История о девочке, о корабле, который она смастерила, и о путешествии, опоясавшем всё Королевство фей

ГЛАВА 11 Наместник, он же Сатрап, Осени

У меня есть ощущение, что всем прекрасно известно, как выглядит осень. И даже тем, кто живет в Лос Анжелесе, — о котором грезят одноклассницы Сентябрь, — не раз в жизни попадались открытки или фотографии с её видами, так что и они меня тоже поймут. Всю эту яркую красно-оранжевую палитру: деревья, пылающие золотом и горящие по ночам камины, и прохладный воздух, — одновременно хрустящий и подслащенный дымом, когда белая луна, похожая на коленную чашечку, мелькает в тонких, рваных облаках. Весь этот несущийся за ней вприпрыжку мир, — со свежим сидром и конфетами, тыквами и яблоками, — прямиком к Хэллоуину

В Волшебной Стране осень, разумеется, сплошь в той же самой тональности. Оттенки листвы Волшебного леса не обманут ваших глаз; Луна покажется не менее уязвимой и ущербной. А маски для праздника будут блестеть так же, скалиться так же, и топорщиться так же кудрями и рожками! Отличие — в другом. Бродить по Волшебной Стране осенью, — всё равно что вглядываться в густой омут, но избегатьь встречу с тем, что в нем обитает; всё равно что смотреть в то же самое зеркало, куда смотрится и сама Провинция, признавая, что зеркало расплывчатое и мутное, а не то, что Провинция увядает. Словно фотоснимок этого отражения, пожелтевший от долгого блуждания в пространстве между двумя мирами, в земной мир и прибывает земная осень.

Конечно, мои слова о листьях, покрасневших и даже побуревших, к тому моменту, как Сентябрь со своими друзьями ворвалась в неожиданно холодный воздух Провинций, не вызовут у вас подозрений. Только на самом деле я говорю о таком оттенке красного цвета, глядя на который кажется, что дерево по-настоящему истекает кровью. С наступлением Октября корявые ветви дубов становятся оранжево-рубиновыми, но по сравнению с цветом ветвей, с которых под громадные колеса лисапедов падали крепкие сахарные желуди, они вправду выглядят весьма блекло. Не пытайтесь разуверить меня. Просто зажмурьтесь и представьте разом, словно не рассыпающуюся колоду карт, все свои любимые осенние наблюдения, — тогда у Вас точно получится прекрасная и угнетающая палитра Волшебной Осени. Попытайтесь принюхаться к резкому зеленоватому дыму, который источает крепкий чуть бледный лес ближе к вечеру. Почувствовать кожей бархатистую позолоту солнечных лучей, с цветом, мягкостью и уютом которых не поспорит даже горящий светильник в вашем любимом месте, куда вы приходите почитать книжку.

Здесь совсем неожиданно, оранжевое платье Сентябрь стало выглядеть тусклым и ржавым. Алая чешуя Вивертеки на фоне пылавших красок показалась коричневатой, жженой сиеной. Только вдруг возникшая конкуренция никого не расстроила. Наоборот, все смеялись, не уставая выпутывать из волос опадавшие листья. Как опытная наездница, Пенни взобралась на седло своего Большеколеса и пыталась на лету хватать их.

— Пенни, милая, мы с тобой дальше не пойдем, — со вздохом констатировала Кальпурния Далеча. Она подняла на лоб очки и, как к воде, присосалась к переливавшемуся тенями лесу.

— Ну почему, Кэл? Здесь нас ведь не откажутся накормить оладьями! Я так проголодалась!

— Нам нужно вести стадо, дорогая. Лисапедам еще предстоит долгий путь к дому, в сторону моря. Мы их встретим у масляных проток и никелевых прудов, — и у нас будет время разбить лагерь, а я смогу спеть тебе «Не гудит тот, кто мчит на одном колесе». Или про Одноногую Деву, — ты же любишь эту балладу. Ну а когда подоспеют остальные лисапеды, мы вместе отведем их к самой кромке воды. И я возможно дам тебе попускать дыма из моей трубки.

— Ну хоть на одну ночку давай останемся? — взмолилась Пенни.

