История древнегреческой литературы

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭПОХИ ЭЛЛИНИЗМА

Литература IV в. до н. э. наглядно показала глубокий кризис в жизни античного государства-города. Этот кризис временно разрешился в конце IV в. установлением военной диктатуры — македонского владычества над большей частью Греции после победы Филиппа при Херонее в 338 г. Сын и преемник Филиппа Александр (336 — 323 гг. до н. э.) во главе греческого войска отправился на завоевание Востока и сделался властелином огромной державы, простиравшейся до пределов Индии. Однако эта разноплеменная монархия оказалась очень непрочной и распалась вскоре после смерти своего основателя, так как не имела крепкой внутренней связи, а его экономическая основа — рабство — оставалась прежней. На развалинах монархии Александра в результате продолжительных и кровопролитных междоусобных войн между его преемниками, так называемыми «диадохами», образовалось несколько более или менее крупных государств, по преимуществу монархических: Македония, Сирия, Пергам, Египет, богатые торговые республики на островах Родосе и Делосе и др. На место прежних маленьких государств-городов появились более обширные политические организации, концентрировавшиеся вокруг наиболее крупных городов (полисов). В связи с этим произошли серьезные изменения во всем укладе жизни. Изменилась отчасти социальная структура рабовладельческого общества, а с нею и его идеология. За этим новым периодом истории греческого мира закрепилось условное название «эллинизма», введенное немецким историком И. Г. Дройзеном в 1833 г. Эллинистический период занимает последние три столетия до н. э.

Афиняне вместе с другими греками после смерти Александра в 323 г. подняли восстание против власти Македонии. Но это восстание было жестоко подавлено македонским полководцем Антипатром в 322 г. После этого в Афинах был введен цензовый строй, и гражданские права были сохранены только за людьми с состоянием не менее двух тысяч драхм, в результате чего в городе оставлено было лишь около 9 тысяч населения, а свыше 12 тысяч было выселено в другие места ((Диодор, XVIII, 13—18). В течение 10 лет (317 — 307 гг.) наместником Афин был весьма образованный Деметрий из Фалера, но он был изгнан воинственным Деметрием Полиоркетом, после чего Афинам была возвращена независимость. Правда, она очень часто оказывалась призрачной. Подобное положение было и в других местах Греции.

В противовес владычеству Македонии стали создаваться союзы свободных городов — в северо-западной части Греции Этолийский, в центральной — Ахейский, которые пытались отстаивать независимость греческих полисов. Но и в них действовали различные социальные силы: бедные и средние отстаивали независимость и демократический строй; богатые искали поддержки у Македонии, а позднее у Рима. Это все привело, наконец, к вмешательству римлян и после продолжительной борьбы завершилось в 147 г. разгромом Македонии, а в 146 г., когда был взят и разрушен главный очаг сопротивления — город Коринф, — Греция была превращена в римскую провинцию под названием Ахайи. Вслед за этим началось постепенное подчинение и других областей в районе Средиземного моря, где была распространена греческая культура. Последним римляне завоевали Египет — в 30 г. до н. э. Энгельс убедительно показал, что причиной такой слабости греков был господствовавший у них рабовладельческий строй. «Всякое основанное на рабстве производство, — писал он, — и всякое основывающееся на нем общество гибнут от этого противоречия. Разрешение его совершается в большинстве случаев путем насильственного порабощения гибнущего общества другими, более сильными (Греция была покорена Македонией, а позже Римом)»[232].

Завоевание Востока Александром и его преемниками привело туда большое количество греков. Уже Александр основал там много новых городов. Его преемники продолжали начатое им дело; все возникшие города сделались рассадниками греческой культуры.

С расширением сети дорог и торговых связей распространение греческой культуры получало еще большие возможности. Греки постепенно ассимилировались с местным населением, распространяя среди него свои обычаи и воззрения, но и сами легко поддавались местным влияниям и, возвращаясь на родину, приносили взгляды и обычаи других народов, привозили чужеземные товары, предметы невиданной дотоле роскоши. Греческие города после восточных походов наполнялись толпами рабов из завоеванных стран. Так начался быстрый процесс «синкретизма», т. е. слияния, культур Греции и Востока. Это особенно бросается в глаза в области религии: в Греции появилось множество восточных культов и божеств, как египетские Осирис и Исида, фригийские Сабазий, Кибела и Аттис, сирийские Атаргатис и безыменная «Сирийская богиня», и т. д. Греческие боги стали усваивать черты восточных. Образовались даже новые смешанные божества: Зевс-Аммон, Гарпократ, Сарапись, Гермес Триждывеличайший и т. п. Естественно, что «синкретизм» захватывал и идеологию, в том числе философию, литературу и искусство, причем это проявлялось как в сюжетах, так и в формах. Образовалась общая мировая культура с греческой основой. Так, например, в Вавилоне и в столице парфянского царства появились греческие театры. Вместе с тем происходило изменение и этнического состава населения культурных центров.

Расширение культурных связей между разными греческими племенами и деятельный взаимный обмен привели к созданию «общего» — межплеменного греческого языка «койнё», который распространился главным образом как язык литературной прозы. В основу его легли ионийский и аттический диалекты с примесью местных элементов. Это был язык по преимуществу образованных кругов, тогда как низы продолжали пользоваться своими местными наречиями и лишь постепенно усваивали речь высшего круга. В языке поэзии удерживалась прежняя стилизация — ионийский и дорийский диалекты.

Громадные богатства, захваченные в странах Востока, сосредоточились в руках правителей, которые по восточному обычаю приняли титулы царей. Эти монархи основывали новые города, столицы, соперничая между собой в роскоши и богатстве. Они вели бесконечные войны для захвата новых стран и часто воевали между собой. На этой почве получило широкое распространение наемничество. О тяге на службу к «доброму царю» Птолемею рассказывали Феокрит (XIV, 59 сл.) и Геронд (1, 30). В комедии Менандра «Самиянка» говорится о войнах в Карий и Бактрии (286 сл.). Естественно, что ряды этих войск в изобилии пополнялись бедняками и всякого рода обездоленными людьми, которых все больше накапливалось в городах в результате крайнего обострения социальных противоречий. Наемничество повлекло за собой огрубение нравов и породило характерный тип воина-хвастуна, который занимает видное место в литературе среди комических персонажей (ср. с. 366-367).

Наплыв рабов из завоеванных стран и торговля ими достигли в это время невероятных размеров: остров Делос сделался одним из крупнейших невольничьих рынков. К III — II вв. до н. э. относится наибольшее количество восстаний рабов. Эти восстания становились тем более опасными, что к ним обычно присоединялась и вся эксплуатируемая беднота. Таково было восстание Дримака на острове Хиосе в III в. до н. э., Аристоника в Малой Азии в 133—130 гг., восстание на острове Делосе в 130 г., два крупных восстания в Сицилии, восстание Савмака в Боспоре в конце II в. и т. д. Кроме эксплуатации труда рабов, в эту пору стали широко применяться эксплуатация и полусвободных, оказавшихся в положении крепостных, так называемых «колонов». Попытками оздоровить ненормальные условия была реформаторская деятельность в Спарте царей Агиса IV (245 — 241 гг.) и Клеомена III (235 — 221 гг.), а позднее «тирания» Набиса (207 — 192 гг.); но эти попытки имели лишь кратковременный успех.

Из новых городов получили особенное значение Пергам в Малой Азии, Антиохия на Оронте в Сирии, Селевкия на Тигре, Александрия в Египте и некоторые другие. О богатстве и роскоши этих городов свидетельствуют не только литературные памятники, но и археологические находки. Особенно много сведений мы имеем о Пергаме и об Александрии. Александрия, основанная в Египте Александром в 332 г., вскоре благодаря своему необыкновенно выгодному географическому положению сделалась крупнейшим торговым и культурным центром античного мира. Пергам со своими сказочными богатствами, о которых дают некоторое представление остатки роскошных храмов, школ, библиотеки, театра и знаменитого алтаря Зевса (одно из семи чудес света), сделался важным очагом культуры. Афины, хотя и вернули утраченную самостоятельность, но не сохранили прежнего политического значения, однако они по-прежнему оставались центром философской мысли. Здесь получили развитие четыре главные философские школы — академическая, перипатетическая, эпикурейская и стоическая. В то же время Афины были местом процветания новой аттической комедии. Коринф играл роль богатейшего торгового города, пока в 146 г. не был разрушен римлянами. Но эти старые центры не могли уже соперничать с новыми. Важными торговыми пунктами были острова Родос и Делос.

Наплыв богатств привел вместе с тем к более глубокому расслоению населения. Верхи утопали в роскоши, а в низах царила самая жалкая нищета. Тяжесть положения последних усугублялась еще в некоторых местах национальной рознью. Так, например, греки в Египте находились в привилегированном положении по сравнению с местным населением, что вызывало против них вражду. При монархическом строе бросалось в глаза выделение придворного круга — людей, приближенных к монарху, оказавших ему какие-либо услуги или удостоившихся его мимолетных милостей, и его родственников, так называемых «друзей». «Умеет ценить своих друзей, а еще более своих недругов», — так писал про Птолемея II Филадельфа Феокрит («Идиллии», XIV, 62). Большую роль в обществе стали играть женщины — жены, любовницы, матери, сестры царей и т. д., как видно на примерах Арсинои, Береники, Клеопатры и многих других. В этом замкнутом придворном кругу вырабатывались свои обособленные интересы, своя идеология, придворная лесть, интриги. Тут создался по восточному образцу культ монарха, чему первый подал пример Александр, объявив себя богом. Литература, естественно, отразила мировоззрение этой придворной среды, и такие черты ярко выступают в творчестве крупнейших поэтов эпохи эллинизма — Каллимаха, Феокрита и др. Однако и прогрессивные течения демократических кругов нашли отражение в литературе в творчестве Леонида Тарентского, Тимона, Керкида, Геронда и др.

Эллинистические монархи (Птолемеи в Египте, Селевкиды в Антиохии, Антигониды в Македонии, Атталиды в Пергаме), заботясь об упрочении своей власти, могущества и славы, воздвигали великолепные постройки, собирали вокруг себя выдающихся художников, ученых и поэтов, устраивали пышные празднества и уличные процессии, поражавшие своим блеском и роскошью. Сохранилось описание одной такой процессии в Александрии при Птолемее II Филадельфе, длившейся с раннего утра до позднего вечера. В ней участвовали толпы актеров, исполнявших роли разных богов и изображавших символические фигуры, группы жрецов, толпы рабов в национальных одеждах, огромные колесницы с роскошными статуями, драгоценными сосудами и механическими приспособлениями, множество редкостных животных, 57 тысяч пеших и 23 тысячи конных воинов. Участникам шествия обильно раздавали вино, угощения и благовония; по дороге воздух оглашался декламациями актеров, пением и криками праздничной толпы (Афиней, V, 27 — 3 2). Феокрит дает описание подобного же праздника в Александрии в честь Адониса (XV — «Сиракузянки»). Эти празднества имели большое агитационное значение и, как видно из оценки Феокрита, поднимали известным образом энтузиазм греческого населения.

Город Александрия, как показали раскопки, занимал площадь почти в 16 кв. км и имел в I в. до н. э. свободного населения свыше 300 тысяч, а число рабов во много раз превышало эту цифру. Сохранилось подробное описание города от 24 г. до н. э. в «Географии» Страбона (XVII, 6 — 10, р. 791 — 795), а в более позднее время в романе Ахилла Татия «Левкиппа и Клитофонт» (V, 1 — 2). Всеми благами наделяет эту страну одна из героинь «Мимиямбов» Геронда (1, 27 — 31):

О грандиозности (по тому времени) корабельных построек говорит сооружение Птолемеем IV Филопатором по проекту Калликсена тессараконтеры, т. е. корабля с 40 ярусами гребцов, длиной в 280 локтей, т. е. около 120 м, и шириной в 38 локтей, т. е. около 16 м, имевшего экипаж в несколько тысяч человек (Афиней, V; 36, p. 203Е — 204В).

В погоне за славой эллинистические цари старались представить себя покровителями искусств и соперничали в этом друг с другом. Египетские Птолемеи окружали себя целым штатом художников, ученых и поэтов; сирийский Антиох III Великий (223 — 1 87 гг. до н. э.) выступал в окружении толпы ученых и поэтов. К эпохе эллинизма относится высокий расцвет школьного дела, о чем свидетельствуют многочисленные постановления в Милете, Пергаме, Теосе и других местах, известные нам по сохранившимся подлинным надписям, а также по образцам школьных упражнений на папирусах и черепках, найденных в Египте. Об этом же говорят и остатки великолепных школьных зданий в Пергаме и других местах.

С целью создания условий для работы ученых, поэтов и художников в Александрии по совету изгнанного из Афин Деметрия Фалерского Птолемеем I Сотером было намечено основать особое учреждение вроде академии наук под названием «Музей», т. е. храм муз. Это было осуществлено его преемником Птолемеем II Филадельфом. Музей просуществовал до III в. н. э., когда он был разорен императором Аврелианом (270 — 275 гг. н. э.) Заведующий Музеем носил звание жреца муз. При Музее ученым и поэтам предоставлялись квартиры и материальное обеспечение. Тут же находились лаборатории для научных исследований, зоологический и ботанический сады, обсерватория и нечто вроде анатомического театра и т. д. Часто такое покровительство наукам со стороны царской власти превращало служителей муз в раболепных придворных, совершенно оторванных от народа и неспособных думать об интересах широких масс.

