вида. Зевс выхватил из пламени недоношенного младенца Диониса и, доносив его в бедре, отослал на воспитание к нисейским нимфам. Возмужав, Дионис (Вакх) возвращается в родную страну. Но молодой фиванский царь Пенфей, двоюродный брат Диониса, сын Агавы, сестры Семелы, не принимает нового культа; он видит в вакхическом служении лишь грубый обман, разврат и строго преследует служителей этого культа. Только престарелый дед его Кадм и прорицатель Тиресий благоговейно принимают религию нового бога. Тогда Дионис насылает вакхическое безумие на всех фиванских женщин, и они убегают с Агавой во главе в горы, чтобы в оленьих шкурах, с фирсами (вакхическими жезлами) в руках, под звуки тимпанов (бубнов) справлять вакханалии. Пенфей велит их схватить. Но стражи, которым это поручено, рассказывают о необыкновенных чудесах, происходящих с вакханками. Наконец, Дионис, схваченный под видом проповедника новой религии, внушает Пенфею безумное желание самому увидеть вакханалии; тот соглашается даже нарядиться в женское платье, чтобы пройти к вакханкам. Но те замечают Пенфея и во главе с Агавой и двумя ее сестрами хватают его. Вообразив перед собой могучего льва, они разрывают его на части. Агава, насадив голову Пенфея на фирс, идет во главе толпы ко дворцу и прославляет в песне свою замечательную охоту. Кадм, собрав разорванные части тела внука, приносит их ко дворцу. Тут наступает отрезвление. Агава видит, что собственными руками растерзала любимого сына. Конец плохо сохранился, но ясно, что Агава осуждалась на изгнание, а Кадму предрекалось превращение в чудесного змея и т. д.

Последняя трагедия «Ифигения в Авлиде» построена на сюжете, заимствованном из киклической поэмы «Киприи». Готовясь в поход против Трои, войска греков собрались в гавани Авлиде. В это время Агамемнон прогневал богиню Артемиду, и та остановила попутные ветры. Прорицатель Калхант объяснил, что для умилостивления богини Агамемнон должен принести ей в жертву свою дочь Ифигению. По совету Одиссея Агамемнон послал письмо к Клитемнестре, прося прислать в лагерь Ифигению, так как будто бы Ахилл отказывается от участия в походе, если за него не выдадут Ифигению. Отослав такое письмо, Агамемнон впал в раздумье и хотел отменить свой приказ. Однако посланное им второе письмо было перехвачено Менелаем. Ифигения приехала в сопровождении матери. Когда раскрылся обман Агамемнона, Ахилл, возмущенный тем, что Агамемнон так злоупотребил его именем, обещал Клитемнестре спасти Ифигению хотя бы силой оружия. Агамемнон был вынужден признаться в своем обмане, но объяснял его тем, что будто бы этой жертвы требуют интересы отечества. Когда Ахилл решил исполнить свое обещание, Ифигения заявила, что не хочет быть причиной междоусобия и охотно отдаст свою жизнь на благо всей Греции. Она добровольно идет к алтарю. В заключение Вестник объявляет о совершившемся чуде: девушка исчезла, а на алтаре вместо нее оказалась лань, которая и была заклана.

Кроме этих 18 произведений, полностью сохранившихся, большое количество отрывков из других произведений Эврипида приводятся в виде цитат позднейшими писателями. Интерес к творчеству Эврипида в эпоху эллинизма оставил значительный след в египетских папирусах. Некоторые из них дают представление о пьесах в целом. Таковы в особенности отрывки из «Антиопы» и «Гипсипилы».

Антиопа была дочерью беотийского царя Никтея. Обольщенная Зевсом, она бежала от отца, во время странствий родила двух сыновей-близнецов и, оставив их в горах пастухам, прибыла в Сикион. Тиран Лик овладел этим городом и сделал ее рабыней. Спасаясь от преследований жены его — Дирки, она бежала в горы, но там была схвачена. Дирка хотела ее казнить, привязав к голове дикого быка. Но, когда два молодых пастуха, Зеф и Амфион, привели быка, выявилось, что они — сыновья Антиопы. Тогда они вместо Антиопы привязали к голове быка Дирку. Позднее, по приказанию Гермеса, труп Дирки бросили в источник, который получил затем ее имя, а царскую власть в стране передали Амфиону.

Гипсипила была царицей амазонок на острове Лемносе. На ней женился Ясон, когда, отправившись в Колхиду за золотым руном, остановился на Лемносе. Она имела от него двух сыновей-близнецов. Со временем, когда обстоятельства изменились, она была продана в рабство и, как рабыня, нянчила Офельта, сына немейского царя Ликурга. Однажды поблизости проходили семеро вождей во главе с Полиником, отправлявшиеся в поход против Фив. Она оставила ребенка, чтобы указать героям источник воды, а в ее отсутствие младенец был умерщвлен змеем. За это Гипсипилу осудили на смерть, но благодаря заступничеству Амфиарая она получила прощение. Среди собравшихся воинов она случайно нашла своих сыновей.

3. «ФИЛОСОФ НА СЦЕНЕ». СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ ЭВРИПИДА

Древние критики характеризовали Эврипида, как «философа на сцене» (σκηνικόσ φιλόσοφοζ) (Афиней, IV, 48, р. 158 Е; XIII, 11, р. 561 А). В. Г. Белинский называл его «самым романтическим поэтом Греции», «страстным, глубокомысленным»[170] философом. Действительно, он был не только замечательным поэтом, но и выдающимся мыслителем. Правда, он не выработал своей философской системы, но усвоил лучшие достижения мысли своего времени и художественными средствами своей поэзии доводил их до сознания широких кругов.

О его научных стремлениях лучше всего говорит отрывок из неизвестной трагедии (фр. 910), где поэт устами хора прославляет значение науки: «Блажен, кто познал науку, не обращая ее ни во вред согражданам, ни на несправедливые дела, но созерцает нестареющий порядок бессмертной природы, — как, где и откуда он возник. У таких людей никогда не бывает помыслов о дурных делах». Но по своему опыту ему приходится признать, что такие люди часто остаются непонятыми среди современников. Это переживают нередко и герои Эврипида — Медея («Медея», 295 — 3 05), Ипполит («Ипполит», 7 3 — 87, 948 — 955; 986 — 1020), Ион («Ион», 595 — 606) и др.

Новейшие исследователи пытались иногда субъективно и односторонне объяснить образ мыслей Эврипида, представляя его то рационалистом, то иррационалистом, то реалистом, то идеалистом, но часто не замечали в нем поэта-художника, который в образах своих героев отражал разные направления мысли своего времени.

Несомненно, что Эврипид обладал большой впечатлительностью и мучительно переживал события общественной и личной жизни. Этим и объясняется, что в уста действующих лиц он вкладывает целые речи на увлекавшие его темы. Произведения Эврипида являются как бы энциклопедией его времени; они знакомят нас с общественными настроениями той эпохи. Конечно, среди множества противоречивых суждений, высказываемых действующими лицами, не всегда бывает легко распознать мнение самого автора, но глубоко ошибаются те ученые, которые из этого делают вывод об изменчивости его воззрений.

Есть основание предполагать в отдельных эпизодах трагедий Эврипида отклики на политические события его времени. Явно политический смысл носит трагедия «Андромаха», где в самом неприглядном виде представлены спартанцы: Менелай, Гермиона и Орест. На грубость спартанцев указывается не раз в «Оресте» и бегло в «Просительницах» (187). Грубое поведение фиванцев, которые в 424 г. после победы над афинянами при Дели отказались выдать для погребения трупы убитых, представлено в «Просительницах» как нарушение общепризнанного нравственного закона. В заявлении Иолая от лица Гераклидов, что они никогда не должны поднимать оружие против афинян, как своих спасителей («Гераклиды», 309 — 328), нельзя не видеть обвинения действий Спарты и Аргоса в первые годы Пелопоннесской войны.

