История древнегреческой литературы

1. СКАЗАНИЕ О ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЕ

Сюжеты знаменитых поэм Гомера «Илиада» и «Одиссея», полностью сохранившихся до нашего времени, как и ряда других поэм, не сохранившихся, взяты из обширного цикла сказаний о Троянской войне. В предыдущей главе было показано, как на основе некоторых действительных событий сложились и развились эти сказания, включившие в себя много различных воспоминаний и мифологических образов, которые связаны в основном с южной Фессалией и северным Пелопоннесом. Мы видели также, что сюжетами этих сказаний интересовались эолийские и ионийские аэды, которые в своих песнях Давали им поэтическую обработку и подготовили, таким образом, основу для создания более сложных и художественных произведений.

В наши цели не входит подробное изложение содержания этих сказаний — интересующиеся могут найти это в специальных сочинениях[50]. Скажем только, что каждая из двух поэм берет лишь небольшие эпизоды из большого цикла. В «Илиаде» рассказывается о событиях десятого года Троянской войны, причем изложение не охватывает последних событий войны и оканчивается смертью и погребением главного троянского воителя Гектора. На все предшествующие и последующие события даются только беглые намеки, свидетельтвующие о том, что общее содержание всего цикла было хорошо известно слушателям. То же самое можно сказать и об «Одиссее», где рассказывается о последних днях странствий героя на обратном пути из-под Трои, о прибытии на остров Итаку и о событиях на Итаке, мимоходом затрагиваются другие события, как, например, приключения Одиссея во время десятилетних странствий (IX — XII), разрушение Трои, возвращение других героев — Нестора, Менелая, Агамемнона (III — IV) и т. д.

Мы знаем, однако, что и другие части троянского цикла получили литературную обработку в VIII — VI вв. до н. э. Эти поэмы были известны под названием «киклических». До нас дошли лишь небольшие отрывки, а содержание их известно главным образом по прозаическому изложению первых веков н. э. Чтобы представить себе связь между всеми упоминаемыми в поэмах событиями, необходимо исходить из начального факта, послужившего причиной войны, — мотива, который часто встречается в сказках.

Сын троянского царя Приама Парис-Александр похитил прекрасную Елену, супругу спартанского царя Менелая. Оскорбленный Менелай призвал на помощь многих царей и воителей — Диомеда, двух Аяксов, мудрого старца Нестора, хитроумного Одиссея и других. Среди всех выделялся силой и доблестью юный сын Пелея и богини Фетиды Ахилл (Ахиллес), вождь племени мирмидонян в южной Фессалии. Во главе похода стал старший брат Менелая Агамемнон, царь Микен и Аргоса. После продолжительных сборов, сопровождавшихся еще различными событиями, в том числе жертвоприношением дочери Агамемнона Ифигении, началась прославленная в сказаниях Троянская война.

2. СОДЕРЖАНИЕ «ИЛИАДЫ»

По своему названию «Илиада» должна быть поэмой об Илионе (Илион — другое название Трои). Но в действительности содержание поэмы гораздо уже этого названия: в ней рассказывается только об одном эпизоде из десятилетней греко-троянской войны. Сюжет поэмы точно определяется ее начальными стихами:

Поэт обращается к богине, т. е. к музе, прося осенить его своим вдохновением и подсказать ему содержание песни: это — песнь о гневе Ахилла.

О причине этого гнева рассказывается в первой песни « Илиады»[51]^. Троянцы уже десятый год выдерживают осаду ахейского (греческого) войска, расположившегося лагерем на равнине между городом и морем перед вытащенными на берег кораблями. Ахейцы грабят и разоряют близлежащие поселения, уводят оттуда пленников. При взятии одного города захватили в плен Хрисеиду, дочь жреца Аполлона Хриса. Ее отдали в качестве почетного дара Агамемнону. Несмотря на просьбы отца, принесшего «несметный» выкуп, Агамемнон не только отказался вернуть пленницу отцу, но грубо прогнал и оскорбил его. По молитве обиженного жреца бог Аполлон разгневался на ахейцев и наслал на них мор. Его невидимые стрелы носились по лагерю, повергая воинов насмерть. Ахилл, чтобы выяснить причину бедствия, созвал сходку, и прорицатель Калхант открыл вину Агамемнона и указал на необходимость удовлетворить просьбу Хриса. Рассерженный этим Агамемнон обратил свой гнев на Ахилла и заявил, что взамен Хрисеиды возьмет себе Брисеиду, отняв ее у Ахилла, которому она была отдана войском в качестве почетного дара. Возмущенный этим Ахилл хотел защитить свое право силой, но его удержала богиня Афина. Тогда Ахилл заявил, что он со своими мирмидонянами не будет больше принимать участия в боях, и удалился в свою ставку. После этого, чтобы умилостивить бога, были совершены жертвоприношения. Агамемнон отправил Хрисеиду к отцу, а у Ахилла была взята Брисеида. По просьбе оскорбленного Ахилла богиня Фетида, его мать, отправившись на Олимп, добились у Зевса обещания покарать Агамемнона и ахейское войско за обиду, нанесенную ее сыну. Песнь заканчивается описанием пира богов.

Во второй песне рассказывается о том, как Агамемнон, под влиянием внушения Зевса во сне, решил начать сражение с троянцами, но прежде хотел испытать настроение воинов, предложив им вернуться на родину. Воины поняли это предложение в прямом смысле и всей массой устремились к кораблям. В связи с этим разыгрался уже изложенный нами выше эпизод с Ферситом. Конец песни составляет подробное перечисление ахейских кораблей («каталог кораблей») и краткий перечень сил троянцев.

Начиная с третьей песни описываются бои. Троянцы выступают против греков под предводительством Гектора, сына Приама. Однако Парис предлагает заменить общее сражение единоборством и вызывает на бой любого из ахейцев. Вызов принимает муж Елены Менелай. На время единоборства заключается перемирие, которое освящается Жертвами. Троянские старейшины наблюдают за боем с башни, и Елена, подошедшая к ним, называет ахейских героев. Между тем Менелай повергает на землю противника, но богиня Афродита окутывает Париса облаком и переносит его в Трою, в опочивальню Елены. Менелай же, не понимая, куда исчез Парис, тщетно ищет его по полю.

В это время (начало IV песни) Зевс предлагает богам обсудить вопрос о возвращении Елены Менелаю. Богиня Афина, желая погубить троянцев, побуждает одного из троянских союзников Пандара пустить стрелу в Менелая и тем нарушить перемирие. Рана не опасна, но нарушение перемирия вызывает негодование ахейцев, они бросаются на троянцев, и бой возобновляется, причем боги подстрекают противников.

Пятая песнь почти целиком посвящена рассказу о подвигах греческого героя Диомеда. Он убивает многих троянцев, в том числе Пандара, тяжело ранит камнем троянского героя Энея. На помощь Энею прилетает его мать, богиня Афродита, и выносит его с поля битвы. Диомед преследует ее и, не считаясь с тем, что перед ним богиня, ранит ее в руку. Наконец, он ранит и самого бога войны Ареса.

Греки имеют явный перевес в бою (VI). Поединок троянского героя Главка с Диомедом прекращается, когда они убеждаются из разговора, что их отцы были связаны узами гостеприимства. Гектор, видя, что для борьбы с врагами одних человеческих сил недостаточно, отправляется в город и побуждает мать свою Гекубу с другими женщинами молить богиню Афину об отвращении гибели от города. Попутно он заходит к Парису, чтобы пристыдить его и побудить к участию в битве. Кстати, он хочет повидаться с супругой Андромахой и взглянуть на младенца-сына Астианакта, но не застает ее дома и встречается с ней при выходе, у Скейских ворот. Эта встреча описана в знаменитой сцене их свидания (VI, 390 — 496).

После возвращения Гектора успех начинает склоняться на сторону троянцев (VII). Гектор вызывает ахейцев на единоборство. По жребию против него выступает Аякс, сын Теламона. Единоборство, однако, прерывается ввиду наступления ночи, и бойцы обмениваются подарками. Заключается перемирие для погребения убитых. Ахейцы окружают свой лагерь стеной и рвом.

На следующий день (VIII), наконец, исполняется обещание Зевса, и троянцы наносят поражение ахейцам. Тщетно Диомед, Тевкр и другие пытаются остановить троянцев. Троянцы с Гектором во главе располагаются станом у стены греческого лагеря. Под влиянием неудачи Агамемнон сознает, какую ошибку совершил он, обидев Ахилла (IX), и, по совету друзей, отправляет к нему посольство с тем, чтобы склонить его к примирению. Однако оскорбленный Ахилл остается непреклонным, и посольство удаляется, не достигнув цели. В ту же ночь (X) Диомед с Одиссеем отправляются в разведку, пользуясь темнотой. В поле они захватывают троянского лазутчика Долона. Выведав у него расположение троянских сил и важную новость о прибытии на помощь троянцам фракийского царя Реса с его чудесными конями, они проникают в стан троянцев и, перебив двенадцать их союзников и самого Реса, на его знаменитых конях благополучно уезжают в свой лагерь.

С наступлением дня возобновляется бой (XI), в котором Агамемнон совершает великие подвиги, а другие воители ему помогают. Однако троянцы энергично наступают, и многие из греческих вождей — в том числе Диомед, Одиссей, Агамемнон и другие — ранены и покидают сражение. Ахилл, видя это, посылает своего друга Патрокла узнать о положении дела. Греки защищаются в своем лагере, а троянцы теснят их со всех сторон (XII). Гектор огромным камнем пробивает ворота и врывается в лагерь. Тайно от Зевса грекам начинает помогать Посейдон (XIII). Ожесточенная битва разгорается в самом греческом лагере.

В то время как греческие вожди совещаются (XIV), богиня Гера увлекает Зевса ко сну. Пользуясь этим, Посейдон ободряет греков. Аякс поражает камнем Гектора, но его выносят из боя друзья. Грекам удается выбить троянцев. Зевс, пробудившись от сна, понимает коварство Геры, приказывает всем богам воздержаться от помощи грекам и дает троянцам возможность получить решительный перевес (XV). Гектор снова врывается в лагерь и поджигает один из кораблей. С трудом его сдерживает Аякс, сын Теламона. Патрокл рассказывает Ахиллу о печальном положении греков и просит у него разрешения выступить на помощь им (XVI). Ахилл разрешает ему отразить троянцев от греческого лагеря, но строго наказывает не увлекаться победой и не удаляться от лагеря, а скорее вернуться в свой стан. Для большего успеха он дает ему свои доспехи. Троянцы, видя эти доспехи, принимают Патрокла за Ахилла. Загорается ожесточенный бой. Патрокл, увлеченный успехом, забывает о наказе Ахилла и подступает к стенам Трои. Однако троянцы, воодушевляемые Аполлоном, окружают его и даже ранят. Наконец, против него выходит Гектор. Единоборство их кончается смертью Патрокла. Борьба закипает вокруг его тела (XVII). Гектор снимает с убитого доспехи, хочет овладеть его телом, но его защищают, хотя и с трудом, Менелай, Аякс и другие. Сын Нестора Антилох приносит Ахиллу весть о смерти Патрокла (XVIII). Ахилл горько плачет о смерти друга и проклинает свой неумеренный гнев, стоивший ему такой потери. Его утешает мать, богиня Фетида. Но он теперь думает только о мщении за друга, и гнев его обращается на Гектора. Ахилл рвется в бой, но не имеет доспехов, так как свои отдал Патроклу. Он выходит безоружный на вал и громким криком устрашает троянцев. Греки, пользуясь этим, уносят тело Патрокла с места битвы.