— Сюда лучше не входить, — вздрогнув, сказала фея. — если у тебя нет здесь никаких дел. У Осени голодное сердце. Сентябрь и смерть следуют друг за другом. — Поразившись тому, чем обернулись слова, она посмотрела на девочку в оранжевом платье и коротко рассмеялась. — Ой-ой. Пан да простит подобные каламбуры. К нашей радости, Пенни, Осень с нами не на короткой ноге. А тебе, Сентябрь, я просто не могу не посоветовать вести себя осторожнее, хотя и знаю, что для подобных советов у тебя довольно свинцовые уши. Не оставляй без внимания факт что второе имя осени — «закат», и в некоторые места можно закатиться так, что потом из них не выберешься.

— Прощай, дракон! — прощебетала Пенни. Отадолэ, всё еще не отдышавшийся от трехдневного марафона, не стал спорить с девочкой и отдергивать огромную когтистую лапу от звонкого поцелуя тоже не стал.

— Прощай Суббота!

Кальпурния Далеча протянула мальчику руку, но когда он вытянул свою, чтобы зафиксировать пожатие, она резко схватила ее, поднесла к своим губам и поцеловала его пальцы. Завершив этот жест, делавший ее похожей на лорда, она наклонилась чуть вперед и заглянула мальчику в глаза.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Марид.

Суббота молчал, ожидая.

— Мы хоть и не одного семейства, но как фея фею, ты меня выслушаешь?

Когда он в ответ кивнул, Кальпурния наклонилась еще ближе и прошептала ему кое-что прямо в ухо, — так чтобы Сентябрь ничего не услышала.

Однако Вам я раскрою, пользуясь особыми привилегиями, какие были эти слова:

— Таинство у Зачарованных одно, — они должны обнажиться и спуститься в одиночестве во мрак. Но вернуться обратно к свету в одиночестве они не могут.

Мягкий предвечерний солнечный свет всегда сияет в Провинциях Осени, его золотистые наклонные лучи распускают по земли нежные тени.

Разумеется, Сентябрь шла без нее.

Но тени ее спутников, тонкие и вытянутые, обеспокоенно продирались сквозь лес, сквозь блистающую, кроваво-наточенную листву деревьев. Отсутствие рядом соратника было причиной их мрачного и даже траурного настроения, — ведь точно так же как и люди, которые заводят друзей и отправляются на поиски приключений, тени становятся однополчанами и вступают в схватки с тенями врагов, (о которых нам ничего неизвестно, потому что мы считаем, что именно мы диктуем ход наших историй).

Как бы то ни было и Вивертека и Марид не скрывали удовольствия от того, что путь перед ними расчищался и расширялся; куда то в сторону уводили новые тропинки, по которым перемещались, словно дервиши, охапки сухих коричневых листьев, — поднятые ветром и оседавшие кучей через несколько метров. В воздухе витал запах дыма, яблок и выпеченного хлеба. Отадолэ возбужденно скакал вприпрыжку, а Суббота, закрыв глаза, зевал, словно кот.

Случись всем троим выбирать какой-нибудь из открывшихся путей, он вполне привел бы их к поляне, усыпанной поганками и желудями. Однако по распространенной в Сказочных селениях тенденции произошло совершенно другое, — и герои оказались на площади глашатаев местечка под названием Меркурио столь неожиданно и скоро, что в дороге не успели даже прийти к общему мнению, какая же птичка — соловей или свиристель, — так красиво пела в лесу. И я могу точно сказать, что черные, затейливо украшенные туфельки Сентябрь, — которые ясно представляли свою дорогу в мире, — тут были совершенно ни при чем.