Эврипид, прославляя родные Афины, выражает в трагедиях патриотические чувства. Этому посвящена, например, целая песня хора в «Медее» (824 — 845), пленницы в «Троянках» выражают желание попасть в Афины, а не в Спарту (207 — 213, ср. «Финикиянки», 852 — 857). В некоторых трагедиях Эврипид под видом событий мифологического прошлого показывает благородные дела афинского государства, которое всегда готово встать на защиту попранной справедливости. Так, некогда оно вступилось за детей Геракла — это составляет сюжет «Гераклидов»; оно добилось воздания погребальных почестей погибшим участникам похода семерых против Фив — это сюжет «Просительниц». Подобные же мотивы были использованы и в не дошедших до нас трагедиях «Эгей», «Тезей», «Эрехфей» и др. «Самое дорогое для человека — это отечество, — говорит в «Финикиянках» Иокаста, — а лишиться отечества — большое несчастье» (406; 388 — 389, ср. «Медея», 643 — 651).

В некоторых трагедиях Эврипид дал замечательные примеры самопожертвования во имя счастья родины. Это составляет основной мотив «Ифигении в Авлиде», где героиня добровольно отдает себя в жертву для блага Греции. В «Финикиянках» сын Креонта Менекей, узнав, что для победы родного города требуется принесение его в жертву, без колебаний, тайно от отца, отдает свою жизнь. В «Гераклидах» одна из дочерей Геракла, Макария, жертвует собой. В не дошедшей до нас трагедии «Эрехфей» мать принесла в жертву свою дочь для спасения Афин (фр. 360).

В пору почти не прекращавшихся войн поэт, конечно, не мог обойти животрепещущего вопроса войны и мира. Мифологические сюжеты на эту тему звучали как современные. Это можно видеть в «Гераклидах», в «Финикиянках», особенно в «Троянках», где действие разыгрывается на фоне пылающей Трои; в других трагедиях мы видим приготовления («Ифигения в Авлиде») или ближайшие последствия войны («Гекуба», «Просительницы») и т. д. Хор греческих женщин в «Ифигении в Тавриде» с ужасом вспоминает, как после разорения родного города они были увезены в чужую страну (1106 — 1122). В «Просительницах» (160; 229 — 237) и в «Финикиянках» (531 — 585) Эврипид показывает, что войны затеваются из честолюбия или по легкомыслию недобрыми вождями на пагубу народа. Может быть, даже трагедия «Троянки», поставленная в 415 г., была предупреждением против затеянного Алкивиадом похода в Сицилию.

Ненавидя войну и считая ее следствием нечестной деятельности некоторых политиков, Эврипид, естественно, был убежденным поборником мира и эту мысль проводил во многих трагедиях[171]. Как прямой отклик событий Пелопоннесской войны 430 — 427 гг. звучит отрывок из песни хора в не дошедшей до нас трагедии «Кресфонт» (фр. 453), где прославляется богиня мира Ирина:

Эврипид допускает войну только как средство обороны и защиты справедливости. Замечательно, что в «Просительницах» Тезей, выразитель взглядов поэта, ведет войну против фиванцев лишь до тех пор, пока не наносит им поражения; он останавливает свои войска, когда они могли уже ворваться в город (723 сл.). И в «Гераклидах» афиняне настаивают на освобождении взятого в плен Эврисфея — в противоположность Алкмене, олицетворяющей спартанскую жестокость (1018 — 1025). Надо знать, говорит поэт, что и победа не приносит прочного счастья. «Безумен тот из смертных, кто разоряет города, храмы и могилы, святыни умерших; предав их опустошению, впоследствии он сам погибнет», — такое предупреждение делает Посейдон в начале «Троянок» (95 — 98).

Эврипид нередко затрагивает и вопросы социальных отношений. Его политические симпатии яснее всего видны в одной из сцен «Просительниц». Когда Тезей принимает под свое покровительство жен и матерей воинов, павших под Фивами, из этого города в Афины приходит для переговоров посол. Поэт вводит в трагедию спор на тему о том, какой государственный порядок лучше. Для манеры Эврипида характерно, что действие трагедии на это время совершенно приостанавливается. Фиванский посол старается доказать негодность демократического правления, так как при нем будто бы власть принадлежит толпе, а ею правят в своих интересах ловкие хитрецы. Тезей в ответ на это разоблачает гнусность тирании, прославляет свободу и равенство, царящие в демократическом государстве (399 — 456). Подобное разоблачение произвола царской власти дается в «Ионе» (621-628).

Эти рассуждения являются откликом политических споров и литературной полемики, которая велась между разными группами в это время. Эврипид ясно показывает свои симпатии к демократическому строю, хотя в то же время клеймит демагогов. Уже древние предполагали, что образ оратора — наглого крикуна, выведенный в рассказе Вестника в «Оресте», списан с кого-то из современных Эврипиду демагогов, может быть с Клеофонта (902 — 906 и схолии). Подобным демагогом Эврипид неоднократно представлял Одиссея[172]. Он указывал также, что на почве демагогии возникает иногда тирания («Геракл», 588 — 592).

Типичным для греческой трагедии анахронизмом и даже внутренним противоречием является то, что демократические идеалы иногда воплощаются в образах царей — Тезея в «Просительницах» и Демофонта в «Гераклидах».

Не мог Эврипид не отозваться также на злободневную тему богатства и бедности. Он занимает в этом вопросе среднюю позицию: чрезмерное богатство отдельных лиц приводит их к надменности и не приносит пользы обществу, а крайняя бедность принижает человека и вселяет в него озлобленность; лучше всего среднее состояние. Об этом говорится в «Ионе» (634 — 63 5). Особенно выразительны слова Тезея в «Просительницах» (238 — 245):

О таком среднем состоянии мечтает и Ион в одноименной трагедии (625 — 632). Тип такого гражданина представлен в образе скромного, но дельного оратора, который решительно выступил в Народном собрании Аргоса на защиту Ореста. В трагедии «Орест» он характеризуется следующими словами (917 — 922):

Человек, живущий трудами своих рук (αύτουργόζ), это крестьянин из класса зевгитов, составляющих главный контингент греческого войска и бывших самой надежной опорой государства. Конкретно этот тип человека показан в лице крестьянина, фиктивного мужа Электры. Сама Электра отмечает его высокое благородство. Орест, познакомившись с ним, размышляет о несоответствии, которое наблюдается в натурах людей: сын благородного отца оказывается негодным, а человек из бедного и ничтожного рода — благородным. Это значит, что выше всего надо ценить не происхождение, а нравственные свойства людей («Электра», 367 — 398, ср. фр. 52). Внешнее положение не изменит нравственных качеств: негодный всегда остается таким; никакое несчастье не совратит благородного. Немалое значение в этом имеет и воспитание («Гекуба», 595 — 602). Рассуждение Эврипида поддерживает распространенный в это время вопрос о возможности изучения добродетели.