Богиня Фетида отправляется в кузницу бога Гефеста, и тот по ее просьбе выковывает для Ахилла новые доспехи. В поэме подробно описывается работа Гефеста, но более всего поэт останавливается на описании щита, на котором в рельефном виде представлен ряд бытовых сцен, дающих нам представление о мирной и трудовой жизни гомеровского времени (XVIII, 481 — 608). К утру следующего дня оружие готово, и Фетида приносит его Ахиллу (XIX). Ахилл примиряется с Агамемноном и принимает от него дары. После этого он облекается в новые доспехи и выезжает на бой. Один из коней, запряженных в его колесницу, чудесным образом предвещает ему близкую смерть. Но это не останавливает его, так как все мысли его только о том, чтобы исполнить свой долг по отношению к убитому другу.

Начинается новый бой. Зевс на этот раз разрешает богам принять участие в сражении смертных (XX). Ахилл избивает огромное множество троянцев и всюду ищет Гектора, но тот, по внушению Аполлона, уклоняется от встречи с ним. Часть троянцев бежит к городу, часть — к реке Ксанфу (XXI). У реки их настигает Ахилл и жестоко избивает троянцев, заваливая трупами русло реки. Бог реки, негодуя на осквернение своих вод, поднимается против Ахилла. Но на помощь приходит Гефест и, паля реку своим огнем, заставляет Ксанфа смириться, Уцелевшие троянцы спасаются за стенами города. Загорается битва и между богами (XXI, 385 — 513). Аполлон, чтобы защитить Гектора, принимает вид троянца Агенора и, привлекая к себе внимание Ахилла, заставляет его отойти далеко в сторону от поля битвы. Наконец обман обнаруживается, и Ахилл устремляется на поиски Гектора (XXII). Старец Приам и мать Гекуба тщетно умоляют сына укрыться за стенами города. Гектор остается один. Чувство чести не позволяет ему уклониться от боя. Однако, когда Ахилл приближается к нему, его охватывает ужас. Он обращается в бегство. Ахилл преследует его. Трижды они обегают вокруг городских стен. Тут Зевс, наблюдавший за этой борьбой, бросает на весы два жребия. Жребий Гектора потянул книзу. Аполлон должен покинуть Гектора. На помощь Ахиллу приходит Афина. Приняв вид одного из братьев Гектора, Деифоба, она притворно ободряет Гектора принять бой. Но, когда копье Ахилла перелетает через Гектора, Афина становится невидимой и возвращает копье ахейскому герою, копье же Гектора отскакивает от щита Ахилла, и тот вторым ударом повергает Гектора на землю. Гектор умоляет Ахилла отдать его тело родным для погребения, но тщетно. Умирая, он предвещает Ахиллу скорую гибель от стрелы Париса и Аполлона. Однако ничто не может остановить озлобленного и жаждущего мести Ахилла. Он привязывает тело Гектора за ноги к своей колеснице и волочит его по полю. Троянцы, в числе их Приам и Гекуба, видят все это со стены. Их громкие вопли долетают до слуха Андромахи. Она бежит на башню и, увидев эту ужасную картину, падает без чувств. Песнь кончается плачем Андромахи (XXII, 477 — 514).

Убийством Гектора и последовавшим затем надругательством над его прахом месть Ахилла удовлетворена. Но тело Патрокла остается еще непогребенным, и тень его, явившись Ахиллу во сне, просит о скорейшем погребении. В XXIII песни описывается погребение Патрокла с жертвоприношением троянских пленников и с играми в честь погибшего. В этих состязаниях принимают участие все главнейшие ахейские герои.

Последняя (XXIV) песнь «Илиады» описывает, как старец Приам, по внушению богов, сам отправляется ночью в ахейский лагерь, чтобы выкупить тело сына. Его сопровождает бог Гермес. Трогательная речь Приама, который напоминает Ахиллу о его собственном отце, действует на ахейского героя, еще недавно свирепствовавшего и жаждавшего крови. Только тут смиряется гнев Ахилла. Он отдает труп Гектора и даже обещает троянцам перемирие на двенадцать дней для того, чтобы они могли похоронить его с почетом. Эта сцена, в которой с потрясающей силой изображается горе отца, вынужденного целовать руки убийцы собственного сына, полна глубокого драматизма и принадлежит к числу замечательнейших созданий мировой литературы.

Описанием погребения Гектора заканчивается вся поэма.

3. СОДЕРЖАНИЕ «ОДИССЕИ»

По окончании Троянской войны греческие вожди со своими дружинами, с добычей и пленниками возвращались на родину. Это описывалось в нескольких поэмах, объединенных общим названием «Возвращения». К числу их принадлежала и «Одиссея», сюжетом которой является возвращение домой, на остров Итаку, хитроумного Одиссея.

В первой песни поэмы действие происходит на Итаке. Прошло уже десять лет со времени разрушения Трои, а Одиссей все еще не может вернуться на родину. Его возвращению противится бог Посейдон, который преследует его своим гневом за ослепление его сына, киклопа Полифема. Наконец, воспользовавшись отсутствием Посейдона, остальные олимпийские боги выносят решение вернуть Одиссея на родину. Дома, на Итаке, его ждут верная жена Пенелопа и сын Телемах, выросший в отсутствие отца. Представители местной знати, пользуясь безвластием на острове, претендуют на руку Пенелопы в расчете получить и власть над страной. «Женихи» — их 108 (XVI, 246 — 253) — хозяйничают в доме Одиссея, устраивают ежедневные пиры и расхищают его имущество. Пенелопа больше не в силах противиться их домогательствам, ее хитрости разоблачены. Ничего не может сделать и Телемах — по своей молодости. Тогда к нему является всегдашняя покровительница Одиссея — Афина в образе одного из его друзей Мента. Она подает Телемаху мысль отправиться к старым друзьям Одиссея, чтобы получить у них сведения об отце.

На следующий день (II) Телемах созывает народное собрание и обращается к собравшимся с просьбой дать ему корабль для предстоящей поездки на поиски отца. Однако «женихи» распускают собрание как незаконное и отказывают в помощи. Тогда Афина сама под видом старого Ментора достает Телемаху корабль и помогает ему тайно уехать. Сперва он приезжает в Пилос к старцу Нестору (III). Тот радушно принимает его у себя, но не может ничего сообщить об Одиссее. Он только советует ему обратиться к Менелаю. Телемах едет на колеснице в Спарту к Менелаю, который позднее других вернулся на родину (IV). Менелай передает ему сведения, полученные от вещего старца Протея во время пребывания в Египте, будто Одиссей жив и находится на острове нимфы Калипсо.

Только с пятой песни рассказ обращается непосредственно к Одиссею. Боги снова собрались на Олимпе и решают возвратить Одиссея на родину. Вестник богов Гермес отправляется на остров Огигию, где у нимфы Калипсо томится в тоске по родине Одиссей. Нимфа полюбила Одиссея и желает, чтобы он женился на ней, обещая дать ему бессмертие. Гермес объявляет ей волю богов, и она, не в силах противиться ей, горько плачет, расставаясь с Одиссеем. Тот строит плот и пускается в море. В течение семнадцати дней плывет он благополучно к родным берегам, но вдруг его замечает возвращающийся Посейдон. Он поднимает жестокую бурю, чтобы погубить Одиссея. Дается замечательное описание бури. Однако другие боги помогают Одиссею, и, хотя плот его разбился, ему удается выплыть на берег, на остров Схерию, где живет народ феакийцев. Утомленный продолжительной борьбой с волнами, Одиссей засыпает глубоким сном в кустах на берегу, зарывшись в куче листьев, неподалеку от устья речки.

Утром на берег приезжает по внушению богини Афины царская дочь Навсикая в сопровождении рабынь стирать белье (VI). Одиссей обращается к ней с просьбой о помощи и, по ее совету, идет во дворец местного царя Алкиноя (VII). Припав к ногам царицы Ареты, он умоляет ее помочь ему в возвращении на родину. Та дает обещание, которое затем подтверждает и царь. Одиссей находит у феакийцев радушный прием. По патриархальному обычаю Алкиной, даже не спрашивая имени гостя, устраивает в честь него пир (VIII). На этом пиру выступает аэд Демодок, он поет песни о деяниях Одиссея под Троей. Одиссей не может без слез слушать эти песни и закрывает голову плащом. Заметив это, Алкиной спрашивает Одиссея о причине слез, хочет узнать его имя, а узнав все, просит его рассказать об испытанных им приключениях.

В следующих четырех песнях (IX — XII) приводятся рассказы Одиссея о его десятилетних странствиях: о взятии города киконов и понесенном вслед за тем поражении; о пребывании у лотофагов, где некоторые из его спутников, вкусив плодов лотоса, забыли обо всем на свете и не хотели даже возвращаться на родину; об ослеплении чудовищного киклопа Полифема, сожравшего шестерых спутников Одиссея; о посещении бога ветров Эола, о том, как Эол дал Одиссею мех с ветрами и как спутники, уже находясь недалеко от Итаки, развязали его и выпустили заключенные в нем ветры, вследствие чего корабли были отнесены обратно; о гибели одиннадцати кораблей и большинства товарищей Одиссея от рук людоедов-лестригонов и о прибытии его с одним уцелевшим кораблем на остров волшебницы Кирки (Цирцеи). Кирка превратила нескольких спутников Одиссея в свиней. Одиссей с помощью Гермеса победил ее чары, после чего оставался у нее около года, пользуясь ее гостеприимством. Желая помочь Одиссею вернуться на родину, она посоветовала ему сначала отправиться в Аид, или точнее — к порогу Аида, и там вопросить тень прорицателя Тиресия. С этой целью Одиссей приехал к берегу Океана, ко входу в загробный мир. Там ему удалось не только услышать предсказания Тиресия, но и побеседовать с тенью своей матери Антиклеи, повидать тени многих других героев — Агамемнона, Ахилла, Аякса, видеть муки великих грешников Тантала, Сисифа и т. д. Из этих бесед он узнал о том, что происходит у него на родине, и получил указания о дальнейшем. Далее следуют рассказы об отъезде Одиссея с острова Кирки и о других приключениях: как он благополучно миновал остров сирен, заманивающих мореходов своим пением; как потерял нескольких товарищей, проезжая между чудовищами Скиллой и Харибдой; как на острове Фринакии его товарищи зарезали священных быков Гелия, бога солнца, и как за это Зевс разбил корабль, после чего все спутники Одиссея погибли и только сам он, уцепившись за обломок судна, спасся и был принесен волнами на остров Огигию, где жила нимфа Калипсо. Так замыкался круг воспоминаний Одиссея.