Любопытное свидетельство дает едкая сатира — «Силлы» Тимона Флиасийского (325 — 235 гг.). В сохранившемся отрывке говорится об этих людях:

Такая обстановка порождала крайний индивидуализм, вызывала у некоторых людей стремление не быть похожим на других. В искусстве стал культивироваться принцип «чистого искусства», «искусства для искусства», манера писать так, чтобы быть понятным только немногим «избранным»; отсюда нарочитая изысканность языка, как, например, у Ликофрона. Недостаток подлинного художественного таланта и вдохновения стал подменяться ученостью, литературное мастерство стали обращать на то, чтобы стихотворению придать определенную внешнюю форму, не заботясь о содержании, — форму яйца, топора, алтаря, пары крыльев, свирели и т. п. или акростиха (Симий Родосский, Досиад, Безантин и др.)[234]. С этим отчасти приходится связывать и возрождение оригинальной формы холиямба, «хромого ямба», изобретателем которого считался Гиппонакт в VI в. до н. э. (см. гл. V). А в содержании стали сильно проявляться черты космополитизма, желание стать выше ограниченных интересов своего государства. Однако старое направление все-таки удерживалось под видом продолжения старой киклической поэзии. Против этого направления решительно выступал Каллимах, который в числе своих противников называл Асклепиада, Посидиппа и некоторых других («Причины», I, фр. 1 по изд. Пфейффер); особенно известен его спор с Аполлонием Родосским.

Эпоха эллинизма была временем пышного развития библиотечного дела. Всемирную известность имели библиотеки Пергама и Александрии, где тратились громадные средства на собирание сочинений знаменитых писателей. В Александрии действовал закон, по которому всякий корабль, прибывший в гавань, был обязан продать или, по крайней мере, временно предоставить для снятия копии все имеющиеся на нем литературные произведения. Александрийцам удалось завладеть прославленным своей точностью государственным экземпляром афинских драматургов, написанным в Афинах по закону политического деятеля и оратора Ликурга в 30-х годах IV в. до н. э. К главной, так называемой «царской» библиотеке в Александрии присоединилась позднее еще другая большая библиотека при храме Сараписа. С этими библиотеками соперничала библиотека в Пергаме, основанная Эвменом II (197—154 гг. до н. э.). Когда вследствие экономического соперничества александрийцы запретили вывоз папируса из Египта в Пергам, пергамцы усовершенствовали писчий материал из кожи, который получил название «пергамент».

К заведованию библиотеками привлекались выдающиеся ученые того времени. Так, в числе александрийских библиотекарей были такие ученые и писатели, как Зенодот, Эратосфен, Аполлоний Родосский, Аристофан Византийский, Аристарх и др. Царская библиотека в Александрии насчитывала при основании в 285 г. до 200 тысяч свитков, а позднее при Каллимахе — до 490 тысяч, во времена же Юлия Цезаря, в 48 г. — до 700 тысяч; библиотека при храме Сараписа имела 42 800 свитков.

В противоположность счастливой и безмятежной жизни, которая нашла отражение у писателей придворного круга, мы в настоящее время благодаря находкам папирусов имеем в своем распоряжении довольно богатый материал подлинных писем «простых» людей, не претендовавших, конечно, на художественное и литературное значение, но зато живо рисующих неприкрашенную действительность во всей ее наготе: жалобы на непорядки и произвол властей, распоряжения хозяина домоуправителю, письма покинутой жены, письма мальчика к отцу в другой город, письменные работы школьников и т. п^.[235]

Измельчение общественных интересов и произвол монархического правления приглушали развитие политической литературы, направляя внимание на обыденную действительность. Это выразилось прежде всего в развитии бытовой «новой» аттической комедии, в большом распространении эротических мотивов в творчестве. Характерной чертой этой эпохи в литературе является преобладание малых форм, т. е. произведений малого объема — бесед-диатриб, писем, эпиллиев — маленьких эпических произведений, элегий и эпиграмм, мимов и т. д. Утомление жизнью большого города с его смутами, интригами и дрязгами, скукой и однообразием приводило к стремлению уйти от действительности или в мир фантазии, или на лоно природы к простым пастухам, жизнь которых старались представить в самом привлекательном виде. Так возник новый литературный жанр — идиллия и буколическая, т. е. пастушеская, поэзия. Но этот уход от политики был особым видом реакции на политическую жизнь, критикой или даже отрицанием современного уклада.

Одновременно с этим направлением развивалось в литературе и в изобразительном искусстве стремление к пышности и чрезмерной грандиозности. Об этом может дать представление статуя бога солнца в родосской гавани — так называемый Колосс Родосский: она была такого размера, что между ног ее проходили корабли (она вскоре же развалилась при случившемся землетрясении). Одним из семи чудес считался маяк на острове Фаросе перед входом в гавань Александрии: сохранившиеся до наших дней произведения искусства — статуя Ники на Самофракии, группы «Галлов» и знаменитый алтарь Зевса в Пергаме, еще одно из семи чудес света («трон сатаны», по выражению «Апокалипсиса», 2, 13), с горельефами, изображающими битву богов с гигантами, которая должна была символизировать победу пергамцев в 230 г. над вторгшейся в Малую Азию ордой галлов-галатов, и, наконец, прославленная группа «Лаокоона» (середина I в. до н. э.). Новыми моментами в этих произведениях искусства являются натурализм, патетичность страдания, тончайшее знание анатомии, совершенство техники в обработке деталей.

Все рассмотренные выше новые явления в общественно-политической и идейной жизни греческого мира и эллинизированных стран Востока достигли расцвета в 111 в. до н. э. Но ожесточенная внутренняя борьба в самой Греции между отдельными государствами и выступление этолийского и ахейского союзов, а также обострение социальной борьбы внутри самих государств вызвали вмешательство в их дела римлян, что было причиной начавшегося упадка общественной жизни во второй половине эпохи эллинизма. По мере того как укреплялась сила Рима и утверждалось его господство на Востоке, в высших кругах Греции стала наблюдаться тяга к Риму как политическому центру, и туда направлялись честолюбивые и талантливые люди. Однако художественные вкусы все еще определялись в греческих центрах. Главные философские и риторские школы оставались по-прежнему в Афинах; законодательницей в делах искусства и науки была главным образом Александрия. Широкое распространение греческой культуры выражалось в том, что на поприще греческой литературы стали все чаще выступать представители и других народностей — египтяне, вавилоняне, евреи, сирийцы и др.

Литературная продукция эпохи эллинизма весьма велика, и нам известно более 1100 писателей. Однако большинство их мы знаем лишь по отрывкам произведений или только по именам.

2. ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ ОБРАЗОВАННОСТЬ. УЧЕНАЯ ЛИТЕРАТУРА. ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ «ИЗБРАННЫХ» И ЛИТЕРАТУРА НИЗОВ

В эллинистической литературе преобладала проза. Многие произведения под поэтической формой скрывали чисто прозаическое содержание, причем научность текста иногда подавляла в них поэзию.

Поэтому для понимания художественной литературы этого времени необходимо предварительно познакомиться с состоянием науки.

Философия сосредоточивалась по-прежнему в Афинах. Академическая школа продолжала развивать учение Платона. Но в ней, с одной стороны, определился уклон к мистицизму и пифагорейству — в учениях Спевсиппа и Ксенократа (IV в. до н. э.), с другой — уклон в скептицизм — у Аркесилая (315 — 240 гг.) и Карнеада (214—129 гг.).

Школа Аристотеля, так называемая «перипатетическая», имела выдающегося представителя в лице Феофраста (3 72 — 287 гг.), весьма разностороннего ученого. Из многочисленных его сочинений полностью сохранились два: «О растениях» и одно небольшое под названием «Характеры». Первое представляет большой интерес для специалистов по ботанике, последнее же очень важно для истории литературы. В нем автор дает определение разных человеческих типов: притворщика, льстеца, скупца, пустомели, болтуна, сплетника, грубияна, хвастуна и т. п. — всего 30 таких типов. Меткие характеристики Фефраста, основанные на изучении действительной жизни, содержат богатый материал для художественной мысли, основу для обрисовки типичных образов, какие встречаются в бытовой комедии или, например, в «Мимиямбах» Геронда (см. ниже). В этом сочинении Феофраст развивал систему, намеченную Аристотелем в «Риторике». Сочинение Феофраста послужило образцом для «Характеров» французского писателя Ля-Брюйера (1688 г.).

Широкое развитие получили в эпоху эллинизма три философские школы — эпикурейцев, киников и стоиков. Все три носили индивидуалистический характер, обещали человеку счастье не во внешнем мире, а внутри его самого. Эпикурейство находило счастье в безмятежности духа и в удовольствии, основанном на добродетели (см. выше гл. XVII, 1). Впрочем, особенно распространено было извращенное толкование этого учения как проповеди чувственного наслаждения независимо от нравственных задач. Среди распущенных придворных нравов открывался широкий простор для таких взглядов, и они часто встречаются в литературе этого времени.

Школа киников (циников), основанная Антисфеном, учеником Сократа, держалась того взгляда, что для блаженства нужна только добродетель, которая приобретается жизнью в природе, и что задачей философа является полное освобождение себя от внешних условий — от материальных потребностей и от общественных обязанностей, от всяких условностей и даже приличий, как несоответствующих природе. В противоположность эпикурейцам здесь мы находим полный отказ от удовольствий, проповедь нищеты, отрицание рабства. Учения этой школы ближе всего отражают идеологию простых людей и широких народных масс, включая рабов. Типичным представителем ее был Диоген из Синопы. Известны анекдоты о том, что он жил в бочке. Однажды, когда Александр Македонский пришел к нему и спросил, не нуждается ли он в чем-нибудь, Диоген попросил только не заслонять ему солнца. Ученик и последователь Диогена Кратет Фиванский роздал все свое состояние нищим и вместе с верной женой Гиппархией вел жизнь странствующего проповедника-нищего. Близок был к школе киников Бион Борисфенский из города Ольбии (32 5 — 255 гг.), который в детстве попал в рабство, но получил хорошее образование. Он вел бродячий образ жизни, свое учение излагал в виде бесед — «диатриб». Римский поэт Гораций считал себя обязанным ему («Послания», II, 260).

У поэтов Феникса, Посидиппа и Леонида Терентского (III в. до н. э.) заметно влияние этой школы. К этому направлению примыкал и сатирик Менипп из Гадары (в Палестине), писавший прозой вперемежку со стихами, умевший, по выражению Лукиана, который часто следовал его образцу, «кусать со смехом». Это были пародии и насмешки над Гомером, философами, учеными и богами. Ему подражал римский писатель Варрон (I в. до н. э.) в своих «Менипповых сатурах».

Большим авторитетом пользовалось учение школы стоиков. Основателем ее был Зенон из Кития с острова Кипра (33 5 — 263 гг. до н. э.). Он вел свое преподавание в так называемом «Пестром Портике» в Афинах; отсюда и школа его получила название «Стоя», т. е. портик. Особенно поднял значение этой школы Хрисипп (прибл. 280 — 207 гг. до н. э.) из Сол (в Киликии), а позднее Панетий и Посидоний. Учение этой школы развилось из учения киников. Стремясь жить согласно с природой, стоики искали нравственной свободы, освобождения от страстей — «апатии» (от слова pathos — «страдание», «страсть»), учили с одинаковым спокойствием переносить как радости, так и невзгоды жизни — болезни, страдания, бедность, унижения и т. п. Они протестовали против рабства и идеал свой находили в твердом и неуклонном осуществлении добродетели. Добродетель, по учению этой школы, есть единственное и высшее благо, и если нет возможности его осуществить, то лучше уйти из жизни, т. е. покончить с собой. Много места уделяли стоики аллегорическому истолкованию мифов и вопросам языка в духе аномалистов.

Противоречивость взглядов разнообразных школ в самых важных вопросах жизни приводила некоторых к разочарованию и крайнему скептицизму. Главою скептического направления в философии был Пиррон (прибл. 360 — 270 гг. до н. э.). Оспаривая учения других школ, он пришел к выводу, что вообще ничего нельзя утверждать й что самое правильное — воздержаться от каких бы то ни было суждений. Эту точку зрения выразил Тимон из Флиунта (прибл. 320 — 23 0 гг. до н. э.) в своих насмешливых сатирах и пародиях — «Силлах», частью прозаических, частью стихотворных. Но от них сохранились лишь незначительные отрывки, из которых один был приведен (см. с. 378).

Все эти учения со своим разочарованием, пессимизмом и отходом от практической жизни типичны для эпохи эллинизма.

Одним из главных научных центров в эпоху эллинизма, как было показано выше, сделалась Александрия. Сюда по приглашению Птолемеев стекались ученые со всех концов греческого мира. Занимаясь в «Музее» и пользуясь местными библиотеками, они разрабатывали самые разнообразные отрасли знания. Некоторые из них снискали себе всемирную известность. Таковы: Эвклид, Архимед, Эратосфен, Аристарх Самосский, Аристарх Самофракийский, а позднее Клавдий Птолемей и др.

