История новой Москвы, или Кому ставим памятник

Для каждой веры и народности

Формально речь шла об установлении памятника на территории Братского кладбища, о самом существовании которого в Москве не знает подавляющее большинство москвичей. Немудрено, поскольку многочисленные и притом свежие захоронения были пущены под застройку одного из самых популярных городских районов – Песчаных улиц. Заявление, переданное в Комиссию по монументальному искусству председателем Оргкомитета по проведению мероприятий на Братском кладбище 31 июля 2004 года в связи с повторным открытием – обозначением и 90-летием начала Первой мировой войны, свидетельствовало об очень поверхностном представлении о проблемах исчезнувшего кладбища. Отсюда неточности, которые не могли не привести к ошибочному истолкованию смысла этого действительно единственного в России захоронения.

Если инициатива создания подобного, собственно военного кладбища принадлежала великой княгине Елизавете Федоровне, сестре последней императрицы и вдове погибшего от руки террориста генерал-губернатора Москвы, то устройство его полностью взяла на себя Московская городская дума. Именно Дума приобретает за огромную сумму в 271 тысячу рублей без малого одиннадцать с половиной гектаров парка Маврокордато в селе Всесвятском, чрезвычайно популярного среди москвичей. Поэтому так интересна история этого участка московской земли.

На этот раз сведения прямо противоречили друг другу. Составленный Г.И. Шаншеевым «Хронологический указатель книг и брошюр, вышедших на грузинском языке с 1629 по 1883 год» и тогда же изданный в Тбилиси утверждал, что с 1740 до 1774 года грузинская типография находилась в подмосковном селе Всесвятском (здесь и далее употребляется это написание, принятое в старину). Выпущенная к восьмисотлетию города «История Москвы» не менее категорично свидетельствовала, что первая печатная грузинская книга оказалась связанной именно с Москвой, но вышла из печати в 1705 году в типографии, основанной имеретинским царем Арчилом II.

Имеретия во второй половине XVII века. Все усиливающееся давление со стороны турецкого и персидского государств, грозившее потерей национальной, религиозной и культурной независимости. Вступив на престол в 1663 году, Арчил II находит злейшего врага и в лице собственного брата – рвавшегося к власти Георгия. В начале восьмидесятых годов Арчил решает принести присягу русскому царю и со всем семейством, двором и свитой оставляет Имеретию. Однако правительство царевны Софьи задерживает его в Астрахани, которая и предназначается для постоянного пребывания имеретинских выходцев. Лишь настоятельные просьбы Арчила побудили советников русского правительства поступиться первоначальным решением: два старших царевича получают разрешение приехать в Москву. Александр Арчилович назначается в товарищи к девятилетнему Петру.

Дружба мальчиков, по-видимому, не вызывала опасений у Софьи, тем более что в 1683 году Александр Арчилович женится на двоюродной племяннице правительницы, единственной дочери незадолго до того умершего боярина И.М. Милославского. Близкий родственник первой жены Алексея Михайловича, боярин к тому же был душой стрелецкого заговора против Нарышкиных. Центром подготовки заговора стала подмосковная вотчина Милославских – село Всесвятское. Теперь Всесвятское переходило в собственность единственной наследницы Милославского, а со смертью Федосьи Ивановны указом Петра село в 1695 году было передано Александру Арчиловичу. Тем самым имеретинский царь получил московскую резиденцию, где проводил круглый год, – иного дома в Москве у него не было.

Впрочем, для Александра Арчиловича отсутствие московских палат значения не имело. Его жизнь проходила в непосредственной близости к Петру. Вместе с Петром уезжает он в 1697 году в составе Великого посольства в страны Западной Европы и остается в Гааге для обучения бомбардирскому – артиллерийскому делу. По возвращении в Россию имеретинский царевич получает чин генерал-фельдцейхмейстера и руководство Пушкарским приказом. Его задачей было обновить этот род войск по новейшим западным образцам. Удовлетворенный познаниями товарища детских игр, Петр не забывает и его отца, который становится владельцем села Лыскова Нижегородской губернии.

Служба Александра Арчиловича оказалась недолгой. При осаде Нарвы он командовал всей русской артиллерией, но был захвачен в плен шведами и провел в Стокгольме весь остаток своей жизни. Шведское правительство категорически отвергало все попытки Петра обменять или выкупить своего ближайшего сотрудника. Первый генерал-фельдцейхмейстер умер в 1711 году, в Москву был возвращен только его прах.