Феакийцы, выслушав рассказы Одиссея, одарили его и снарядили в путь (XIII). К берегу Итаки корабль подошел ночью. Гребцы осторожно вынесли спавшего Одиссея на берег и положили в пещере вместе с преподнесенными ему подарками. Проснувшись, Одиссей сначала не узнал родного острова, так как Афина окутала его густым туманом. Явившись Одиссею в виде молодого пастуха, она дала ему наставления о том, как действовать в борьбе с женихами, и направила к свинопасу Эвмею. Чтобы сделать его неузнаваемым, она придала ему образ дряхлого нищего.

Эвмей радушно принял гостя (XIV). Одиссей рассказал о себе вымышленную повесть, но упомянул, что, по его сведениям, Одиссей жив и должен скоро вернуться. Между тем Афина, явившись во сне Телемаху, который все еще оставался у Менелая (XV), велела ему возвратиться на родину и прийти к Эвмею. Телемах, придя к Эвмею, послал его во дворец известить Пенелопу о своем возвращении (XVI). Оставшись наедине с сыном, Одиссей открылся ему, и они вместе стали обдумывать план мщения женихам.

На следующий день Телемах пошел во дворец (XVII). Спустя некоторое время Эвмей повел туда же и Одиссея. По дороге пастух Меланфий, сделавшийся прислужником женихов, осыпал их бранью и насмешками. Во дворце Одиссей под видом нищего просил подаяния у женихов. Самый жестокий из них, Антиной, бросил в него скамейку. Пенелопа была возмущена этим, а узнав, что этот нищий имеет сведения об Одиссее, захотела сама послушать его. Женихам она подала надежду на скорый брак, и они разошлись по домам (XVIII). Одиссей остался на ночь во дворце и вместе с Телемахом вынес оружие из зала, где происходили пиры (XIX). Поздно ночью он был приведен к Пенелопе. Он назвал себя уроженцем острова Крита и сказал, что видел Одиссея, когда он, отправляясь под Трою, заезжал на Крит. Он точно описал внешний вид и одежду Одиссея и добавил, что, как он слышал в стране феспротов, Одиссей жив и в ближайшее время вернется домой. Растроганная Пенелопа, не зная, как наградить странника за добрую весть, приказала старой рабыне Эвриклее, нянчившей когда-то самого Одиссея, омыть гостю ноги. По шраму на ноге Эвриклея узнала Одиссея, но тот строго запретил ей кому бы то ни было говорить об этом.

На следующий день женихи снова стали пировать во дворце Одиссея и замышляли убить Телемаха (XX). Пенелопа вынесла из кладовой лук и стрелы Одиссея и предложила устроить состязание в стрельбе из лука, говоря, что изберет себе мужем того, кто сумеет прострелить кольца в расставленных подряд двенадцати секирах (XXI). Никто из женихов не мог даже натянуть тетиву. Одиссей в это время успел открыться Эвмею и пастуху Филетию, убедившись в их верности, и велел им готовиться к бою. Антиной предложил отсрочить состязание до другого дня, но Одиссей попросил дать ему попробовать выстрелить. Несмотря на насмешки женихов, Телемах дал ему лук, и он без труда натянул знакомый лук и прострелил все двенадцать колец. После этого он подал знак Телемаху к началу боя (XXII) и неожиданно поразил стрелой Антиноя, затем Эвримаха. Женихи наконец поняли, кого видят перед собой, и начали защищаться, загораживаясь столами. Кто-то из рабов, изменивших Одиссею, принес им оружие. Начался бой. В результате все женихи были перебиты. Одиссей пощадил по просьбе Телемаха только глашатая Медонта и аэда Фемия, который обещал прославить его в песнях.

Пенелопа, находясь в своем покое, ничего на знала о происходившем (XXIII). К ней прибежала Эвриклея и рассказала о возвращении Одиссея и об избиении женихов. Известие это показалось Пенелопе совершенно невероятным. Тем не менее она сошла вниз, чтобы увидеть, что произошло. Только тогда, когда Одиссей дал ей верные доказательства своей личности, рассказав ей, как он собственными руками устроил их брачную постель на пне срубленной им маслины (XXIII, 173 — 206), она признала, наконец, в нем своего мужа. Эта сцена встречи супругов после многолетней разлуки изображена с исключительным мастерством.

В начале последней (XXIV) песни описывается, как души убитых женихов приходят в загробный мир. Затем рассказывается, как Одиссей на следующий день отправился к своему отцу Лаэрту. Между тем родичи убитых, мстя за них, подняли восстание против Одиссея под предводительством Эвпифа, отца Антиноя. Одиссей с Лаэртом, Телемахом и верными рабами выступил против них. Вскоре после того как были убиты главари, остальные согласились заключить мир. Деятельное участие приняла в этом богиня Афина. Поэма заканчивается словами:

4. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ПОЭМ

В. Г. Белинский в V статье о Пушкине дал исключительно тонкую характеристику поэзии Гомера: «Читая Гомера, вы видите возможную полноту художественного совершенства; но она не поглощает всего вашего внимания; не ей исключительно удивляетесь вы: вас более всего поражает и занимает разлитое в поэзии Гомера древне-эллинское миросозерцание и самый этот древнеэллинский мир. Вы на Олимпе среди богов, вы в битвах среди героев; вы очарованы этой благородною простотою, этою изящною патриархальностью героического века народа, некогда представлявшего в лице своем целое человечество; но поэт остается у вас как бы в стороне, и его художество вам кажется чем-то уже необходимо принадлежащим к поэме, и потому вам как будто не приходит в голову остановиться на нем и подивиться ему»[52]. В. Г. Белинский показал удивительное богатство и разнообразие содержания поэм Гомера.

При более глубоком изучении обеих поэм можно заметить, что они построены по весьма искусному плану и художественная техника их очень далека от примитивной простоты, свойственной произведениям первобытного народного творчества. Содержание каждой поэмы сосредоточено не только вокруг одного героя, но и вокруг одного действия, что отмечал еще Аристотель, который в своей «Поэтике» (8, р. 1451а 27 сл.) писал: «Он (Гомер. — С. Р.) сосредоточил рассказ „Одиссеи“ вокруг одного, как мы говорим, действия, а точно так же и „Илиады“». И действительно, «Илиада» есть поэма о гневе Ахилла, и все внимание поэта сосредоточено на этом. С гневом Ахилла связаны все остальные события. При этом все действие занимает только пятьдесят дней из десятилетней осады Трои ахейцами и заканчивается трогательной сценой всенародного погребения Гектора. Однако для ясности изложения автор делает иногда отступления. Таковы, например, перечисление сил ахейцев и троянцев (II, 484 — 8 7 7), характеристика главных героев ахейского войска, которая вложена в уста Елены (III, 171 — 244), — несколько запоздалая на десятый год войны, рассказ о возведении стены вокруг ахейского лагеря — на десятый год войны (VII, 433 — 464). Некоторые эпизоды как будто не имеют органической связи с основной нитью рассказа. Таковы, например, подвиги Диомеда (V), свидание Гектора с Андромахой (VI, 369 — 503), ночная разведка Диомеда и Одиссея (X), описание щита Ахилла (XVIII, 478-616) и др.

Содержание «Одиссеи» также отличается цельностью. Основная тема ее — возвращение на родину хитроумного и многострадального героя. Все действие приурочено к последним сорока дням его странствий, а полное представление обо всех испытанных им раньше страданиях дается в виде рассказа самого Одиссея на пиру у царя Алкиноя (IX — XII). Этот художественный прием свидетельствует о высоком развитии древнегреческого поэтического мастерства. Несколько обособленной является начальная часть поэмы (I — IV), в которой только постоянно упоминается имя Одиссея, а главным действующим лицом оказывается его сын Телемах. Совершенство плана и цельность поэмы нарушаются в V песни, где рассказ о собрании богов в общем повторяет начальную сцену первой песни. В остальном содержании поэмы выделяются две части: 1) отплытие Одиссея с острова нимфы Калипсо, прибытие к феакийцам и пребывание у них (V — XII), 2) возвращение на остров Итаку и месть женихам (XIII — XXIII). Как бы дополнением выступает XXIV песнь, рассказывающая о свидании Одиссея с отцом и восстании родичей убитых женихов. Особенно разросся рассказ Одиссея о посещении им загробного мира (XI), а некоторые частности повторяются в начальном эпизоде XXIV песни о приходе в обитель Аида душ убитых женихов.

Таким образом, рассмотрение обеих поэм приводит к двойственному заключению: при несомненном единстве плана в каждом из этих произведений отдельные части представляют много разнообразия, некоторые же эпизоды уводят в сторону от основной нити рассказа. Это обстоятельство, как будет показано ниже (гл. III), вызывает различные соображения о происхождении поэм — принадлежат ли они все единому творцу или были внесены в поэму разными аэдами в различные времена?

«Творение Гомера есть превосходнейшая энциклопедия древности», — писал в своем «Предисловии» к переводу «Илиады» Н. И. Гнедич[53]. Характеризуя творческий метод Гомера, он метко определил его следующими словами: «Гомер не описывает предмета, но как бы ставит его перед глаза: вы его видите. Это волшебство производят простота и сила рассказа»[54]^. Такое непосредственное восприятие мира не ограничивалось воспроизведением частного и единичного; оно позволяло открывать общее, типичное и в мифологических образах и, несмотря на гиперболичность и на внешнюю мотивировку действий героев вмешательством высших сил, показывать естественные чувства и страсти людей во всем своеобразии индивидуальности. Это — естественный, стихийный реализм.

Обе поэмы в ярких реалистических чертах воспроизводят явления действительной жизни и быт греческих племен, и это теперь, после новейших открытий археологии, стало совершенно очевидным. В «Илиаде» отразился по преимуществу быт военного времени, в «Одиссее» даны главным образом картины мирной жизни.

Война — основная стихия героев «Илиады», причем битва изображается чаще не в виде столкновения народных масс, а как выступление отдельных героев, отличающихся исключительной силой, искусством и храбростью. Такие герои легко побивают целые толпы простых воинов, а серьезная борьба происходит только между ними. Воители сначала мечут друг в друга копья, потом камни, затем сходятся врукопашную. Среди всех таких единоборств особенно важное значение имеет поединок Ахилла с Гектором (XXII). В «Илиаде» нередко изображаются выезды героев на колесницах. В позднейшую эпоху в Греции об этом сохранялись воспоминания. Но памятники крито-микенской эпохи неоднократно воспроизводят такие сцены.