Подобные рассуждения подводят нас и к пониманию отношения Эврипида к вопросу о рабстве. «Трудами рабов живут свободные» — такая мысль была вложена в уста действующего лица в не дошедшей до нас трагедии Эврипида (фр. 1019). Мифическая история Греции содержала много рассказов о военных событиях и потрясающих переменах в судьбах людей даже самого высокого положения, это давало обильную пищу для трагического поэта. Эврипид изображает судьбы Гекубы, Андромахи, Кассандры, Поликсены и других знатных женщин, которые взяты в плен и стали рабынями. Царица амазонок Гипсипила, бывшая супругой Ясона, оказывается проданной в рабство, и ей угрожает смерть. Значит, ни один человек не может считать себя огражденным от таких превратностей судьбы. Чем же в таком случае раб отличается от свободного? Эврипид проводит мысль, что рабство есть несправедливость и насилие («Гекуба», 332 сл.; «Троянки», 489 — 497). Хороший раб отличается от свободного только по названию, природа же у всех людей одна («Елена», 726 — 733; «Ион», 854 — 856; фр. 495, 40 — 43 и фр. 511). Креуса в «Ионе» говорит, что своего старого и верного раба она почитает как отца (733 сл., ср. «Ифигения в Авлиде», 45, 304, 867). Эти рассуждения сходятся со взглядами передовых мыслителей V в., таких, как Гиппий и др.

Немалое место в творчестве Эврипида занимает тема дружбы. Как образец подлинной и самоотверженной дружбы показываются отношения Ореста и Пилада в «Электре», «Оресте» и «Ифигении в Тавриде». В последней из этих трагедий представлено благородное соревнование, когда каждый из друзей выражает готовность умереть ради спасения другого, что вызывает восхищение Ифигении (6 05 — 613). А в «Геракле» героя спасает от полного отчаяния после ужасных последствий безумия дружеское участие Тезея. Трагедия заканчивается выводом: «Неразумен тот, кто больше стремится иметь богатство или силу, чем добрых друзей» (1425 сл.).

4. РЕЛИГИОЗНО-НРАВСТВЕННЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ ЭВРИПИДА

Особенности происхождения греческой трагедии, естественно, открывали широкий простор для введения в нее религиозных мотивов. Пользуясь мифологическими сюжетами, Эврипид, что характерно для его научного мировоззрения, вводит мотивы, подрывающие самое веру в них. Так, вспоминая миф о том, как Атрей угостил Фиеста мясом его собственных детей и как Зевс, глядя на это, изменил движение солнца и звезд, поэт прибавляет: «Так рассказывают, но мало веры заслуживает это в моих глазах» («Электра», 737 сл.).

Наивную веру простых людей Эврипид представил в «Ифигении в Тавриде» в рассказе о том, как пастухи приняли Ореста и Пилада за богов — Диоскуров (272). Но тут же оказываются и насмешники, которые разоблачают их легковерие (275 сл., ср. 1334).

Подобно Анаксагору, Эврипид в одной трагедии выражал мысль, что солнце — это «золотая глыба» (фр. 783). Высказывания относительно природы всего мироздания в духе современных ему научных теорий рассеяны по многим его произведениям. Особенно характерно звучит рассуждение: «Ведь разум в каждом из нас есть бог» (фр. 1018). В одной из трагедий действующее лицо рассуждает: «Зевса, кто бы он ни был, я знаю только по рассказам» (фр. 480).

Религиозные вопросы, как можно видеть, сильно занимали современников Эврипида, и он сам в той или иной степени откликается на них почти во всех своих произведениях. Продолжая мысль Гераклита и Ксенофана, лучшие улил стали искать в божестве моральное начало. На этой почве у Эврипида возник решительный конфликт с традиционными верованиями.

Некоторые действующие лица говорят о всемогуществе богов (фр. 397, 1025, 1075). Это — голос верующих. В «Просительницах» в уста Тезея вкладывается речь, в которой несчастия людей объясняются их неразумием, стремлением поставить себя выше богов (195 — 218). «Неужели ты, Зевс, не видишь людей? — жалуется глашатай Талфибий в «Гекубе», — или попусту сложилось такое мнение, что существует род богов, в действительности же делами людей управляет судьба?» (488 — 491). В противоположность этому Эврипид представил смелого мыслителя, который хочет все установить вполне точно и своими глазами убедиться, существуют ли боги. Герой Беллерофонт в трагедии, названной его именем (поставлена до 425 г.), взлетает на небо, чтобы узнать, есть ли там боги. Кто видит на земле царство неправды и насилия, тот поймет, думает он, что богов вовсе нет и что все рассказы о них — пустая сказка (фр. 28 6).

Во многих трагедиях Эврипид изображает действия богов совершенно противоречащими нравственности. Так, Афродита губит Ипполита и Федру из чувства мелкой личной злобы; Гера насылает безумие на Геракла по своему произволу. Ее преследования дают основание отцу Геракла, Амфитриону, обвинять Зевса в том, что он не препятствует гибели от коварства Геры семьи своего сына («Геракл», 339 — 347). Аполлон обольстил царевну Креусу и вынудил ее подкинуть родившегося ребенка («Ион», 10 — 21), а потом стыдится признаться перед сыном в своем грехе (1557 сл.).

Эврипид многократно подчеркивает, что боги ничуть не лучше, а иногда и хуже людей. Геракл, увидев, что невольно сделался убийцей семьи, в ответ на утешения Тезея говорит («Геракл», 1341 — 1346):

Ифигения как жрица, которая должна приносить в жертву Артемиде греческих пленников, возмущается, как богиня может требовать таких жертв, и приходит к мысли, что это — выдумки самих людей («Ифигения в Тавриде», 380—391). Подводя итоги своим горестным размышлениям, Эврипид в одной из не дошедших до нас трагедий говорит: «Коль боги что позорное творят, они не боги» (фр. 292, 7).

Необходимо отметить жестокие нападки Эврипида на жрецов, которые, восседая на пророческих престолах и как будто возвещая волю богов, в действительности обманывают людей (фр. 795). Хитрости и обманы жрецов наглядно показаны в «Ионе», где герой в качестве храмового служки выведывает у пришедших к оракулу вопросы, с которыми они хотят обратиться, и в «Ифигении в Тавриде», где героиня, пользуясь своим жреческим положением, обманывает царя рассказом о мнимом чуде со статуей богини и таким образом устраивает побег.

Но, должно быть, эти радикальные суждения, требовавшие разрыва с общей религиозной, традицией, с усвоенными с детства верованиями, давались поэту нелегко и стоили долгих, мучительных переживаний. Таким стоном наболевшей души звучит песня хора в «Ипполите» (1102-1110):

Возникал вопрос: как надо понимать трагедию «Вакханки», где в прекрасном виде, как нечто чудесное и святое, представлена религия Диониса? Некоторые ученые готовы были видеть в этой трагедии отречение поэта от его прежних радикальных взглядов. Однако такие рассуждения надо признать ошибочными. Не говоря о том, что одновременно поставленная трагедия «Ифигения в Авлиде» не содержит никаких признаков отречения, в «Вакханках» сам Дионис, доводящий безумных женщин до ужасного злодеяния, ничем не лучше богов, изображенных в других трагедиях, и в уста Вестника вкладывается критическое замечание: «В страстях богам не подобает равняться со смертными» (1348). Кажущаяся идеализация культа с чудесными каринами природы, открывающей верующим свои дары, не имеет ничего общего с традиционным культом, а является откликом распространенного в современной Эврипиду философии прославления природы. Такое же значение имеет повторяющееся в песнях хора прославление сердечной простоты в противоположность человеческому высокомерию и суемудрию (395 сл.). А речь Тиресия, прославляющая религию Диониса как какое-то начало природы, резко противоречит традиционному мифу, согласно которому Дионис был одним из новых богов. Во всем этом скорее всего надо видеть романтический мотив, вытекающий из современных общественных настроений.

Но если в творчестве Эврипида мы находим суровую критику религиозной традиции, то было бы ошибочным считать его атеистом. Отказавшись от общепринятых положений народной религии, он на основе своих философских воззрений создает круг новых религиозных понятий. Интересна в этом отношении молитва, влагаемая в уста Гекубы в «Троянках» (884 — 888):

Ясно, что такое обращение не имеет ничего общего с народной релиией И является созданием философскоймысли.