«Неужели каждый город Королевства строится вокруг какой-нибудь странной штуки?» — подумала Сентябрь, глядя на толстые пористые хлебные ломти, из которых были сложены домики Меркурио, Пекарь, построивший всё это, использовал масло для скрепления ломтей между собой, а орнаментами из спрессованного сахара украсил козырьки крыш. Много домов было маленькими, — и Сентябрь, могла отломить с петель, сделанных из хрустящей ржаной корочки, любую из глазированных, как донатс, дверей, (если бы, естественно, у неё возникла мысль разузнать что внутри). Однако ее внимание оказалось приковано еще большим количеством многоэтажек, — или правильнее было сказать, «много-кексовок», — сооружениями столь хрупкими, тем не менее бросавшими вызов растущим по соседству деревьям. Площадь была застелена брусчаткой, бывшей на самом деле верхушками маффинов; кое-где свежим сладким молоком струились фонтаны. Впечатление создавалось такое, что городок этот собрала для своих друзей и приятелей та самая ведьма, которая построила пряничный домик.

Центр площади занимала статуя хорошо известной Сентябрь Леди. Скульптура была кремового цвета и была слеплена из крошек. Благодушный взгляд леди простирался поверх длинного стола, уставленного всяческими яствами: яблочными тарталетками и варениками, яблочным чатни в больших стеклянных мисках и несколькими корзинками засахаренных яблочных долек, жареным гусем, блестевшем коричневой хрустящей корочкой, и крупными золотистыми картофелинами и репками, отваренными и порезанными на части, ромовыми кексами, черничными пирогами, разложенными на блюдах в виде колосьев пшеницы ирисками, супницами в форме звездочек с дымящимся тыквенным супом, стопками блинов, горками пряников, орехов, масленками, в которых куски масла имели форму сосновых шишек, — в центре стола, сжимая в пасти грушу, лежал на блюде внушительных размеров жареный кабан. Царствовала за столом естественно тыква. Тут было всё что можно приготовить из тыквы: кирпичики хлеба, маффины, молочко, подернутое бледно-оранжевой пенкой, крохотное бисквитное печенье, прослоенное взбитыми сливками, фаршированные тыквой перепела, и конечно пироги всех возможных размеров. И всё это остывало.

За столом никто не сидел; и тем более никто его не охранял. Вивертека, Марид и Человеческое дитя с неприкрытым голодом глазели на угощение. Это уже не ломтики покрышек да и не смазочный виски! Первым к столу двинулся Дол, но внезапно остановился, сделав лишь шаг.

— Я уверен что у этого всего есть хозяин.

— Я тоже.

— Мне вообще не следует прикасаться ко всему этому, — с грустью произнесла Сентябрь. — Раз есть пир, но нет никого, кто приготовил это, или кому приготовлено это, — то это не что иное, как Еда Фей.

Несмотря на то, что при разглядывании угощений они были уверены, что осмотрели стол также и ниже отделанной короткой бахромой белой скатерти, с того места, которое прикрывала кабанья туша, скрипнув, спрыгивая со стула, к ним вышел коротышка. На своем длинном, тонком, крючковатом — похожем на клюв птиц, выуживающих жучков из-под коры бревен, — носе он носил очки с квадратными толстыми линзами, которые делали его глаза непропорционально большими, огненно-карими и такими изнуренными, будто он чересчур много читает. Такими же длинными и крючковатыми были и его пальцы: по три на каждой руке, — и пока он потирал маленькие ладошки, они успели увидеть, что кожа на них желто-коричневая, больше похожая на корочку хорошо выпеченного белого хлеба. Но больше всего их поразила его одежда: твидовый пиджак с вельветовыми заплатками на локтях, жилетка карамельного цвета, брюки в шотландскую клетку, и конечно его шейный галстук-платок, — им был цельный дубовый лист, кое-где изъеденный дырками и переливавшийся оттенками от темно-зеленого до жухлого коричневого. Поверх костюма на нем была белая (а точнее, уже желтоватая от времени носки) лабораторная куртка.

— Разумеется, это Еда Фей, — кудахтающим голосом сказал он, — В какой по-вашему стране вы находитесь?

— Ну, — ответила Сентябрь, — меня предостерегали не есть Еду Фей. И пока не разу не отступила от этого. Я кушала Еду Ведьм, Еду Драконов, Еду Дриад, — как видите, я весьма разборчива.

Коротышка так громко расхохотался, услышав это, что из окон близлежащих хлебных домиков повысовывались удивленные лица.