Во многих местах «Илиады» описываются подвиги отдельных героев: Диомеда — в V песни, Агамемнона — в XI, Менелая — в XVI, когда он защищает труп Патрокла против троянцев. Но самым замечательным подвигом является победа Ахилла над Гектором. В лице Ахилла, таким образом, воплощен идеал военной доблести. Перед началом поединка между героями обычно происходит разговор, похвальба сильного перед слабым. Кроме того, воитель хочет знать, с кем он имеет дело. В VI песни (119 — 236) рассказывается, как, встретившись на поле битвы, Диомед и союзник троянцев Главк из разговора узнают, что между их родами были отношения гостеприимства, и ввиду этого они подают друг другу руки, обмениваются оружием и мирно расходятся. Иногда единоборство происходит при особых условиях: чтобы обеспечить свободу борцам и невмешательство посторонних, заключается перемирие, освящаемое клятвами и жертвоприношениями. Так начинается единоборство Париса с Менелаем (III). Бой Аякса с Гектором (VII), затянувшийся до темноты, прерывается глашатаями, и стороны обмениваются подарками (299 — 305). Однако чаще мы видим картины жестокого кровопролития и убийств. Победитель спешит снять с убитого доспехи и завладеть его трупом, чтобы получить с родственников богатый выкуп за тело убитого, так как, по представлениям древних, остаться после смерти без погребения было величайшим несчастьем. Только особая ненависть к врагу может заставить победителя отказаться от соблюдения этого обычая, как хотел сначала сделать Ахилл по отношению к Гектору, мстя ему за убийство Патрокла.

Живя в обстановке войны и убийств, поэт с поразительным реализмом изображает сцены смерти и предсмертных конвульсий: умирающий, упав на землю, судорожно хватает ее зубами (II, 418; XI, 749; XVI, 345 — 350). Ослабление (буквально «развязывание») колен — это физиологический признак наступления смерти (XXIV, 498). Также ярко изображаются жестокость и насилие победителей. При взятии города Фив Плакийских (I, 366 — 369; VI, 414 — 424), при завоевании острова Лесбоса (IX, 128 — 131) все мужское население перебито, все женщины уведены в плен и обращены в рабство. Красивейшие женщины отданы вождям в качестве почетных даров. На эти ужасы войны указывает Феникс, уговаривая Ахилла смирить свой гнев (IX, 591 — 594). Потрясающую картину взятия гор ода врагами рисует Приам, когда умоляет Гектора укрыться за стенамиго ярости Ахилла (XXII, 69 — 75).

В «Илиаде» поэт редко отвлекается от военных сцен и военных советов к картинам мирного быта. Тем более ярким контрастом является наполненная глубоко гуманным чувством сцена свидания Гектора с Андромахой в VI песни. Исключение составляют также описания пиров и жертвоприношений (например, I, 465 — 468; II, 428 — 430; VII, 313 — 320 и др.). Мирные сцены встречаются также в виде сравнений, которыми так богата поэма. Особняком надо поставить описание мирных сцен, изображенных Гефестом на щите Ахилла (XVIII, 490 — 607). Образ настоящего кузнеца-ремесленника представлен в лице самого Гефеста (XVIII). Эти сцены ясно выражают симпатии народа и самого поэта к мирной жизни.

«Одиссея», наоборот, переносит нас по преимуществу в обстановку мирного повседневного быта, хотя и эта мирная жизнь нередко прерывается кровавыми событиями. И тут весьма часто мы находим описание пиров — от широкого разгула женихов во дворце Одиссея и пира у царя Алкиноя до скромного угощения у свинопаса Эвмея. Праздничная сторона жизни, как видно, сильно привлекала поэта. Но при этом «Одиссея» дает и много подробностей хозяйственной жизни, как, например, описание сада Алкиноя (VII, 112—132), свиных хлевов Эвмея (XIV, 5 — 28) и др.; даже хозяйство киклопа Полифема описывается весьма реалистично (IX, 216 — 223). Много внимания уделено изображению домашней работы женщин. Этим занимаются и царицы — Пенелопа (I, 352—354; XIX, 514), Елена (IV, 130—135), Арета (VI, 53; 305 — 307), и их служанки, и нимфа Калипсо (V, 62), и волшебница Кирка (X, 222 сл.). А феакийская царевна Навсикая вместе с рабынями отправляется на берег моря стирать белье.

Мастерство поэта с особенной силой выступает в отдельных сценах, из которых слагается весь рассказ. Некоторые сцены с давних пор уже расцениваются как имеющие мировое значение по художественной силе. Так, В. Г. Белинский указал на глубочайший драматизм сцены, в которой представлено, как старец Приам целует руки убийцы своих сыновей Ахилла в XXIV песни «Илиады»[55]. Подлинное горе отца встает перед нами в рассказе о Приаме, который, став свидетелем смерти сына и надругательства врага над его трупом, рвется в поле. Он просит окружающих пустить его к победителю, чтобы умолять о выдаче тела (XXII, 412 — 428). По силе не уступает этому и сцена свидания Гектора с Андромахой. А в «Одиссее» замечательными образцами самого тонкого психологического наблюдения можно считать такие сцены, как омовение ног и узнавание Эвриклеей Одиссея по шраму на ноге (XIX, 361 — 507), две встречи Одиссея с Пенелопой (в XIX и в XXIII песнях), которая в течение двадцати лет ждала его и, увидев его перед собой, не могла узнать, пока, наконец, он не назвал верных признаков. К числу блестящих мест «Одиссеи» надо отнести и замечательное описание бури в V песни (282 — 463). Хотя поэт и говорит, что бурю поднял Посейдон, участие бога остается невидимым и выражает только миропонимание древнего человека. Все тут протекает совершенно естественным образом, как действие подлинной природной стихии: надо было самому испытать страшную бурю, терпеть кораблекрушение, тонуть, захлебываться морской водой, хвататься за первое подвернувшееся бревно, чтобы создать такую реалистическую картину. Для греков, привыкших иметь дело с морем, это — хорошо знакомая и типичная сцена. В ней надо признать не только внешнюю точность описания, но и глубокий реализм, который, как мы уже видели, хорошо уживается с присущим эпосу гиперболизмом и фантастикой.

Во всех этих сценах и во всех подробностях описаний, несмотря на идеализацию далекого прошлого, которое хочет нам показать поэт, выступает правда жизни его времени. А на фоне их, как обобщение воспроизводимой жизни, выступают со своими типичными чертами люди той эпохи — ее герои.

В композиции и в проведении основной мысли поэм играет большую роль особая поэтическая ирония, выражающаяся в том, что герой, стремясь к какой-нибудь цели, не подозревает того, что по своему «неразумию» достигает совершенно обратного. Так, Агамемнон, думая своей речью поднять дух воинов, вызывает их бегство (II). Нередко воин, убив противника, спешит снять с него доспехи и ограбить; но тут его самого настигает смерть (IV, 457 — 472). Особенно важно это в отношении главных героев. Агамемнон был полон уверенности, что сумеет обойтись без помощи Ахилла. Но его постигает горькое разочарование, и он кается в своей ошибке, тщетно умоляя через послов о примирении (IX). Однако и сам Ахилл, предавшись необузданному гневу, высказывает полную непримиримость, но, потеряв вследствие этого лучшего друга, уже сам соглашается на примирение и принимает подарки от Агамемнона, проклиная свой гнев. Такая «ирония» становится ясной при сопоставлении этих удаленных одно от другого мест. Этим приемом поддерживается внутренняя связь между такими местами, а вместе с тем в этом обнаруживается единство поэтического замысла.

5. ГЛАВНЫЕ ОБРАЗЫ ПОЭМ

Поэмы Гомера представляют целую галерею индивидуально обрисованных типических образов. «Действующие лица эпопеи, — писал Белинский, — должны быть полными представителями национального духа; но герой преимущественно должен выражать своею личностию всю полноту сил народа, всю поэзию его субстанциального духа»[56]. Исходя из этого, Белинский набрасывает характеристики героев Гомера. «Каждое из действующих лиц «Илиады», — продолжает он, — выражает собою какую-нибудь сторону национального греческого духа». Нельзя не согласиться с этим заключением.

Центральной фигурой «Илиады» является Ахилл, юный фессалийский герой, сын Целея и морской богини Фетиды. «Ахилл — это поэтическая апофеоза героической Греции», — так характеризует его Белинский[57]^. Ахилл — цельная и благородная натура, олицетворяющая собою ту военную доблесть в понимании древних героев, которая служит идеологической основой всей поэмы. Долг для него превыше всего: ради мести за смерть друга он готов пожертвовать собственной жизнью (XIX, 420 — 423). Он чужд хитрости и двоедушия. Из-за сознания своей силы и величия он привык повелевать. Оскорбленный Агамемноном, он готов убить его на месте (I, 188 — 24 6). Гнев его проявляется и в том, что он убивает на могиле Патрокла двенадцать троянских пленников. Но этот же необузданный герой обладает благородным и даже нежным сердцем. Он прежде других откликается на бедствие войска, пораженного мором; он защищает народ от возможных обид со стороны сильных (I, 85 — 91). Он проявляет трогательную заботу о Патрокле. Замечательно, что ему приданы черты певца-поэта (IX, 186). Наконец, интересно видеть, как этот суровый, полный гнева воитель смягчается, видя перед собой слезы и ужасную мольбу отца, пришедшего к нему за телом убитого им сына и напомнившего так живо о его собственном отце.

Образу главного героя ахейского войска соответствует фигура троянского воителя Гектора. Хотя поэт никогда не забывает, что это — представитель враждебного народа, к которому нельзя относиться как к соплеменнику, однако он изображает Гектора с большой симпатией. Ввиду дряхлости царя Приама Гектор является вождем троянского войска, и на него ложится вся тяжесть войны. В трудные минуты он всегда впереди всех и подвергается наибольшей опасности. Он обладает высоким чувством чести и пользуется общим уважением и любовью. Его тяготит мысль, что о нем могут сказать: «Гектор народ погубил на свою понадеявшись силу» (XXII, 107). И он остается один на поле битвы, в то время как остальные прячутся в городе, «подобно оленям». Ни мольбы отца, ни слезы матери не могут поколебать его: долг чести в нем выше всего. Неудивительно, что родителям он дороже всех других сыновей (XXII, 424; XXIV, 239 сл.; 748). Справедливость его поведения признает и Парис, который спокойно принимает упреки Гектора за уклонение от битвы (VI, 332 — 341), и даже Елена говорит, что от него одного она, виновница войны, не слыхала обидного слова (XXIV, 761 — 775). «Радостью был он великой и граду всему, и народу» (XXIV, 706), — говорит про него вещая Кассандра. Ярче всего Гектор показан в сцене свидания с Андромахой (VI, 392 — 502), где мы видим его как мужа и отца.