Эвклид жил и работал в Александрии в начале III в. до н. э. Он был замечательным математиком; работы его по геометрии и арифметике легли в основу современной математики. Сохранилось его сочинение «Элементы», где излагаются основы математики. Его именем до сих пор называется отдел геометрии. Из других его сочинений особенно известны «Оптика» и «Феномены» (сферическая астрономия). Сочинение «О делениях» сохранилось в арабском переводе. Из математиков большую известность имел также Аполлодор из Перги (III в. до н. э.). Его сочинение «О конусах» в четырех книгах сохранилось на греческом языке и в арабском переводе. В Александрии же у учеников Эвклида получил свое научное образование знаменитый математик, физик и механик, уроженец сицилийского города Сиракуз Архимед (287 — 212 гг. до н. э.), именем которого называется в физике закон, являющийся основанием для определения удельного веса. Известно его выражение о значении рычага: «Дай место, где мне стать, и я сдвину землю». В 1906 г. был найден его «Метод механических теорем». Архимед был убит в 212 г. при осаде римлянами Сиракуз, которые он геройски защищал с помощью изобретенных им механизмов. Научные достижения Архимеда и его ближайших учеников популяризировал во II — I вв. до н. э. Герон Александрийский. Ряд его сочинений дошел до нас, как, например, «Пневматика», т. е. учение о воздухе, «Механика», «Катоптрика» (учение о зеркалах) и т. д.

Мастером строительного искусства считался Полемон из Илиона (II в. до н. э.). Ему принадлежал ряд сочинений о строительстве городов — Афин, Дельф и др., известные нам только по упоминаниям позднейших писателей. Аристарх Самосский (ок. 280 г. до н. э.) доказывал, что в центре мира находится солнце и что земля вращается вокруг него. Величайшим из астрономов в древности считался Гиппарх Вифинский (II в. до н. э.).

Большие успехи сделала и медицина. Врач Гиерокл в III в. был основателем анатомии; он показал значение нервов и пульса, а Эрасистрат предугадывал уже систему кровообращения. Однако они оба известны нам лишь по ссылкам на них Цельза (I в. н. э.) и Галена (II в. и. э.).

Со времени завоеваний Александра расширился и географический кругозор греков. Уже по распоряжению самого Александра Неарх в 326 г. предпринимал обследование морского побережья от Инда до устья Евфрата. Около 300 г. дал описание берегов западной части Средиземного моря и побережья Атлантического океана вплоть до Британии Пифей из Массалии, описание Индии составил Мегасфен, описание Красного моря — Агафархид около 150 г. В этих географических сочинениях сообщалось много сведений по этнографии и истории. К числу выдающихся географов принадлежал Дикеарх, автор «Описания земли» и «Жизни Греции». Эти сочинения известны нам только по влиянию, оказанному ими на позднейшую науку. Эратосфен из Кирены (прибл. 275—195 гг. до н. э.), весьма разносторонний ученый и даже поэт, написал «Географию» в трех книгах, «Измерение земли» и «Хронографию» в 9 книгах, где датировал взятие Трои 1184 г. и начало олимпиад 776 г. Он делал попытки на основании измерения углов отбрасываемой солнцем тени в северных и южных местах Египта определить окружность и объем земли.

О больших научно-этнографических интересах греков в рассматриваемый период свидетельствуют переводы на греческий язык выдающихся произведений восточной литературы. Примером этого может служить перевод еврейской библии, книг так называемого «Ветхого Завета», исполненный, по преданию, 72 учеными, которые были приглашены Птолемеем II Филадельфом и известны под названием «Семидесяти толковников». Некоторые книги библии и написаны были прямо на греческом языке, например три книги Маккавеев и др. Историю Вавилона от сотворения мира до времени Алекдсандра написал вавилонский жрец Берос, посвятивший свое сочинение царю Антиоху I (281 — 261 гг. до н. э.). Египетскую историю с древнейших времен до 323 г. посвятил Птолемею II Филадельфу Манефон. Его сочинение известно нам лишь по цитатам позднейших историков, а введенное им разделение египетской истории на три периода — древнего, среднего и нового царства и по сменам правивших 31 династии сохраняется в научном обиходе до сих пор.

В эпоху эллинизма проявлялся у греков большой интерес к своему историческому прошлому. В соответствии с индивидуалистическими стремлениями эпохи исторические труды имели по преимуществу биографический характер. Из исторических деятелей привлекала к себе наибольшее внимание личность Александра, что и породило богатую мемуарную литературу о нем, в которой образ его идеализировался. В первую очередь следует назвать незаконченный труд Каллисфена. Эта литература послужила основой для многочисленных впоследствии романов об Александре. Более трезвым и близким к истине характером отличались воспоминания Птолемея I Сотера и Аристобула. Из подобной же мемуарной литературы известны были записки знаменитого деятеля Ахейского союза Арата Сикионского (271 — 213 гг. до н. э.) о его собственных деяниях.

Крупным представителем исторического жанра в начальный период эллинизма был Тимей из Тавромения в Сицилии (356 — 260 гг. до н. э.). В 38 книгах своей «Истории» он изложил витиеватым риторским стилем в духе Исократа историю Сицилии и Южной Италии с древнейших времен до I Пунической войны. Это сочинение оказало сильное влияние на художественную литературу, особенно римскую. В нем содержался рассказ о прибытии в Италию троянца Энея, о встрече его с карфагенской царицей Дидоной, об основании Карфагена и Рима и т. д. Это были основные мотивы, которые вошли вскоре в официальную римскую версию и которыми затем воспользовались римские поэты Невий, Энний, Вергилий И др. Крайне фантастическим характером отличались сочинения Гекатея из Теоса «Египетские рассказы» и «О стране гиперборейцев». Антигон из Кариста был известен как автор «Истории искусства», которой в I в. н. э. пользовался римский писатель Плиний Старший, И «Жизнеописания философов», служившего важным источником для Диогена Лаэртского (III в. н. э.). Филарх Афинский (III в. до н. э.) описал события с 290 по 221 г., охватив выступления Пирра, Агиса IV и Клеомена III, но его интересовала главным образом анекдотическая сторона.

Возник особый интерес к прошлому Афин, в результате чего появился ряд работ, посвященных истории Аттики под общим названием «Атфид». Этого рода сочинения существовали еще и в IV в. и ими пользовался уже Аристотель. Из авторов таких сочинений наиболее известны Филохор и Истр (оба III в. до н. э.).

Показателем большого развития научных интересов является составление сборников различных исторических документов. Эти сборники не дошли до нас, но послужили материалом для дальнейших работ историков. Важное значение имели хронологические исследования Эратосфена под названием «Хронография» и Аполлодора Афинского (прибл. 180—109 гг. до н. э.) «Хроника», «О богах», «Описание земли» и др. А так называемая «Библиотека Аполлодора» в действительности есть сочинение неизвестного автора И в. н. э. (см. гл. XX). Так называемая «Паросская хроника» (Marmor Parium), хронологическая работа неизвестного автора, сохранилась в подлиннике на двух больших обломках, найденных в 1627 и 1897 гг. на острове Паросе, без начальной части, И содержала перечень событий от мифического Кекропа до 355 г. и от 336 до 299 г., причем счет ведется от 264 г. — времени составления документа. Этот памятник имеет большую ценность для истории.

Богатые книжные собрания, такие, как две Александрийские И Пергамская библиотеки, открывали возможность также и для систематических историко-литературных занятий. Уже ранее софисты, а затем Аристотель много сделали в этой области. В эпоху эллинизма началась интенсивная работа в этом направлении. Неудовлетворенность настоящим обратила интерес к знаменитым поэтам прежних времен — Гомеру, Гесиоду, Сапфо и другим, и появилось много подражаний им Надо было разобраться в многочисленных сочинениях, хранившихся в библиотеках. Стали замечать, что под именами знаменитых писателей хранятся иногда и подложные сочинения, да и в тексте подлинных сочинений встречается много ошибок, посторонних вставок и искажений. Все это требовало большой критической работы. Кроме того, интерес к отдельным писателям заставлял собирать биографические сведения о них, а самые произведения вызывали различные толкования, требовали исторических и грамматических объяснений. Так возникла в древности филологическая наука, т. е. изучение словесных произведений в широком смысле этого слова. Ученые, занимавшиеся такими вопросами, назывались «грамматиками», которых надо отличать от «грамматистов», т. е. простых учителей грамоты. Одной из важнейших задач ученых того времени было давать хорошие, критически проверенные издания (разумеется, рукописные) текстов знаменитых писателей. Издатели снабжали текст введением, а часто и своими примечаниями, так называемыми «схолиями» (см. «Введение»). Некоторые спорные вопросы разбирались в специальных исследованиях.

Так как подлинные труды эллинистических ученых, за редкими исключениями, утрачены, схолии остаются для нас главными источниками сведений о научной работе того времени.

Вот некоторые данные, имеющиеся у нас, о работе в этой области. Зенодот Эфесский (прибл. 32 5 — 26 0 гг. до н. э.) дал первое научное издание «Илиады» и «Одиссеи», причем разделил каждую на 24 песни, и написал ряд специальных исследований о языке поэм. Затем новое издание их сделал Аристофан Византийский (прибл. 257—180 гг. до н. э.). Он издавал тексты и некоторых других писателей. Ему же принадлежали многочисленные труды по грамматике и лексикографии. Им были введены знаки препинания и знаки ударения. Среди его работ были труды по истории трагедии и комедии, распределение поэтов по стилю и т. д. Особенно знаменит был работами над гомеровскими поэмами Аристарх с острова Самофракии (прибл. 217—145 гг. до н. э.), и издание их, снабженное его критическими пометками, сделалось руководящим и лежит в основе нашей рукописной традиции. Ему же принадлежало много трудов по грамматике. Он первый установил разделение слов по частям речи: имя, глагол, причастие, местоимение, член, наречие, предлог, союз. Его учеником был Дионисий Фракийский (II в. до н. э.), составитель первой в мире грамматики. Эта грамматика, сохранившаяся до нашего времени, хотя, может быть, в сокращении, основывалась на принципе «аналогии» в языке и охватывала главным образом фонетику и морфологию. Она послужила основой для позднейших сочинений такого рода — Аполлония Дискола, Доната и др.

В Александрии возникла и теория «разделителей» Ксенона и Гелланика, которые «Илиаду» и «Одиссею» считали произведениями разных авторов. Дело Аристарха продолжал затем Дидим (I в. до н. э.), прозванный за свое трудолюбие и усидчивость «Медноутробным». Он написал так много работ, что, как говорили, сам иногда забывал о написанном. У него были сочинения по языку, а также о комедии и трагедии, о Гомере и др. В 1901 г. на одном из египетских папирусов была обнаружена часть его комментария к речам Демосфена. Среди ученых, занимавшихся литературными вопросами, были известны следующие: Хамелеонт (III в. до н. э.), написавший биографию Эсхила, Сатир (II в. до н. э.), автор биографии Эврипида, и Эратосфен — автор исследования «О древней комедии». Ученая критика этого времени установила и «каноны» писателей, которых признала образцовыми — 10 ораторов, 9 лириков и т. д.

К III в. до н. э. относится деятельность Аристоксена, автора сочинения «Жизнеописание поэтов». Но особенно он известен своими двумя сочинениями: «Элементы гармонии», которое сохранилось полностью, и «Элементы ритмики», из которого мы имеем лишь отрывки. Это — один из главных источников сведений о музыке и метрике древних греков.

В связи с исследованием текстов и языка писателей возник вопрос о происхождении и развитии языка. Александрийские ученые Аристофан Византийский, Аристарх, Дионисий Фракийский и другие доказывали, что слова образуются по «аналогии» и что формы склонения и спряжений возникают по сходству. Соответственно этому они требовали от писателей, чтобы они неукоснительно следовали установившимся нормам и не допускали неологизмов и варваризмов. Наоборот, школа Пергамских ученых, возглавлявшаяся стоиком Кратетом из Малла (II в. до н. э.), и философы стоической школы отстаивали точку зрения «аномалии», отрицая какую-нибудь закономерность в словообразовании, и исходили из простого наличия тех или иных форм в живой речи. На этом основании они допускали полную свободу для словотворчества. Спор между аналогистами и аномалистами живо занимал образованные круги Греции, а затем и Рима. Ошибка первых заключалась в том, что они, строго держась установившихся форм, не представляли себе возможности свободного развития живой речи. Теория же аномалистов оправдывала неправильности речи и произвольное словотворчество, которым любили щеголять поклонники «чистого искусства». Средней линии в этом споре держались римские писатели Цицерон, Гораций, Квинтилиан и другие, которые признавали естественное развитие речи, происходящее на основе общепринятых слов и форм.

Особой надо отметить деятельность Неоптолема из Пария в Малой Азии (III в. до н. э.). Он был литературным критиком, отчасти поэтом и занимался вопросами языка, например «глоссами» у Гомера. Большое значение имела его «Поэтика», в которой он, развивая мысли Аристотеля, определял задачу поэта в том, чтобы «услаждать и приносить пользу». Для поэта он считал необходимым талант, искусство и труд. Сочинение Неоптолема было основным руководством для Горация в его «Науке поэзии», как прямо указывает схолиаст Порфирион.