В мировоззрении Эврипида нередко проглядывают черты пессимизма и мировой скорби. «Реки священные вспять потекли; правда и все вообще повернулось», — говорит хор в «Медее» (410 сл.), и этим характеризуется общий моральный упадок. Противоречие между идеалом и действительностью нередко вызывает у поэта мечты о том, чтобы уйти куда-то в лучшее место (например, «Ипполит», 732 — 775), мечты о переустройстве всего мира, об уничтожении лжи и неправды («Медея», 516 — 519), о другом способе рождения детей — без женщин («Ипполит», 616 — 624; «Медея», 573 сл.), о необходимости двух разных языков — справедливого и лживого («Ипполит», 925 — 931) и т. д. Встречаются даже рассуждения, что для человека лучше всего было бы вовсе не родиться на свет или что жизнь есть смерть (фр. 908, 833, 638), и т. д. Однако он все же верит в силу свободной личности и в образах своих героев рисует действие свободной воли В высшей степени показательны примеры самопожертвования героев. Алкестида добровольно умирает, и ее жертва имеет тем большее значение, что она понимает ценность жизни. «Нет ничего более ценного, чем жизнь», — говорит она (301). С полным сознанием этого умирают Ифигения, Макария, Поликсена, Менекей И др.

5. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ТВОРЧЕСТВА ЭВРИПИДА

Эврипид, как младший из числа знаменитых греческих трагиков, в начале своей деятельности застал драматическую и театральную технику вполне установившейся. Необходимые средства были выработаны, и государство не допускало сколько-нибудь существенных отступлений от заведенного порядка. Это, с одной стороны, упрощало, но, с другой — осложняло работу, так как, повторяя тематику и формы, уже использованные предшественниками, продолжателю необходимо было вносить в них что-нибудь новое и оригинальное. Этими историческими условиями в значительной степени определяется характер творчества Эврипида.

Хор был исконным и обязательным элементом драмы, но поскольку интерес все более переносился с лирической части на драматическую, значение хора стало падать. У Эврипида он часто остается по традиции, сохраняя только отдаленную связь с действием, почти перестает быть действующим лицом, как справедливо отмечал уже Аристотель[173]. Присутствие хора иногда становится даже помехой действию, так как он оказывается ненужным свидетелем. Зная о действиях или намерениях героя, хор должен все это скрывать или же своим присутствием стеснять откровенные высказывания действующих лиц Обычно такая возможность игнорируется поэтом. Как исключение отметим, что в «Ифигении в Тавриде» царь Фоант грозит расправиться с женщинами хора за то, что они своим молчанием покрывали хитрость Ифигении (1431 — 1434). Медея просит хор молчать и не мешать ей, что бы она ни стала делать («Медея», 259 — 263), и действительно, он ничего не предпринимает, когда она убивает детей. В «Ипполите» хор не мешает Федре покончить самоубийством И не раскрывает клевету на пасынка. В «Электре» и в «Елене» хор покрывает молчанием заговор против властителей[174]. Часто песни хора служат только общим фоном разыгрывающегося действия или его истолкованием, а иногда превращаются просто как бы в музыкальные антракты. Таково прославление Афин в «Медее» (824 — 845), напутствие уезжающей из Египта Елене («Елена», 1451 — 1511), сказка о златорунном баране в «Электре» (699—746) и т. п. Замечательна своим глубоким лиризмом грусть об ушедшей молодости и о тяжести наступающей старости в «Геракле» (637 — 700): «Юность мила мне; бременем более тяжким, чем утесы Этны, лежит на моей голове старость, покрывшая тьмою свет моих очей...» И далее тут говорится: «Не перестану я соединять харит с музами — в этот сладчайший союз. Не хотел бы я жить лишенным муз; но да буду всегда увенчиваем венками». Последние слова явно имеют в виду не старцев хора, а самого поэта. Так нередко хор становится носителем мыслей автора.

Оторванность песен хора от действия трагедии получила особое значение в IV в. и позднее, когда, по материальным соображениям, стало затруднительно пользоваться хором. Преимуществом трагедий Эврипида и стало то, что их можно было ставить без хора. Вместе с тем такие песни, обособленные от действия драмы, помогали поэту высказывать свои собственные мысли и настроения. Но если хор потерял свое значение, то тем большее внимание было обращено на действующих лиц, и Эврипид был первым драматургом, который стал изображать человеческие страсти, острые психологические переживания, болезненные состояния, душевный надлом и т. п. Подобно своим предшественникам, он пользовался мифологическими сюжетами, но обращался с ними весьма свободно, часто переделывал их. Это видно, например, в «Электре», где введен совершенно оригинальный мотив фиктивного брака героини с крестьянином. В «Медее» героиня сама убивает детей, тогда как по мифу детей убили жители Коринфа, мстя за убийство Медеей царя и царевны.

По своей композиции трагедии Эврипида очень разнообразны. Некоторые из них, как «Медея», «Ипполит», отличаются единством действия; в других действие осложняется вплетением посторонних мотивов. В «Геракле» выделяются три части: сначала показывается несчастное положение семьи героя, затем возвращение его и спасение семьи, наконец, безумие его и гибель жены и детей с последующей сценой отчаяния. В «Вакханках» сначала представлено преследование нового культа, потом поворот, сопровождающийся безумием и ужасной гибелью Пенфея; к этому присоединяется жестокое моральное наказание Агавы, когда она сознает, что убила собственного сына. В «Гекубе» в основную тему — открытие убийства сына героини и мщение за это — вклинивается жертвоприношение Поликсены. Переход от горя матери к мщению за сына — целая психологическая драма. Есть трагедии, в которых все действие состоит из ряда отдельных сцен, как «Троянки» и «Финикиянки». Древние критики называли такие трагедии «эпизодическими». Сложный состав имеет и «Андромаха», где драма героини переплетается с судьбой Неоптолема, Ореста и Гермионы. Однако во всех этих случаях внешнее разделение не мешает внутреннему единству действия, психологического развития героев.

Самая важная особенность драматургии Эврипида — его патетичность. Аристотель характеризовал его как «самого трагичного из поэтов»[175]. Эврипид умел показывать такие психологические конфликты, которые способны охватывать зрителя. Медея с полным сознанием убивает любимых детей[176]: в ней борется жажда мщения с материнским чувством. Поэт показывает невольное содрогание, естественную слабость, которая овладевает ею, ее душевные колебания. Получается драма психологическая. Геракл возвращается в свой дом в такой момент, когда семье угрожает смерть. Но после кратковременной радости освобождения Геракл впадает в безумие и убивает своих родных, воображая, что расправляется с Эврисфеем. Понятно, что, придя в себя, он от душевного потрясения готов лишить себя жизни. Подобным же образом в «Вакханках» Агава в состоянии безумия убивает сына Пенфея: в силу трагической иронии она воображает, что затравила на охоте необыкновенного льва. Временное заблуждение разрешается страшным «узнаванием». Еще в основу первого, не дошедшего до нас произведения Эврипида — «Пелиады» — был положен подобный трагический сюжет: дочери Пелия, желая волшебными средствами вернуть молодость отцу, по наущению Медеи зарезали его и тут же убедились в обмане. В «Троянках» потрясающей силы достигает сцена, в которой на фоне пылающей Трои в то время, когда в греческом лагере происходит раздел пленниц, вдруг вбегает со свадебным факелом безумная Кассандра и поет радостную свадебную песню — гименей (308 — 340).