Если идеал воинской доблести дан в лице Ахилла, то носителем житейской мудрости представляется Одиссей — герой «хитроумный» и «многострадальный». В «Илиаде» он выступает и как воин, и как мудрый советник, но также и как человек, готовый на всякий обман (X, 383; III, 202). Троянец Антенор вспоминает о нем как о замечательном ораторе, который «сыпал слова, как снежные хлопья», и с которым никто не мог бы поспорить (III, 221 — 224). Моральные качества Одиссея во всей полноте раскрываются в «Одиссее». В многочисленных приключениях, о которых тут рассказывается, ему помогают не столько воинская доблесть, сколько ловкость, находчивость и изворотливость. Самое взятие Трои при помощи деревянного коня было делом его хитрости. Всегда настороженный, он имеет наготове целый запас вымышленных историй, которые рассказывает и Полифему, и Эвмею, и Пенелопе. Притворство сделалось до такой степени его свойством, что даже богине Афине, явившейся ему при возвращении его на Итаку в образе молодого пастуха, он также сочиняет о себе новую историю. Афина останавливает его, наконец, словами (XIII, 291-295):

Эти слова Афины — самая меткая характеристика героя; как видно, это — мнение поэта, а вместе с тем и мнение его современников. Эта мысль была схвачена В. Г. Белинским, который писал так: «Одиссей есть апофеоза человеческой мудрости; но в чем состоит его мудрость? В хитровости, часто грубой и плоской, в том, что на нашем прозаическом языке называется «надувательством». И между тем в глазах младенческого народа эта хитрость не могла не казаться крайней степенью возможной премудрости»[58] Но такая идеализация хитрости возможна была только в определенных исторических условиях: мы увидим, что такие условия типичны для времени колонизационного движения, когда переселенцы, натыкаясь на сопротивление и всевозможные хитрости и коварство местного населения, должны были обладать особенной находчивостью и изворотливостью. Эти черты и нашли выражение в образе героя-странника — «хитроумного» и «многострадального» Одиссея. В таких условиях это герой положительный и прогрессивный.

В первой половине поэмы Одиссей изображен как многострадальный герой, преследуемый гневом бога Посейдона, борющийся с всевозможными опасностями и чудовищами и спасающийся благодаря своему «хитроумию». Во второй части он наделен чертами жестокого мстителя. С хитростью соединяется обаяние его тонкой речи: три дня и три ночи слушает, как очарованный, его рассказы Эвмей (XVII, 515 — 521). Кроме того, поэт постоянно подчеркивает благочестие Одиссея и его любовь к родине: он не согласен променять ее даже на бессмертие, которое обещает ему нимфа Калипсо (V, 209; VII, 256 — 258).

В обеих поэмах кроме главных героев выведено еще много второстепенных. Некоторые из них обрисованы также очень яркими красками. В «Илиаде» таких лиц гораздо больше, чем в «Одиссее», где второстепенные фигуры заслоняются личностью основного героя. Так как общее содержание «Илиады» носит по преимуществу военный характер, то и действующие лица ее выделяются прежде всего военными качествами (Диомед, два Аякса, Атриды, т. е. сыновья Атрея, — Агамемнон и Менелай).

Микенский царь Агамемнон, старший из Атридов, является предводителем всего похода и называется «владыкой мужей» или «пастырем народов». Менелай — спартанский царь, муж похищенной Парисом Елены — главное заинтересованное в войне лицо. Однако поэт изображает их обоих далеко не привлекательными чертами. Оба они злоупотребляют своим высоким положением, особенно Агамемнон. Его эгоизм и своекорыстие послужили, как мы уже видели, причиной гнева Ахилла. В своем самообольщении он воображает, что легко обойдется без помощи Ахилла, но последовавшие вскоре события заставляют его признать свою ошибку. Он не прочь упрекнуть других в слабости — Нестора и Одиссея, но получает за это от последнего негодующую отповедь, что недостоин править ими (XIV, 8 3 — 102); Диомед же бросает ему в лицо горькую насмешку (IX, 37 — 39):

Не раз он проявляет деспотические наклонности. Но это не мешает поэту в одном месте (XI, 91 — 283) прославлять его как героя.

Менелай, как главное заинтересованное лицо, за честь которого сражаются ахейцы, должен был бы занимать в «Илиаде» главное место. Но на деле он оказывается неподходящим для этого, и его место занимает Агамемнон. В поединке с Парисом он дает выход накопившейся у него злобе против своего обидчика (III, 340 — 372). Но в общем, как воин, он заметно уступает другим героям. Значительная роль выпадает на его долю только при спасении тела Патрокла (XVII, 543 — 581). Представлен он и в «Одиссее». К нему приезжает Телемах, Чтобы узнать что-нибудь об отце, и находит в его лице в высшей степени гостеприимного хозяина (IV п. и начало XV).

Обаятельными чертами наделен образ Нестора — вечный тип старца, который любит вспоминать годы юности и давать свои наставления — laudator temporis acti se puero, — по меткому определению римского поэта Горация («Наука поэзии», 173); все его высоко ценили за то, что «среди всех он своим отличался советом» (XI, 627). Величайшим воителем представлен Диомед из Аргоса, побеждавший не только троянских героев, в том числе Энея, но и богов — Афродиту и самого Ареса (V, 302 — 310; 334 — 351; 850 — 861). Аякс, сын Теламона, превосходит храбростью и силой всех, кроме Ахилла; в момент общего поражения, когда троянцы под предводительством Гектора ворвались уже в лагерь ахейцев и поджигают корабли, он один сдерживает их натиск (XV, 673 — 74 5). Наконец, привлекает общую любовь Патрокл, ближайший друг Ахилла, воспитанный с ним вместе в доме Пелея. Совершая подвиги, он увлекся мечтой овладеть Троей и погиб от руки Гектора (XVI, 817 — 857).

В «Илиаде» есть и еще немало ахейских героев, как старец Феникс, воспитатель Ахилла, Идоменей, младший Аякс — сын Оилея, прорицатель Калхант и другие, но мы не будем останавливаться на них, поскольку они играют незначительную роль.

Из троянских героев после Гектора выделяется Эней, сын Анхиса и Афродиты, спасенный матерью от смерти в бою с Диомедом (V, 297 — 346). Большую роль играет и похититель Елены Парис-Александр, выведенный как тип изнеженного женолюбца, «соблазнителя дев», как его называет Диомед (XI, 385). Сами троянцы считают, что, похитив чужую жену, он поступил вероломно. Парис живет в роскоши, блистает красотой одеяния. Он использует силу и самопожертвование троянцев и союзников и упорствует в нежелании возвратить Елену Менелаю, хотя и готов щедро расплатиться за нее своими сокровищами (VII, 362 — 364). Гектор признает за ним доблесть, но обвиняет его в эгоизме, легкомыслии и преступном отношении к соотечественникам, которые гибнут из-за него (VI, 3 26 — 33 1; 521-525).

Престарелый троянский царь Приам обрисован исключительно привлекательными чертами. Это тип настоящего патриарха, окруженного многочисленной семьей. По старости он уступил право военачальника старшему сыну — Гектору. От имени всего народа он совершает жертвоприношение богам (III, 245 — 301). Он отличается мягкостью и обходительностью. Даже к презираемой и ненавидимой всеми Елене он относится очень сердечно. Но несчастье преследует его, и почти все сыновья его гибнут от руки Ахилла. Выше мы отмечали потрясающие сцены его страшного горя при виде смерти Гектора и затем поездку его в стан врагов для выкупа тела сына. Сами боги не остаются равнодушными к его горю, и Гермес провожает его в этой поездке.

В «Одиссее» живо обрисована личность Телемаха. Поэма изображает постепенный рост этого юноши. Хотя со времени отъезда отца его с острова Итаки прошло двадцать лет, в начале поэмы он представлен еще совсем юным и несамостоятельным, в чем он и сам признается матери (XVIII, 227 — 232). В конце же поэмы он деятельно помогает отцу в расправе его с женихами. В его образе греки могли видеть характерный для того времени тип идеального юноши — «эфеба».

В поэмах мы встречаем и ряд женских образов. Бросается в глаза, что гомеровские женщины менее связаны условностями жизни, чем их позднейшие преемницы. В «Илиаде» перед нами проходят: супруга Гектора Андромаха, мать его Гекуба, Елена и пленница Ахилла Брисеида, в «Одиссее» — Пенелопа и Елена, феакийская царица Арета и царевна Навсикая, а также нимфа Калипсо и волшебница Кирка. Особенно выразительны образы Андромахи и Пенелопы.

Андромаха — верная и любящая супруга Гектора. Она живет в постоянной тревоге за мужа, который, как она видит, не жалеет себя, постоянно участвуя в боях, «губит себя своей доблестью» (VI, 407). В момент его прихода в город она бежит к нему навстречу, сопровождаемая служанкой, которая несет на руках ее младенца-сына, и тут происходит знаменитая сцена. Судьба Андромахи глубоко трагична. При разорении Ахиллом ее родного города Фив Плакийских убиты ее отец и братья, а мать вскоре после этого скоропостижно умирает. Для Андромахи вся жизнь теперь в ее любимом супруге. Но она полна горького предчувствия: умрет он и что тогда будет с ней и их сыном? Простившись с ним, она в доме с рабынями уже оплакивает его, как мертвого (VI, 500 — 502). Заслышав вопли на стене, она бежит, чтобы узнать скорее, что случилось, и вдруг видит, как Ахилл волочит по полю тело Гектора; она лишается чувств и падает на руки сопровождавших ее женщин (XXII, 460 — 467). Андромаху мы видим еще раз в конце поэмы, когда она оплакивает мужа при погребении (XXIV, 723 — 745). Этот трогательный образ не раз привлекал внимание поэтов и в позднейшие времена, например Сапфо, Эврипида (в трагедиях «Андромаха» и «Троянки») и др.

Образцом семейной добродетели и верности обрисована Пенелопа в «Одиссее». После самого Одиссея она является главным действующим лицом в поэме. В течение двадцати лет, пока отсутствует Одиссей, она не изменила к нему своих чувств и упорно верит в его возвращение. Положение ее крайне трудное, так как она окружена недоброжелательными людьми, которые считают ее вдовой и добиваются ее руки, надеясь таким образом получить и царскую власть. Не будучи в состоянии бороться, она вынуждена действовать хитростью. В течение трех лет она обманывала их под предлогом, что ей необходимо прежде всего выткать погребальный покров для старого свекра Лаэрта. Но хитрость ее была раскрыта, и осталась надежда только на то, что женихи не достигнут успеха в состязании, стреляя из старого лука Одиссея. Замечательно, с какой психологической глубиной описаны ее встречи с не узнанным еще Одиссеем. Когда она видит, как женихи оскорбляют неизвестного странника в ее доме, она возмущается и вспоминает, что в прежнее время все люди находили в этом Доме радушный прием. Она расспрашивает Эвмея об этом страннике и, услыхав, что он рассказывал ему про Одиссея, хочет сама поговорить с ним. А поздно вечером, обрадованная вестью, что муж жив и скоро вернется, она не знает, как наградить вестника, и велит нянюшке Эвриклее омыть ему ноги (XIX). На другой день, сделав приготовления к состязанию, она не в силах глядеть, как будет решаться ее судьба (XXI). Когда же Одиссей после убийства женихов называет ей себя, она долго не может признать его, не верит своим глазам, и только напоминание о некоторых подробностях их личной жизни убеждает ее в том, что перед ней действительно ее долгожданный супруг (XXIII). В ее образе воплотился высший идеал женского благородства и верности.