В «Истории Москвы» приводилась еще одна связанная с грузинским книгопечатанием подробность – факт передачи Петром Арчилу Имеретинскому Донского монастыря, ставшего культурно-просветительским центром и одновременно усыпальницей выдающихся деятелей Грузии. Возможно, связанная, поскольку типографию легче всего было представить в монастырских стенах.

Предположение оставалось предположением: документальных подтверждений его не приводилось. Зато документы свидетельствовали, что в течение XVIII столетия неоднократно поднимался вопрос о переводе в Донской монастырь духовной академии Заиконоспасского монастыря. Мешало его положительному решению отсутствие необходимых помещений и нехватка средств на их строительство. Русская духовная академия и грузинское культурно-политическое землячество – подобное совмещение в одних стенах представлялось маловероятным. Да так ли точны сведения «Истории Москвы»?

Судя по монастырским архивам, деятельная связь Арчила II с монастырем устанавливается после перевоза в Москву из Швеции останков сына. Именно тогда Арчил выхлопатывает разрешение построить под алтарем главного собора семейную усыпальницу имеретинских царей, куда переносит прах и двух других своих сыновей, ранее похороненных в Новодевичьем монастыре. Вряд ли можно считать достаточным доказательством передачи Петром Арчилу целого монастыря тот факт, что настоятелем его с 1706 года становится архимандрит имеретинский.

Переселившись с 1695 года во Всесвятское, Арчил начинает хлопотать об устройстве первой грузинской типографии и в 1703 году получает необходимое разрешение Петра. В то же время во Всесвятском оказываются выдающийся деятель грузинского освободительного движения Исраэл Ори и его сподвижник вардапет Минас, договаривавшиеся с Петром об участии армян в задуманном им так называемом персидском походе, и близко знакомый с ними Иван Салтанов, занимавшийся, между прочим, отделкой старых боярских палат. Не принимавший заказов от частных лиц, художник, по всей вероятности, делал исключение для близких людей. Кстати сказать, дворец во Всесвятском имел свою достаточно долгую историю.

Еще во времена Куликовской битвы существовал на месте будущего Всесвятского небольшой монастырек «во имя Святых Отец» и при нем село Святые Отцы на речке Ходынке. В конце XV столетия село становится собственностью московского воеводы и большого наместника, первого боярина Ивана III Ивана Юрьевича Патрекеева. Один из богатейших людей в окружении великого князя – судя по духовной грамоте, владения его включали две слободы и двадцать девять сел, не считая приписанных к ним деревень, – Патрекеев пользовался неограниченным его доверием. Во время перестройки кремлевского дворца великий князь вообще перебрался в дом Патрекеева, бывал и в его подмосковной вотчине с ее «великолепно устроенными палатами».

Наследовавших отцу сыновей И.Ю. Патрекеева к началу XVI века не осталось в живых. Один из них – Василий, в монашестве Вассиан Косой, известный публицист и теоретик партии «нестяжателей» – сторонников ограничения монастырского землевладения, был осужден за свою проповедь и погиб насильственной смертью в Иосифо-Волоколамском монастыре. Род Патрекеевых пресекся, и вместе с другими их владениями подмосковное Всесвятское перешло в казну. По грамоте 1587 года его как пустошь передают причту московского кремлевского Архангельского собора. Но спустя семь лет Всесвятское числится снова как сельцо Манатьина Быкова и Коровина стана «в вотчине за Архангельским протопопом Василием с братьею, что преж сего было во Дворце». Едва отстроившееся село почти сразу оказывается в центре исторических событий.

Годы правления Годунова. Царь Борис спешно подыскивает жениха дочери Ксении, который бы должным образом поддержал престиж неожиданно объявившегося нового монаршьего рода. Выбор падает на шведского королевича Густава Ириковича, как называли его документы тех лет. Сын низложенного и умершего в заточении шведского короля Эрика XIV, чудом избежавший смерти в младенческие годы, принц Густав всю жизнь скитался по Польше и Германии. Надежд на престол у него нет – слишком сильны боровшиеся за него претенденты, вроде родного дяди принца Карла или двоюродного брата, польского короля Сигизмунда. Предстоявшая женитьба на русской царевне привлекала Густава в первую очередь потому, что ему обещали помощь в получении земель Финляндии и Лифляндии, а для начала давали в удел Каширу.

Мнения современников о царственном женихе разделились. У Густава было имя «второго Парацельса» из-за выдающихся его познаний в области химии. Но окружению Годунова он представляется не столько широко образованным человеком, сколько праздным и беспутным гулякой. Принца обвиняют в том, что он привозит в Московское государство своих собутыльников и даже любовницу, отношений с которой и не думает скрывать. На первое же замечание Бориса Годунова о необходимости большей сдержанности королевич отвечает угрозой немедленного отъезда и якобы даже обещанием перед отъездом сжечь Москву.