Особенно ярко это раскрывается в сценах, когда самые близкие люди по неведению готовы убить один другого. Это блестяще представлено в «Ифигении в Тавриде»: Ифигения, ожесточенная под влиянием недоброго, как ей казалось, сна, готова безжалостно обречь на жертвоприношение приведенных к ней пленников, но в последнюю минуту она узнает, что один из них — ее брат Орест. В «Ионе» мать Креуса едва не отравила сына, а тот, мстя за это покушение, едва не убил свою мать. На таком же мотиве построена трагедия «Кресфонт»: Меропа хочет убить пришедшего в дом незнакомца, так как видела в нем убийцу; но в последнюю минуту ее останавливает верный раб, объясняющий, что перед ней ее сын, которого она считала давно убитым (фр. 449 — 459).

Важное место в трагедиях Эврипида уделяется воспроизведению чисто бытовых явлений. Еще Аристофан упрекал его за то, что он изображал «вещи обыденные, которыми мы пользуемся, с которыми живем» («Лягушки», 959). Вопросы семейных отношений приобретают большое значение в трагедиях Эврипида. В начальной сцене «Медеи» старая нянька говорит: «Величайшим благополучием бывает, когда нет разлада между женой и мужем» (14 сл.). А дальнейшая встреча Ясона с Медеей (446 — 626) переносит нас в обстановку семейной перебранки. Столкновение двух соперниц представляет сцена между Андромахой и Гермионой в «Андромахе» (147 — 273). К бытовому жанру приближается «Алкестида». Комическое впечатление производит спор между двумя эгоистами — Адметом и отцом его Феретом — у гроба героини и появление обжоры Геракла. Такой характер пьесы оправдывал отнесение ее на четвертое место в тетралогии, взамен сатировской драмы. Трогательное впечатление в этой драме производит рассказ рабыни о прощании Алкестиды с домом и домашними. И в «Оресте» есть комические сцены — например, когда через окно выскакивает перепуганный фригийский раб. Некоторые драмы Эврипида имеют вполне благополучный конец, как «Алкестида», «Ион», «Ифигения в Тавриде» и «Елена». Трагедия Эврипида, теряя свой героический характер, приближается к тому типу, который в новое время известен под названием «мещанской» драмы.

Уделяя много внимания изображению повседневного быта, Эврипид нередко останавливается на теме подкинутых или по каким-нибудь причинам потерянных детей. Древнему мифологическому мотиву он придает современное, бытовое осмысление. В трагедиях «Александр», «Алопа», «Авга», «Мудрая Меланиппа», «Гипсипила» и др. эти мотивы играли существенную роль. У матери отняты только что родившиеся дети или она сама, чтобы скрыть свое материнство, вынуждена подкинуть их, а впоследствии ей удается найти их. Миф иногда содержит пережитки первобытных представлений, будто дети бывали вскормлены животными. В «Мудрой Меланиппе» поэт пользуется случаем, чтобы устами своей героини доказать невозможность чудесного рождения их от животного. Среди дошедших до нас произведений Эврипида мотив нахождения матерью своего сына играет важную роль в «Ионе». Подобные темы впоследствии стали давать богатый материал для так называемой «новой» аттической комедии (см. гл. XVIII).

Появление бытового элемента в трагедии повлекло за собой и включение любовных эпизодов. Софокл в «Антигоне» только подошел к этому вопросу, ограничившись лишь намеком на любовь Гемона. Эврипид в некоторых трагедиях любовную страсть сделал основным мотивом, например в «Сфенебее». Но из таких пьес сохранился только «Ипполит», имеющий подзаголовок «Венценосец». Он был переработкой первоначальной редакции трагедии под названием «Ипполит закрывающийся» — в этой редакции трагедия при постановке провалилась. Выведенный в ней образ Федры отличался, по свидетельству древних, большим бесстыдством. Она сама признавалась Ипполиту в своей страсти, заставляя скромного юношу закрыться от стыда, — отсюда название произведения. Трагедия вызвала негодование в афинском обществе. Софокл переработал сюжет своей «Федры», он изобразил героиню в облагороженном виде, как несчастную жертву страсти, и, очевидно, затушевал те моменты, которые казались недостаточно скромными. После него и Эврипид создал ту редакцию, которую мы имеем, она заслужила на состязании первую награду. Признание Федры передает Нянька, таким образом обвинение в бесстыдстве снимается с Федры. В изображении ее страсти и внутренней борьбы Эврипид достиг несравненного мастерства. Это и дало основание Аристофану обвинять Эврипида в том, что он «научил молодых людей влюбляться» («Лягушки», 957).

Далее, необходимо отметить тонкое искусство Эврипида в проведении сцен «узнавания». Здесь, в первую очередь, следует назвать сцену в «Ифигении в Тавриде». Ифигения, видя перед собой греческих пленников, думает через кого-нибудь из них передать о себе весть брату, но, когда она называет его имя, оказывается, что он сам стоит перед ней. Еще более тонко, как увидим дальше, проводится узнавание в «Электре». В «Ионе» Креуса, видя корзинку и пеленки, в которых жрецы нашли когда-то Иона, узнает в них вещи своего ребенка и по ним убеждается, что Ион — ее сын. В первых двух случаях узнавание происходит по внутренним признакам и производит особенно сильное впечатление; в последнем случае — по внешнему признаку, являющемуся как бы случайным, и потому уступает по силе впечатления, что отмечал Аристотель[177].

Важным нововведением Эврипида в драматической технике было применение интриги или ловкой хитрости для выхода из затруднительного положения. Этим средством он пользуется в «Электре», «Оресте», «Ифигении в Тавриде», «Елене», «Ионе», не дошедшем до нас «Шламеде» и др. Это новшество было сразу же подхвачено Софоклом в «Электре» и в «Филоктете».

Как младший из знаменитых драматургов, Эврипид оказывался в трудных условиях вследствие того, что наиболее выигрышные сюжеты были уже использованы его предшественниками. Чтобы не повторять их, он старался им дать новое освещение, вводить новые мотивы и т. д. Во многих случаях он мог видеть и даже критиковать недостатки своих предшественников. Это типично для его драматургии. Так, например, когда Елена, чтобы бежать из Египта, предлагает Менелаю, которого еще не узнали, объявить местному царю о смерти Менелая, он возражает: «Да это уж старо» («Елена», 1056). Старо оно потому, что подобным мотивом уже пользовался Софокл в «Электре» (1052).

Особенно хорошо мы можем наблюдать разницу метода у трех знаменитых трагиков при рассмотрении трактовки ими образа Ореста. Это единственный случай, когда мы имеем перед собой произведения трех поэтов на одну тему: «Хоэфоры» Эсхила, «Электра» Софокла и «Электра» Эврипида.

У Эсхила главным действующим лицом является Орест, у Софокла и Эврипида — Электра. У Эсхила их образы намечены бегло, узнавание проводится примитивно, внимание сосредоточено на выполнении мести. У Софокла подробнее развита тема хитрости, с помощью которой Орест проникает во дворец, но главное место уделяется психологии Электры. У обоих трагиков Орест, выступая в подходящий момент, легко дает себя узнать. У Эврипида действие перенесено в деревню, куда Орест может беспрепятственно прийти, не прибегая ни к какой хитрости. Но сначала он выдает себя за посланца от Ореста.

Старый слуга, зайдя на могилу Агамемнона, увидел там признаки совершенных недавно жертвоприношений, нашел прядь волос, след от ноги и по сходству с волосами и следом ноги Электры предполагает, что прибыл Орест. (Это как раз те признаки, по которым у Эсхила Электра узнает о приходе брата. У Эврипида Электра отвергает их как наивные. Это явная критика приемов Эсхила.) Потом старик, приглядываясь к одному из гостей, открывает в нем знакомые черты и так узнает Ореста. А после совершения убийства Орест и Электра изображаются уже как психически больные люди — в духе врачебной теории Гиппократа. Так вся трагедия построена по принципу естественности и правдоподобия. Этим характеризуется творческий метод Эврипида.