Противоположностью Пенелопе является в «Илиаде» Елена. Однако преступление ее уже в прошлом; опьянение страстью, заставившее ее некогда покинуть дом Менелая, сменилось горьким сожалением, и она, сознавая свою ошибку, кается в этом перед Приамом (III, 173 — 176). Кроме того, она убедилась, что Парис, ради которого она пожертвовала своей честью, не отвечает ее идеалу; перед лицом оскорбленного мужа он оказывается трусом. Елена исполнена презрения к нему, но богиня Афродита снова властно бросает ее в объятия этого человека (III, 390 — 420).

Еще Г. Э. Лессинг[59] обратил внимание на то, как поэт описывает красоту Елены: он не перечисляет отдельных признаков, а показывает впечатление, которое она производит на окружающих. Когда она появляется на городской стене, старцы — советники Приама — обмениваются между собой впечатлением.

А Гёте во второй части «Фауста» в образе Елены пытается показать идеал вечной женственности.

В «Одиссее» мы снова встречаем Елену. Она уже вернулась к своему законному супругу и вспоминает со скорбью о своем безумном увлечении, стоившем жизни стольким доблестным людям (IV, 145; 259-264).

Мимолетно проходит перед нами обаятельный образ царевны Навсикаи, которая во всей своей юной красе предстала перед Одиссеем на острове феакийцев (VI). Отец ее, Алкиной, тонко понимает ее тайные девичьи думы. Ей захотелось поехать на берег моря, чтобы стирать белье: она мечтает о том, чтобы самой быть хозяйкой (VI, 66 сл.). Находясь в таком возрасте, она боится, чтобы не увидели ее в сопровождении незнакомого мужчины (VI, 273 — 288). Глядя на статную фигуру Одиссея, она мечтает, чтобы таким оказался ее будущий муж (VI, 244 сл.). (Эту же мысль высказывает потом и сам Алкиной — VII, 311 — 315.) А позднее она выражает пожелание, чтобы Одиссей не забывал, что ей он обязан своей жизнью (VIII, 461 сл.).

Таковы главные образы гомеровских поэм. Все они отличаются цельностью, простотой, во многих случаях даже наивностью, которая характерна для эпохи «детства человеческого общества». Они обрисованы с замечательной силой и жизненностью и отмечены глубочайшей человеческой правдой, что и обеспечивает этим образам бессмертие. Вместе с тем они могут быть в полной степени признаны типичными для своей эпохи. Выведенные в типичных обстоятельствах с точным воспроизведением современной обстановки, они дают нам широкое представление о примитивном, стихийном реализме[60].

6. ОСОБЕННОСТИ ЭПИЧЕСКОГО СТИЛЯ

При рассмотрении гомеровских поэм можно заметить большое сходство их с богатырским эпосом других народов — с русскими былинами, юнацкими песнями южных славян, монголо-ойратским и киргизским эпосами, старофранцузской «Песнью о Роланде», древне-германской «Песнью о Нибелунгах», карело-финской «Калевалой», эстонским «Калевипоэгом» и т. д. Наблюдения над всеми этими памятниками показывают общий характер эпического творчества, одинаковые поэтические приемы, известное сходство героев, некоторые общие черты в миропонимании и т. д. Таким образом, можно говорить об общности народно-эпического стиля, которая объясняется некоторым сходством общественных условий.

Попытаемся же определить основные черты этого стиля.

Все произведения такого рода имеют форму больших поэм и повествуют о каких-нибудь событиях далекого прошлого, причем рассказ ведется от лица самого поэта. Получаются, таким образом, две линии: воспоминания о прошлом, приукрашенные фантазией, и отражение современной поэту действительности. Сюжет поэмы имеет возвышенный характер, и действующие лица отличаются величием и силой. Поскольку рассказ относится к далекому прошлому, поэт старается придать и людям и всей окружающей обстановке характер простоты и наивности, соответствующей столь отдаленным временам. Вспомним, как любят герои похваляться, как наивно плачет Ахилл, когда уводят у него Брисеиду («Илиада», I, 349), как Алкиной предлагает Одиссею стать его зятем («Одиссея», VII, 313), как Одиссей рассчитывает получить подарок у Полифема (IX, 267 сл.), как Одиссей, посылая угощение Демодоку, большую и лучшую часть оставляет себе (VIII, 475) и т. д.

В соответствии с этим героический эпос в изобилии пользуется мифическим элементом, который является не столько предметом веры, сколько результатом поэтической традиции, имеющей чисто условное значение. Это выражается и в том, что действие представляется происходящим в двух планах — человеческом и божественном. Таким образом, события происходят как будто по воле и даже при непосредственном участии богов. Таково, например, дважды описанное в «Одиссее» собрание богов (I и V песни), на котором решается судьба Одиссея. В «Илиаде» нередко видим, как Зевс оказывается не в состоянии сам распорядиться судьбой героя, берет в руки весы и кидает на них жребий героев — Гектора (XXII, 209 — 213) и Ахилла и двух войск — троянского и ахейского (VIII, 69 — 72, ср. XVI, 658); так же решается участь Сарпедона и Патрокла (XVI, 435 — 449; 786 — 800). Нередко боги принимают и непосредственное участие в боях: чтобы ахейцы могли успешнее действовать против троянцев, Гера усыпляет Зевса (XIV). А в последнем бою сам Зевс позволяет богам принять участие (XX). В «Одиссее» участие богов имеет более формальный характер: Афина находит и снаряжает корабль для Телемаха (II, 382 — 387), освещает перед ним зал светильником (XIX, 33 сл.) и т. д. Обещание Зевса покарать Агамемнона, данное в начале «Илиады» (I), осуществляется лишь долгое время спустя. Даже гнев богов — Зевса и Аполлона в «Илиаде», Посейдона в «Одиссее» — не имеет органического значения в ходе действия поэм.

В своем повествовании поэт сохраняет величавое спокойствие, и очень редки такие места, как сцена с Ферситом во 11 песни «Илиады», где автор явно проводит свою тенденцию. Вообще изложение его отличается объективностью, он нигде не раскрывает своего лица и не говорит о самом себе.

Поэт рассказывает о далеком прошлом и к этому прошлому относится с глубоким сочувствием и любовью. Он изображает его как доброе старое время и не жалеет красок, чтобы показать его в особенно привлекательном виде. Вследствие этого в его рассказе получается нарочитая гиперболичность. Все в обиходе героев блещет золотом и красотой. Даже оружие нередко оказывается золотым. Все предметы, принадлежащие эпическим героям, изображаются необыкновенно красивыми и высокого качества: чертог — прекрасно сделанный («Одиссея», I, 436), кровать — резная («Илиада», III, 448; «Одиссея», I, 440), меч — с рукояткой, украшенной серебряными гвоздями («Илиада», II, 45; III, 334; XVI, 136), у Агамемнона на мече — золотые звездочки, ножны — серебряные, портупея — золотая и т. д. Подчеркивается, что плуг — крепко сколоченный, кресло украшено серебряными гвоздями и т. д. Этот прием мы встречаем и в русских былинах, и в эпосе других народов.

Противопоставление событий далекого прошлого своему времени, т. е. времени создания поэмы, находим мы не только в «Илиаде» и «Одиссее», но и в наших былинах, и в «Песни о Нибелунгах», и в «Песни о Роланде», и в «рунах» «Калевалы» и др. Поэт сознательно архаизирует свой рассказ, окрашивая его чертами глубокой старины, воспоминаниями крито-микенской эпохи. Так, во время пира гомеровские герои за столом сидят, а не возлежат, как это полагалось в историческую пору, но в сражениях герои выезжают на колесницах, как это изображается уже в крито-микенском искусстве, и чего не было в позднейшие времена; в свадебных обычаях бросается в глаза, что жених дает вено за невесту, а не получает приданое от ее родителей («Одиссея», VI, 159; XVIII, 275 — 280) и т. д. Вполне понятно, что поэт не мог провести эту архаизацию последовательно, в результате у него иногда получалось смешение эпох, но в основе все же — бытовая картина его времени.

Наибольшее внимание поэт сосредоточивает на изображении своих героев. Кроме тех индивидуальных черт героев, о которых мы говорили выше, необходимо отметить общее свойство их, определяемое особенностями эпического стиля. Они изображаются не как обыкновенные люди, а как богатыри, наделенные исключительной силой.

И поэт старается подчеркнуть, что люди его времени никак не могут равняться с ними. Прежде всего, как и в русских былинах, подчеркивается их необычайная сила.

Подобное говорится также о Гекторе (XII, 445 — 449), об Аяксе (V, 380 — 383), об Энее (XX, 285 — 287) и др. Кубок у старца Нестора таков, что если он наполнен вином, не всякий мог бы его поднять; а он берет его без труда («Илиада», XI, 636 — 638). Естественно, что такой могучий герой, как Ахилл, имеет особенно тяжелое оружие: его ясеневое копье не под силу даже Патроклу (XIX, 387 — 389). Подобным образом старый лук Одиссея оказывается настолько тугим, что его не могут натянуть ни Телемах, ни женихи (XXI, 125 — 187; 245 — 268). Ахилл избивает такое множество троянцев, что трупами заваливает русло реки Ксанфа («Илиада», XXI, 218). А Нестор, вспоминая силу прежних героев, говорит, что с ними не мог бы сразиться ни один из современных людей («Илиада», I, 271 сл.).

Своих героев поэт сближает с богами, называет их «божественными», «богоравными», «питомцами богов» и т. д. Этим он хочет подчеркнуть, что его рассказ относится к тем временам, когда боги еще принимали близкое участие в жизни людей и мало отличались от них.

Относясь с любовью к своему рассказу, поэт сам как бы любуется им. Каждая мелочь тут ему дорога. Он часто прибегает к подобным описаниям, не смущаясь тем, что они задерживают развитие действия. Вследствие этого получается нарочитая задержка — ретардация, типичная для героического эпоса, и рассказ ищет своеобразного, чисто эпического простора. В этом заключается одно из существенных отличий героического эпоса от поэтических приемов нового времени. Так, например, в «Илиаде» подробно описывается снаряжение в бой Агамемнона в XI песни и Ахилла — в XIX, более кратко рассказывается о вооружении Париса и Менелая в III песни, Патрокла — в XVI, о выезде Геры и Афины — в V песни и т. д. Типичное представление об этой манере может дать описание лука Одиссея в «Одиссее» (XXI, 11 — 41) и жезла Агамемнона в «Илиаде» (II, 100—109). Наиболее же замечательно описание шрама на ноге Одиссея в XIX песни «Одиссеи». Нянюшка Эвриклея по приказанию Пенелопы начинает мыть ноги нищему, в котором никто не мог узнать вернувшегося в свой дом Одиссея; вдруг она видит на ноге знакомый шрам и по нему узнает героя. Современный читатель рассчитывает сейчас же узнать дальнейшее — что она сделает после своего открытия? Но эпический поэт не торопится и подробно рассказывает о том, как получил этот шрам Одиссей. История начинается с женитьбы его родителей, а затем описывается охота, устроенная в честь него дедом Автоликом, и травля дикого вепря, который, подыхая, нанес Одиссею тяжелую рану. Рассказ этот занимает 75 стихов (XIX, 392 — 466). Таким же отоплением является в «Одиссее» трогательная история «божественного» свинопаса Эвмея (XV, 390 — 492). Описание щита Ахилла в «Илиаде» занимает 130 стихов. Случайное обстоятельство, как Гектор заходит в город и хочет повидаться с супругой, превращается в высокохудожественную сцену, которой посвящено 109 стихов («Илиада», VI, 394—502). Так у эпического поэта маленькая подробность иногда разрастается в более или менее самостоятельное целое. Это — типичные образцы эпического замедления.