По-видимому, Ирикович не слишком отдает себе отчет в том, что находится в полной власти Бориса. Сначала Годунов лишает королевича свободы, потом ссылает в Углич, где за ним устанавливается наблюдение специально назначенных бояр. Умер Густав в 1607 году в Кашине. Но зимой 1599 года на королевича еще возлагались самые серьезные надежды. В Москве ему готовится торжественная встреча, а в селе Всесвятском его приветствует от имени царя постельничий М. Татищев, доставивший туда двадцать богато разубранных, необходимых Густаву и его спутникам лошадей.

С появлением в Тушине очередного Самозванца Всесвятское приобретает совершенно особое значение. После победы над царским войском под Волховом Лжедмитрий II подошел к столице с севера и стал лагерем в Тушине. Выступивший ему навстречу М.В. Скопин-Шуйский разместил свою главную квартиру в селе Святые Отцы. Захваченный неприятелем врасплох во время отдыха, он вынужден был отступить к речке Пресне, тогда как в Княжом дворе (название, сохранявшееся за местностью до начала XX в.) расположился сам «Тушинский вор». Местная легенда утверждала, что перед своим бегством из Москвы «Тушинский вор» закопал там же все награбленные им богатства. Сохранялись в народной памяти и точные указания, где располагался Княжий двор – на Песочном переулке, в направлении военных лагерей Ходынского поля. Это был участок, принадлежавший полковнику А.А. Стояновскому, с 1887 года – М.Н. Федуркину, а с 1892 года – В.Я. Акимову.

Но в Смутное время село снова исчезло с лица земли. В документах начинает фигурировать «пустошь Святые Отцы на прудах, что была Лужа Отцовская». И.М. Милославский, став владельцем этих земель, заботится и об их заселении, и о строительстве каменной церкви на берегу речки Ходынки, законченном в 1683 году, и о «вотчинниковом дворе» со всеми необходимыми строениями. В 1704 году во Всесвятском числится «двор Царевичев, двор псарской, двор задворного человека, двор дворового человека, 20 дворов крестьянских, двор плотников и двор печников, всего 31 двор, в них 119 человек, а поселено то село Всесвятское после 1678 года».

В таком значительном для своего времени селе размещение типографии не представляло труда. Но если после смерти Арчила II подготовленные им к печати книги продолжали выходить, а последующие предполагаемые покровители типографии – семья царя Грузии Вахтанга VI еще не приезжала в Москву, значит, действительной продолжательницей дела отца стала царевна Дарья Арчиловна. В ее единовластном распоряжении осталось и Всесвятское.

«Царевна Милетинская», как называли ее современные документы, рисовалась историкам ничем не приметной фигурой среди ярких характеров петровских лет – полумонахиня, полузатворница, никогда не имевшая собственной семьи, не участвовавшая в придворной жизни. При своих немалых средствах она не обосновалась в Петербурге (и Петр не вменил ей этого в обязанность!), не принимала у себя двора. Петр и здесь то ли шел царевне навстречу, не нарушая ее покоя, то ли считал просто чуждым человеком. Оказавшееся на самом оживленном пути из Петербурга в Москву Всесвятское как будто бы пустовало.

Но вот наступает в 1722 году торжественное празднование исключительно важного для России Ништадтского мира со шведами. Петр задумывает грандиозное зимнее маскарадное шествие по улицам Москвы. Его сборным пунктом и началом назначается Всесвятское – обычное (!) гостеприимство «Милетинской царевны» и хорошо знакомая Петру благоустроенность ее вотчины дадут участникам необходимые удобства и возможность развлечений. Один из членов свиты герцога Голштинского, жениха старшей дочери Петра, камер-юнкер Берхгольц оставит подробное описание этого события, начиная с выезда участников из дворца А.Д. Меншикова у Мясницких ворот, вблизи Чистых прудов.

