История древнегреческой литературы

1. ХОРОВАЯ ЛИРИКА И СВЯЗЬ ЕЕ С ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНЬЮ

Наивысшего расцвета лирическая поэзия греков достигает в хоровой лирике. Песня, которая поется хором, выражает настроение целой группы людей и приурочивается по преимуществу к событиям общественного значения, например к общественным праздникам. Вследствие этого поэтические и музыкальные формы таких песен приобретают особенно сложный и величественный характер, которым и отличается эта поэзия от более простой монодийной лирики.

К хоровой лирике принадлежат прежде всего различные песнопения, гимны в честь богов, и некоторым из них были присвоены особые формы: так, в честь Аполлона исполнялись «пеаны», в честь Диониса — «дифирамбы». Исполнялись эти гимны большей частью хорами мужчин, иногда хорами мальчиков. Особо выделяются песни, исполнявшиеся хорами девушек, так называемые «парфении».

Среди разного рода хоровых песен видное место занимали «победные оды», так называемые «эпиникии», исполнявшиеся в честь победителей на спортивных состязаниях, на главных праздниках в городах. Тут прежде всего имеются в виду игры общегреческого значения — Олимпийские игры в честь Зевса в Олимпии (в Элиде), Пифийские в честь Аполлона в Дельфах, Немейские в честь Зевса в Немее (в Арголиде) и Истмийские в честь Посейдона на Истме (Коринфском перешейке). На этих играх происходили состязания в беге, борьбе, кулачном бою, метании диска и т. д. Особенной пышностью отличались ристания на колесницах. Все игры повторялись в определенные промежутки времени — в Олимпии, например, один раз в четыре года. Этот четырехлетний промежуток назывался «олимпиадой». В указанных местах в торжественной обстановке перед многолюдным и разноплеменным составом зрителей глашатай называл имя и родину победителя. Слава его разносилась по всему греческому миру и становилась не его личным делом, а делом всего государства, которое имело право гордиться «доблестью» своего гражданина.

Не удивительно, что не только родственники и друзья, но и государство не скупились на прославление таких людей и устраивали в честь них торжества как на месте победы, так и позднее у себя дома; нередко воздвигались их статуи, им назначалось содержание на казенный счет Платон, Апология, 26).

Надо представить себе общий энтузиазм в честь победителей, чтобы понять и оценить мастерство выдающихся поэтов — Симонида, Пиндара, Бакхилида и других, которые таким сюжетам посвящали свои таланты. Нередко они сочиняли такие оды по поручению государства, иногда по просьбе родственников или друзей. Этим определяется источник жанра эпиникия, его социальная основа. Здесь же видна и слабость его: он был связан главным образом с интересами своих знатных и богатых заказчиков. С торжеством демократии он, таким образом, теряет под собой почву.

2. РАЗВИТИЕ ХОРОВОЙ ЛИРИКИ В VII — VI вв. ДО Н. Э.

В VII в. эолийская музыкально-песенная традиция была принесена в Спарту Терпандром, уроженцем острова Лесбоса. Так объясняли расцвет лирической поэзии в Спарте. Поэзия получила тут суровый, строгий характер — в духе граждан государства. Поэзия Терпандра носила религиозную направленность. Сохранился лишь отрывок из его гимна в честь Зевса (<рр. 1):

В Спарту же из лидийского города Сард прибыл в середине VII в. Алкман. Он писал разные стихотворения с повторяющимися строфами. Желая показать разнообразие своей поэзии, он говорил, что знает напевы всех птиц (фр. 93). Более всего Алкман был известен своими «Парфениями» — девичьими песнями. Одна из таких песен сохранилась на папирусе — правда, текст ее читается плохо. Вначале прославляются местные герои. В основу песни положена мысль о ничтожности человека (фр. 1,22 сл.): «Из людей сильнейшие — ничто: всем На свете правит божество». Эта мысль подтверждается примером спартанского царя Тиндарея, который был изгнан с престола врагами, но Восстановлен Гераклом. После такого вступления, относящегося непосредственно к празднику, поэт переходит к прославлению десяти Девушек, участниц хора, и особенно двух — Агидо и Гагесихоры.

«Блажен тот, — говорит поэт, — кто в радости и без скорби проводит дни своей жизни. Я же прославляю светлую Агидо». По мнению поэта, стоит только взглянуть на Агидо, чтобы убедиться в том, что солнце действительно светит (фр. 1,37 — 43). Только с сиренами не сравняются эти девушки; но ведь то — богини (96 сл.). Эта часть песни отличается остроумием, игривостью и изяществом, порой даже юмором.