Предназначая свое произведение для слушателей, а не для читателей, эпический поэт старается дать им возможность легко схватить содержание и потому по нескольку раз повторяет одно и то же или описывает однородные явления в одних и тех же выражениях. Получаются типичные для героического эпоса повторения (повторы). Так, например, в I песни «Илиады» слова Ахилла о нанесенной ему Агамемноном обиде точно повторяют то, что слушателям уже известно, причем ряд стихов повторяется без изменений (371 — 379 = — 12—16, 22 — 25). Обещание Агамемнона в IX песни, когда он снаряжает посольство для примирения с Ахиллом, повторяется позднее в тех же самых словах в речи Одиссея (IX, 122—157 = 264 — 299, ср. XIX, 243 — 246). Агамемнон во II песни «Илиады» перед собранием вождей рассказывает о вещем сне (оказавшемся обманчивым) теми же словами, какими перед этим рассказывал сам поэт (II, 5 9 — 70 = 20, 2 3 — 3 3). Одиссей рассказывает царице Арете о потере корабля, разбитого молнией Зевса, теми же словами, какими ранее об этом говорила Гермесу нимфа Калипсо («Одиссея», VII, 249 — 251 = = V, 131 — 133). Эврилох, один из спутников Одиссея, рассказывает ему о превращении товарищей волшебницей Киркой в свиней, повторяя точно стихи, в которых ранее описывалось это событие («Одиссея», X, 252 — 258, ср. 210, 211, 226 — 232) и т. д. Такие повторения, в изобилии встречающиеся в эпосе, чужды литературе позднейших периодов и появляются в ней только в виде подражания эпическому стилю. Среди таких повторений особое место занимают некоторые постоянные формулы, которыми обозначаются явления природы и повторяющиеся действия, например, снаряжение колесницы («Одиссея», II, 422-426 = XV, 287-291; «Илиада», III, 261, 311= XIX, 394), езда на ней («Одиссея», III, 483 — 486, 492, 494; XV, 182—184, 192), вооружение героев — Париса, Агамемнона, Патрокла, Ахилла («Илиада», III, 330-339; XI, 15-19, 41-44; XVI, 131-145; XIX, 369-373, 381 — 382, 388 — 392), описание пира («Илиада», IX, 206 — 222, ср. XXIV, 621-628; «Одиссея», I, 136-140; IV, 52-67; VII, 172 — 176; X, 368-372) и т. д.

Кроме того, в поэмах есть много отдельных трафаретных стихов и выражений. Например, о начале дня:

О начале и конце пира:

В описании боев:

Подобными же формулами вводится начало и конец речи:

Многие из этих формул обладают достаточной гибкостью, так что позволяют по мере надобности заменять одни имена другими и вместо «Ахиллес быстроногий» может быть поставлен «Одиссей хитроумный» или «Агамемнон владыка».

Особенный интерес представляют украшающие эпитеты, т. е. твердо закрепившиеся за некоторыми героями, богами или предметами определения, которые дают слушателям сразу представление о характерных свойствах предмета или лица. Большинство из них установилось еще в догомеровскую пору. Так, Ахилл постоянно называется «быстроногим», Агамемнон — «владыкой мужей, пастырем народов», Одиссей — «хитроумным», «многострадальным», «разрушителем городов» и т. п. Подсчитано, что Ахиллу присвоено 46 эпитетов, Одиссею — 45. Гектор характеризуется как «славный», «великий», «шлемоблещущий», «мужеубийца», «укротитель коней» и т. д. Некоторые эпитеты прилагаются одинаково к разным героям. Так, «громкоголосыми» называются Диомед, Аякс, Менелай и др. Все герои именуются «божественными», «богоравными», «питомцами богов», «любимцами богов» и т. д. Женщинам присваиваются общие эпитеты: «длинноодеждная», «высокоподпоясанная», «белорукая», «прекраснокудрая», «супруга, стоившая многих даров» и т. д. Точно так же и боги наделяются своими эпитетами, которые восходят к культовым их прозвищам: Зевс — «громовержец», «тучесобиратель», «широкогремящий», «промыслитель», «отец мужей и богов» и т. д. Посейдон — «земледержец», «земли колебатель»; Аполлон — «лучезарный» (Феб), «ликийский», «далекоразящий», «сребролукий»; Гера — «владычица», «волоокая», «почтенная», «златотронная», «замышляющая хитрости»; Афина — «Паллада», «дочь мощного отца», «несокрушимая», «добычница», «совоокая»; Артемида — «златотронная», «прекрасновенчанная», «охотница», «владычица зверей», «сыплющая стрелы»; Арес — «ненасытный в войне», «неистовый», «могучий», «воитель», «губитель», «непостоянный» И т. д.

Эпитеты прилагаются и к животным, и к неодушевленным предметам. Так, быки называются «криворогими», «широколобыми», «волочащими ноги»; в противоположность этому кони имеют эпитеты «поднимающих ноги» и «быстрых». Корабли называются «черными» (смолеными), «прекраснопалубными», «краснобокими», «симметрично построенными», «полыми» (выдолбленными), «изогнутыми», «быстрыми» и т. д. Таким же образом описывается и вся природа: земля — «беспредельная», «кормилица многих», «обширная». Особенно замечательно изображение моря. У греков, как у приморского народа, было много слов, обозначающих море и еще более эпитетов, характеризующих его в самые различные моменты: «божественное», «многошумное», «рыбообильное», «бесплодное», «седое», «виноподобное» (черное), «багряное», «туманное» и т. д. Эти эпитеты воспроизводят разные световые оттенки, которые могла запечатлеть наблюдательность народа, постоянно видевшего море в разных условиях — черное и искрящееся, как вино, когда на небе собираются тучи, багряное, когда на него падают отблески зари, и т. д.

В некоторых случаях можно видеть, что эпитеты так тесно срослись с определяемыми предметами, что вступают в противоречие с тем положением, в котором высказываются. Так, Пенелопа, страдающая от наглости женихов, все-таки по обычаю называет их: «благородные женихи» (XXI, 68).

Стремясь к наглядности изображения, поэт старается каждое описание как бы перевести на особенно близкий и понятный слушателям язык, приводя параллели из окружающей жизни в виде сравнения. Эти сравнения иногда раскрывают целые картины. Особенно богата ими «Илиада». Так, упорный бой двух воинств у ограды греческого лагеря картинно изображается как столкновение соседей, спорящих из-за межи на общинном поле (XII, 421 — 424). Стараясь нагляднее показать, как Ахилл избивает врагов, топча их своей колесницей и копытами коней, поэт вызывает у слушателей представление о молотьбе, которую древние народы производили с помощью волов, гоняя их по снопам, сложенным на току (XX, 495—500). Грохот от ударов копий и мечей сравнивается со стуком секир у дровосеков (XVI, 633 — 636). Бой за обладание трупом убитого уподобляется спору двух львов из-за убитой лани (XVI, 756 — 758). Особенно замечательно соединение сразу многих сравнений при описании выступления греческого войска во II песни «Илиады» (455 — 483). Сверкание оружия сравнивается с блеском отдаленного костра; движение воинов, устанавливающихся по местам, — с остановкой на отдых стаи перелетных птиц; численность войск сравнивается с роями мух; действия предводителей, расставляющих отряды, — с хлопотливостью пастухов, отделяющих своих животных от чужих; наконец, царь Агамемнон уподобляется по виду богам — Зевсу и Посейдону, а когда он выступает впереди войска, — могучему быку, идущему впереди стада. Во всех этих сравнениях, обнаруживающих тонкую наблюдательность поэта, оживает перед нами окружавшая его реальная обстановка.

По способу соединения отдельных частей техника эпического повествования отличается своеобразной особенностью — хронологической несовместимостью одновременных событий. Когда поэту приходится описывать события, происходившие одновременно в разных местах, его мысль затрудняется представить их как одновременные. Автор старается как-нибудь обойти эту кажущуюся неправдоподобность. Так, в I песни «Одиссеи» рассказывается, как Афина в образе Мента приходит во дворец Одиссея. Телемах радушно принимает гостя. Затем собираются женихи и начинают пировать, а насытившись, требуют песен и пляски. Только тогда Телемах начинает расспрашивать гостя. После продолжительной беседы мнимый Мент удаляется, и только когда Телемах возвращается к женихам, поэт говорит о пении Фемия. Так, на время беседы Телемаха с Ментом пение как бы прекратилось и как бы заново начинается лишь после возвращения Телемаха.

Другой пример подобного рода дает III песнь «Илиады». На равнине перед Троей начинается бой, но Парис предлагает кончить дело поединком, и против него выступает Менелай. В это время Елена приходит на башню и беседует с троянскими старцами. Беседа прерывается приходом глашатаев, и Приам отправляется к войску. Агамемнон и Приам совершают жертвоприношение, после чего Приам возвращается на прежнее место, а в поле начинается поединок. Действие на башне происходит лишь в такие моменты, когда на поле битвы оно приостанавливается.

В некоторых случаях эта невозможность рассказать сразу о двух одновременно происходящих событиях приводит к еще более сложному положению. В I песни «Одиссеи» описывается собрание богов, где принимается решение вернуть Одиссея на родину. Для исполнения этого Гермес должен отправиться к нимфе Калипсо и передать распоряжение отпустить Одиссея, которого она удерживает у себя, а Афина идет в дом Одиссея, чтобы передать Телемаху мысль отправиться на розыски отца. После этого идет рассказ о действиях Телемаха. Только в V песни поэт обращается к Гермесу. Но этот момент оказался настолько удаленным от исходного положения, что поэту приходится повторять (с некоторыми изменениями) сцену собрания богов.

Эта особенность изложения событий у Гомера напоминает прием, который наблюдается в ранней греческой живописи, известной нам по вазам, и постоянно остается в живописи Древнего Египта. Художник, не знающий еще правил перспективы, не умеет изображать на картине предметы, находящиеся в различных планах, и с примитивной наивностью предметы заднего плана просто помещает над теми, которые должны находиться впереди.

7. ЯЗЫК И СТИХ ПОЭМ

«Илиада» и «Одиссея» представляют образцы древнейшей греческой литературной речи. Они написаны на древнеионийском наречии, во многом отличающемся от языка позднейшей литературы на этом диалекте, например от языка поэта Анакреонта (VI в. до н. э.), Геродота (V в. до н. э.) и др. Особенности диалекта являются свидетельством того, что поэмы окончательно сложились в малоазиатской Ионии. В этой области, т. е. на побережье Малой Азии и на близлежащих островах (например, на острове Хиосе), греки, переселившиеся с Балканского полуострова, в очень ранние времена вступили в соприкосновение с восточными народами, создавшими высокую культуру. Это обстоятельство, конечно, немало способствовало быстрому расцвету греческой культуры в этих областях.