Среди многочисленных вопросов, которыми занимались ученые эпохи эллинизма, большое внимание было уделено и мифологии. С большим усердием ученые стали собирать мифы — не только те, которые нашли отражение в художественной литературе, но отчасти и такие, которые жили еще в устном народном предании; стали приводить их в систему и отыскивать особенно редкие и малоизвестные версии. Сохранилось довольно систематическое, хотя краткое и весьма примитивно составленное, изложение греческой мифологии под названием «Библиотеки Аполлодора». Составлялись и сборники мифов на определенные темы, например на любовные. Таков небольшой сборник «О любовных страданиях», принадлежащий поэту Парфению (I в. до н. э.), который оказал сильное влияние на римских поэтов времени Августа — Корнелия Галла, Вергилия и Овидия. Им же был составлен сборник «Метаморфоз», т. е. мифов, заканчивавшихся какими-нибудь чудесными превращениями героев, но он до нас не дошел, а тема эта была художественно развита под тем же названием независимо от Парфения в поэме Овидия. Сохранился до настоящего времени более поздний отклик на эту тему в виде небольшого сборника «Метаморфоз» («Превращений») писателя II в. н. э. Антонина Либерала. Избранные места из астрономических сочинений Эратосфена дошли до нас под названием «Катастерисмы», т. е. превращения в звезды, — собрание мифов о героях, превратившихся в звезды. Мифографические интересы нашли весьма широкое отражение в эллинистической поэзии; у некоторых поэтов ярко проявляется стремление блеснуть своей мифологической ученостью.

Но наряду с таким собирательством возникла и серьезная критика религии и мифологии. Образцами этого могут служить сохранившиеся до нашего времени два сборника — Палефата (IV или II в. до н. э.) и Гераклита (ок. нач. н. э.), оба озаглавленные «О невероятных вещах». В них дается рационалистическое истолкование ряда мифов. Особенное значение имело не дошедшее до нас сочинение Эвгемера из Мессаны (начало II в. до н. э.) под названием «Священная надпись». В нем содержался вымышленный рассказ о путешествии автора на какой-то отдаленный остров Панхею, где он нашел древнюю надпись, объясняющую происхождение религиозных образов: боги — это люди, некогда жившие, обладавшие могуществом и обоготворенные за это после смерти людьми. Уран, например, это — первый царь Панхеи, занимавшийся астрономией и научивший людей почитать небо и звезды; Крон и Зевс — древние цари острова; Афродита — гетера на острове Кипре, которая ввела там культ любви, и т. д. Содержание этого рассказа известно нам по изложению в «Исторической библиотеке» Диодора (VI, 2). Впоследствии словом «эвгемеризм» стали называть истолкование религии как обожествления древних людей. Эта теория получила широкое распространение. В числе последователей Эвгемера был римский поэт Энний (239 — 169 гг. до н. э.). Разоблачал его учение христианский писатель Лактанций (III — IV вв. н. э.).

Сочинение Эвгемера является до некоторой степени образцом политической утопии. К III или II в. до н. э. относится настоящий утопический роман «Государство солнца» Ямбула. Под видом рассказа о путешествии в чудесную страну, на острова, посвященные богу солнца, это сочинение рисует жизнь идеальных людей и картину идеальных отношений, основанных на общности жен и детей, на поочередном бытовом обслуживании и т. д. Ямбул со своими спутниками, привыкший к дурным нравам у себя на родине, оказался неподходящим для жизни среди идеальных людей и был отвергнут ими. Изложение этого сочинения также сохранилось в «Исторической библиотеке Диодора (II, 55 — 60). Еще ранее в «Истории Филиппа» Феопомпа была включена подобная же утопия под названием «Меропиды». Тут была представлена счастливая страна, где люди получают от природы все необходимое для жизни и не знают ни войн, ни болезней. Во всем этом видны отклики получивших распространение учений кинической и стоической школ. В таких романах узнаем отдаленные прообразы историй Робинзона и Гулливера.

К эллинистической поре относятся зарождение и первые образцы греческого романа. Таковы «Милетские рассказы» Аристида — нечто вроде ряда любовных историй. Этот сборник был переведен на латинский язык, и им зачитывались офицеры в войске Красса во время похода против парфян в 53 г. до н. э. Однако других сведений об этом произведении мы не имеем. Возможно, что к I в. до н. э. отноится и роман неизвестного автора о Нине и Семирамиде. Из него сохранились два отрывка на папирусе I в. н. э.: один содержит рассказ о страстной любви молодых людей и о согласии родителей на брак; второй повествует о военных подвигах Нина при завоевании Армении. Ко II в. ДО Н. э. относится папирусный отрывок из какого-то романа под названием «Сон Нектанеба», где Александр называется сыном этого царя. Впрочем, широкое развитие жанр романа получил только в эпоху Римской империи.

Интерес к науке настолько захватил писателей эпохи эллинизма, что даже поэтическим произведениям придавался научный характер, и, наоборот, научные произведения писались в поэтических формах. Аполлодор свои «Хронику» и «Географию» написал стихами, отчасти это делал и Эратосфен. Таким образом, возродился дидактический эпос. Образцом его может служить поэма Арата из города Сол в Малой Азии (прибл. 315 — 240 гг. до н. э.) «Феномены» (явления). Поэма представляет собой стихотворное изложение астрономической системы Эвдокса Книдского (390 — 337 гг. до н. э.) с прибавлением примет погоды — опыт популяризации научных знаний. В этой поэме, состоящей из 1154 стихов, мало поэзии, и тем не менее она имела большой успех. Варрон и Цицерон перевели ее на латинский язык; заимствовал некоторые сведения из нее Вергилий («Георгики», I, 351 — 392). Сохранились также латинские обработки Германика (I в. н. э.) и Авиена (IV в. н. э.). По преимуществу к этому источнику восходят астрономические познания эпохи феодализма. Образцами такой же научности являются поэмы Никандра (III в. до н. э.) «Средства от укусов диких зверей» Θηριακά и «Противоядия», Αλεξιφαρμακα. Характер религиозно-философской поэзии раскрывают гимн в честь Зевса стоика Клеанфа (331 — 232 гг. до н. э.) и гимн в честь Асклепия, найденный на камне при раскопках в Эпидавре, произведение местного поэта Исилла (ок. 300 г. до н. э.).

Нагромождение научных подробностей является особенностью александрийской поэзии. К этому присоединяется очень часто и вычурность формы, которая становится как бы самоцелью (см. стр. 364). Наиболее резко эти качества выступают у Ликофрона из Халкиды на Эвбее (конец IV и нач. III в. до н. э.). Помимо ряда историко-литературных исследований, например «О комедии», он написал несколько драматических произведений, из которых до нас дошла поэма «Александра», состоящая из 1474 стихов — нечто вроде монодрамы, т. е. драмы с одним действующим лицом. Под именем Александры подразумевается дочь Приама, пророчица Кассандра. В поэме передаются ее пророчества о гибели Трои и о судьбе греческих героев, участников Троянской войны, наконец, предрекается грядущая сила потомков троянца Энея (1226 сл.). Упоминание о высадке Пирра и его поражении в Италии (1446—1450) показывает отношение к посольству римлян в Александрию в 273 г. до н. э. Если вообще пророчества высказываются темным и загадочным языком, то приводимые в поэме пророчества Кассандры отличаются исключительной туманностью, но это составляло особенную привлекательность для «ученых» читателей того времени. Автор в изобилии нагромождает редкие мифологические версии, мало известные имена, пользуется необыкновенными метафорами, высокопарным языком с множеством неологизмов и даже варваризмов. Уже вскоре после смерти Ликофрона читатели не Могли ясно понимать это произведение без комментариев, и мы разбираемся в его содержании только с помощью сохранившихся подробных схолий.

Типичной чертой общественной жизни в эпоху эллинизма является упадок живой ораторской речи. Взамен этого широко развивалось школьное красноречие и много внимания обращалось на разработку его теории. Виднейшим представителем ораторского искусства в начальную пору был упомянутый выше Деметрий Фалерский, бывший в течение 10 лет македонским наместником в Афинах (317 — 307 гг. до н. э.). Его речи, пересыпанные моральными рассуждениями, были лишены моральной устойчивости, но блистали софистическими эффектами и напыщенными выражениями. Позднее стал выступать племянник Демосфена Демохар (прибл. 360 — 275 гг. до н. э.). Уже у него стала проявляться склонность к напыщенности. Между тем в городах Малой Азии стал вырабатываться особый стиль, получивший название «азиатского» — «азианизм» — в противоположность прежнему «аттическому» (аттицизму). Отличительным признаком его были напыщенность, многословие, расплывчатость, злоупотребление формальными эффектами, иногда короткими, отрывистыми фразами и т. д., что нередко приводило к безвкусице. Родоначальником этого течения был ритор Гегесий из Магнесии в Малой Азии (III в. до н. э.). Ярким образцом такого стиля является сохранившаяся надпись в честь Антиоха, властителя Коммагены в Малой Азии (I в. до н. э.).

К этой эпохе принадлежит деятельность одного из крупнейших риторов древности Гермагора из Темноса (II в. до н. э.), учение которого оказало большое влияние на Цицерона. Во II и I вв. процветала риторская школа на острове Родосе. Там учился Цицерон и другие его современники у ритора Молона, который держался среднего направления между аттицизмом, впадавшим иногда в сухость, и азианизмом с его напыщенностью.

Характерной чертой лирики этого времени стало то, что стихотворение порвало обязательную связь с музыкальным аккомпанементом и стало предназначаться не для пения, а для чтения.

3. КАЛЛИМАХ И ЕГО СОЧИНЕНИЯ. ПОЭЗИЯ МАЛЫХ ФОРМ. ЭВФОРИОН И ДР.

Одним из главных и наиболее типичных представителей эллинистической поэзии является Каллимах из Кирены в Африке (прибл. З10 — 240 гг. до н. э.), происходивший из знатного, но обедневшего рода Баттиадов. По-видимому, он получил образование в Афинах в школе перипатетиков и был приглашен в Александрию Птолемеем II Филадельфом. Ему было поручено заведование библиотекой. Пользуясь ее материалами, он написал много научных трудов. Каллимах имел большое число учеников и возглавлял художественное направление, тяготевшее к изысканной разработке малых форм.

Каллимах был чрезвычайно плодовитым писателем, и древние насчитывали до 800 прозаических и поэтических его сочинений.

Из них до конца XIX в. в распоряжении науки были только «Гимны» и «Эпиграммы». Но в последнее время на египетских папирусах было открыто более 800 отрывков из разных его произведений.

Работая в Александрийской библиотеке, он составил «Таблицы прославившихся во всякого рода образовательной деятельности людей и написанных ими произведений» — в 120 книгах. По-видимому, это были аннотации научных и художественных сочинений. Он оставил также «Записки», содержавшие собрание рассказов о достопримечательных событиях, географические описания, заметки по искусству, мифологии и т. п. Эти труды, свидетельствующие о большой учености автора и об огромной его научной работе, оказали сильное влияние на творчество других писателей.

Личность Каллимаха более всего видна из его эпиграмм. Сохранился сборник их, состоящий из 63 произведений. Из них мы узнаем некоторые биографические данные. Видно, что в раннюю пору он жил в бедности и, может быть, был простым школьным учителем. Голод, как и Музы, замечает он, иссушают любовную страсть (Эп. 46, 3 — 6). Другая эпиграмма рисует его как чрезвычайно отзывчивого человека. Видно, с какой скорбью он говорит о смерти своего друга, поэта Гераклита (Эп. 2):

Еще в одной эпиграмме (51) сказывается уже придворный поэт: он прославляет покойную царицу Беренику как четвертую Хариту. Есть эпиграммы эротического содержания (например, 63) или анекдотического характера — о том, как один человек в увлечении платоновским учением о бессмертии души бросился с высокой стены (23), или еще о том, как надо выбирать себе жену по состоянию (1). У Каллимаха эпиграмма получает законченный вид краткого и меткого стихотворения, иногда сатирического содержания.

Большую славу Каллимаху принесла его элегическая поэма в четырех книгах «Этиа», т. е. «Причины». В общем это — собрание мифологических историй, объясняющих происхождение разных праздников и обычаев. Но автор дает тут главным образом не ходячие, общеизвестные истории, а редкие и незнакомые читателям. Долгое время это произведение оставалось в науке почти неизвестным, и только недавно были найдены значительные отрывки из него, дающие представление о содержании и характере целого. Поэт представляет себя то вознесенным на Геликон, к музам, то сидящим на пиру у афинянина Поллида, где он слушает рассказы одного из гостей. Замечателен в III книге рассказ о любви Аконтия и Кидиппы.

Юноша Аконтий на празднике на острове Делосе увидал прекрасную Кидиппу и сразу влюбился в нее. Не имея возможности встречаться с ней, он бросил ей яблоко с надписью: «Клянусь Артемидой, я буду женой Аконтия». Девушка, не подозревая хитрости, подняла и прочитала вслух надпись, так что ее услышала богиня. Кидиппа; таким образом, связала себя клятвой. Но родители просватали ее за другого юношу. Но каждый раз, когда назначали день свадьбы, Кидиппа тяжело заболевала, и брак не мог состояться. После третьего раза отец обратился с вопросом к дельфийскому оракулу, и тогда выяснилась причина болезни дочери. Отец после этого уже не мог противиться воле богов. Этим содержанием предвосхищаются сюжеты позднейших романов.

Другой сохранившийся отрывок рассказывает об основании города Занклы (Мессаны) в Сицилии. Поэт спрашивает музу, почему при праздновании основания этого города по обряду не называется имя основателя. Муза объясняет, что при основании города между двумя предводителями, Периэром и Кратеменом, возник спор о том, чьим именем надо назвать город. Когда обратились к оракулу Аполлона, он повелел не называть ничьим именем, а на празднике поминать безыменного основателя.

По отрывкам видно, что в поэме «Причины» передавались эпизоды из мифов о Геракле, об Аргонавтах, об афинском празднике Фесмофорий и многие другие. Эта поэма оказала сильнейшее влияние на римского иеэта Овидия, который по ее образу написал «Метаморфозы» («Превращения») и «Фасты» («Календарь»), а историю Аконтия и Кидиппы переработал в виде двух стихотворных посланий в «Героидах» (XIX и XX).