Чтобы не повторять мотивов, которые были у предшественников, Эврипид лишь бегло отмечает их, но зато подробно развивает то новое, что сам вносит в сюжет. Так, например, в «Оресте» едва упоминается о суде Ареопага (1648 — 1652), но зато подробно рассказывается о суде над Орестом в Народном собрании (866 — 956), чего вовсе нет у других трагиков.

Из характерных приемов творчества Эврипида надо отметить своеобразное применение прологов и развязок.

В свободной тетралогии, где каждая пьеса представляла вполне законченное и самостоятельное целое, такая драма была естественно стеснена размерами. Из экономии места поэт, чтобы ярче изобразить главное, должен был возможно короче задерживаться на менее существенных частях. Кроме того, ему важно было сделать с самого начала все действие понятным для зрителя, тем более что часто он пользуется редкими вариантами мифов, как в «Электре», «Елене», «Финикиянках» и др. Это и побуждало его строить пролог так, чтобы в нем изложить все предварительные данные. В некоторых трагедиях пролог произносится кем-нибудь из богов, что дает возможность в общих чертах наметить содержание всей трагедии. Этот прием носит несколько механический характер и вызвал насмешки Аристофана в «Лягушках» (946). Еще более механический характер имеет у него форма окончания: когда все, что представлялось существенным, показано зрителям, поэт обрывает действие, заставляя появляться на специальной машине кого-нибудь из богов (deus ex machina), чтобы распутать создавшееся положение и предсказать дальнейшую судьбу героев. Этим приемом он пользуется в восьми трагедиях.

6. ОБРАЗЫ ТРАГЕДИЙ ЭВРИПИДА

Вследствие того что греческая трагедия замкнулась в кругу мифологических сюжетов, авторы часто допускали анахронизмы: героям мифологического прошлого приписывались мысли и чувства современников автора. Ни у кого это противоречие не выступает так резко, как у Эврипида. Поэтому образы его трагедий имеют двойственный характер: с одной стороны, это герои эпического склада, с другой — это его современники.

Софокл, как мы видели, противопоставлял себя Эврипиду, говоря, что он изображает людей такими, какими они должны быть, а Эврипид — такими, каковы они в действительности. Конечно, это определение нельзя понимать в узком смысле. Самый характер греческой трагедии, весь ее стиль предполагает известную идеализацию, возвышение героев над уровнем заурядных людей. Но Эврипид и в героях старался показать чисто человеческие, иногда весьма низменные свойства. Это снижение и упрощение героев было новшеством в греческой литературе и казалось грубым нарушением установившейся традиции. Аристофан в «Лягушках» выражал негодование на то, что Эврипид выводил героев как каких-то пустых болтунов, нищих, оборванцев (841 сл.).

Галерея образов Эврипида весьма богата. Из положительных героев, наиболее выражающих симпатии поэта, нужно прежде всего указать Ипполита в одноименной трагедии. Он — охотник и проводит жизнь на лоне природы. Он поклоняется девственной богине Артемиде, которая представляется не только как богиня охоты, но и как богиня природы. А в природе современные философы видели свой высший идеал. Из этого ясно, что основная концепция образа подсказана поэту современной философией. Ипполит один имеет возможность общаться с богиней, слушать ее голос, хотя и не видит ее. Он часто проводит время на заветном лугу ее, куда не ступает нога обыкновенных людей; из цветов он свивает венки для богини. Кроме того, он посвящен в Элевсинские и Орфические мистерии, не ест мясной пищи, ведет строгий образ жизни и, естественно, при таких условиях чуждается плотской любви. Он ненавидит женщин и ту страсть, которая чужда его идеалу и представляется в лице Афродиты (сама Артемида считает ее своим злейшим врагом). Стыдливость — его прирожденное свойство. Он лучше говорит в небольшом кругу избранных, чем перед толпой. Он — ученый. Философа, каким представляется Ипполит, не могут увлечь ни власть, ни почести, ни слава. При этом надо отметить и его непреклонную твердость в соблюдении клятвы, хотя и неосторожно данной: за нее он платится своей жизнью. В пылу негодования он бросил слова: «Язык мой клялся, сердце ж не клялось» (612). Но клятве своей он верен, и если Аристофан истолковывает эти слова как образец двурушничества[178], то это явная несправедливость. Общей строгостью характера объясняется и его отношение к Федре, его грозная обличительная речь и проклятие женщинам (616-668).

Все это создает перед нами цельный, характерный образ философа-созерцателя, тип «мудреца», какой намечался в некоторых учениях софистов, близкий по духу самому поэту. Он не раз повторяется и в других его произведениях, хотя не в столь ярко выраженной форме, — в лице Иона в начальной части трагедии, носящей его имя (особенно 629 — 647), в облике Ахилла в «Ифигении в Авлиде» (919 — 927), в лице Амфиона в не дошедшей до нас трагедии «Антиопа» и других, а позднее возрождается в учениях школы стоиков.

Противоположностью Ипполиту является образ сильной личности, которая выше всего ставит свое личное «я», попирает все общепринятые законы и хочет подчинить своей воле остальных людей. Горгий, Фрасимах, Калликл и некоторые другие в своих философских сочинениях дали идеал «сверхчеловека», проповедующего эгоизм. И Эврипид выводит людей такого рода, но наделяет их явно отрицательными чертами. Особенно выразителен образ Этеокла в «Финикиянках». В своей речи он с циничной откровенностью заявляет о стремлении к власти (503 — 510):

В карикатурном преувеличении эти черты крайнего эгоизма, алчности, самоуверенности и жестокости собраны в образе гомеровского людоеда Полифема, который своим богом провозглашает собственный желудок и богатство и отвергает всех общепризнанных богов («Киклоп», 316 — 346).

К категории эгоистов и честолюбцев, но более мелкого пошиба принадлежит и Ясон в «Медее». Ничтожный сам по себе, он является типом карьериста. Совершивший подвиги и спасшийся только благодаря жене, он легко бросает ее ради царской дочери, когда видит, что с помощью жены он больше ничего не может добиться. При этом он еще лицемерит перед Медеей, доказывая, что в новый брак вступает ради нее и ради детей; он, как софист, в вульгарном смысле этого слова, утверждает, будто облагодетельствовал ее, привезя из варварской земли в Грецию, в культурную страну. Его слабое место — дети. Но и здесь он остается эгоистом, так как думает не о судьбе детей, а только о продолжении рода. Медея и поражает его в это чувствительное место. В результате он остается уничтоженным, одиноким, без всяких надежд на будущее.

Чрезвычайно жизненно обрисован Агамемнон в «Ифигении в Авлиде». Честолюбивый царь, который для достижения верховной власти готов пожертвовать даже самыми близкими ему, действует порой как настоящий демагог — на это ему указывает Менелай (335 — 348). Он с завистью смотрит на простого раба, который не знает мук честолюбия и счастлив в своем низком положении. Поэт весьма тонко изображает колебания и переживания Агамемнона. Его честолюбивые планы сталкиваются с естественным чувством отца: ради своих планов он должен принести в жертву свою собственную дочь. Агамемнон отказывается от своего намерения и пишет письмо домой; но Менелай расстраивает все дело. Вестник сообщает о приезде Ифигении с матерью и о том, что все войско узнало о жертвоприношении и ждет его. Тут-то во всем ужасе представляется ему его положение. Сам Менелай отступается от своего требования. Но Агамемнон в конце концов видит безнадежность своего положения, так как его все равно заставят отдать дочь. Он лицемерит перед женой и дочерью, разыгрывая роль нежного отца, но это плохо ему удается, и он не может удержать на глазах слез. Наконец, его изобличают. После этого скрывать ему уже нечего; он признается в принятом решении, но пытается оправдать его высокими патриотическими чувствами и заражает подлинным самопожертвованием юное сердце Ифигении. Так, этот мифологический герой предстает в чисто человеческом облике политического деятеля времени Пелопоннесской войны.