Алкман обладает глубокой любовью к природе и умением ее изображать. Одним из замечательных образцов его поэзии является описание природы ночью (фр. 58):

Среди стихотворений Алкмана встречаются и мифологические темы, дающие простор утонченной фантазии поэта. Таков, например, отрывок, содержащий описание какой-то богини на вакхическом празднике (фр. 3 7):

В обстановке воинственных нравов Спарты резким контрастом звучит заявление поэта, который кифару ставит на один уровень с мечом (фр. 100).

К концу VII и началу VI в. до н. э. относится деятельность Стесихора из Гимеры в Сицилии. Имя это, означающее «устроитель хоров», было первоначально прозвищем, а подлинное его имя Тисий. Древние критики признают за ним важную роль в развитии греческой лирики. Однако до нас дошло мало отрывков, самый большой из них содержит всего семь стихов. Оригинальной чертой его творчества было то, что для своих лирических произведений он широко пользовался эпическими сюжетами. Таковы, например, его «Герионеида», содержавшая рассказ о победе Геракла над трехтелым богатырем Герионом, «Разрушение Илиона», «Елена», «Орестия» и др. Эти темы указывают на идеологическую связь его со Спартой. Драматизируя лирические сюжеты, Стесихор подготовлял путь для развития греческой трагедии.

У Стесихора были произведения и другого характера. В стихотворении «Радйна» была изображена трогательная любовь девушки к своему двоюродному брату. Влюбленные были схвачены тираном и казнены, но после их смерти тиран жестоко раскаялся. В другом стихотворении под названием «Калика» девушка по имени Калика умирает из-за неразделенной любви. Со стихотворением «Елена» связано сказание. Как и в древнем эпосе, сюжетом его являлось преступление Елены. Но в некоторых местах, например в Спарте, Елена почиталась как богиня красоты, поэтому разгневанная насмешкой поэта, она в наказание ослепила его. Оракул сказал Стесихору, что он получит исцеление, если загладит свою вину. Тогда поэт написал «Палинодию», т. е. песнь отречения, где прославил Елену как верную жену, которая была унесена богами, так что Парис увез в Трою только призрак ее. Ввиду раскаяния поэта ему было возвращено зрение. В этой новой трактовке сюжет о Елене впоследствии был развит Эврипидом в трагедии «Елена».

Важной заслугой Стесихора в технике лирических песен является установление принципа так называемой «лирической триады», т. е. троичности. Песни его предшественников составлялись из нескольких строф, построенных по определенной ритмической схеме. Слово «строфа» буквально значит «поворот». Предполагалось, что хор поет свою песню, находясь в движении; поворот хора заканчивает одну часть, после чего начинается другая часть песни, тождественная с первой по своему метрическому и музыкальному составу. Такой характер имеют короткие строфы из четырех стихов у Алкея и Сапфо; у Алкмана же в одном стихотворении была строфа из 14 стихов (фр. 1). Со времени Стесихора вошло в употребление сочетание из трех групп стихов: строфы, совершенно сходной с ней в музыкальном отношении «антистрофы» (буквально: «обратный поворот») и заключения, так называемого «эпода» (буквально: «припев»), состоявшего из группы стихов в новой комбинации. В крупном лирическом произведении такая триада повторяется несколько раз. В дальнейшем этот принцип пошел в употребление у лирических поэтов Симонида, Пиндара, Бакхилида и других и еще с большим разнообразием перешел в лирические части драмы. Можно сказать, что со времени Стесихора лирика выступила во всеоружии своих художественно-музыкальных средств. В языке торжественной лирики с этих пор упрочилось употребление дорийского диалекта[94].

Продолжателем Стесихора в VI в. до н. э. был Ибик из Регия в южной Италии. Как поэт и певец, он разъезжал по разным городам Греции и подолгу останавливался при дворах тиранов — Поликрата на Самосе, Периандра в Коринфе и других, радушно принимаемый ими. Придворная обстановка, естественно, наложила свой отпечаток на его поэзию, в которой немалое место занимают мотивы придворной лести и эротики. В таких условиях Ибик создал особый вид похвальной оды, так называемого «энкомия». Примером его может служить довольно значительный отрывок (более 40 стихов), в котором поэт обещает в противоположность героям Троянской войны прославлять Поликрата (фр. 3). Наибольшую славу приобрел Ибик своими любовными песнями. К сожалению, сохранились из них лишь небольшие отрывки. Вот отрывок, в котором он, подобно Сапфо, изображает стихийную силу страсти (фр. 6):

В другом стихотворении (фр. 7) Ибик сравнивает действие Эрота с непонятной силой, которая заставляет и старого застоявшегося призового коня вздрогнуть и мчаться наперегонки с другими.

В новой литературе Ибик известен по позднегреческому сказанию о смерти его от рук разбойников, раскрытой благодаря появлению стаи журавлей. Этот рассказ послужил сюжетом для известной баллады Шиллера, переведенной В. А. Жуковским под названием «Ивиковы журавли».