— Да брось ты! — произнес он, стараясь успокоиться. — Ты находишься в Королевстве Фей, девочка! Здесь не бывает драконьей еды или дриадовой еды. Только Еда Фей, — такая еда, которую дает земля этой страны, которую собирают, обрабатывают и стряпают феи своими руками. Поверь мне, твой желудок просто ломится от того, против чего тебя предостерегали. И если это могло повлечь какие-либо неприятные последствия, — то они уже наступили, говорю тебе на полном серьезе.

Раскрыв от шока и удивления рот, Сентябрь вдруг разрыдалась; слезы, которые она сдерживала до сих пор, потекли ручьями по желобкам между верхушками маффинов, устилавшими площадь. Суббота обнял девочку одной рукой, но кроме как этим помочь ей совершенно не знал как. Конечно, плакать теперь было глупо, — но исстрадавшаяся душа Сентябрь, подвергнутая столь многим тяжелым испытаниям за столь короткое время, переживала невероятно болезненный удар в место, которое она считала самым защищенным: свою осмотрительность в выборе пищи. Пусть Маркиза и устрашила ее, пусть Суббота поразил своей добротой и надломленностью, а Дол — своей преданностью. Но Еда Фей, она была уверена, не смогла подобрать отмычек к ее душе. Как бы она тогда смогла не съесть ее ни грамма! И в этом аспекте превзойти большинство маленьких девочек, которым в сказках запрещали прикасаться к пище, но они всё равно в силу несусветной глупости поступали наперекор.

— Что теперь со мной будет? — всхлипывала она едва слышно.

— Мы не можем знать, Сентябрь, — ответил Отадолэ, виляя хвостом в замешательстве, — Мы ведь не Зачарованные.

— Взгляни лучше с другой стороны на это! — восторженно произнес коротышка, — Можно ведь есть до отвала и ничего не бояться! Еда Фей самая лучшая; каков бы был смысл предостерегать детей, если это было бы не так? И лично на меня твоя …м-м-м воздержанность произвела впечатление и даже растрогала. Меня зовут Доктор Восенев, и я здесь Наместник. Мы вас ожидаем, как нас и просили, — тут он приветственно поклонился в пояс, и его лабораторная куртка едва не сползла с узких плеч. — Добро пожаловать на пир в честь свадьбы моих помощников.

Сентябрь также ответила глубоким поклоном.

— Позвольте представить моих друзей. Отадолэ, — он виверн, а не дракон. И Суббота. Меня зовут Сентябрь.

— Какое превосходное имя! — восторженно промолвил Доктор Восенев.

Откуда-то с южной окраины поселка внезапно донесся громкий и радостный шум, и буквально через несколько мгновений центральная площадь перестала быть загадочно безлюдной. Целая толпа созданий, выглядевших так же, как и Доктор Восенев, переместилась с одного торжественного мероприятия на другое, ни на секунду не прекращая плясать, кричать, свистеть в деревянные свирели и подпевать весьма странным песням, сложенным практически без рифм. В дополнении к маленьким костюмам каждый в этой толпе украсил свою голову ярким венком из листьев, — ведь в Провинции Осени листья превосходят по яркости любой из цветков. У многих на лицах были сверкающие маски: в основном черные, с узорами из позолоты или кармина.

— Мне кажется, это черешиды, — неуверенно прошептал Дол. Он определенно рассказал бы подробнее о них и просветил бы девочку, не начинайся название этого народа с буквы «ч», что только еще больше смущало его.

Движущуюся толпу возглавляли пара созданий, не отрывавших друг от друга взгляды, то смеявшихся, то смущенно красневших. Один из них был юноша, — рыжий от кончиков волос до ногтей трехпалых ног, блестевший словно кожура наливного яблока. На нем был малиновый вечерний костюм с малиновыми запонками и малиновым галстуком. На его избраннице, юной девушке, золотистой от кончиков ресниц до пяток, было платье цвета жирного сливочного масла, а волосы, один в один напоминавшие оттенок пожелтевших березовых листьев, украшала длинная фата в тон к платью.