Каллимах написал большое количество разнообразных лирических стихотворений, в том числе на смерть царицы Арсинои (270 г. до н. э.). К ним принадлежит и эпиллий об Аттисе, юном служителе богини Кибелы, изувечившем себя в религиозном экстазе. Стихотворение это было потом переложено римским поэтом Катуллом (I в. до н. э.) под названием «Аттис» (63). Писал Каллимах и ямбические стихотворения, некоторые так называемыми холиямбами по образцу стихов Гиппонакта.

До нас дошло шесть «Гимнов» Каллимаха: в честь Зевса, Аполлона, Артемиды, острова Делоса, Деметры, написанных гексаметрами, и одно в форме элегических стихов «В честь купания Паллады», где наряду со славословием богине рассказывается об ослеплении Тиресия в наказание за то, что он увидел Афину купающейся. Эти гимны по темам своим напоминают так называемые «гомеровы» гимны, но глубоко отличаются от них по характеру. Хотя некоторые гимны приурочиваются к праздникам, но связь эта лишь формальная, и, в противоположность гомеровым, они не имеют в себе ничего религиозного. Они блещут ученостью, содержат множество разных мифологических черт и изображают богов вполне похожими на людей. Так, например, Зевс представлен (III, 29 — 31) с малюткой Артемидой на коленях; он любуется ребенком и выражает удовольствие, что богини рождают ему таких забавных детей; он готов даже не обращать внимания на гнев своей ревнивой супруги — Геры. Но любопытнее всего то, как описываются нравы богов: если кто-нибудь из девочек не послушается матери-богини и закапризничает, та зовет страшных киклопов, или откуда-нибудь появляется Гермес, намазавший сажей лицо, чтобы постращать капризницу, и девчурка с перепугу прячется на груди матери, закрывая ручкой лицо (III, 64 — 71). Тут же мимоходом вводится и комический образ Геракла как обжоры, который и после принятия в сонм богов не потерял аппетита (III, 145—161).

В гимне в честь Деметры (VI) изображается весьма обстоятельно и живо процессия на элевсинском празднике в Аттике. В гимне «В честь купания Паллады» (V) описывается праздничное омовение статуи богини в Аргосе, но описание носит утонченный и несколько игривый характер, напоминающий о легких придворных нравах, например, попутно дается описание туалета трех богинь, явившихся на суд к Парису (V, 18 — 32).

В некоторых гимнах встречаются и политические мотивы. В гимне Зевсу прославляется царь Птолемей II Филадельф (I, 79 — 90). Рассказом о юности Зевса и о том, как он, младший из братьев, взял в свои руки верховную власть, оправдываются действия Филадельфа, который сумел отстранить своих старших братьев. В гимне в честь Делоса предсказываются победы эллинистических царей над кельтами (IV, 165 — 187). В гимне в честь Аполлона, где много места уделено рассказу о его любви к нимфе Кирене, содержится намек на присоединение области Кирены к Египту вследствие брака Птолемея III Эвергета с наследницей киренского престола Береникой (II, 65 — 68). Власти правителя к тому же придается религиозное значение: «Худо спорить с блаженными. Кто воюет с блаженными, станет, пожалуй, воевать против моего царя; кто воюет против моего царя, станет, пожалуй, воевать и против Аполлона» (II, 25 — 27).

Чисто придворный мотив с большим остроумием дан в небольшой поэме «Локон Береники», которая была включена в IV книгу «Причин». Это стихотворение, из которого недавно были найдены небольшие отрывки, известно нам главным образом по довольно близкому переложению Катулла (66). Царь Птолемей III Эвергет, отправляясь в 246 г. в поход в Сирию, оставил в Александрии горюющую супругу Беренику. Она, молясь богам о благополучном возвращении супруга, возложила на алтарь Афродиты прядь своих волос. На следующее утро волос там не оказалось, а так как астроном Конон в это время открыл на небе новое созвездие поблизости от Большой Медведицы, то было объявлено, что это и есть вознесенная богами на небо коса Береники. Созвездие до сих пор у астрономов сохраняет это название.

Каллимах создал в литературе своего времени новое направление и сделался его главой. Он осмеял в большом стихотворении, которое известно нам в переделке Овидия под названием «Ибис», стремление некоторых современников писать большие эпические поэмы. Каллимах видел в этом бесплодное стремление возродить отжившие киклические поэмы. В одной из его эпиграмм (28) мы находим выражение его взглядов. Видно, что он не хочет идти избитым путем, а ищет новых путей, хочет быть оригинальным:

В одном довольно значительном отрывке (40 стихов) из элегического стихотворения, которое было написано под конец жизни и должно было служить введением к его «Причинам», поэт излагает свою точку зрения и представляет ее как указание самого Аполлона. Бог будто бы повелел ему идти не по проторенной дороге, а своим собственным путем, хотя бы и трудным. Он прибавляет, что не хочет метать громы, что подобает только Зевсу, и что поет для тех людей, которые любят голоса цикад, а не ослиный рев. Очевидно, на почве этих споров и соперничества происходили нередко и личные столкновения. Недаром гимн в честь Аполлона поэт заключает горячей тирадой против Зависти, которую гонит от себя Аполлон (II, 102—112). Тут же он заявляет, что предпочитает скромный, маленький ручеек с чистой водой большому потоку Ассирийской реки (т. е. Евфрата), которая несет много мусора и грязи.

К числу поэтов, против которых выступал Каллимах, принадлежал Аполлоний Родосский, автор поэмы «Аргонавтики». Считая такой эпос несовременным, Каллимах в противовес ему выдвигал новый тип эпоса — маленькую поэму, так называемый «эпиллий» (уменьшительное от слова «эпос»). В этом Каллимаха поддерживал и Феокрит (ср. идиллии XII и XXXIII). Они считали, что современные условия выдвигают поэзию малого объема. «Большая книга подобна большому злу», — повторял Каллимах изречение Гераклита (фр. 359) и дал образцы новой поэзии в виде эпиллиев: «Приход Ио», «Галатея», «Аркадия» и т. п. Из них наиболее известна «Гекала».

Сюжет этого произведения взят из цикла мифов о Тезее. Тезей пришел в Аттику, совершив по дороге великие подвиги, и, наконец, встретился с отцом своим, царем Эгеем. После этого он отправился на бой с ужасным критским быком, который был загнан в окрестности Марафона Гераклом и опустошал страну. В дороге Тезея застигла буря, и он укрылся от нее в бедной хижине старушки Гекалы. В то время как старушка приготовляла угощение, он рассказывал ей о своих победах. Поэт подробно описывает бедную хижину, хозяйство Гекалы и беспокойство, с каким она провожала героя на подвиг. За этим следует описание его победы. Возвращаясь, Тезей попал на погребение умершей тем временем старушки и установил в память о ней особые обряды. Весь рассказ служит объяснением происхождения праздника «Гекалесий» в Афинах и по типу своему подходит к подобным же рассказам в «Причинах». Характерно для искусственной манеры эллинистического поэта перенесение внимания с героя на окружающую обстановку: описание хижины, приготовление пищи и т. п. Интересен и идиллический образ старушки Гекалы, являющейся прообразом Бавкиды в «Метаморфозах» Овидия.

В лице Каллимаха мы видим поэта-мастера, который очень заботится о форме своих произведений. Он уже решительно высказывался против связи лирики с музыкой. Наиболее типичным его произведением были «Причины», а отдельные части их были похожи, по-видимому, на эпиллии. Преобладающей формой его произведений были элегии, которые доведены им до высшей степени совершенства, и римский ритор Квинтилиан («Воспитание оратора», X, 1, 58) называет его «первым из элегиков». Правда, сама элегия стала серьезно отличаться по характеру от старой греческой элегии. Отличие стиля Каллимаха от древнего эпоса резко бросалось в глаза. Овидий выразил это в следующих стихах («Средства от любви», 381 сл.):

Все произведения Каллимаха пронизаны ученостью и искусственностью. Это видно и в «Причинах», и в «Гимнах», которые переполнены научными подробностями о происхождении и местах справляемых культов, об особенностях праздников и т. п.; изложение часто перебивается отступлениями, внимание перемещается с основной темы на побочную: например, большая часть гимна в честь Деметры занята рассказом о преступлении и наказании Эрисихфона, осмелившегося вырубить священную рощу богини (VI, 24—117). Сочинения Каллимаха пестрят фразами и словечками из произведений Гомера, Пиндара, Геродота и др. В его языке много устарелых и редких слов и выражений: остров Делос, например, называется Астерией или Ортигией, гиганты — пелогонами (т. е. земнородными), киклопы — телхинами и т. д.

Каллимах оказал сильное влияние на своих современников, в том числе на Феокрита и Аполлония Родосского, хотя последний резко разошелся с ним в литературных взглядах. За Каллимахом сохранялся авторитет и среди позднейших поэтов вплоть до конца античного мира. Огромное влияние его видно и у римских поэтов, особенно у Катулла, Проперции и Овидия, которые не только подражали ему, но и переводили, переделывали его произведения.

Под сильным влиянием Каллимаха и его современника Ликофрона находился Эвфорион из Халкиды (276—187 гг. до н. э.). Он изучал философию в Афинах, разбогател благодаря женитьбе на богатой вдове, а под конец жизни состоял библиотекарем в Антиохии при дворе Антиоха III Великого. Эвфорион писал произ бдения весьма разнообразного содержания, но из них до нас дошли только незначительные отрывки. Особенно ценились небольшие поэмы типа эпиллиев, как «Дионис», «Гиакинф», «Артемидор», «Демосфен» и т. п., где соединялись элементы мифологические, эротические, романические, отчасти даже исторические, ученые толкования и т. п. Недавно обнаружены еще три отрывка: о Геракле, уводящем Кербера из загробного мира, повесть о несчастной любви под названием «Фракиец» и «Гиппомедонт Старший» — призыв к восстановлению правды и мира в духе Гесиода. В поэзии Эвфориона царила ученая изысканность, он пользовался большим успехом. Его элегии весьма ценились римской литературной молодежью, которую Цицерон иронически называл «певцами Эвфориона» («Тускуланские беседы», III, 19, 45). Это были так называемые «поэты-неотерики», к которым принадлежал Катулл и его приятели Валерий Катон, Лициний Кальв, Цинна и др. Эвфорионом увлекались в юности Корнелий Галл и Вергилий.

Другим представителем этого направления был Парфений из Никеи (I в. до н. э.), автор ряда небольших поэм — в честь Афродиты, в память жены своей Ареты и т. д. Но нам известен только его сборник «О любовных страданиях» (см. с. 387).

4. АПОЛЛОНИЙ РОДОССКИЙ И СУДЬБА ГЕРОИЧЕСКОГО ЭПОСА

Попытка возродить героический эпос была сделана Аполлонием Родосским (прибл. 295 — 215 гг. до н. э.). Он происходил по одним сведениям из Александрии, по другим — из Навкратиса, был учеником Каллимаха, давал уроки будущему царю Птолемею III Эвергету и одно время заведовал александрийской библиотекой. Он занимался и научной работой и поэзией. Известны были его поэмы об основании городов Александрии, Навкратиса и др., а также исследования об Архилохе, Гесиоде и др. Но славу ему доставила поэма «Аргонавтики».

Когда Аполлоний написал эту большую поэму (около 6 тыс. стихов) вопреки отрицательному взгляду своего учителя на эпический жанр, Каллимах подверг его жестокой критике, обвиняя даже в плагиате. Обиженный этим Аполлоний ответил резкой эпиграммой («Палатинская антология», XI, 275) и, не находя поддержки у других, уехал из Александрии и поселился на Родосе, где переработал и издал свою поэму. Там он был окружен общим уважением граждан. Поэтому за ним и утвердилось прозвище Родосского.

Сюжет, взятый Аполлонием, весьма древний и упоминается еще в «Одиссее» (XII, 70). Отдельные моменты этого сказания разрабатывали Пиндар (Пиф. IV), Эврипид в не дошедшей до нас трагедии «Пелиады» (Дочери Пелия) и в «Медее». Эпизоды из сказания об Аргонавтах были также использованы Антимахом Колофонским и Каллимахом в «Причинах».

Этот миф связывается с мифом о золотом руне. В нем рассказывалось, что когда-то Фрикс, сын Афаманта, спасся от преследования мачехи Ино и был привезен чудесным златорунным бараном в Колхиду (на западном берегу Кавказа). В благодарность за спасение Фрикс принес чудесного барана в жертву богам, а шкуру его, «золотое руно», передал местному царю Ээту, который повесил ее на дубе и приставил стоголового змея стеречь ее. Молва о золотом руне распространилась по всей Греции. В городе Иолке царь Пелий отнял престол у брата своего Эсона, а когда вырос сын Эсона Ясон, Пелий обещал уступить ему престол, если тот привезет ему из Колхиды золотое руно. Пелий рассчитывал, что Ясон погибнет, исполняя это поручение. Ясон собрал 50 героев и, построив с помощью богини Афины корабль под названием «Арго», отправился в поход. Аполлоний и воспользовался темой этого похода Аргонавтов.

В начале поэмы, после обычного вступления с обращением к Аполлону, описываются постройка корабля и сборы героев, а также дается характеристика всех участников похода, в том числе Геракла, Орфея и отцов некоторых героев Троянской войны — Пелея, Теламона.