«По прибытии во Всесвятское, когда пушечною пальбою с поставленного на сани Императорского корабля подали сигнал расходиться всем по назначенным нам квартирам, то мы отправились искать свою партию дам. По распределению, почти каждая партия мужчин должна была искать свою партию дам или, как это называли, свой нумер. К счастью, нам пришлось быть вместе с княгинею Валахскою и ее сестрою, которые обе хорошо говорят по-немецки, и еще с некоторыми дамами. Не теряя времени, мы стали толковать и уговариваться, как бы приятнее провести вечер, и дело устроилось как нельзя лучше. Когда Государь, приехавший во Всесвятское раньше нас, удалился, и можно было свободно развернуться, то мы принялись за танцы под крестьянскую музыку, а затем отправились домой, поужинали и заблаговременно легли спать, потому что на другой день нам надо было рано вставать. 31 января в 4 часа утра мы все собрались к назначенному месту и около 5 часов пошли к императору, которого застали за завтраком, и, пробыв там несколько времени, последовали за его величеством к „Милетинской царевне“, владетельнице Всесвятского, женщине уже не молодой. У нее опять закусывали, после чего в 9 часов утра наш маскарадный поезд двинулся в путь в Москву». В этом необычном шествии участвовали и собачьи упряжки, и сани, запряженные шестерками свиней. Правда, сама «Милетинская царевна» принять участие в шествии отказалась, и Петр после долгих уговоров перестал настаивать.

Но, несмотря на отсутствие прямых свидетельств, Дарья Арчиловна не была чужда хитросплетений придворной жизни. В 1728 году в ее доме умерла заболевшая корью дочь царевича Алексея Наталья. Единственная оказывавшая сопротивление возраставшему влиянию семьи фаворитов Долгоруковых, Наталья Алексеевна к тому же сохраняла влияние на подростка-императора Петра II. Петр II явно прислушивается к словам сестры, которая находит свой неожиданный конец при неясных для современников обстоятельствах. В секретных донесениях иностранных дипломатов указывалось, что в момент смерти около строптивой царевны была единственная свидетельница, впоследствии щедро награжденная, но и удаленная из Москвы Анна Крамер.

Двумя годами позже во дворце «Милетинской царевны» останавливается для приготовлений к торжественному въезду в старую столицу избранная на престол Анна Иоанновна. «Царица престрашного взору», как называли ее очевидцы, проводит во Всесвятском несколько первых дней февраля 1730 года. Впрочем, с семьей новой императрицы у Дарьи Арчиловны и раньше были общие заботы.

В то время как «Милетинская царевна» хлопотала об устройстве семейной усыпальницы в Донском монастыре, царица Прасковья Федоровна со старшей дочерью Екатериной Иоанновной строят там же из своих более чем скудных средств надвратную церковь Тихвинской Божьей матери. Анна Иоанновна могла и не знать действительного отношения сестер к ее избранию, а отношение это дружественным никак не было. Вездесущие дипломаты поделятся со своими правительствами известием, что сестры императрицы Екатерина и Прасковья пытаются создать враждебную ей группировку. Прасковья Иоанновна была к тому же связана с первой политической партией в России – «факцией», искавшей способы конституционного ограничения монархии. Члены «факции» во главе с замечательным портретистом петровских лет Иваном Никитиным встречались в московском доме Прасковьи Иоанновны, в Измайлове, где она подолгу жила, и у Дарьи Арчиловны во Всесвятском.

После неожиданной и также показавшейся современникам достаточно загадочной смерти мужа царевны Прасковьи, члена Военной коллегии И. И. Дмитриева-Мамонова, колокольню в память о нем, но на общие с вдовой деньги строит в московском Донском монастыре Дарья Арчиловна. Зато после разгрома «факции» и смерти самой Прасковьи Иоанновны имеретинская царевна спешно сооружает новую Всесвятскую церковь (1733–1736), сохранившуюся до наших дней, где один из престолов освещается в честь покровителей императрицы – Симеона и Анны. Вплоть до присоединения Грузии к России богослужения в ней велись на грузинском языке, а при ней существовало грузинское кладбище, где среди других похоронены родители П.И. Багратиона.

Положение Дарьи Арчиловны при дворе Петра I позволило ей оказать существенную поддержку своим ближайшим родственникам – семье грузинского царя. Вахтанг VI вступил на престол во время пребывания Ар-чила II в Москве – в 1703 году. Захваченный в 1722 году в плен персами, он лишился власти, перешедшей к его сыну Бакару. Но Бакар вскоре вынужден был просить помощи у России. В 1724 году он вместе с отцом и тремя тысячами своих соотечественников приехал в Москву. Гостеприимство семейству Вахтанга оказала Дарья Арчиловна, предоставив для жительства свое Всесвятское, где для гостей спешно строились домики. Со временем они получат землю на реке Пресне, давшую начало поныне существующим московским улицам – Большой и Малой Грузинской. А в 1732 году увенчаются успехом хлопоты старого царя о предоставлении ему былого Аптекарского двора на Воздвиженке (территория нынешнего дома № 5).