Однако на этой ионийской основе языка поэм выделяются некоторые черты других наречий, например наличие «эолизмов», т. е. так называемого «эолийского диалекта», или вернее — древнего ахейского, в котором приходится видеть наречие греческих поселенцев северо-западной части Малой Азии.

Язык Гомера — древнейший образец поэтической речи греческого народа. Отражая высокое развитие культуры в восточной области Греции в начале первого тысячелетия и вместе с тем острую наблюдательность народа, он отличается изумительным богатством словарного состава и яркой изобразительностью. Многие из этих слов впоследствии вышли из употребления. По своей грамматической структуре это язьж синтетический, сохранявший еще много форм местного, орудийного (инструментального), отложительного падежа (аблатива), большое разнообразие глагольных форм, употребление предлогов в значении наречий и т. д.

Примитивность мысли времени Гомера выражается в большой простоте речи. Это особенно видно в области синтаксиса. Хотя в нем часто встречаются «сложные» предложения с несколькими придаточными, однако явно наблюдается стремление к конструкциям «сочинения» (паратаксис) вместо «подчинения» (гипотаксис), причем часто допускается переход от конструкции подчиненной к самостоятельной, от придаточного предложения к независимому. Косвенная речь почти не встречается, а приводятся непосредственно слова действующих лиц.

Поэт, который был очень близок к природе, мыслил по преимуществу образами. Ими полон язык Гомера. Поэт не только представляет в виде богов силы природы, как «неутомимое, светлое» солнце, «розоперстая» Эос (заря), «великий, страшный» ветер и т. п., но и олицетворяет обыкновенные предметы. Получается изумительное богатство поэтических метафор: «безжалостная медь», «бесстыдный камень», «железное сердце» и т. п. Этим предметам приписываются человеческие чувства. Нередко встречается выражение: слова «выбегают из-за ограды зубов». Эпидемия представляется, как действие стрел Аполлона: «в течение девяти дней по лагерю носились стрелы бога» («Илиада», I, 53). Часто поэт пользуется метонимией: «острая медь» — в смысле копье или меч, «ясень» — в смысле копье. Характерны такие описательные выражения, как «священная сила Приама», «священная мощь Алкиноя», «день возврата» вместо «возвращение». Стремление к точности выражения приводит иногда к нарочитому изобилию синонимических выражений: «он слово сказал и промолвил».

Мы не имеем возможности подробнее остановиться на свойствах гомеровского языка, но отметим, что все это создавало совершенно своеобразный стиль поэтической речи, в которой простота сочеталась с величавой торжественностью. Своим исключительным богатством этот стиль оказал сильнейшее влияние на все дальнейшее развитие греческого литературного языка.

Стихотворный размер, которым написаны поэмы, является вполне выработанным и свидетельствует о продолжительном процессе его совершенствования. Этот размер, известный под названием «гексаметра», т. е. шестистопного стиха, созданный ионийскими аэдами, в дальнейшем сделался обязательным для всей эпической поэзии вообще. Основой его является дактилическая стопа, состоящая из одного долгого слога и двух кратких с ритмическим ударением на долгом, причем общая сумма основных ритмических единиц (мор) равна четырем кратким. Так как в ритмическом отношении два кратких приравнивались одному долгому, в античном метрическом стихосложении, основанном на количестве слогов (см. гл. I), последние два слога дактиля могли быть заменены одним долгим. Такое сочетание двух долгих слогов составляло особую разновидность стопы — «спондей». Последняя стопа гексаметра всегда бывает двусложной, т. е. представляет или спондей, или трохей (долгий и краткий), в котором недостающая мора восполнялась паузой, наступающей при окончании стиха. В пятой стопе стиха чистый дактиль редко заменялся спондеем. Таким образом, гексаметр мог иметь шестнадцать различных ритмических схем.

Стихи с преобладанием спондеев, т. е. с обилием долгих слогов, Отличаются большей медлительностью темпа, чем стихи с чистыми Дактилями. Поэт искусно пользуется этими свойствами стихов, то оттеняя медлительность и важность описываемого действия, то показывая быстроту и легкость движения: так инстинктивно осуществляется принцип единства формы и содержания. Замечательный образец такого поэтического мастерства можно видеть, например, в «Одиссее» I, 594 — 600) в описании мук Сисифа в загробном мире. С большим пряжением, медленно катит он на высокую гору огромный камень — это живописуется скоплением спондеев в стихах. Но вдруг камень срывается и со стремительной быстротой несется вниз — поэт передает этот темп движения скоплением чистых дактилей.

В стихе, который может иметь от тринадцати до семнадцати слогов, необходимо делать одну или две паузы для передышки, называемые «цезурами». Искусное расположение их дает еще новые художественные средства в распоряжение поэта, внося смысловые и ритмические оттенки.

Чаще всего цезура встречается в третьей стопе после долгого или после первого краткого слога. Вот в виде примера аналогия в русском переводе:

Реже в стихе бывает две цезуры — во второй и четвертой стопах вроде следующего:

Средства, которыми обладает гомеровский гексаметр, показывают его удивительную гибкость и разнообразие. Мастерство стиха, которое мы наблюдаем в «Илиаде» и в «Одиссее», сделало его образцовым не только для греков и римлян, но и для поэтов нового времени.

При передаче гомеровских гексаметров на русский язык наши переводчики условно заменяют ритмическое ударение, основанное в подлиннике на «количестве», обычным речевым, экспираторным ударением. Н. И. Гнедич подчеркивает, что он старался «русским гексаметром» произвести впечатление греческого[68]. Чтобы как-нибудь передать разнообразие греческого гексаметра, Н. И. Гнедич и В. А. Жуковский вводили в свои стихи трохеи, рассчитывая, что они будут иметь силу спондеев. Новейшие переводчики Н. М. Минский И В. В. Вересаев признали искусственность этого приема и отказались от него, оставив трохеи почти только для шестой стопы.

8. НАРОДНОСТЬ И НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПОЭМ ГОМЕРА

Мы не имеем никаких сведений ни о Гомере, ни о его времени, ни о том, как, где и когда были сложены приписываемые ему поэмы «Илиада» и «Одиссея». Однако некоторый свет проливает на эти вопросы сравнение поэм Гомера с другими произведениями, относящимися к жанру героического эпоса, — такими, о которых у нас есть более или менее точные сведения. Русские былины поются еще и до сих пор, и мы имеем вполне точные сведения об их сказителях. Сейчас живут и слагают свои песни казахские акыны и ашуги. Сравнительно недавно стал достоянием науки монголо-ойратский эпос, живы некоторые исполнители и даже творцы этого эпоса, так называемые «тульчи». Мы знаем замечательное творчество народных поэтов-певцов Сулеймана Стальского и Джамбула, имеем много интересных данных об исполнителях юнацких песен у южных славян, о древнефранцузских труверах, англосаксонских скопах, древнегерманских шпильманах, древнерусских гуслярах и скоморохах, которые были носителями и хранителями эпической поэзии. Карело-финская поэзия создала идеальный образ певца Вейнемейнена, в русской былинной поэзии такой тип представлен в образах Садко и Добрыни Никитича, в «Слове о полку Игореве» такая роль приписывается Бояну.

Сопоставление всех этих данных приводит к мысли, что и в лице Гомера надо видеть подобного же народного певца-поэта. «Илиада» и «Одиссея» насыщены мотивами и образами из народной фантазии, в которых отразилось первобытное миропонимание народа. Главные герои поэм, Ахилл и Одиссей, являются лучшими выразителями идеалов своей эпохи. Все наиболее совершенное с точки зрения военной доблести воплощено в образе Ахилла; высшая степень практической сметливости и хитрости — в образе Одиссея. Другие же герои поэм выражают разные стороны жизни греков ранней поры. Такая связь с народом делала эти произведения особенно понятными для народных масс. Но самым важным было то, что в этих поэмах нашли отражение мысли и чувства самых широких слоев греческого народа. Вся его жизнь предстает перед нами в живых, ярких образах. Рассказы об этих чудесных и прекрасных подвигах действовали ободряюще на слушателей и поднимали их настроение. В некоторых местах слушатели находили поучительные наставления, каковы, например, наставления старца Нестора его сыну Антилоху («Илиада», XXIII, 306 — 348) или Менетия сыну Патроклу («Илиада», XI, 782 — 789), или Феникса Ахиллу («Илиада», IX, 496 — 514). Как идеал доблести героев и завет на все времена повторяется их заповедь: «Доблестью вечно блистать и над всеми иметь превосходство, рода отцов не срамить» (VI, 208, мл., ср. XI, 784)., В образе Одиссея рисуется высший идеал патриотизма: даже на бессмертие не променяет он родины. «Страстно желая хоть дым над родимой землею увидеть, думает только о смерти», — так характеризуется его душевное состояние в самом начале поэмы («Одиссея», I, 58 сл.). А в дальнейшем эта идея формулируется такими словами:

Поэмы Гомера были настоящей сокровищницей мудрости греческого народа — «книгою откровения», по выражению В. Г. Белинского.[69] Они не остались принадлежностью только ионийского племени, среди которого создались, а стали общим достоянием всего греческого народа и прожили с ним всю его историю. Предание говорит, что Ликург ввел исполнение песен Гомера в Спарте, Солон — в Афинах. Впоследствии во всех греческих государствах они стали основой школьного образования. Ученики разучивали наизусть отдельные части поэм, и было немало людей, которые знали наизусть обе поэмы целиком (Ксенофонт, «Пир», 3, 5); Платон отмечает, что «Гомер воспитал всю Грецию» («Государство», IX, 7. р. 606 Е). В эллинистическую эпоху существовал даже культ Гомера. Для государства считалось за честь называться родиной Гомера, как показывают стихи, сложенные в то время: «Спорило семь городов о рождении мудром Гомера: Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины». В вариантах этого двустишья называются еще: Родос, Саламин, Иос, Кима. В общем это составляет одиннадцать городов, разбросанных по разным концам греческого мира. Гомер был любимым поэтом даже в самых отдаленных уголках греческого мира. Около 100 г. н. э. греческий оратор Дион Хрисостом посетил город Ольбию (у устья Днепра и Буга) и был поражен, встретив там горячих почитателей Гомера. В своих речах он особенно часто ссылается на авторитет Гомера, а в одной из них дает такую характеристику его поэзии: «Гомер — это и первый, и средний, и последний, кто и ребенку, и мужу, и старцу дает столько, сколько каждый может взять» (XVIII, 8).

Можно сказать, что у всех греческих племен и во всех их городах Гомер пользовался общей любовью и признанием, хотя иногда и раздавались критические голоса[70]. Это показывает, что он был в полном смысле слова народным поэтом Греции. Для всякого грека считалось необходимым знакомство с его поэмами. Он был выше всех племенных и политических споров, был символом единства всего греческого народа. Это в полном смысле национальный поэт, образец для всей дальнейшей греческой литературы. Гомера В. Г. Белинский назвал «отцом греческой поэзии»[71]^.