— Рыжего зовут Рубедо, — обрадовано прокомментировал Доктор Восенев, — он специалист в области Грубых Оценок, весьма многообещающий паренек, хотя и небрежен в области математики, что естественно. Его возлюбленная, Цитринита, настоящая звездочка в моем классе. Сейчас она трудится над решением сложнейших алхимических загадок. И она их решит, — потому что это то же самое, что и всякое подлое беззаконие в детективных романах. Я так горд за каждого из них, и рад их союзу, что вот-вот пущу почки! — в подтверждение своих слов он вытащил из кармана оранжевый платок и вытер глаза, а затем и пальцы обеих рук.

— Прошу всех! — звонким и чистым, словно последние лучи предвечернего солнца, голосом объявила Цитринита. — Объедайтесь! Пусть никто не выйдет из-за стола голодным, чтобы и дальше удача не оставляла всех нас!

Обрадованный приглашением Дол тут же подскочил к столу.

— А редиски у вас, к моему сожалению, наверное и нету, — проворчал он, но тут же один из пареньков протянул ему блюдо с крупными красными корнеплодами, блестевшими так, словно были специально отполированы.

Взглянув, словно извиняясь, на Сентябрь, Суббота на крохотный шажок приблизился к столу.

— Что ж, — сказала девочка, — раз я уже всё нарушила…Но как же всё это аппетитно выглядит. А тыква — вообще моя слабость, — добавила она, стараясь прозвучать совсем по-взрослому: повторяя слова своей мамы, говорившей часто, что у её дочери много слабостей, например горячее какао или захватывающие романы, или журналы по механике, или папа.

В эту ночь, — и это стоит особо отметить, — Сентябрь кушала так, как ни один ребенок до неё не ел. Она попробовала практически всё, — что-то по кусочку, а что-то и по целой тарелке: ведь кухня Фей своей сложностью и пикантностью не уступает ни одной из известных традиционных кухонь. Она даже пропустила стаканчик орехового пива и оставила совсем чуть-чуть в креманке, вырезанной из тыквы, мороженого из цветной капусты. На двоих с Субботой они одолели порцию Куличайкового Яйца, — которое вообще не было похоже на яйцо, ни формой ни содержанием, — а представляло собой сложное блюдо, закупоренное в скорлупу сахарной глазури. Суббота ловко расставил вокруг медного-розового шара восемь костяных чашечек и специально прилагавшейся ледяной иголкой проткнул в восьми местах скорлупу. Жидкости восьми разных цветов, к восторгу Сентябрь, заполнили маленькие чашки. В не меньший восторг привел девочку и вкус каждого из напитков: фиолетовый отдавал медом и жаренными каштанами, кроваво-красный напоминал инжирный хворост, а сливочно-розоватый был по вкусу как мармелад из лепестков розы и лимона. Каждый раз она передавала чашку Субботе, и он, (несмотря на то, что его изголодавшийся организм требовал соленого камня или морского галуна) отпивал вслед за ней. Выпив до конца содержимое всех чашек, Суббота показал Сентябрь как следует протыкать верхнюю полусферу яйца, чтобы можно было снять верхушку, добавить внутрь воды и получить настой, повкусу напоминавший чай с кыжовником. Сентябрь еще четыре раза применила ледяную иглу, — и половина скорлупы действительно отвалилась, открыв замысловатый натюрморт, размещавшийся внутри: на берегу из промасленного серого хлеба в окружении вымоченных в брэнди моллюсков и ярких ягод, названий которых девочка не могла вспомнить, но вид и формы которых просто захватывал дух, находилось гнездо, похожее на фисташковую тарталетку, в котором восседала крохотная, до золотистой корочки запеченная птичка.

Чем ближе к концу подходил пир, тем глубже в Сентябрь впивалось чувство жалости к самой себе, за то, что отринула так много предыдущих предложений восхититься пищей Фей.

— У вас еще остались силы, чтобы взглянуть на мои классы, — громко и удовлетворенно рыгунв, спросил Доктор Восенев. — Я думаю там, найдется для вас много любопытного.

Ночь была еще не такая темная, одинокий ветерок слабо трепыхал горевшие в канделябрах свечи. Небосвод был чист и усеян яркими и холодными звездами.