Со времени своего появления во Всесвятском Вахтанг и его сыновья стали участвовать в делах продолжавшей здесь существовать типографии. Сам Вахтанг VI был известен не только носившим его имя и им же составленным сборником законов, но и переводом на грузинский язык персидского эпоса «Калила и Димна», редактированием древней рукописи «Картлис-Цховреби». Его сын Вахуштий стал автором грузино-русского словаря, истории и географии Грузии, участвовал в составлении вышедшей в 1737 году грузинской грамматики. После возвращения Вахтанга в Грузию во Всесвятском остались царевич Георгий и получивший чин генерал-поручика артиллерии Бакар Вахтангеевич.

После смерти в 1747 году Дарьи Арчиловны императрица Елизавета подписывает указ о передаче Всесвятского царевичам грузинским. Дата выхода последней книги в грузинской типографии совпадает с датой смерти последнего из них. Половина села переходит, ввиду отсутствия наследников, в казну, другая оказывается в руках внука Бакара Егора Александровича, носившего фамилию и титул князя Грузинского, – время нового и совершенно неожиданного по своему характеру расцвета Всесвятского.

Вплоть до Отечественной войны 1812 года Всесвятское сохраняло за собой роль своеобразной резиденции царского грузинского дома. Оно благоустраивается и достраивается, причем наиболее значительные работы производятся князем Е.А. Грузинским. Именно им в начале XIX века был обновлен зимний дворец Арчила II, построен летний дворец, разбит парк с редкими деревьями и цветами, за которыми тянулся английский парк и роща Серебряного бора. Одновременно оборудуются огромные оранжереи. От летнего дворца спускался к запруженной речке Таракановке сад. На острове располагался «воздушный театр». Владения Грузинских были открыты для посещений москвичей.

События 1812 года стоили селу и поместью многих потерь. В то время как на первой почтовой станции по Петербургской дороге располагался итальянский отряд, во Всесвятском была расквартирована легкая кавалерия под командованием генерала Орнано. Но Е.А. Грузинский достаточно быстро справился со следами грабежей, пожаров и разрушений. Восстановленный сад снова открылся для публичных посещений. Его популярности в немалой степени способствовали появившиеся на аллеях своеобразные статуи солдат в различной амуниции, устроенные на пруду катания на гондолах и выступления в «воздушном театре» многочисленных цыганских хоров. В Серебряном бору происходили такие же разъезды экипажей, как и в Марьиной роще.

Популярность Всесвятского была тем большей, что здесь в 1820 году открывается станция дилижансов. К тому же появление модного московского гуляния в Петровско-Разумовском относилось к более позднему времени: парк и пруды появились здесь только к 1827 году. Но и оставленное великосветскими посетителями, Всесвятское сохранило свое значение любимого места гуляний простого народа.

Недовольный многолюдством и все большим оживлением движения, которые принесла с собой прокладка в 1830-х годах Петербургского (ныне Ленинградского) шоссе, Е.А. Грузинский предпочел переселиться в свое нижегородское имение Лысково, забросив всякие заботы о подмосковной. Не представляло оно интереса и для его единственной дочери и наследницы графини А.Е. Толстой. Трудно сказать, сколько правды в сохранившемся предании, будто привозила она в отцовские владения жившего в ее доме на Никитском (ранее Суворовском) бульваре Н.В. Гоголя. А.Е. Толстая-Грузинская вышла замуж за А.П. Толстого, подчинив мужа мистическим увлечениям. После смерти отца она не замедлила расстаться со своей частью Всесвятского, продав его ротмистру Г.А. Рукину. К этому времени забота о поддержании народных гуляний перешла к владельцам другой части Всесвятского – семье бывшего молдавского господаря Маврокордато, получившего это владение в 1816 году.

Дальнейшая судьба Всесвятского определялась промышленным развитием города. Рост цен на землю, вызванный близостью Москвы и особенно располагавшихся на соседнем, Ходынском поле летних военных лагерей – Всесвятское становится излюбленным дачным местом офицерских семей, – проведение в 1851 году железной дороги приводит к спекуляции земельными участками. К концу XIX века оба дворца грузинских царей, оранжереи и надворные постройки были снесены для того, чтобы на этом месте начать строительство дач, тем более популярных среди москвичей, что в 1899 году к ним подводится линия городского трамвая. Расчищенное старое грузинское кладбище было отдано под захоронения местных крестьян.