Типом благодушного эгоиста представлен Адмет в «Алкестиде». Своим благочестием он снискал расположение Аполлона, который некогда, отбывая наказание по воле богов, служил у него батраком. Аполлон и дал ему возможность отсрочить смерть, если он найдет кого-нибудь, кто согласится умереть вместо него. Согласилась на это только жена его Алкестида. Придя в опустевший дом, он испытывает глубокую скорбь и жалеет, что принял эту жертву. Адмет несколько искупает свой эгоизм гостеприимством: когда приходит Геракл, Адмет не говорит ему ни слова о своем горе, чтобы не омрачать его веселого настроения, и Геракл, узнав обо всем, вознаграждает его за это тем, что приводит к нему спасенную Алкестиду.

В трагедиях Эврипида надо особо остановиться на образах женщин. Аристофан установил за ним репутацию женоненавистника, указывая на выведенные им типы развратниц, вроде Федры и Сфенебеи. Однако справедливость требует сказать, что наряду с женщинами-преступницами у него есть идеально прекрасные женские образы. Вообще он показал себя удивительным мастером в изображении женской психологии. Чрезвычайно важно то, что, рисуя эти образы, он поставил вопрос о социальных условиях, в которых слагаются такие образы. Замечательна в этом отношении речь Медеи (230 — 237):

Эврипид со всей остротой подчеркивал ненормальность бытового положения греческой женщины. Выйдя замуж, женщина приходит в чужой дом, ни к чему не приученная в родительском доме, совершенно не зная своего мужа. Жизнь женщины ограничена целым рядом условностей. Положение мужчины совсем иное, так как он проводит большую часть времени вне дома. Но родить ребенка, рассуждает Медея (250 сл.), более тяжелое дело, чем сражаться на войне. Психология такой женщины и представлена в лице Федры в «Ипполите». «Соблазнов много в нашей жизни есть, — говорит она, — беседы долгие, безделье — сладкий яд» (383 сл.) и т. д. Честная по своей натуре, она поняла собственное бессилие перед захватившей ее страстью и хотела молча, не открывая никому своей тайны, умереть.

Но среда ее погубила. В трагедии очень живо показаны ее переживания. Мы видим, как она, изнурившая себя голодом, погруженная в думы, невольно выдает свою тайную страсть: то она хочет напиться воды из горного источника, то направить псов на дикую лань или метнуть копьем в нее. Во всех ее странных порывах обнаруживается тайное желание быть ближе к любимому человеку. Она стыдится, замечая безумство своих слов. Поэт старается возвысить самое чувство, говоря, что «Эрот учит человека и делает поэтом, если даже он не был им прежде» (фр. 663). Федра выдала свою тайну няньке, и та, опытная в таких делах, взялась ей помочь, не спрашивая ее согласия. Невежественная, научившаяся от уличных мудрецов находить оправдание всякой подлости, она своей решительностью обезоружила обессиленную Федру. Ипполит недаром видит в таких наперстницах величайшее зло: надо бы держать их подальше от жен (645). Нянька своим вмешательством привела к катастрофе. Ипполит негодует на гнусное предложение, переданное нянькой. А Федра, чувствуя себя оскорбленной, превращается в озлобленную мстительницу, которая не щадит ни себя, ни тем более врага, узнавшего ее тайну. Пагубное вмешательство Афродиты вызывает сострадание к ее жертве. В противоположность Федре, этой слабой по природе женщине и только под влиянием страсти решившейся на преступление, Медея — женщина «ученая», словно прошедшая школу софистов, сильная духом, эта яркая, исключительная индивидуальность ставит свое «я» выше всего остального, все считает для себя подозрительным, может дерзнуть на все, не признает никаких преград. Вся жизнь для нее в Ясоне: ради него она совершала преступления; ради него она сделала свое существование несносным. Много раз спасая мужа, она считает себя вправе требовать от него верности. Оскорбление в любви, с ее точки зрения, — величайший проступок (265 сл.), и месть за него должна быть самой беспощадной. Уже в самом начале трагедии верные слуги ее предвидят, что она не остановится перед самым ужасным делом. Воспитанная в свободной обстановке — в варварской стране, под влиянием страсти она становится демонической личностью. Она идет на коварство, на унизительную лесть, чтобы только добиться своего. Ревность и месть в образе Медеи доведены до высшего накала. Поэт порвал с традиционной версией мифа об убийстве детей коринфянами, чтобы во всем ужасе показать злодейство матери.

К разделу подобных женщин, хотя и уступающих Медее по яркости и силе выражения, должны быть отнесены Гекуба, ослепляющая Полиместора («Гекуба»), и Алкмена, убивающая Эврисфея («Гераклиды»). Настоящим типом злой женщины, надменной, мелочной и ревнивой, ничем не умеющей привязать к себе мужа, представлена Гермиона в «Андромахе».

У Эврипида мы находим целый ряд обаятельных, прекрасных женских образов, преданных, готовых к самопожертвованию, как Алкестида, Поликсена (в «Гекубе»), Макария (в «Гераклидах»), Ифигения (в « Ифигении в Авлиде»). Эврипид воплотил идеал высокой мудрости в лице Меланиппы в не дошедшей до нас трагедии «Мудрая Меланиппа».

Наделяя своих героев реальными чертами, тонко воспроизводя их душевные переживания, Эврипид первый попытался раскрыть явления психических отклонений и безумия. Безумие Геракла, Агавы, муки совести Ореста и т. п. он изображает как психическую болезнь, и симптомы ее описывает согласно наблюдениям своего знаменитого современника, врача Гиппократа («О священной болезни». См. гл. X).

7. РЕЧИ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ И ЯЗЫК ТРАГЕДИЙ ЭВРИПИДА

Вместе с наукой своего времени Эврипид хорошо усвоил и ораторское искусство, которое привлекало к себе внимание некоторых софистов (см. гл. X). Эврипид широко воспользовался их опытом и в уста действующих лиц нередко вкладывал речи, построенные по правилам риторики. Особенно наглядно это представлено в сценах спора, превращающегося иногда в словесное состязание («агон»).

У Эврипида речи спорящих обычно построены вполне симметрично и содержат три основные части: вступление, главную часть и заключение. Доказательства располагаются в строгом порядке. Инода речи противников даже имеют одинаковое количество стихов, а ответы следуют по пунктам. Образцом могут служить речи Медеи и Ясона — одна как обвинительная, другая как защитительная («Медея», 465 — 519 и 522 — 575). Ясон, возражая на обвинения Медеи, прибегает к чисто софистическим приемам. Он доказывает, во-первых, что спасительницей его была не Медея, а Афродита; во-вторых, что он дал Медее больше, чем получил от нее — он привез ее в Грецию и дал ей славу; в-третьих, новым браком он доказывает свою проницательность, так как приносит пользу ей и детям.

Другим примером может быть сцена в «Троянках» (860—1059). Елена, оправдываясь перед Менелаем, доказывает, что в ее проступке виновата Гекуба, которая родила Париса, затем Приам, что не убил его, несмотря на недобрые предвещания, наконец, Афродита, обещавшая ее Парису, и т. д. Гекуба в своей речи опровергает все доводы Елены, ссылки ее на богов и убеждает Менелая, что, только убив Елену, он ублаготворит Грецию за испытанные ею страдания. Можно заметить, что такое обсуждение виновности Елены было откликом распространенной темы риторских упражнений, известных нам по образцам фиктивных речей Горгия (см. гл. X).

Так достижения ораторской техники постепенно входили в обиход художественной литературы, а вместе с этим развивались и различные формы словесных украшений, фигур речи и мысли.