— Естественно, Рубедо и Цитринита составят нам компанию, — добавил он.

— Но ведь сегодня их брачная ночь! — запротествала Сентябрь, — Я уверена, они хотели бы взять молочка и интересную книжку и уединиться где-нибудь.

При упоминании книжки, Дол фыркнул. Не дожеванные остатки редиски виднелись на его усах. Отблески свечей придавали его глазам мягкий, хоть и усталый блеск. Девочке сразу вспомнились его слова о том, что они принадлежат друг другу, и теперь она находила в этом некоторую прелесть. Она чувствовала, что когда-нибудь, когда она вдруг окажется в темноте и холоде, мысль эта определенно ее согреет и приободрит.

— Ерунда! — взмахнув рукой ответил Доктор Восенев. — У них каждая ночь — брачная. И каждой ночью — свадебный пир в их честь. Завтра у них снова эта же церемония, эти же пляски и эти же песни и та же работа ночью в моих классах, ибо работа обязана быть выполнена, пусть и ночь оказывается брачной. А после этого мы снова повторим всё этого с самого начала. Ведь церемониал привносит в нашу жизнь восторг и комфорт в эти мрачные времена!

«Там всегда осень, всегда свежий сидр и тыквенные пироги, и листья всегда оранжевые и свежесрубленное дерево сразу принимается гореть в камине. И там всегда Хэллоуин». — сразу вспомнились Сентябрь слова Маркизы. Девочка смотрела как танцует народ черешидов, какие безумные были их движения и какие красивые были их маски, — как они прятались в тени и, выпрыгивая из них, пугали друг дружку.

— Ты можешь никого с собой не брать, Сентябрь. Мы ожидали тебя, а тем, кого ждут, следует послушно исполнять то, что им говорят. Воспитанные люди ведут себя так.

— Но как же ларец в лесу… У меня не так много времени… Мы итак слишком долго сюда добирались!

— Отложи это до завтра, дорогая! К чему волноваться на полный желудок!?

И вот, разноцветной гурьбой они направились к дальней оконечности площади. Рубедо и Цитринита, взявшись за руки, Отадолэ, настороженно озиравшийся по сторонам, Сентябрь и Суббота, шедший прямо за ней, словно ультрамариновая тень с огромными взволнованными глазами, следовали за Доктором Восеневым, который вел их к одному из самых высоких зданий. Да и наверное во всем Королевстве, так как его крышу не было видно за тонкими облаками. Оно казалась чересчур большим даже для раскинувших наподалеку густые пруды теней деревьев.

Доктор Восенев думал совсем о другом. Он покачал своими густыми бровями, дважды моргнул, ущипнул себя за кончик носа, выдохнул резко весь воздух из щек и легких и повернулся вокруг себя на одной ноге. То же самое проделали и Рубедо с Цитринитой, — и к общему удивлению прямо на глазах они превратились в такие махины, что разум отказывался принять произошедшее: словно сказочный бамбук, они раздувались и вытягивались до тех пор, пока не переросли Отадолэ и приняли размер, вполне соответствовавший дверям и пролетам постройки.

— По-моему … я не совсем той комплекции, чтобы комфортно прогуливаться по этим коридорам. Хотя по габаритам вполне подхожу. — вздохнул Дол, — так что, я пожалуй, подожду тебя здесь. Но если что замечательное увидишь, — обязательно крикни из окна.

Объевшийся редиской Дол плюхнулся на землю и почти сразу же задремал.

Проходя коридорами и лестничными пролетами от двери к двери, черешиды то распухали до подходящих размеров, то наоборот укорачивались; Сентябрь и Субботе приходилось принимать проходы такими, какие есть, — кое-где карабкаться по ступенькам, словно альпинисты, где-то ползти на животе. Наконец, все добрались до двери, которая была немного меньше, чем рост черешидов, когда они входили в здание, и немного больше, чем их рост во время пира. Оказалась, она вела в большую лабораторию, полную разнообразных пузырящихся и булькающих штуковин.

— Здесь сердце нашего университета, — вдохновенно произнес Доктор Восенев. — «университета», я имею в виду, в широком смысле этого слова.