С началом Первой мировой войны рождается идея создания во Всесвятском кладбища-памятника для погибших солдат и сестер милосердия. Под кладбище была отведена земля в бывшем Песочном переулке – всего около 11,5 десятины векового парка Маврокордато, заросшего липами, березами, соснами и елями. При участии архитектора Р.И. Клейна, строителя зданий Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, нынешнего Центрального универсального магазина (бывш. Мюр и Мерилиз), Бородинского моста, предполагается создать архитектурный ансамбль, складывавшийся из памятной церкви с двумя примыкающими к ней галереями. В одной из галерей должны были экспонироваться материалы о ходе войны, в другой разместиться на вечное хранение военные трофеи. В феврале 1915 года кладбище с временной часовней было открыто и на нем произведены первые погребения. Среди них – героически погибшей девятнадцатилетней сестры милосердия 1-го Сибирского отряда Всероссийского союза городов О.И. Шишмаревой. Однако первоначальный проект реализован не был.

Планировка Братского кладбища была поручена инженеру С.С. Шестакову, попечителем стал многолетний гласный Городской думы доктор С.В. Пучков. Кладбищу предстояло стать всероссийским памятником Первой мировой войны, и это было точно сформулировано архитектором Р.И. Клейном: «На Московском Городском управлении, принявшим на себя почин в устройстве Братского кладабища, лежит высокая нравственная обязанность приложить все заботы к тому, чтобы этот отныне священный для каждого русского уголок на вечные времена привлекал к себе народные массы со всех концов русской земли».

Открытие кладбища состоялось 15 февраля 1915 года, в августе закладка главного – Преображенского храма по проекту А.В. Щусева. Деньги на храм пожертвовали A.M. и М.В. Катковы в память двух своих погибших сыновей. В дальнейшем предполагалось открыть на кладбище музей войны, а само кладбище обнести фортами, на которых должны были стоять захваченные у неприятеля орудия. Со своей стороны Дума начала строительство к кладбищу трамвайной ветки, посколько пополнялось оно очень быстро, и на празднование Пасхи 1916 года здесь уже были зажжены поминальные свечи на 6000 могилах.

Всего с момента открытия до 1919 года на Братском кладбище были погребены 17,5 тысяч рядовых, 581 офицер, 51 сестра милосердия, 14 врачей и 20 общественных деятелей.

Новую трагическую страницу в историю Братского кладбиша вписали события обороны и штурма Кремля в 1917 году. По словам современника, 13 ноября 1917 года в начале Тверского бульвара «стояла большая толпа, ожидавшая конца отпевания жертв, павших в защиту Кремля и против насильников, т. е. юнкеров, студентов и других представителей нашей благородной молодежи и офицерства. Отпевание происходило в церкви Большого Вознесения и оттуда похоронное шествие должно было следовать на Братское кладбище. Как слышно, отпевание сегодня совершали епископы с патриархом Тихоном во главе». В общую могилу на Братском кладбище опустили 37 юнкеров, прапорщиков и студентов.

Тремя днями раньше состоялись общегородские торжественно обставленные похороны «жертв революции», штурмовавших Кремль. Их братское захоронение стало началом некрополя на Красной площади, у кремлевской стены. Всего там было похоронено 238 человек.

Связь с кремлевскими событиями явилась еще одной побудительной причиной для ликвидации Братского кладбища. С начала 1930-х годов площадь Братского кладбища стала сокращаться, последовал приказ о его закрытии. После Великой Отечественной войны на его территории развернулось строительство комплекса на Песчаных улицах. От всех захоронений среди бурелома и неухоженной земли, у трамвайных линий сохранялся единственный скромный памятник – студента Московского университета Шлихтера. И здесь невольно возникает тема «Москва и чужеземцы», которых город испокон веков умел привечать.

Так сложилось, что сегодняшние историки обходят вниманием примечательную особенность дооктябрьской литературы о Москве: отсутствие в самых серьезных энциклопедических изданиях, вроде Брокгауза и Евфрона, данных о национальном составе населения. Впрочем, это право распространялось на все населенные места России, как и в государственных паспортах вместо национальности стояло указание – «подданный Российской империи». Зато каждый справочник указывал, какое число горожан к какой конфессии принадлежало.

Это не значило, что административные органы не имели представления о национальном составе своих жителей, который учитывался общими и локальными переписями. Так в первые годы XX столетия население Москвы приближается к 1 млн. 200 тысячам человек. 95,5 процента составляют русские, украинцы и белорусы, которые всегда трактовались как единая этническая группа. Оставшиеся 4,5 процента – это 120 национальностей. Монголов, например, было 8, китайцев и японцев вместе 20, черкесов и чеченцев 29, осетин 40, арабов и сирийцев 53, персов 122, греков 193. Но уже 223 живущих в Москве грузина образуют свой культурный центр, имевший целью «заботиться о духовном развитии и материальном благосостоянии Московской грузинской колонии».