Первым из главных представителей торжественной лирики греки считали Симонида. Он родился на острове Кеосе (один из Кикладских) в 556 г. Подобно Анакреонту и Ибику, Симонид жил при дворах различных тиранов — Гиппарха, сына Писистрата, в Афинах, Алевадов в Фессалии и под конец жизни у Гиерона в Сиракузах. Многие стихотворения его посвящены прославлению властителей и победителей на состязаниях. Гибкостью характера он умел снискать расположение правителей. Под старость ему довелось быть свидетелем и певцом великой борьбы греков за независимость против персов, и он написал элегию в память бойцов, погибших при Марафоне, и победил в состязании даже Эсхила. Он умер в 468 г. в Сицилии в городе Акраганте. Из богатого творчества Симонида до нас дошли только незначительные отрывки.

По своим взглядам Симонид являлся провозвестником «золотой середины». Он не увлекался высокими идеалами. Высшую добродетель он считал возможной только для богов; требования же к человеку он ограничивал условием «по мере возможности». Он оправдывал дурные поступки людей, если они совершаются непреднамеренно. А с необходимостью, говорил он, не борются даже боги (фр. 4, 20 сл.). В свои стихотворения на различные темы, связанные с современностью, он любил вкладывать поучения или утешения посредством сравнений с мифологическим прошлым.

Из хоровых песен Симонида особенной известностью пользовались его френы (похоронные песни), в которых критики находили много мягкого чувства и даже трогательности. Таков отрывок из одого стихотворения, который содержит драматический эпизод в виде плача Данаи (фр. 13). Отец Акрисий заключил ее в подземелье, так как ему было предсказано, что он будет убит своим внуком. Сам Зевс проник к ней в виде золотого дождя, и она сделалась матерью Персея. Отец ее, узнав о рождении внука, заключил Данаю с младенцем в ковчег и бросил в море[95]^. Поэт воспроизводит плач несчастной матери над ребенком, не сознающим ужасного положения. Смертельная тревога Данаи и полная беззаботность младенца представляют поразительный контраст. Материнская нежность воспроизведена поэтом с глубоким драматизмом, напоминающим несколько манеру Эврипида.

Кроме френов, Симонид писал и эпиникии, от которых до нас дошло так мало, что трудно даже уяснить их характер. Известно только, что его эпиникии в древности пользовались большой славой.

Прочувствованным и величавым характером отличается отрывок из какого-то его стихотворения в честь воинов, павших при Фермопилах.

Выше (гл. V) мы уже говорили о ряде эпиграмм Симонида в честь памяти воителей, павших в борьбе за независимость против персов.

Поэзия Симонида пользовалась большой популярностью в литературных кругах последующего времени. Тексты его произведений изучались в школах; он был авторитетом для философов, критиков и моралистов — софистов, Платона и других, которые использовали его тексты для толкований и поучений. Однако в глазах радикальной молодежи конца V в. он казался уже старомодным, что видно из комедии Аристофана «Облака» (1356—1362).

Наряду с вышеназванными поэтами, а также Пиндаром и Бакхилидом, о которых будет речь дальше, было еще много других, которых мы знаем почти только по именам или по незначительным отрывкам, отчасти обнаруженным в недавнее время на папирусах. Таков, например, Лас из Гермионы, живший некоторое время при дворе Гиппарха в Афинах. Он был учителем Пиндара, соперником Симонида и был известен дифирамбами. Фиванская поэтесса Коринна также считалась учительницей Пиндара и, как передают, иногда побеждала даже его самого. Она занималась местными фиванскими сказаниями — о споре гор Киферона с Геликоном, о дочерях бога реки Асопа и т. п. Тимокреонт Родосский в первой половине V в. писал стихотворения политического характера и нападал на Симонида и на Фемистокла, которого противопоставлял Аристиду.

3. ВЫСШИЙ РАСЦВЕТ ХОРОВОЙ ЛИРИКИ. ПИНДАР

Величайшим лирическим поэтом все древние единогласно считали Пиндара (ср. Квинтилиан. «Образование оратора», VIII, 6, 71; X, 1, 61).