— У нас тут нет аудиторий на самом деле, — сказал Рубедо.

— И экзаменов тоже, — добавила Цитринита.

— И единственные студенты, это мы, — сказали они вместе. — Зато важнее того, что делаем мы здесь, ничего нет.

— Вы ведь…алхимики, правильно? — смущенно спросила Сентябрь, вспомнив слова Зеленого ветра о том, что алхимией позволено заниматься только юным барышням, рожденным во вторник, и черешидам, (которым на самом деле не запрещено вообще ничего)

— К чему было это замешательство, ведь там должен был быть знак равенства, как в уравнении! — ответил Доктор Восенев.

— Тогда я должна сообщить Вам, что родилась во вторник.

— Вот здорово! — заявила Цитринита. — Я так устала курировать каждое студенческое сообщество.

— И я бы смог вплотную приступить к практике, — продолжил мысль супруги Рубедо, — а не копаться в этой толще бумажек.

— Ну, ну, давайте избежим рискованных решений, — сказал Доктор Восенев, активно жестикулируя маленькими ручками. — Откуда у барышни может быть глубокое понимание нашей Благородной Науки и ее законов? Я не исключаю, что она на самом деле хотела бы выращивать брюкву. На рынках в этом году на нее большой спрос.

— Вы ведь…превращаете свинец в золото, верно? — спросила Сентябрь.

Все трое разразились хохотом. Субботу передернуло от отвращения, — он не любил, когда кто-либо высмеивал Сентябрь.

— Да это давно уже не загадка для нас! — сказал Рубедо. — Хенрик Грингэллоу, так кажется звали того ученого. Я прав, любимая? Никогда не был силен в античной истории. В том научном труде упоминался даже способ превращения соломы в золото. Юная барышня, открывшая его, не смогла письменно изложить свои исследования, — зато весь год читала цикл лекций, посвященных им. Ее первый ребенок внес в этот труд существенные дополнения, и в итоге она смогла получать солому из золота. И этим помогла решить проблему нехватки жилья для домовых-брауни.

— Хельга Грингэллоу, дорогой. — поправила Цитринита. — Хенрик был ее торговым посредником. Ужасная черта всех мужчин приписывать женские работы их братьям! Но главное, Сентябрь, ты представить себе не можешь, как глубоко вдохнули мы после этого открытия. Тратить столетия на решения одной проблемы это так утомительно. Так что теперь у нас созданы несколько отделов. Рубедо разрабатывает технологию превращения золота в хлеб, чтобы у нас появилась возможность съесть наши излишние богатства. А я пишу диссертацию по Эликсиру Смерти.

— Знаете, по-моему, — произнес застенчиво Суббота, — эти Осенние владения весьма странное место для проведения экспериментов. Тут ведь ничего не меняется. А как мне известно алхимия — это наука об изменении.

— Поразительно умный мальчик! — воскликнул Доктор Восенев. — Но на самом деле лучшего места для претворения в жизнь нашей программы, чем Провинции Осени, не сыскать. Осень — это сама душа метаморфозы. Мгновения устойчивого равновесия мира пред готовой отвориться дверью зимы — дверью Смерти. Взгляни, как противоречат друг другу в ее мире урожай и изобилие — холодам и невзгодам. Здесь мы обитаем в самом центре жизни, но при этом пронзительно ощущаем неизбежность того, что всё пройдет, сморщится и отомрет. Именно Осень превращает мир из одного в другой. Год конечно отличает сноровка и мудрость, но уже (пусть и не сильно) чувствуется и дряхлость и старческое слабоумие.

— А что такое Эликсир Смерти? — спросила Сентябрь, исследуя наощупь попадавшиеся под руку инструменты: скальпель с маленькой капелькой ртути на лезвии, ножницы и большой клок золотых волос на них, небольшой горшок, внутри которого густая жидкость поочередно становилась то желтой, то красной.