Колония скандинавов насчитывала 267 человек. Все они принадлежали к наиболее состоятельным кругам общества и потому вместо собственного центра ограничились созданием Общества любителей скандинавской литературы имени Г. Ибсена, которое финансировало школы и курсы шведского, норвежского, финского, датского и древнескандинавского языков.

148 москвичей-сербов имеют общество «Несвинье». Их, как и всех западных славян, деятелыо поддерживают московские общества – Славянское вспомогательное и Славянской культуры.

Впрочем, чехи вели самостоятельную работу. В Москве их было свыше 600 человек, образовавших Чешский комитет и Русско-чешское общество имени Яна Гуса. Последнее начинает заниматься «просвещенной туристикой». Оно оказывает всяческую помощь русским, путешествующим по их земле, и чехам, приезжающим жить в Россию.

Одна из самых многочисленных – французская колония (около 3 тысяч) опиралась на мощную поддержку из поколения в поколение работавших в России французских фабрикантов.

Едва ли не самой деятельной была группа живших в Москве литовцев и латышей, включавшая около 1600 человек. Члены Московского Латышского общества могли рассчитывать на низкопроцентные или вообще беспроцентные ссуды, единовременные, периодические или пожизненные пособия в связи с семейными обстоятельствами, на удешевленные, или бесплатные, юридические и медицинские советы. По сниженным ценам они получали в своих аптеках лекарства и продукты в специальных магазинах.

Латышское общество славилось в городе хорошими концертами, акциями, отличной бильярдной и единственным в Москве кегельбаном.

Литовское общество имело аналогичную систему ссуд, но и особую систему призрения родственников, умерших соотечественников – детей, иждивенцев и престарелых родителей. Одним из его руководителей долгие годы оставался замечательный русский и литовский поэт Серебряного века Юргис Балтрушайтис.

Самой большой в Москве была немецкая колония – свыше 20 тысяч человек. Ее связь с культурной и экономической жизнью старой столицы была настолько тесной, что никакого отдельного центра немцы не создавали. Немецкий язык преподавался в каждом учебном заведении. Немецкие книги были представлены во всех, в том числе в школьных, библиотеках. В Москве действовали лютеранские кирхи с общеобразовательными школами при них, куда могли поступать дети всех москвичей.

Группа мусульман, включавшая татар и башкир, общей численностью до 4 тысяч человек ни школ, ни культурного центра не имела. Все ограничивалось существованием мусульманского благотворительного общества.

О решении национального вопроса в Москве очень точно скажет на одном из выступлений в Городской думе бессменный сословный старшина, присяжный поверенный В.Е. Гринев: «Грешно и бессмысленно мешать человеку обращаться к родительским корням. Когда он удовлетворит натурой самой заложенную тягу к ним, то с таким же пониманием будет смотреть и на соседей своих, как бы они от него ни разнились. Это как трава в поле: каждая былинка проклевывается от своего корешка, а там, глядишь, уже шумит в общем поле колосинок».

Председателю Комиссии по монументальному искусству при Московской Городской Думе

С.Г. Петрову

О сооружении памятника Мусе Джалилю;

О восстановлении памятника Ф.Э. Дзержинскому;

О памятнике воинам-участникам Первой Мировой войны на Братском кладбище.

Уважаемый Сергей Георгиевич!

Комитет по культуре в связи с Вашим запросом сообщает следующее:

1. Память поэта Мусы Джалиля увековечена в Москве в значительных и достойных формах: его именем названа улица (Южный административный округ г. Москвы); установлена мемориальная доска с барельефом по адресу: Столешников пер., 11 (авторы – скульптор А.А. Тюренков, архитектор С.П. Хаджибаронов).

Бюджетные средства города крайне ограничены и планировать их для создания и сооружения памятника на ту же тему в ближайшие годы не представляется возможным.

Учитывая изложенное, реализацию вышеуказанного предложения считаем нецелесообразным.

2. В соответствии с Указом Президента РФ от 05 мая 1997 года № 452, п.2, приложение 2, стр.46, памятник Ф.Э. Дзержинскому исключен из числа памятников истории и культуры Федерального (общероссийского) значения и рекомендован для отнесения к категории памятников местного значения.

Предложения граждан о восстановлении памятника Ф.Э. Дзержинскому на прежнем месте ранее рассматривались Комиссией по монументальному искусству и не были поддержаны.

Проблема восстановления может быть решена только в случае возвращения памятнику Ф.Э. Дзержинскому прежнего общегосударственного статуса. Решение правовых аспектов этой проблемы находится в компетенции Президента и Правительства РФ.

3. Мероприятия на кладбищах, в том числе и установка на них памятников, находятся вне компетенции Комитета по культуре.