Пиндар родился в местечке Киноскефалы приблизительно в 518 г. до н. э. и был гражданином Фив. Он был дорийского происхождения и принадлежал к знатному роду. Пиндар рано начал заниматься литературой и считал себя учеником Ласа и Коринны. Первым его произведением была X Пифийская ода, написанная в 498 г. Посвятив себя поэтической деятельности, Пиндар объехал многие города Греции, жил долго на Эгине, которую прославил, как «блестящую звезду Зевса Эллинского» («Пеан» VI, 125), часто бывал в Афинах, в Дельфах, в африканской Кирене и состоял в дружеских отношениях со многими знатными фамилиями. В 467 г. он предпринял путешествие в Сицилию и тут проживал некоторое время при дворах различных тиранов — Гиерона, Ферона и др. Но он держал себя с большой независимостью и решался подавать непрошеные советы правителям, чем вызывал недовольство с их стороны, и только исключительная слава, которой он был окружен, заставляла их мириться с этим. «Виноградник Диониса приносит мне живительное спасение в трудностях», — писал он в IV пеане (25—30). «Нет у меня коней, не держу я стад коров. Но и Меламп[96] не хотел покинуть родину, чтобы быть царем в Аргосе», — так характеризовал он свое собственное положение.

Пиндар дожил до преклонного возраста. Последнее известное нам его произведение — VIII Пифийская ода — относится к 446 г. Умер он, по-видимому, в Аргосе в 442 или 438 г.

Пиндар писал произведения весьма разнообразного характера. Тут были гимны, пеаны, дифирамбы, гипорхемы, парфении, энкомии, френы и т. п. Но особенную славу он заслужил своими эпини-иями. Из них сохранилось 45 стихотворений, которые соответственно четырем местам общегреческих состязаний разделяются на четыре книги: 1) Олимпийские, 2) Пифийские, 3) Немейские и 4) Истмийские оды. Из произведений остальных жанров сохранились только отрывки, — некоторые из них довольно значительного объема. Сравнение этих отрывков с сохранившимися эпипикиями показывает, что при всем различии этих стихотворений по жанрам они мало отличаются по существу. По ним мы получаем довольно полное представление об общем характере творчества Пиндара.

Структура эпиникиев Пиндара чрезвычайно прихотлива и разнообразна, так что невозможно подыскать для нее какую-нибудь определенную схему. Поддаваясь потоку своей бурной и богатой фантазии, поэт подчиняется только законам своего вдохновения. Самой сущностью жанра эпиникия определяется его содержание. Поэт прославляет победителя и его достижения и поэтому обязан, хотя бы в самом кратком виде, охарактеризовать тот вид состязания, в котором одержана победа. Перед нашими глазами проходят победы в пышных состязаниях коней и колесниц тиранов Гиерона, Ферона, Аркесилая Киренского, афинского аристократа Мегакла из рода Алкмеонидов, победы в стадии, т. е. в беге, победы в борьбе, в кулачном бою граждан и даже мальчиков из разных греческих государств. Но к этой основной теме присоединяется много побочных, и нередко побочные темы приобретают главенствующее значение. Поэт прославляет и родину победителя, и род его, извлекая из этого мотивы для поучения — о доблести его самого и его предков, о милости богов, о благочестии; он выставляет своего героя как образец для подражания другим, выражает надежду, что он не ограничится совершенным подвигом и т. д. Попутно он прославляет и те места, где одержаны победы, как, например, Олимпию в начале I Олимпийской оды.

Типично греческую особенность этих произведений составляет самое широкое включение в них мифов. Поэт излагает мифы о происхождении своих героев, об их родах, прославивших себя в прошлом, мифы об их родных городах, о тех местах, где одержаны победы. Мифы привлекаются по сходству описанного положения или даже по противоположности, по той или другой связи с победителем или в качестве поучительных примеров; причем автор подчеркивает нужный ему смысл.

Характерно построение I Олимпийской оды. Она написана в честь Гиерона Сиракузского, рысак которого по кличе Ференик (Победоносец) принес ему победу на скачках в Олимпии в 476 г. Ода начинается с прославления Олимпийских игр.

От прославления состязаний поэт переходит к прославлению Гиерона, слава которого сияет в Олимпии. Это дает ему основание перейти затем к воспоминанию о победе древнего Пелопа над местным Царем Олимпии Эномаем, после чего он стал властителем всей страны, Названной его именем Пелопоннес («остров Пелопа»). Ода заканчивается пожеланием Гиерону новых успехов, а вместе с тем и осторожным наставлением не заноситься выше меры в своих стремлениях.

Примером того, как Пиндар пользуется мифами, может служить рассказ о нимфе Кирене в IX Пифийской оде. Ода прославляет Телесикрата, одержавшего в 474 г. в Дельфах победу в беге с оружием в руках. Так как он — уроженец африканского города Кирены, это дает основание поэту рассказать о нимфе Кирене, воинственной деве, которая занималась неженским делом — охотой на диких зверей. Однажды, когда она билась с могучим львом, ее увидал Аполлон; Афродита, нежно коснувшись рукой, пронзила его сердце страстью. Он пришел к премудрому кентавру Хирону, чтобы узнать, кто эта дева: так страсть помрачила всеведение бога. Кентавр предсказал Аполлону, что она сделается владычицей Либии, т. е. Северной Африки, где будет основан город ее имени, и что она родит ему сына Аристея. А потомком последнего считался Телесикрат. Попутно поэт вспоминает и своих фиванских героев — Полая и Геракла. В заключение он касается прежних побед Телесикрата, кстати, говорит об одной из его прародительниц (имя не называется), из-за которой состязались многие женихи. В общем миф заполняет почти всю оду.