Едва корабль отплывает из Иолка, как Орфей начинает свою песню. Нимфы с удивлением глядят на первый корабль, плывущий по морю. На Лемносе Аргонавты находят племя амазонок, перебивших всех мужчин на острове. Ясон вступает в брак с их царицей Гипсипилой. Аргонавты задерживаются на острове, пока, наконец, Геракл гневной речью не побудил их поторопиться с продолжением похода. Далее рассказывается о прибытии их на берег Пропонтиды, т. е. Мраморного моря, о победе над местными богатырями, сыновьями Земли, об исчезновении прекрасного Гила, похищенного нимфами, и об уходе Геракла на поиски его.

Во второй книге содержатся эпизоды боя Полидевка с царем бебриков Амиком, затем рассказ об освобождении Финея от преследования гарпий и об его предсказаниях и наставлениях относительно дальнейшего плавания; затем идут известные рассказы о проезде между сталкивающимися скалами Кианей, или Симплегад, о встрече с сыновьями Фрикса и, наконец, о прибытии в Колхиду.

В третьей книге передаются события в Колхиде. Богини Гера и Афина, чтобы помочь Ясону, просят Афродиту послать Эрота к дочери царя Ээта, волшебнице Медее, и внушить ей любовь к Ясону. Ясон приходит к Ээту и просит отдать ему золотое руно. Ээт не отказывается, но ставит условие, чтобы Ясон предварительно совершил ряд трудных подвигов: вспахал поле с помощью огнедышащих быков, засеял его зубами дракона, из которых должны вырасти железные люди, и победил этих людей. Ээт, как и Пелий, рассчитывал, что Ясон погибнет при исполнении этих дел. Медея, увидев греческого гостя, сразу его полюбила, пораженная стрелой Эрота. Она рассказывает о своем чувстве сестре своей Халкиопе, сыновья которой от брака с с Фриксом находятся в числе спутников Ясона. Халкиопа, желая помочь своим сыновьям, советует Медее пойти к храму Гекаты и, встретившись там с Ясоном, научить его, как выйти из затруднения. Медея дала Ясону волшебную мазь, с помощью которой он делается неуязвимым и укрощает огнедышащих быков. По ее же совету он бросает среди выросших из земли железных людей камень, а те из-за этого дерутся между собой и перебивают друг друга. Так спасается Ясон.

В четвертой книге рассказ идет о том, как Ээт догадывается об участии Медеи. Она ночью бежит из родительского дома к Ясону и приводит его к тому месту, где висит золотое руно. Усыпив чарами сторожившего руно дракона, она дает возможность Ясону овладеть руном, и они вместе приходят к кораблю. Аргонавты после этого немедленно отплывают, а Ээт, узнав об их бегстве, отправляется за ними в погоню и настигает Аргонавтов около устья Истра (Дуная). Там Медея хитростью заманивает своего брата Апсирта, и Аргонавты убивают его и сопровождавших его колхов, задерживая этим преследование. После этого дается фантастический рассказ о том, как Аргонавты, плывя вверх по Истру, выезжают через Эридан (По) и Родан (Рону) в Италию, где получают очищение от волшебницы Кирки, и после многих приключений в Либии (Африке) и у феакийцев попадают в Иолк, родину Ясона.

Поэма Аполлония явно подражает героическому эпосу и пользуется всеми характерными приемами эпического стиля — героическим гексаметром, эпитетами, сравнениями и даже часто повторяет гомеровские выражения. Однако, несмотря на это, поэма получила несколько иной характер, отразив, таким образом, черты своего времени — совершенно новой эпохи. В ней нет наивности рассказа и нет простоты в обрисовке героических образов. С педантичностью ученого поэт описывает географические и мифологические подробности, порой напоминая модные в то время описания путешествий по далеким странам, с одинаковой подробностью характеризует всех героев, участвующих в походе. Из-за этого поэтическая картина расплывается, и внимание читателя утомляется от множества деталей и историй, ценность которых иногда заключается только в их редкости.

Подобно Каллимаху, Аполлоний трактует в современном духе и мифологию, которая у него не имеет уже никакого религиозного значения, а превращается в прихотливую игру поэтической фантазии. В этом отношении интересна сцена в начале III книги, где Афродита, чтобы помочь Ясону, хочет возбудить любовь к нему в сердце Медеи и с этой целью посылает сына своего Эрота. Эрот изображен как избалованный ребенок. Она застает его за игрой в кости с Ганимедом, от которой он не хочет оторваться, и Афродита соблазняет его только обещанием подарить игрушку работы Гефеста, сделанную им для Зевса, когда тот был маленьким. Эрот, подобрав свои кости и подсчитав, бросает их в подол матери и летит исполнять ее приказание (III, 111 — 166). Это напоминает домашние сценки у Геронда. Для стиля этого времени типично подробное описание туалета Медеи (III, 828 — 868).

Многие места поэмы написаны в идиллических тонах. Есть замечательные описания, как, например, вида, открывающегося от святилища Матери Диндимейской (Кибелы) на берегу Малой Азии по направлению к устью Боспора (I, 1109 — 1116) или вида с Олимпа (III, 159—164) и т. д. Интересно описание несущегося по волнам корабля; на нем Орфей поет, играя на кифаре, и воины стоят, сверкая оружием; нимфы с удивлением смотрят на невиданное зрелище. Кентавр Хирон на берегу у подножия горы Пелиона в сопровождении супруги, держащей на руках младенца Ахилла, приветствует проезжающих, среди которых видит и отца Ахилла — Пелея (I, 536 — 558) и т. д.

Героические темы тут переплетаются с психологическими мотивами современности. Автор, терзаемый внутренними противоречиями, в своем творчестве не мог дать того богатства живых и цельных образов, каким отличается поэзия Гомера. Из большого количества действующих лиц внимание автора останавливается главным образом на четырех: это — Ясон, Медея, ее сестра Халкиопа и отец Ээт. Но последний представлен весьма трафарстно — как тиран. Много интереснее Халкиопа, которая играет роль наперсницы и толкает Медею на сближение с Ясоном. Сам Ясон, который должен изображать великого героя, оказался безжизненным вследствие того, что его действия несамостоятельны и направляются Медеей. Единственный сильный и яркий образ — это Медея. Ее волшебство не играет тут существенной роли. На первый план выставлена ее чисто человеческая психология, весьма далекая от примитивной наивности гомеровских героев. Перед глазами автора всегда стояла Медея Еврипида и другие женские образы этого поэта. Согласно духу своего времени Аполлоний в эпическую поэму внес эротический элемент, которого совершенно не было у Гомера. Эта человеческая черта заняла у него преобладающее место — в то время как другие черты, заимствованные из старой традиции или стилизованные на ее манер, отступили на задний план и потускнели. Таким образом, роман Медеи и Ясона представляет в поэме главный интерес, и автор, пользуясь простором эпического жанра и не стесняемый узкими рамками театральной постановки, воспроизвел во всей широте психологический процесс развития страсти Медеи. Медея не спит. В ее воображении рисуется образ прекрасного грека. Она не знает, что предпринять: помочь ему — значит погубить себя; но если он погибнет, она не сможет жить (III, 743 — 801).

С замечательным юмором описана первая встреча Медеи с Ясоном, когда они, находясь друг перед другом, не знают, как начать разговор, и только ворона с высокого дуба, заговорив человеческим голосом, напоминает спутникам Ясона правило, «которое знают и дети», что они при этом разговоре юноши и девушки будут лишними (III, 927 — 937). Образ Медеи обрисовывается с поразительной яркостью в той сцене, когда она ночью прощается с отцовским домом, прежде чем покинуть его. Высшего напряжения достигает действие поэмы, где рассказывается, как Аргонавтов настигает погоня и Медея заклинает Ясона, чтобы он не попал к колхам: она пожертвовала всем, чтобы спасти его; она готова даже сжечь корабль и сама погибнуть при этом. Наконец, она придумывает план захватить брата Апсирта. Поэт заключает этот эпизод прославлением силы Эрота (IV, 350 сл.).

Поэзия Аполлония Родосского не нашла признания в Александрии среди современников. Аполлоний хотел возродить героический эпос, но его поэма была наполнена современными мотивами. В целом, она оказалась неудачной и вызвала справедливую критику. Но некоторые эпизоды ее представляют высокую художественную ценность. Описание любви Медеи — это настоящий психологический роман. Он отличается большой силой и оказал влияние на римскую поэзию. Вергилий по этому образцу построил в «Энеиде» роман Дидоны и Энея. Влияние Аполлония не менее сильно у Валерия Флакка в его поэме «Аргонавтики» и у Варрона Атацинского (I в. до н. э.), автора несохранившейся поэмы «Аргонавты»; немало заимствований встречается и у Овидия. А через этих римских поэтов влияние Аполлония сказалось и на поэтах нового времени — Расине и Грильпарцере.

5. БУКОЛИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ. ИДИЛЛИИ ФЕОКРИТА. БИОН И МОСХ

Неудовлетворенность жизнью в большом городе привела к идеализации жизни на лоне природы. В произведениях поэтов описывается труд простых людей, особенно пастухов, их скромная жизнь. Правда, это не всегда подлинные, реальные пастухи, а скорее существовавшие только в воображении поэтов. Буколическое направление нашло свое отражение и в пластическом искусстве.

Главным представителем этого жанра в литературе был Феокрит (прибл. 310 — 250 гг. до н. э.). По одним сведениям, он был уроженцем Сиракуз, по другим — острова Коса, что более вероятно. На Косе он был близок с поэтами Филетом, Асклепиадом и Леонидом Тарентским, которые оказали сильное влияние на рост его поэтического таланта. Расцвет его деятельности совпадает со временем пребывания его в Александрии, где он прославлял щедрость царя Птолемея II Филадельфа (ср. XI, 46; XIV, 59; XVII) и написал похвальное стихотворение в честь царицы Береники (сохранился только отрывок). Феокрит сдружился с поэтами кружка Каллимаха. Но, несмотря на свои связи, поэт признавался, что нередко оставался без денег: его Хариты (богини изящества), не получив ничего, недовольные возвращались домой босыми ногами (XVI, 8). По-видимому, он покинул Александрию, будучи обижен Птолемеем. По всей вероятности, Феокрит предпринимал путешествие в город Милет к другу своему Никию, с которым в юности занимался медициной под руководством упомянутого выше Эрасистрата (с. 383). Никию он посвятил X, XIII идиллии и VII эпиграмму. К супруге Никия Фегениде обращена идиллия XXVIII. Судя по идиллиям IV и V, Феокриту была хорошо знакома и южная Италия.

Феокрит написал много стихотворений различного характера, но сохранился лишь сборник из 30 идиллий и 23 эпиграмм, который недавно пополнился несколькими отрывками из египетских папирусов. Среди этих стихотворений есть несколько неподлинных. Феокрит является создателем особого жанра — идиллии ( eidyllion). Слово это буквально значит «видик» (уменьшительное от eidos — «вид») и употреблялось в смысле «пьеска», «сценка». Этот жанр ведет начало от мима, но он осложнился новыми элементами. В новое время этому термину придали специальное значение описания жизни спокойной и скромной, добродетельной и свободной от сильных страстей и волнений.

Идиллии Феокрита очень разнообразны по содержанию. На первом месте мы поставим, как наиболее типичные, стихотворения буколические (I, III — IX идиллии), где изображается в идеализированном виде с известной долей сентиментальности жизнь простых пастухов, в X — жизнь жрецов, в XXI — рыбаков. Все эти люди — рабы, но в изображении поэта не чувствуется их рабская доля: это — скрытое оправдание рабовладения. В виде пастуха представлен и чудовищный людоед — киклоп Полифем (XI). В некоторых случаях в образах пастухов можно узнать и действительных лиц — например, в VII идиллии, где дается вполне точное описание топографии острова Коса, поэт изображает самого себя под именем Симихида и своих друзей под именами Ликида, Сикелида и Титира. Ученые высказывали разные предположения о том, кого вывел Феокрит под этими вымышленными именами. Обыкновенно считают, что под именем Ликида надо видеть Леонида Тарентского. Там же Феокрит называет подлинным именем поэта Филета, упоминает также про любовь Арата. Таким образом, получается представление о целом кружке поэтов на острове Косе, среди которых вращался Феокрит. Между ними, как видно, происходило поэтическое соревнование вроде тех, какие бывали в Александрии. На существование такого кружка указывает и полемика Геронда в стихотворении «Сновидение» (VIII) (см. с. 408). VI идиллия посвящается ученому-поэту Арату.

Часто Феокрит изображает сценки состязаний между пастухами, каковы Дафнис и Дамет в VI идиллии, Ликид в Симихид в VII, Дафнис и Меналк в VIII и IX идиллиях. Иногда идиллия представляет собой единую песню. Так, Фирсис поет один перед козопасом в I идиллии или другой пастух, изливающий муку своей любви к Амариллиде в III идиллии. Киклоп Полифем также отводит душу в песне, воспевая свою возлюбленную нимфу Галатею. Состязание в песнях разрешается так, что или один из певцов сам, как в VII идиллии, признает победу за другим, или кто-нибудь третий произносит приговор, как в V идиллии. Дафнис и Дамет в VI идиллии оказываются равными и сами обмениваются своими инструментами. В X идиллии дается просто сравнение двух песен — трудовой песни Милона с песней любовной тоски Батта. Заключается это сравнение таким нравоучением (X, 5 6—58):

Идеальным певцом представляется мифический Дафнис. Все звери оплакивали его смерть (I идиллия). Так вырабатывается в этой поэзии чисто стилизованный тип певца-пастуха — Дафниса, Фирсиса, Меналка и т. п., — который потом перешел в римскую литературу, например к Вергилию, и далее к народам нового времени, особенно в классическую французскую литературу. Идеализация предмета любви, намеченная Феокритом (ср. X, 24 сл.), достигает особенного развития в греческом романе и в римской элегии и подготовляет культ дамы в средневековой поэзии.