Первый заместитель председателя Комитета

А.И. Лазарев

Председателю Комиссии по монументальному искусству при Московской Городской Думе

С.Г. Петрову

О скульптурной композиции «Семь великих европейских поэтов-романтиков 19 века»

Уважаемый Сергей Георгиевич!

Комитет по культуре в связи с Вашим запросом рассмотрел и в принципе поддерживает предложения об установке памятника-стелы «Героям Олимпийцам России» и скульптурной композиции «Семь великих европейских поэтов-романтиков 19 века».

Однако, с учетом ограниченности бюджетных средств, запланированных на сооружение памятников в ближайшие годы по ранее принятым постановлениям Правительства Москвы, полагали бы целесообразным отложить рассмотрение указанных предложений на ближайшую перспективу, либо рассмотреть в случае предоставления инициаторами конкретных гарантированных спонсорских средств или других внебюджетных источников финансирования.

Первый заместитель председателя Комитета

А.И. Лазарев

Председателю Комиссии по монументальному искусству при Московской городской Думе

Петрову С. Г.

Уважаемый Сергей Георгиевич!

На Ваши письма от 9.04.2004 г. № 8-79-2728/4, от 6.04.2004 г. № 7-4-2484/4, 7-4-2350/4, 7-4-2474/4, от 16.03.2004 г. № 8-79-1913/4, от 22.03.2004 г. № 7-4-2007/4 Москомархитектура сообщает следующее.

Памятник воинам-участникам Первой Мировой войны на Братском кладбище. Во исполнение Постановления Правительства Москвы от 26.11.2002 г. № 962-ПП ГУ «Главное управление охраны памятников г. Москвы» поручено в срок до 1.06.2004 г. изготовить и установить текстовую охранную доску на территории памятника истории и культуры Московского городского Братского кладбища в определенном для этого месте согласно проекту. В связи с кончиной скульптора О.А. Иконникова работа по созданию памятника воинам-участникам Первой Мировой войны по его эскизу невозможна.

Исходя из вышеизложенного Москомархитектура не считает возможным поддержать предложение о возведении памятника.

Заместитель

Председателя Москомархитектуры

И.Н. Воскресенский

Уважаемые члены Комиссии по монументальному искусству!

30 апреля 2004 года в 14.00 в зале заседаний (к. 1.111) состоятся слушания по теме:

"О поправках к проекту закона города Москвы "О внесении изменения в статью 6 Закона города Москвы от 13 ноября 1998 года № 30 «О порядке возведения в городе Москве произведений монументально-декоративного искусства городского значения».

Приглашаю принять участие в обсуждении поправок.

Приложение: на 7 листах в 1 экз.

Депутат Московской городской думы

Е.В. Герасимов

Собственно никакого обсуждения в виду не имелось – всего лишь соблюдение внешней формы, за которой скрывались принципиально важные изменения в законе города, а соответственно и работе Комиссии по монументальному искусству. Речь шла о подарках городу, на судьбу которых Комиссия и так влиять не могла, и все же.

Отныне законодательным порядком устанавливалось, что москвичи НЕ должны знакомиться с подарками, сделанными их городу. Объяснение было кратким, хотя и далеко не убедительным: «Экспонирование произведений, полученных в дар городом, на выставке с открытым доступом НЕМИНУЕМО ПРИВЕДЕТ К ШИРОКОМУ ОБСУЖДЕНИЮ ДАРОВ НЕСПЕЦИАЛИСТАМИ; ЧТО АПРИОРИ ДИСКРЕДИТИРУЕТ РЕШЕНИЕ НЕЗАВИСИМОЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ».

И невольное сопоставление. Когда-то подарки к 70-летию Сталина занимали весь Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина и часть Государственного Исторического музея. Очереди любопытствующих растягивались на километры. Между тем в условиях жесткого идеологического прессинга и развернутой кампании борьбы с формализмом и космополитизмом появление многих произведений, в частности, современных западных художников казалось совершенно немыслимым. Здесь же их смотреть было можно. Все ограничивалось только тем, что нигде в СМИ не допускались отрицательные отзывы об экспонатах. Никто из дарителей не был обижен.

Необходимость анализа и оценки даров, само собой разумеется, сохранялась. Просто от Комиссии по монументальному искусству эту функцию передавали «независимой художественной и архитектурной экспертизе», которой предстояло «в каждом конкретном случае принимать индивидуальное решение по месту размещения в городской среде скульптурного подарка».

Окончательность решения подчеркивалась тем, что «в действующем Законе не предусмотрены организационные и экономические меры по организации выставок подаренных скульптурных произведений».