Одной из самых блестящих од Пиндара является IV Пифийская в честь Аркесилая Киренского, одержавшего в 466 г. победу в ристании на колеснице. Аркесилай возводил свой род к Эвфему, одному из участников похода аргонавтов. Это дает поэту основание вспомнить об этом походе. Когда аргонавты на обратном пути направлялись через Африку, бог Тритон, сын Посейдона, вручил Эвфему комок земли и этим предоставил ему право на обладание Ливией. Поэтому, когда один из потомков Эвфема, Батт с острова Феры, вывел колонию в Кирену, он осуществил право на обладание страной, предоставленное ему богом. Напомнив эту историю рода Баттиадов, поэт большую часть оды посвящает рассказу о Ясоне и его походе в Колхиду за золотым руном. А в заключение он искусно обращает речь на тему современных политических отношений и дает правителю совет вернуть из изгнания одного из противников — благородного Дамофила.

Особое место должно быть отведено III Пифийской оде, где поэт пользуется формой эпиникия, хотя только вспоминает о прежних победах Гиерона, а в действительности обращается к нему с утешением по случаю его болезни. Он выражает сожаление, что нет среди людей кентавра Хирона, который воспитал кроткого целителя Асклепия. Асклепий был сыном Аполлона от нимфы Корониды. Но так как она изменила богу с простым смертным, Аполлон обратил на нее гнев Артемиды, которая и поразила ее стрелой. На погребальном костре Аполлон выхватил из чрева матери не родившегося еще сына и отнес на воспитание к Хирону. Тот научил своего питомца врачебному искусству. Прельщенный золотом, Асклепий осмелился воскресить умершего и нарушил этим закон природы. За это Зевс поразил его своей молнией. Таким образом, поэт не может помочь Гиерону; он говорит ему в утешение, что, если полное счастье людям не дается (поэт вспоминает судьбу Кадма и Пелея), то надо довольствоваться теми благами, которые даны ему в изобилии, — любовью народа и славой.

Из приведенных примеров можно видеть, какое место занимают мифы в творчестве Пиндара. Взяв их из сокровищницы народного творчества, поэт переделывает их, приспосабливая к своим целям, и в них выражает свои идеалы. Мифы эти поэт чередует с размышлениями на моральные, политические и религиозные темы.

Начало поэтической деятельности Пиндара совпадает с периодом греко-персидских войн, во время которых фиванцы оказались отступниками от общего дела греков и дали персам земли и воды в знак покорности (Геродот, VII, 132) и в 480 г. при нашествии персов на Грецию даже оказывали им поддержку. Это глубоко огорчало поэта. Зато он высоко ценил и прославлял твердую национальную политику Афин. Известен отрывок из его «Дифирамба в честь афинян»: «О блестящие, фиалками венчанные, воспеваемые в песнях, славные Афины, оплот Греции божественный город!» (фр. 76). О славе Афин он говорит и в VII Пифийской оде (5 — 8). Но вместе с тем он оставался патриотом своего отечества и пользовался случаем прославить его, например в I Истмийской оде (1 сл.):

Жителей северной колонии Абдеры он призывал к борьбе с персами и соседними фракийскими племенами (Пеан II).

Пиндар — сторонник Афин в их борьбе с персами, поборник их общегреческих идеалов. Он — современник Эсхила и близок к нему по свойствам своего таланта. Их объединяет стремление к титаническому и сверхчеловеческому, а также богатая образность, величавость мысли и выражения.

Для Пиндара как гениального поэта своего времени показательно высокое представление о поэзии. Он считает поэтическое искусство «мудростью» (sophia). Уже в I Олимпийской оде в честь Гиерона (476 г.), полный сознания своего значения для Греции, он заканчивает стихотворение словами: «Да будет же твоим (т. е. Гиерона) уделом ныне высокий счастья путь, а мне — с победоносцами быть дружным и повсюду искусством между эллинов сиять!» (115 сл.).