Содержанием песен обычно бывает любовная тема. Образцом женской любви является недоступная Амариллида (III, 52 — 54). Огорченный пастух готов умереть из-за неразделенной любви. Смерть от безответной любви представлена рассказом о прекрасном пастухе Дафнисе в I идиллии. Томление тщетной любви приписывается и чудовищному Полифему в XI идиллии. Поэт с утонченностью настоящего александрийца играет этими противоположностями — безобразие людоеда и его нежное чувство (XI, 14 сл.). В другой идиллии (VI) положение меняется. Полифем проявляет уже твердость и отвергает недоступную красавицу, успокаивая себя сознанием своей интимной красоты!

Полна живого юмора XIV идиллия. В ней реальными чертами очерчена любовь Эсхина. Убедившись, что его возлюбленная Киниска полюбила другого, он избил ее и этим погубил навеки свои надежды. Остается одно — отправиться, пока он молод, на военную службу к царю Птолемею в Египет. В XX идиллии (принадлежность ее Феокриту подвергается сомнению) пастух отвергнут из-за отсутствия изящества и светского обращения. Но отказ возбуждает в нем только негодование, и он, зная себе цену, не теряет твердости. В XXVII идиллии (подлинность ее тоже остается спорной) любопытно представлен переход от непреклонности девушки к полному подчинению.

Среди подобных тем встречаем мы и жалобы на холодность друга (XXIX идиллия), отвергнутую любовь к юноше (XXX идиллия). Нравоучительный характер имеет рассказ о том, как гордый юноша, проявивший холодное равнодушие к самоубийству влюбленного, сам погиб от упавшей на него статуи бога Эрота (XXIII идиллия). Впрочем, принадлежность ее Феокриту сомнительна.

Большой жизненной правдивостью и художественной силой отличается в этой группе стихотворений II идиллия, в которой представлено, как покинутая девушка приготовляет «приворотное» средство, чтобы вернуть утраченную любовь молодого человека. Среди колдовства и таинственных заклинаний при свете луны, которыми несчастная Симефа рассчитывает приворожить к себе неверного, она рассказывает незатейливую историю своей утраты. Психология страсти и история этой любви воспроизведены с большой силой, и страдания любящей женщины несколько напоминают песни Сапфо.

От мимов идиллия Феокрита восприняла черты реализма, и среди сентиментальных сцен мы нередко встречаем неприкрашенное изображение действительности. В идиллиях «Чародейки» (II), «Сиракузянки» (XV) и «Рыбаки» (XXI) явно видно подражание мимам Софрона. Сюда же относится изображение трудовой жизни простых рыбаков. Живут эти люди впроголодь, «щадя свой желудок». Снится такому человеку то, чего у него нет: как будто он поймал огромную рыбу, а когда вытащил ее, увидал, что она — золотая. Это — богатство, которым навек он будет обеспечен. На радостях он поклялся, что никогда уже не выйдет после этого в море. Но богатство оказалось пустым сном; так неужели же своей клятвой он навсегда связал себя и вследствие этого будет лишен своего единственного заработка? Другой рыбак успокаивает его, говоря, что, если золотая рыба была только сном, то таким же сном была и его клятва. «Лови-ка ты рыбу простую, из мяса, — говорит он ему, — чтобы от голоду не умереть и со снами золотыми». Таков голос трезвой, живой действительности.

Особенной известностью пользуется XV идиллия «Сиракузянки, или женщины на празднике Адониса», впервые переведенная на русский язык еще Н. И. Гнедичем. Это — целая бытовая сценка. Здесь представлены две кумушки-землячки родом из Сиракуз, живущие в Александрии и отправляющиеся во дворец на празднество в честь Адониса, бога умирающей и возрождающейся растительности. Горго зашла за приятельницей своей Праксиноей. Они болтают, сплетничают про своих мужей. Затем Праксиноя умывается и одевается с помощью рабыни, которая никак не может угодить хозяйке. Горго восхищается ее новым платьем, спрашивает о цене. Наконец они готовы и выходят на улицу. Сквозь давку, пугаясь проезжающих лошадей, пробиваются они по дороге. Находится любезный кавалер, который проводит их к дворцу. Роскошь дворцового убранства и замечательное изображение мертвого Адониса вызывают их громкие восторги. Какой-то сердитый сосед пытается остановить их несмолкаемое стрекотание. Но они резко обрывают его, с гордостью заявляя, что они — сиракузянки, говорящие по-дорийски. Вдруг они слышат, как аргивская певица начинает петь гимн в честь Адониса. Этот гимн приводится в идиллии. Он заканчивается ритуальным оплакиванием бога. Горго вдруг вспоминает, что пора возвращаться домой, так как, вероятно, муж ее, оставшийся без завтрака, сердится на нее. Жизнь этих заурядных людей живо встает перед нами в этой сценке.

Подлинная жизнь пастухов проглядывает нередко и под прикрытием сентиментальной формы в описании внешней обстановки, в которой исполняются их чудные песни. Так, хитрый и ловкий Батт подсмеивается над простодушным Коридоном. Тут мы видим не салонных пастушков, а действительных, от которых «пахнет сывороткой». Любопытную картину скотоводческого хозяйства изобразил поэт в мифологической сцене, описывая приход Геракла к царю Авгию (XXV идиллия). Феокрит тонко схватил и психологию крестьянина (VII и V идиллии). В других местах мимоходом представлено отношение к рабам. Хозяйки бранят за нерадивость и невнимательность своих рабынь, одергивают их суровым окликом: «Где твои мысли блуждают?» (II, 19) или словом «лентяйка» (XV, 27). Встречаются среди этих сцен и живые изображения природы, например VII, 135—157, где представляется картина южной природы такой поры, когда «все пахнет тучными дарами лета, пахнет осенним урожаем».

Но у Феокрита нередко встречаются и чисто придворные мотивы. Так, в XVI идиллии он прославляет сиракузского тирана Гиерона И, хотя и упрекает его за скупость (14—15), а в XVII, относящейся к 259 — 258 гг., в необыкновенно напыщенных и гиперболических чертах изображается могущество египетского царя Птолемея II Филадельфа: он правит тысячами стран и несчетными тысячами народов в Египте, под его властью находится 33 333 города, сам он уподобляется божеству. Мимоходом прославляются властители и в других идиллиях — Птолемей в XIV (59) и XV (46), Береника в XV (107) и Арсиноя в XV (110).

Так же, как у Каллимаха, мы встречаем среди идиллий Феокрита типичные гимны, как гимн в честь Диоскуров (XXII идиллия) или нечто вроде гимна — эпифаламий (свадебная песня) в честь Елены (XVIII идиллия) — перепев известной песни Стесихора, а в стихотворении в честь Гиерона (XVI идиллия) прославление Харит. Подобный же гимн в честь Адониса слышат сиракузские кумушки (XV идиллия).

Прославляя богов, поэт вводит много мифологических подробностей, но религиозной веры тут совершенно нет; он уподобляет их людям. Он представляет, что Хариты ходят по домам, как нищенки, и, не получая должного уважения от людей, возвращаются домой без подарков и садятся, «склонивши головы на холодные колени» (XVI, 11).

Тип маленького стихотворения в духе эпиллиев Каллимаха не раз встречается среди идиллий Феокрита. Такова XIII идиллия о Гиле, воспитаннике и любимце Геракла, похищенном нимфами. Рассказ об этом похищении есть и в «Аргонавтиках» Аполлония Родосского, в конце I книги. Но кому принадлежит первенство, определить невозможно. Позднее, в римской литературе этот сюжет использовал Проперций (I, 20). Характер эпиллия имеют также идиллия «Вакханки» (XXVI) и две идиллии о Геракле — «Геракл-мальчик» и «Геракл, убивающий льва» (XXIV и XXV), которые живо напоминают «Гекалу» Каллимаха.

Эпиграммы Феокрита — это или надписи под изображениями поэтов (Архилоха, Эпихарма, Анакреонта), или надгробные посвятительные надписи. Поэтический уголок бога — сады, поля и стада и производительную силу природы — Приапа рисует IV эпиграмма. К другу своему врачу Никию обращает поэт VII эпиграмму, в которой говорит о поставленной им статуе бога-целителя Асклепия.

Главным образом для поэзии Феокрита служили мимы Софрона, особенно во II и XV идиллиях. Но помимо этого, в произведениях Феокрита видно сильное влияние старых поэтов, как Алкея, Сапфо, Алкмана и Пиндара, а из современных ему — Филета, Каллимаха и др. В споре Каллимаха с Аполлонием Родосским Феокрит стоял, надо полагать, на стороне первого. Так обычно толкуется то место в VII идиллии, где он следующим образом высказывает свою точку зрения (45 — 48):

А в другом месте высказывается мысль: «Для всех вполне довольно Гомера» (XVI, 20).

Большинство стихотворений Феокрита написано гексаметром, который, однако, отличается от эпического гексаметра. В нем очень часто встречается так называемая «буколическая цезура» (после четвертой стопы) и спондей в пятой стопе. Несколько стихотворений (XXVIII — XXX) написаны лирическими размерами. Встречается и элегический размер (VIII идиллия). Им же написано большинство эпиграмм. Таким образом, размер уже не имел традиционного значения и стихотворения Феокрита предназачались только для чтения.

В идиллиях Феокрит пользовался главным образом дорийским наречием с примесью эпических форм, в эпиллиях XXII и XXV — ионийским, и только в стихотворениях, написанных лирическими размерами, он вводит соответственно с этим стилизованную эолийскую речь. Самый язык его в стихотворениях, не имеющих официального характера, отличается простотой и живостью, иногда прямо воспроизводит разговорную речь — простых кумушек, пастухов, восторженную речь влюбленных и торжественный стиль похвального слова. Иногда слышатся напевы народных песен с их повторяющимися припевами вроде: «Песнь зачинайте, о Музы, пастушью мне песнь зачинайте» (I, 64; 70 и т. д.). А еще более это видно в заклинаниях Симефы: «К дому влеки моему того парня скорей, вертишейка» (II, 16; 21, 32 и т. д.); «Страсть моя эта откуда, скажи, мне, царица Селена» (II, 69; 75; 87 и т. д.).

Феокрит создал жанр идиллии и дал ему вполне завершенную форму, являясь наиболее типичным ее представителем. У него менее всего чувствуются отрицательные стороны александрийской учености. Сценки его блещут живым, неподдельным чувством. «Феокрит, — писал Н. И. Гнедич, — остается, как Гомер, тем светлым фаросом (т. е. маяком. — С. Р.), к которому всякий раз, когда мы заблуждаемся, должно возвратиться».

Непосредственными продолжателями Феокрита были Бион и Мосх. Среди позднейших его последователей в греческой литературе был Лонг, автор романа «Дафнис и Хлоя». Феокриту подражал римский поэт Вергилий в своих «Буколиках». Благодаря ему это направление распространилось позднее в эпоху Возрождения и стало модным во французской классической литературе. Впоследствии образы Феокрита оживают у Андре Шенье (1762—1794), в Германии у Геснера (1730-1788), Фосса (1751 — 1826) и Гебеля (1760-1826). В английской литературе есть также немало подражаний Феокриту — у Мильтона (1608—1674), Бернса (1759—1795), Теннисона (1809—1893) и др. У нас переводили Феокрита и подражали ему Н. И. Гнедич, А. А. Дельвиг, О. А. Мей и др.

Бион Смирнский (II в. до н. э.) особенно известен стихотворением «Надгробная песнь Адонису», которая близко напоминает песню, приведенную Феокритом в «Сиракузянках». Кроме того, Биону приписывается ряд мелких стихотворений. Среди них выделяется своим изяществом пьеска «Учение Эрота», где представлено, как Афродита приводит сына Эрота к пастуху в ученье и как пастух стал учить его своим пастушеским песням, на деле же оказалось, что сам перенял у него любовные песни. В другом стихотворении рассказывается про мальчика-птицелова, который принял крылатого бога за птичку.

Эрот в этой поэзии теряет значение божества и становится шалуном-мальчуганом с крылышками, луком и стрелами. Таким он позднее изображался на статуэтках, рельефах и в декоративной живописи на стенах домов (например, в Помпеях).

Мосх Сиракузский также является автором ряда стихотворений в духе Феокрита. Из них одно — «Похищение Европы» — имеет характер эпиллия. В его основе лежит миф о том, как Зевс в образе быка похитил финикийскую царевну Европу. В поэме «Мегара», названной по имени супруги Геракла, эта героиня рассказывает матери Геракла Алкмене, как он в припадке безумия убил своих детей (ср. трагедию Эврипида «Геракл»). В основе стихотворения «Эрот-беглец» комический сюжет о том, как богиня Афродита разыскивает убежавшего от нее сына — Эрота. Она описывает его приметы и обещает награду за поимку, предупреждая в то же время о его коварных свойствах. Стихотворение полно игривой прелести и производит тем более комическое впечатление, что для розысков беглеца применяются те же меры, что и по отношению к беглым рабам.

Чудесное стихотворение Мосха (III) о переменах душевных настроений обработал в 1821 г. А. С. Пушкин под названием «Земля и море».