Из усовершенствований, достигнутых Эврипидом, следует указать на большое развитие у него «стихомифии», т. е. чередующихся реплик из одного стиха — по 50 и более подряд (например, «Елена», 8 3—142; 780 — 841; 1195—1277; «Электра», 220 — 289; 612 — 684; «Ион», 5 17 — 563; 934—1028 и т. д.); склонность к обстоятельным картинным рассказам в сообщениях вестников. Таковы, например, рассказы о катастрофе с Ипполитом, о жертвоприношении Ифигении в «Ифигении в Авлиде» и Поликсены в «Гекубе». Они живописуют предмет и создают иногда цельные картины.

В соответствии с изменениями драматической техники у Эврипида изменился и язык. Он сделался намного проще, приблизился к разговорной речи, как отмечал Аристотель[179]^. Но все-таки он сохранял типичные свойства трагического стиля. Сам Аристофан, постоянный противник Эврипида, должен был признать его преимущества. Язык Эврипида богат тонкими и глубокомысленными изречениями, которые впоследствии высоко ценились любителями и которые стали пословицами. Правда, ученая изысканность некоторых выражений вызывала насмешки противников Эврипида. Аристофан едко высмеивает его выражения в духе Гераклита (фр. 638):

В одном месте у Аристофана раб Эврипида на вопрос Дикеополида, дома ли Эврипид, отвечает: «Не дома дома он, коль понимаешь» («Ахарняне», 396).

Среди звуковых эффектов, которыми пользовался Эврипид, указывали на злоупотребление свистящим «с», по нескольку раз встречающимся в одном стихе[180]. Какое-то лицо в комедии его современника Платона (не философа!) замечает: «ты спас меня от сигм Эврипида».

Эврипид много занимался музыкой, и музыкальные части трагедии получили у него большое развитие. Он часто вводит арии действующих лиц. Иногда музыка даже преобладает над словом: слова подбираются не ради смыслового значения, а ради музыкального звучания их — с музыкальными протяжениями слогов и повторениями отдельных слов. Эврипид широко пользовался мотивами народных песен, за что Аристофан и обвинял его в вульгарности («Лягушки», 1300). Мы имеем сведения об особенной эффектности постановки не дошедшей до нас «Андромеды», где героиня, прикованная к скале и обреченная на съедение морскому чудовищу, перекликалась в жалобных песнях с эхо, пока не появлялся Персей, чтобы освободить ее. Пародию на эту трагедию дал Аристофан в конечной части комедии «Женщины на празднике Фесмофорий» (1010—1135).

8. НАЦИОНАЛЬНОЕ И МИРОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ ЭВРИПИДА

Своими современниками Эврипид не был достаточно понят и оценен. Исключение представляла только Сицилия, где интерес к Эврипиду был настолько велик, что некоторым афинским воинам, попавшим в плен во время неудачного сицилийского похода, удалось получить свободу благодаря тому, что они могли по памяти записать для своих хозяев отрывки из трагедий Эврипида (Плутарх, «Никий», 29). В IV в. его произведения стали пользоваться большим успехом. Он оказался в это время наиболее современным и понятным, тогда как Эсхил и даже Софокл стали утрачивать свою популярность. Были даже комедии Аксионика и Филиппида, созданные под названием «Любитель Эврипида». А в одной комедии Филемона какой-то поклонник Эврипида заявлял: «Если бы мертвые имели сознание, я повесился бы, чтобы увидеть Эврипида» (фр. 130). В конце IV в. ему, как и другим знаменитым драматургам, был поставлен памятник в афинском парке. Наибольшей популярностью трагедии Эврипида достигли в эпоху эллинизма, когда они буквально царили в греческом театре. Пониманием души человека, склонностью воспроизводить бытовые явления, оригинальностью сюжетов, интересным ведением интриги и узнавания и другими приемами, простотой языка, изяществом разговорной речи и т. п. — Эврипид подготовил появление бытовой комедии. Еще древний биограф Сатир (III в. до н. э.) отмечал, что в его произведениях встречаются такие бытовые темы, как «ссоры мужа с женой, отца с сыном, раба с господином или в перипетиях изнасилование девушек, подкидывание детей, узнавания через перстни и ожерелья. Это составляет содержание новой комедии, а было доведено до совершенства Эврипидом». О популярности Эврипида в IV в. говорят и надписи, и вазовая живопись. Много отрывков из его произведений сохранилось в египетских папирусах.

Эврипид приобрел большую популярность и в Риме у первых же римских драматургов. Позднейшие римские драматурги часто перерабатывали его трагедии и заимствовали у него драматические мотивы. Такова «Ифигения» (в Авлиде) Энния. «Медею» переделывали Энний, Овидий и Сенека. «Ипполита» Сенека переработал под названием «Федра», причем использовал обе редакции трагедии. Влияние, Эврипида ощущается и в других его трагедиях.

После перерыва в эпоху средневековья интерес к Эврипиду снова возрос в пору Возрождения (например, «Ифигения» Руччелаи) и особенно в период классицизма. Эврипид оказал влияние на творчество Корнеля («Медея»), еще более Расина («Федра», «Андромаха», «Ифигения», «Фиваида, или братья-враги»), затем Вольтера («Меропа» и «Орест»). Его высоко ценили Гёте, который на основе двух «Ифигении» создал свою «Ифигению», и Шиллер, переводивший «Ифигению в Авлиде» и «Финикиянок» и воспользовавшийся сюжетом последней для создания «Мессинской невесты». Увлекались Эврипидом немецкие романтики, в том числе Тик, а позднее австрийский поэт Грильпарцер. Отдали дань уважения Эврипиду английские поэты Байрон, Шелли и Теннисон, французские поэты Легуве, Делавинь, Леконт де Лиль, Катюль Мандес и многие другие. В России интерес к Эврипиду возник давно (ср., например, «Андромаху» П. А; Катенина), об этом говорят многочисленные переводы его отдельных произведений. Наибольшая заслуга в этом принадлежит И. Ф. Анненскому (1855—1909), который, кроме того, написал несколько подражаний, развивая сюжеты не дошедших до нас трагедий.

9. ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ТРАГИЧЕСКИЕ ПОЭТЫ. ТРАГЕДИЯ «РЕС»

Три знаменитых трагика, известные нам по сохранившимся произведениям, не были одиноки в своем искусстве. Их окружало много других драматургов, и нет сомнения, что среди них было немало весьма талантливых поэтов, так как некоторые из них иногда одерживали победы над тремя прославленными соперниками. Нам известно много имен и отрывков из их произведений. К их числу принадлежат: сын Эсхила Эвфорион, сын Софокла Иофонт и внук Софокл Младший, сын Эврипида Эврипид Младший, а также Ион Хиосский, Ахей, Неофрон (автор «Медеи»), Агафон, сделавший попытку написать трагедию на современный сюжет — «Цветок»[181], Критий и др.

Единственным образцом этого богатого творчества остается трагедия «Рес» неизвестного автора, ошибочно включенная в сборник сочинений Эврипида. Она так резко отличается по своему характеру от всех других его произведений, что современная критика почти единодушно отказывается признать ее принадлежащей Эврипиду. Сюжет «Реса» заимствован из X песни «Илиады». Действие происходит ночью, в поле, близ греческого лагеря. По многим признакам надо предполагать, что это произведение относится к IV в. Оно остается для нас последним образцом греческой трагедии. Хотя трагедия и продолжала существовать, но уже не давала таких замечательных произведений, которые могли бы равняться с созданиями великих трагических поэтов V в. до н. э. Эсхил, Софокл и Эврипид остались непревзойденными национальными поэтами. Постановки их произведений часто возобновлялись в театрах; они пережили античный мир и вошли в сокровищницу мировой культуры.