Подлинный поэт — «мудрый»; он знает многое от природы. Он подобен «божественной птице Зевса», т. е. орлу, а те, которые берут одним учением (он имеет в виду Симонида и Бакхилида, которые вели против него интриги), «пусть каркают на него, как жадные вороны» (Ол., II, 94 — 97). Он высказывает убеждение, что «слово живет дольше дел, если язык извлечет его с помощью Харит из глубины сердца» (Нем., IV, 6 — 8). Харитам, богиням обаятельной, силы, изящества и красоты, поэт посвящает вдохновенное стихотворение по случаю победы Асопиха Орхоменского (Ол., XIV). «Да не покинет меня чистый свет шумных Харит», — говорит он в другом месте (Пиф. IX, 89 сл.). Только песня обеспечивает память великим деяниям. Великие подвиги остаются покрытыми мраком, если не прославлены в гимнах, и Одиссей своей славой обязан более всего Гомеру (Нем., VII, 20 сл., ср. Истм., V, 26 — 28). «Прежнее обаяние спит, смертные не помнят того, что не достигнет высшего цвета искусства в славных потоках слов» (Истм., VII, 16—19). «Доблесть живет долгое время в славных песнях» (Пиф., III, 114 сл.). Песня есть «сладкий плод сердца», сокровище (Ол., 1, 15; VII, 8; Пиф., VI. 7). Он называет себя «славным пророком (prophatas) Пиэрид», т. е. Муз, предвосхищая подобное же определение у Бакхилида и особенно известное из римской поэзии, например из Горация и др[97]. — vates.

Свои мысли о высоком значении поэзии и песни Пиндар облек в особенно величественные образы в начале замечательной I Пифий-кой оды. Все на свете покоряется обаянию песен — не только люди, но и боги, даже воинственный Арес; звуки песен заставляют трепетать чудовищного сына Земли, стоглавого Тифона, поднявшего некогда восстание против Зевса и заключенного за это в недра Земли; там он по временам начинает шевелиться, производя извержение наваленной на него огнедышащей Этны. Поэт пользуется случаем описать в поэтических образах извержение Этны, которое произошло в 478 или 475 г. до н. э., как действие этого мифического чудовища. Вот вступительная часть этой оды:

После этой вступительной части поэт описывает самое извержение Этны — «чудо, что дивно увидеть самим, но и слышать от видевших — дивно». А затем он переходит к основанию Гиероном города Этны. Упоминание еще почти не известного города преследовало политическую цель. В последней части Пиндар прославляет самого победителя на конском состязании — Гиерона, напоминает о великих победах, благодаря которым Гиерон вместе с братьями спас весь греческий мир от карфагенян и этрусков, и приравнивает эти победы к одновременным победам греков над персами при Саламине и Платеях. В заключение поэт дает наставления правителю, который хочет оставить о себе добрую славу.

Мировоззрение Пиндара — глубоко религиозное. Однако оно далеко от народных представлений и приближается к философскому. Он верит во всемогущество богов. «Зевс — властитель всего», — говорит он (Истм., V, 52 сл.). В представлении о Зевсе он возвышается до философского учения о всеобъемлющем божестве, лишь носящем традиционное имя Зевса. По его мнению, «от богов происходят все способности людей — они бывают поэтами, искусными борцами и ораторами» (Пиф., I, 41 сл.). Становясь на примитивно-рационалистическую точку зрения, Пиндар решительно отвергает грубые версии мифов. Так, в I Олимпийской оде, вспоминая героя Пелопа, он заявляет, что не может поверить рассказу, будто отец его Тантал угостил богов мясом сына. «Немыслимо назвать кого-нибудь из блаженных чревоугодником: я отказываюсь», — заключает поэт (52).

С такими понятиями о богах связаны и его представления о судьбе человека. Человек — слабое, ничтожное, «эфемерное» существо, всецело зависящее от воли богов; он — лишь «призрак тени» (Пиф., VIII, 95 — 97). Такое представление о полном бессилии человека — характерная черта, рисующая кризис аристократии: чувствуя неустойчивость своего положения под натиском новых общественных сил, люди этого круга ищут обоснования в религии. Так получает распространение мысль о «зависти богов» (Пиф., X, 20). Отсюда является и безотрадная дума, что нельзя протестовать, а надо смиряться перед богами и молчать. «Часто, — говорит он, — самое мудрое для человека — молчать» (Нем., V, 18) и лучше всего не спорить с богами (Пиф., II, 88).

Социальные воззрения Пиндара определяются тем, что он является выразителем идеалов людей, именуемых «прекрасными и добрыми». В таком определении подразумевается соединение физической и нравственной красоты, какую приписывали себе, как свое исключительное свойство, «лучшие люди» — так называли себя аристократы. Такая классовая ограниченность присуща мировоззрению Пиндара. Но положение его героев становилось все более безнадежным, и он оказался последним певцом идеалов аристократии, отживавшей свой век.