— О! это самое очаровательное, что может быть на свете! — ответила Цитринита, схватившись трехпалыми ручками за сердце. Показалось, что она даже просветлела немного, услышав вопрос, (хотя возможно ли такое в буквальном смысле слова, неизвестно) — Эликсир Жизни, ты это вскоре узнаешь, получается посредством Химусического Венчания, самого таинственного из процессов. То, что получается в результате, в состояние обеспечить бессмертие. А Эликсир Смерти, продукт практически не встречающийся, способен вернуть умершего к жизни. Ну, как в сказке про мальчика и волка. Ты не слышала, неужели. Довольно страшная история; в двух словах если, — то между братьями возник конфликт, и двое убили третьего, всего его исполосовали, но у него был друг Волк, который раздобыл флакон Мертвой Воды и заживил все раны. Неужели, ты правда не слышала? Это очень известная сказка. Но этот Эликсир производит сама Смерть, — если ее вынудить зарыдать: а это очень и очень не просто сделать, уверяю тебя! Так что я пытаюсь синтезировать его из… как бы это сказать… из весьма приземленных ингредиентов.

— А ларец в Пряженном Лесу? Какое отношение имеет он к этим странным изысканиям? — проницательно спросила Сентябрь.

— Ну, — нерешительно ответил Рубедо, — Пряженный Лес находится в самом сердце владений Осени. Никто из нас там не бывал. Пролетал здесь один гусь и принес весть, что одна девочка направляется туда, и она решительно настроена проникнуть в лес. Что ж, жаль ее очень.

— Нет, тебе никто не запрещает совершить задуманное, — перебил Доктор Восенев, — но на самом деле каждый из нас не рекомендует тебе это. Нет смысла скрывать, — ларец наших рук дело. Боюсь даже, за него мне и присвоили докторскую степень. Но это было очень давно. Ты первая, кто копается в этих делах с тех самых пор, как Королева Мэллоу, — ох!это была она! — затребовала свой меч здесь.

— Так там меч Королевы Мэллоу? — удивленно спросила Сентябрь.

— Нет, нет. Разве я такое говорил? Я сказал, что она затребовала его. Ты же не можешь затребовать того, что уже имеешь. Твоё — оно и есть твоё. Этот ларец очень умная вещица. Как бы тебе объяснить? До тех пор пока его не открыли, он одновременно и пуст и полон. Потому что никто не может знать, что находится под крышкой, — и сказать, что внутри «всё что угодно» вполне может означать «кое-что из большого списка предметов», понимаешь? Но если ты попытаешься открыть его, то сама придашь необходимый облик тому, что окажется внутри. Это такой обоюдо-наблюдательный процесс, сама увидишь утром! Уверен, ты придешь в полный восторг!

— Вот только, Сентябрь, — печально сказала Цитринита, — подобные предметы всегда…хорошо охраняются. Может тебе лучше пока позаниматься с нами, поднакопить необходимых знаний и навыков, а уж потом подступаться к ларцу, как думаешь?

— Но у меня совсем нет времени! Завтра утром у меня единственный шанс открыть этот ларец и вернуться в срок, чтобы сохранить свою голову в целости и сохранности!

— Сентябрь, — прошептал Суббота.

— Тогда давай прямо сейчас составим тебе расписание занятий. У меня завтра утром лекция по Герметике. Думаю, и Цитрина не откажется быстро натаскать тебя по Элементарной Теории Сходств.

— Сентябрь! — чуть громче произнес Суббота, однако в неугомонной и энергичной возне черешидов пропала и эта попытка привлечь ее внимание.

— И знаешь, нам как раз нужен один человек в команду по сквошу! — воскликнул Рубедо. — Надо же какая удача!

— Сентябрь! — завопил Суббота, теперь уже дергая девочку за рукав жакета.

— Что? — дрожащим голосом спросила она, взволнованная чрезмерным количеством криков.

— У тебя волосы рыжеют, — мягко произнес Суббота, смутившись от того, что неожиданно все внимание оказалось приковано к нему.

Сентябрь схватила кончики своих длинных темных волос и обнаружила, что действительно, одна из прядей стала ярко оранжевой и сверкала на фоне остальных. Она дотронулась до неё, поразившись метаморфозе, даже попыталась расчесать, — но в результате прядь оторвалась и облетела вниз, словно подхваченная незримым ветром. Словно пожухший осенний лист.