Приписываемая, может быть и неправильно, Мосху «Надгробная песнь Биону» проникнута глубоким чувством, но является очевидным подражанием «Надгробной песни Адонису».

6. ЭРОТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ: ФИЛЕТ, ГЕРМЕСИАНАКТ И ДР. ЭПИГРАММЫ: ЛЕОНИД ТАРЕНТСКИЙ, АСКЛЕПИАД И ДР.

Эротический элемент — характерная черта всей эллинистической поэзии. Мы уже видели появление его у некоторых поэтов IV в. и особенное усиление у Каллимаха, Аполлония Родосского, Феокрита и других.

Старшим представителем такого направления был Филет с острова Коса (прибл. 340 — 280 гг. до н. э.). Он был у себя на родине главой кружка поэтов. Филет писал разнообразные произведения, от которых сохранились только незначительные отрывки. Филет соединял в себе большую ученость с талантом поэта и окончательно утвердил форму любовной и мифологической элегии, романической поэмы и отточенной эпиграммы. Феокрит заявлял (VII, 40), что не может состязаться с Филетом. Влияние его было весьма велико среди современников, а позднее его высоко ценили римские поэты Проперций и Овидий. Квинтилиан ставил его на первое место после Каллимаха.

Учеником и последователем Филета был Гермесианакт (III в. до н. э.). Среди его произведений наибольшей известностью пользовался сборник элегий в трех книгах под названием «Леонтия», по имени его возлюбленной, которую он здесь воспевал. Сохранившийся отрывок в 98 стихов дает некоторое представление о его творчестве. Он вспоминает об Орфее, разжалобившем своей песней подземных богов.

Широкое распространение в эпоху эллинизма получил жанр эпиграммы. Выше мы уже отмечали образцы ее у Каллимаха, Феокрита и др. Но, поскольку она при своем малом объеме отвечала вкусам времени, оказалось большое число поэтов, которые только благодаря ей и приобрели известность, но зато придали этому жанру самодовлеющее значение. Таков был Асклепиад Самосский, которого, по-видимому, вывел Феокрит в VII идиллии в образе пастуха Сикелида (40). К сожалению, его стихотворения не сохранились. До нас дошло около 20 эпиграмм. Написанные на разные темы — посвящения божеству, надписи на статуях, излияния любовных чувств и т. п., — эти эпиграммы отличаются изяществом, тонким остроумием, а иногда и задушевностью.

Среди многочисленных представителей этого рода поэзии остановим внимание прежде всего на Леониде из Тарента в южной Италии (III в. до н. э.). Он принимал активное участие в защите родного города против римлян и поддерживал эпирского царя Пирра, призванного на помощь. После поражения Пирра в 273 г. Леонид вынужден был покинуть родную страну и остальное время жизни провел в скитаниях, некоторое время в Македонии, а потом на острове Косе и в Александрии. Феокрит в VII идиллии (10 — 26), по-видимому, вывел его под именем Ликида. Сохранилось более 100 его эпиграмм. В некоторых он обращается к людям низшего общественного положения — рыбакам, ткачихам и т. п., людям в лохмотьях и с пустыми кошельками. Да и собственная жизнь его такова, что и мышам нечем поживиться в его доме («Палатинская антология», VI, 302). Эпиграммы Леонида имеют реалистический характер и показывают в нем защитника интересов бедноты и трудящихся масс. Позднее им увлекались римские поэты Вергилий и Проперций.

По небольшим отрывкам, сохранившимся главным образом в «Палатинской антологии», известны нам Посидипп и Гедил с острова Самоса, а также женщины-поэтессы Анита, Меро и Носсида (III в. до н. э.).

Остроумное и изящное творчество эпиграмм продолжало жить до конца античного мира, а в период упадка античной культуры дало богатый материал для различных сборников, так называемых «антологий».

7. РЕАЛИЗМ И НАТУРАЛИЗМ. СОТАД, РИНФОН И ДР. ГЕРОНД

Изысканная утонченность эллинистической поэзии уживалась рядом с реалистическими и натуралистическими тенденциями. Писатели этого направления видели изнанку современной жизни, сами терпели нужду и невзгоды. Не примиряясь со своим положением, они воспроизводили жизнь, как она есть, без прикрас. Некоторые доходили при этом до грубого натурализма.

Представителем этого направления был прежде всего Сотад (начало III в. до н. э.), который в тяжеловесных стихах описывал современную жизнь, осмеливался нападать на самих властителей, подверг осмеянию Птолемея II Филадельфа за его кровосмесительный брак с сестрой Арсиноей и за это был зашит в мешок и брошен в море. Из произведений Сотада до нас дошли лишь незначительные отрывки.

Это направление отразилось и в области драмы, известно под названием «гиларотрагедии», т. е. веселой трагедии, — нечто вроде фарса. Ее родоначальником является Ринфон, происходящий из Сиракуз или из Тарента. Он использовал остроумие и шутки местного населения, создав на их основе комические сценки и пародии. Судя по их названиям — «Геракл», «Амфитрион», «Ифигения», — можно думать, что они были близки к мимам и флиакам. Но все это творчество известно нам почти исключительно по вазовой живописи. Только небольшой отрывок из пьески неизвестного автора, открытый на египетском папирусе и содержащий жалобу покинутой девушки, дает некоторое представление об этом жанре.

Сохранилось немного отрывков из «Мелиямбов» Керкида из Мегалополя (III в. до н. э.) — произведений, в которых, как показывает само название, песенная форма соединялась с сатирическим содержанием. Он выступил на защиту прав беднейшей части населения и как последовательный сторонник кинической школы, придал своей поэзии простонародный характер.

Такое же реалистическое направление нашло яркое выражение в возрожденной в это время форме «холиямбов», т. е. хромых ямбов. Сохранилось несколько отрывков из сатирических произведений Феникса Колофонского, в которых он бичует алчность богачей. В духе народных песен написано стихотворение «Вороны», где представлен нищий, который бродит по улицам с «вещей» вороной и выпрашивает подачки. Алкей Мессинский (II в. до н. э.) известен эпиграммами, в которых жестоко осмеивал Филиппа V Македонского после его поражения при Киноскафалах в 197 г. до н. э.

Мелкий комический жанр этого времени лучше всего известен по так называемым «Мимиямбам» Геронда или Герода (111 в. до н. э.), сборник которых был открыт на египетском папирусе в 1889 г. и впервые опубликован в 1891 г. в Мимиямбы — маленькие бытовые сценки с двумя-тремя действующими лицами, близкие к мимам, написанные холиямбами (см. гл. V). Сам Геронд указывает на близость Гиппонакту, родоначальнику этой формы, и надеется быть первым после него («Сновидение», 77 сл). Кроме того, он продолжает то направление, которое было намечено мимами Софрона (V в. до н. э.). Содержание пьесок Геронда составляет изображение мелкой обыденной действительности. Во многих случаях эти пьесы напоминают некоторые сценки Феокрита, но у Геронда гораздо сильнее уклон в сторону натурализма, и он иногда не стесняется самыми рискованными положениями. В его пьесах, как живые, предстают перед нами самые заурядные люди из повседневной действительности.

Так, например, к молодой женщине Метрихе, у которой муж или возлюбленный находится в продолжительной отлучке, приходит старуха Гиллида и после осторожной беседы о ее долгом одиночестве намекает, что муж ее Мандрис забыл о ней в полном соблазнов Египте, а ее красота напрасно увядает и т. д.; затем она начинает расхваливать молодого человека, который добивается ее любви. Метриха, услышав это, полна негодования, но сдерживает себя, чтобы не нажить неприятности, и, зная обычную страсть подобных гостей к вину, велит рабыне поднести ей вина покрепче. Тип грубого сводника выведен в другой пьеске, где в форме обвинительной речи перед судьями рассказывается, как богатый хлеботорговец устроил скандал, ворвавшись ночью в заведение сводника и похитив рабыню. В третьей сценке изображены нравы школьной жизни: Мать Метротима приводит своего сына Коттала к учителю Ламприску и, пожелав всяких благ ему от муз, просит выпороть ее мальчишку в наказание за лень и всякие проделки. Учитель легко удовлетворяет ее просьбу. Далее, мы видим двух кумушек в храме Асклепия на острове Косе: они принесли богу в благодарность за исцеление кого-то из близких свою посильную жертву — половину петуха (будь они побогаче, они принесли бы и более ценную жертву!); оглядываясь по сторонам, они видят повсюду приношения исцеленных — статуи и картины, в том числе произведения знаменитых художников этого времени Апеллеса и сыновей Праксителя. А в одной сцене мы встречаем ревнивицу Битинну, которая, узнав про измену раба, своего любовника, велит подвергнуть его жестокому наказанию, но потом, спохватившись, что он стоил целых три мины, отменяет свое приказание. Интересна сценка у башмачника, который расхваливает свой товар, но запрашивает слишком большую цену. А то мы слышим интимный разговор двух модниц...

Галерея образов обывателей, в изображении которых имеются элементы натурализма, проходит перед нами в сценах Геронда. Без тени благородного негодования, с добродушным юмором, воспроизводит писатель своих скромных героев. Как видно, его направление встречало враждебное отношение со стороны многих из его современников. Недаром он писал в «Сновидении»: «Многие из служителей муз, конечно, будут рвать на части мои труды» (VIII, 71 сл.). И все-таки он надеется заслужить славу у потомков царя Ксуфа — афинян. Язык Геронда — простая разговорная речь, иногда грубоватая в устах соответствующих персонажей. Диалект — ионийский с сильной примесью языка аттической драмы.

8. ТЕАТР И ДРАМА ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ

Существенные изменения во всем социальном и политическом укладе греческой жизни к началу эпохи эллинизма не могли не отразиться и на жизни театра. Выше мы отмечали, что уже в IV в. трагедия стала приходить в упадок. Вместе с тем стал изменяться и внешний вид постановок. Даже при возобновлении старых трагедий стали обходиться без хоровых партий. В Афинах это происходило отчасти вследствие материального оскудения, отчасти и от упадка патриотических чувств среди богатых граждан, на которых возлагались хорегии, расходы по постановкам. Но постепенно новый порядок вошел в обычай, и новые поэты стали писать трагедии без хоров. Это же вошло в обиход новой аттической комедии. Внимание зрителей, таким образом, все более обращалось на игру актеров, а соответственно с этими новыми требованиями развивалась и усложнялась техника их игры. Однако упадок художественных вкусов публики приводил актеров часто к злоупотреблению грубыми эффектами, к преобладанию в их игре элементов натурализма. Успех пьесы оказывался нередко в зависимости не столько от качеств произведения, сколько от игры актеров и театральной обстановки.

Жанр трагедии при этих условиях явно утрачивал свое значение. Из трагических поэтов времени эллинизма нам известны почти только по именам Мосхион, Сосифан, Сосифей, Филиск, Александр Этолийский и некоторые другие; сохранились лишь незначительные отрывки их произведений. О характере и направлении драматургов этого времени лучше всего дает представление Ликофрон, которому приписывалось до 20 пьес. Некоторые ученые предполагают, что его «Александра», о крайней манерности которой шла уже речь (с. 389), есть отрывок из трагедии. Однако это маловероятно. При отсутствии новых оригинальных талантов в театре продолжали ставить произведения знаменитых трагиков, преимущественно Эврипида, значительно опередившего своих современников по постановке идейных и художественных вопросов. Вот почему именно его влияние было наиболее сильным на римскую трагедию при ее возникновении в III — II вв. до н. э.

В соответствии с изменившимися социальными и политическими условиями интересы зрителей обращались по преимуществу к вопросам частного быта. Откликом этого была «новая» аттическая комедия, возникшая еще в IV в. до н. э. В эпоху эллинизма ее крупные представители — Дифил, Аполлодор, Посидипп и др.

Указанными выше условиями объясняется и широкое распространение мелких комических жанров, таких, как мимы, мимиямбы, мелиямбы и пантомимы, а также появление бродячих актеров — гилародов, исполняющих сценки с трагическими сюжетами, и магодов, исполнителей комических сценок; большой интерес вызывали и исполнители всевозможных пародий. Образцы подобного творчества сохранились в отрывках на папирусах.

Достижения современной техники нашли применение в драматических представлениях, и это выразилось в создании кукольного театра. В небольшом сохранившемся сочинении «Об устройстве автоматов» Герона Александрийского (см. выше, гл. XIX) описывается кукольное представление целой трагедии «Навплий» на сюжет о гибели Аякса, младшего сына Оилея.

Одень характерно для рассматриваемой эпохи появившееся между актерами сознание общности их профессиональных интересов и объединение их в профессиональные общества «мастеров Диониса» с регулярными собраниями — «синодами».

Вследствие общего изменения всего уклада жизни в эпоху эллинизма изменился и внешний вид греческого театра. С утратой значения и даже упразднением хора и с перенесением внимания на игру актеров утратила свое прежнее значение орхестра, а игра актеров перенеслась на высокую и узкую площадку, сооруженную перед скеной: это уже «сцена» в нашем понимании. Эти изменения можно видеть и по остаткам афинского театра, театров в Мегалополе, в Сиракузах и других городах, а еще очевиднее в новых театрах, возникших в это время в Приене, в Пергаме, в Тавромении (в Сицилии), на Делосе и т. д. Богатство и роскошь придворной жизни распространялись и на театральные постановки, и главной притягательной силой стала внешняя сторона и мастерство исполнителей. Но это шло за счет внутренних качеств, и только комедия еще долго держалась на высоте.