Произведения Пиндара отличаются необычайно высоким полетом мысли. Он быстро и легко переносится от одного предмета к другому. Это составляет своеобразную манеру его творчества. Его речь полна красочных образов. Мы уже указывали, как обильно он пользуется мифологией, причем часто вводит редкие варианты мифов. Он писал на дорийском диалекте. Язык его отличается необыкновенной величавостью и торжественностью, изобилует метафорами, фигуральными выражениями, эпитетами, сравнениями и чарует своей оригинальностью и смелостью. Такими свойствами лирика Пиндара заслужила широкое признание и распространение в древности, и Пиндар сделался национальным греческим поэтом. «Поэзия Пиндара, — писал В. Г. Белинский, — выросла из почвы эллинского духа, из недр эллинской национальности»[102].

После Пиндара жанр эпиникия, связанный с определенными социальными условиями, отмирает, а вместе с ним отмирает песня, взращенная дорийской культурой. Слава Пиндара возродилась в эллинистическую эпоху, когда ему было отведено первое место в александрийском каноне девяти лириков. Римский поэт Гораций признал его неподражаемым и характеризовал его поэзию такими словами («Оды», IV, 2, 1 — 8):

Мифический мастер и художник Дедал, чтобы освободиться из плена на острове Крите, сделал для себя и для сына Икара крылья, слепив птичьи перья воском. Он предупреждал сына, что на этих крыльях нельзя взлетать слишком высоко, так как от солнечных лучей воск может растопиться. Но Икар не послушался; воск растопился, и он утонул в море — в той части Эгейского моря, которая называлась Икарийским морем. Так, с тщетной попыткой Икара взлететь сравнивает Гораций усилия поэтов, которые хотели бы подражать Пин дару.

В новое время многие поэты подражали Пиндару: Мильтон, Теннисон, Свинберн, Виланд, Гёте, Гёльдерлин, Шенье, д'Аннунцио и другие, в России — Сумароков, Державин, Мерзляков и др. Получил распространение «пиндарический» стиль. Многие брали из него лишь внешнюю форму, особенно мифические мотивы, и впадали в напыщенность, ходульность, не замечая того, как это было чуждо их времени, тогда как у Пиндара формы его поэзии были исторически выработанными, а мифы были родными и понятными, так как брались из поэтической сокровищницы народа.

4. БАКХИЛИД. УПАДОК ЖАНРА ЭПИНИКИЯ

Современником и соперником Пиндара был Бакхилид, родившийся на острове Кеосе около 505 г. до н. э. Племянник Симонида, он, как и дядя, пользовался гостеприимством и расположением сицилийских тиранов, был их придворным поэтом. Он писал произведения, разнообразные по форме, — эпиникии, пеаны, дифирамбы, парфении, гипорхемы и т. п.; но все они близки по содержанию. Последняя его ода, которую мы знаем, относится к 452 г. В течение многих веков были известны только небольшие отрывки из его произведений, но в 1896 г. был открыт целый сборник в египетском папирусе, содержащий 17 его полных стихотворений и несколько отрывков.

В эпиникиях в честь Гиерона и различных атлетов Бакхилид, подобно Пиндару, бегло останавливается на описании причины торжества, сосредоточивая внимание на побочных обстоятельствах, а в связи с ними передает мифы или даже исторические предания. Так, например, в III оде в честь Гиерона (468 г.) автор передает рассказ о чудесном спасении знаменитого царя Креза. Поэт начинает с прославления Гиерона и объясняет его удачи особым благоволением к нему богов за то, что он приносил им в изобилии дары. Его благочестие и дает поэту основание вспомнить о судьбе Креза. Когда столица Креза Сарды была взята персами, он, чтобы избавиться от плена, велел поджечь дом, в котором находился с семьей. Однако Зевс послал черную тучу и дождем потушил огонь, а Аполлон унес его самого и дочерей в блаженный край гипербореев[103]. Заканчивается стихотворение рядом наставлений. Поэт призывает Гиерона «находить радость в исполнении долга, так как в этом заключается высшая выгода» (83 сл.).

Самым красочным из сохранившихся произведений Бакхилида является пеан в честь Аполлона Делосского под заголовком «Молодежь, или Тезей». Святыня острова Делоса была превращена в центр морского союза, во главе которого стали Афины. Сюжетом для своего стихотворения Бакхилид берет воспоминание о дани, которую некогда афиняне должны были посылать на остров Крит — семь юношей и семь девушек — на съедение чудовищному Минотавру, полубыку-получеловеку. Юный Тезей решил сам отправиться в числе этих жертв, чтобы погибнуть или освободить отечество от позорной дани. Во время переезда царь Минос, сопровождавший молодых людей, воспылал страстью к одной из девушек, Эрибее. Та крикнула о помощи Тезею. Между Миносом и им вспыхнул спор. Минос, чтобы показать свое превосходство, призвал отца своего Зевса, и тот откликнулся, блеснув молнией. А Тезею для доказательства равного происхождения (он был сыном Посейдона) надо было спуститься в глубину моря и принести оттуда перстень, брошенный Миносом. Дельфины принесли его в чертог бога моря. Он увидал чудеса подводного мира. Царица Амфитрита надела на него порфиру и венок. Когда он неожиданно появился во всей красе на поверхности моря, его с ликованием встретила афинская молодежь. На этом поэт прерывает свой рассказ: греческим слушателям конец мифа был известен. Пеан заканчивается обращением к богу Аполлону: «О Делосец, услади себе сердце хороводами кеосцев и пошли им богоданную счастливую судьбу!». Эти слова объясняют культовое и политическое значение песни.

