История любовных похождений одинокой женщины

Служанки постоялого двора — подруги на одну ночь

Дорога — скучное дело, но зато можно остановиться по пути и купить любовь случайной подруги на одну ночь. Эта встреча — мимолетней сновидения, но радостно стряхнуть с себя дневную усталость и позабыть тоску о своей милой родине и о той, которая там осталась.

Я испытала все превратности судьбы продажной женщины и, покинутая всеми богами и буддами, пала так низко, что стала служанкой на постоялом дворе в Фуруити, провинции Исэ, где дует божественный ветер. Иначе это селение зовут «Дзидзо [149] на полдороге», потому что оно расположено как раз на полпути между двумя знаменитыми храмами. Я тайно стала принимать гостей из всей окрестности, меня звали попросту девкой. Рядилась я в обноски с плеч тайфу из квартала Симабары.

В тех местах сложили песенку:

Кто бы ни пел ее, она всегда звучит так насмешливо!

Для увеселения там весной устраиваются спектакли. Местные лицедеи переняли кое-что у столичных актеров. Получается вовсе неплохо. Они участвуют и на пирах, забавляя гостей.

Я тоже обновила свое прежнее искусство, восхищая изящными манерами неискушенных провинциалов, и всячески им угождала, но увы! Если смотреть сбоку, то на лице моем становились видны морщины, а в нашем мире больше всего ценят юность. После выпивки меня приглашали редко, и жить мне становилось все труднее.

Даже в самой заброшенной деревушке люди теперь понимают толк в любовных делах, и старухе трудно завлечь добычу даже в потемках.

Очень смешон вид у девиц из чайного домика в Акэногахаре [150]! Они мешают вместе разные цвета, чтобы получить поддельную пурпурную краску для платья. Нацепят на себя воротники бурого цвета и в таком виде щеголяют на улице. Даже со стороны глядеть совестно! Носят они разрезные рукава на манер молоденьких девушек и этим прельщают паломников из всех провинций страны.

Покинув Фуруити, я побрела куда глаза глядят по дороге, ведущей сразу и в храмы, и в приюты любви.

В Мацусаке я зазывала прохожих на постоялый двор. Днем спала сколько вздумается, а после восьмой стражи [151] принималась за свой туалет. Покрывала лицо пудрой местного изделия. Говорят, что боги обитают в честной голове, вот я и смазывала свою голову маслом.

Как некогда богиня Аматэрасу [152] появилась из Небесного грота, так и я, набеленная, выходила в потемках из дверей гостиницы и останавливала пилигрима на коне:

— Постойте, господин из Харимы! А ваш спутник, вижу, родом из Бинго.

Я безошибочно называла родину любого проезжего и заговаривала с ним на его родном наречии. Это радовало путника, и он, сдавшись на мои просьбы, останавливался в гостинице, не разбирая, утро на дворе или вечер. Но все это одно пустое притворство.

Обманщица неотвязно следует за путником, как будто бы страстно влюбилась в него с первого взгляда, но стоит ему завернуть в гостиницу, как она вдруг начинает обращаться с ним так резко, как ветер, дующий в соснах. Даже отвечать ему не трудится.

— Дайте огонька закурить трубку, — просит гость, а служанка только буркнет:

— Вон там у вас под самым носом фонарь.

— Что-то долго ванна не готова, — жалуется он.

— Подумаешь! Ждали же вы десять месяцев в животе вашей матушки.

Гость позовет ее:

— У меня к вам просьба. Извините, что беспокою, но, пожалуйста, снимите у меня струп от прижигания моксой на плече.

— Ничего сделать не могу, у меня вот уже дня три как руки ломит.

Гость покажет дыру на своем халате:

— Зашейте, пожалуйста.

Она делает такой вид, будто ее оскорбили.

— Как бы ни была скромна моя должность, но неужели вы все-таки могли себе вообразить, что я портниха!

И хочет в гневе уйти. Гость пробует ее удержать.

— Постойте, выпейте немного, — уговаривает он. — Моя родина славится этим вином.

Путник достает вино и соленую рыбу, и начинается пирушка. Захмелев, служанка позволяет своему собутыльнику даже запустить руку ей за пазуху.

— Ах, как мил этот гость, несмотря на дорожную усталость! — И она потирает ему рубцы на щеках, натертые шнурками от дорожной шляпы, разминает пятки, натруженные соломенными сандалиями.

Тут любой забудет, сколько денег он израсходовал за день, начнет перебирать в руках связку монет [153], отсчитает сто мон и, завернув в бумагу, сунет женщине.

Даже самый скаредный путник, тот, который не садится на попутного коня, чтобы сберечь всего три мона, и тот для нее расщедрится.

Хозяин гостиницы держит у себя таких женщин, чтобы заманивать гостей. Жалованья он им не платит, а только кормит. Проезжие останавливаются на постоялом дворе всего на одну ночь, и потому у служанок обычно бывает еще один хозяин на стороне, содержатель тайного дома свиданий. Они с ним делятся своим заработком. Все, что на них надето, помимо платья, которое им, по обычаю, должны дать хозяева к каждому сезону, все подарено гостями. Это у них доход со всего света.

На таком постоялом дворе даже последние стряпухи не хотят отстать от других. Они норовят навести на себя красоту и заигрывают со слугами посетителей. Недаром их называют футасэ — «двойным потоком в одном русле».

Быстро, как поток, бегут месяцы и дни. Даже вечерний сумрак не мог больше скрыть моего старческого безобразия, и меня прогнали. Пришлось мне снова скитаться. Я пошла в Кувану, куда приходят корабли, и стала там торговать румянами и иголками. Смех, да и только! Торгуя принадлежностями женского туалета, я вовсе не спешила идти туда, где виднелись путницы, а подымалась на крытые сверху джонки и, не открывая свои узлы и мешочки, бойко вела торговлю, потому что продавала только семена, из которых густо вырастает трава любви.