Из того же цикла мифов взят сюжет дифирамба «Тезей». Тезей, сын афинского царя Эгея, родился от Эфры, дочери царя города Трезена Питфея. Когда Тезей возмужал, он отправился в Аттику разыскивать своего отца. Проходя через Истм (Коринфский перешеек), он по дороге победил много чудовищ и разбойников, засевших в этом узком месте. Молва об его подвигах дошла до афинян и царя Эгея. Хор старцев, собравшись к царю, спрашивает его о неизвестном герое. В ответ на это Эгей передает полученные им сведения о молодом герое. На этом дифирамб заканчивается. Предполагается, что конец известен слушателям.

Рассмотренный дифирамб является единственным образцом этого жанра и представляет для нас особый интерес, так как, по нашим сведениям, от дифирамбов произошла трагедия (см. гл. VIII). Дифирамб имеет диалогическую форму, предполагает мимическую игру и, таким образом, содержит элементы драматического действия. Конечно, не надо упускать из виду, что данный образец его относится к концу 70-х годов V в. до н. э., т. е. ко времени, когда в Афинах уже выступали с трагедиями Эсхил и другие трагики, и, следовательно, не исключена возможность, что этот дифирамб сам носит следы влияния трагедии.

Как поэт Бакхилид уступает Пиндару по силе и оригинальности. Многие черты он прямо заимствовал у Пиндара. Интересно отметить и у него высокое понимание священной миссии поэта, которого он провозглашает «божественным пророком чернооких Муз» (VIII, 3). Себя он называет «славным служителем Урании (позднее считалась музой астрономии), носящей золотой убор на голове» (V, 13). Такое значение он приписывает и Гесиоду (V, 192). «Свет доблести не умаляется у людей вместе со слабостью тела, но Муза питает эту доблесть», — говорит он (III, 90—92). Замечательно то место, где он, рисуя свой поэтический размах, уподобляет себя парящему на высоте орлу (V, 16 — 30).

Бакхилид в трактовке мифов и в обилии эпитетов находился под влиянием Гомера, подражал и Пиндару. Но у него нет того богатства поэтических образов, как у них. Его мысль течет спокойнее и ровнее; в ней больше выдержанности и последовательности, чем у Пиндара. Своеобразной особенностью его в пользовании мифами является недосказанность их, это проявление манерности, отходящей от естественности и простоты. Он сосредоточивает внимание на какой-нибудь части, важной для его целей, после чего обрывает рассказ. «Белорукая Каллиопа, — обращается он к одной из Муз — останови здесь свою прекрасную колесницу» (V, 176 сл.). Такую обработку получают у него мифы о Мелеагре, Тезее и др. Язык его произведений и стихотворный размер проще, чем у Пиндара, и потому они легче поддаются переводу на другой язык. Однако серьезные критики всегда отдавали предпочтение неровностям Пиндара перед гладкостью Бакхилида. Дорийский диалект перемежается эолизмами и ионизмами.

Если притязание Бакхилида быть поэтическим орлом не было принято современниками, то за ним была признана «прелесть медоречивого кеосского соловья» (III, 96 — 98).

В творчестве Пиндара и Бакхилида жанр эпиникия достиг высшего развития, но с ними же вместе он и закончил свою историю. Это будет вполне понятно, если представить себе его отличительные черты. Пиндар в восьми одах прославляет победы тиранов Гиерона, Ферона и Аркесилая; Бакхилид в трех эпиникиях — победы Гиерона. Кроме того, Пиндар в десяти других эпиникиях и Бакхилид в одном прославляют конские ристания, на которых имели возможность выступать почти исключительно богатые и знатные люди. Таким образом, по самой своей природе этот жанр отражал интересы аристократических группировок. Естественно, что по мере того, как стали равиваться и укрепляться демократические элементы, жанр эпиникия все более терял социальную почву, и во второй половине V в., когда в Афинах и во многих других государствах утвердился демократический строй, уже не находилось продолжателей направления Пиндара и Бакхилида.