История о девочке, о корабле, который она смастерила, и о путешествии, опоясавшем всё Королевство фей

ГЛАВА 9 Что произошло с Субботой

Не выпуская руку из челюстей Яго, Сентябрь вышла из Бриария. Она была смятена, ошеломлена и даже тряслась. Едва слышно за спиной зашелестела лепестками цветочная арка. Отадолэ нигде не было видно. Конечно, он ушел, — не стал дожидаться её. Он давно понял, что она малодушная, трусливая; что она так или иначе поддастся на хитрость Маркизы, — стоит лишь той заговорить ласково и вкрадчиво. Девочка проклинала себя за то, что была не достаточно смелой и очень глупой. Зачем же еще дети попадают в Королевство фей, как не расстраивать планы коварных правителей? А Дол догадывался, что ей это не по зубам.

Сентябрь вырвала руку из кошачьей пасти и уселась в траву, словно подкошенная, едва сдерживая набухшие слезы.

— Взгляните-ка на неё! — вздохнул Яго. — Перестань жалеть себя. Ты же только время зря теряешь.

— Надо было отказаться. Девочка посмелее на моем месте сказала бы «нет!». Надо было оставаться взбалмошной.

— Скоро ты поймешь, что темперамент — штука очень изменчивая, и зависит от времени суток, погоды, продолжительности и частоты сна, а также от достаточности количества еды. Деточка, Маркиза просто добилась своего. Не стоит стыдиться того, что не можешь сопротивляться ей. — Пантера чихнул, и черной лапой потер себя по носу, — да и усматривать капельку удовольствия в том, что отказываешь ей.

— Э-ге-гей! Сентябрь! — донесся раскатистый знакомый голос.

Девочка моментально сорвалась с места и побежала в ту сторону, откуда он раздавался. Ей пришлось обежать кругом Бриарий. Яго не отставал. На берегу рва она увидела Вивертеку: он стоял, вытянувшись во весь рост, и, виляя хвостом, словно собака, нашедшая тайник с косточками, выглядел как огромный рейсфедер. Перед ним высился забор, выглядевший как кимоно, растянутое на шелковых столбах. И который, естественно, не устоял под взмахом его лапы. Отадолэ склонился, чтоб рассмотреть клетку.

Это была деревянная, обветшалая клетка, — такой ловят лобстеоов, сразу догадалась Сентябрь. Она видела однажды такую, когда гостила у тети Маргарет и они ездили к океану. За забором таких клеток было много, — они были разбросаны кое-как, некоторые были поломаны или расколоты. Кроме одной все были пусты. Мальчишка, — скрючившийся, вперивший взгляд в землю и дрожавший, — находился в ней. Его ультрамариновая кожа была покрыта узором из черных спиралей, похожих на вспенившиеся волны, а жирные волосы были связаны в пучок на самой макушке. Он поднял вытянутое, худое лицо и посмотрел на девочку полными слез большими черными глазами.

— Не освобождай меня, — прошептал он, — я знаю, ты захочешь. Любая добрая душа захотела бы. Но таких она не прощает.

Ах, Сентябрь. Сплошь одинокие, потерявшиеся существа встречаются тебе. Как было бы легче, если бы ты единственная была здесь такой. Но пропащих детей всегда притягивает к таким же, — в темноте, в холоде. Они находят друг друга. Думаешь я не желала для тебя храбрых и решительных друзей, которые защищали бы, резвились и играли вместе с тобой; думаешь я не хотела слышать, как вы поете песенки, которые не заканчиваются трагически. Ах, если бы ты только оставалась Бессердечной: не пыталась ломать клетки и держалась бы подальше от обделенных любовью вивернов. Но ты ведь такая упрямая, и никогда не слушаешься старших!

— Но ведь ты же в ней совсем затравленный, — воскликнула Сентябрь, опускаясь на колени перед клеткой.

— Совсем, — пробормотал ультрамариновый мальчик, — Но ты всё равно не должна выпускать меня. Я принадлежу ей.

— Мальчишка не врет, — предостерегающе буркнул Яго, — Хотя будь я на твоем месте, то не посмел бы даже заикнуться об этом. Впрочем, если бы я был на твоем месте, то не смог бы быть на своем, То есть не смог бы быть собой, а значит не смог бы дать тебе совет. А если я бы не давал тебе совет, значит ты бы поступила на свое усмотрение. Так что, откуда не взгляни, — поступай так, как считаешь нужным.

— Вообще-то, — медленно начала Сентябрь, пытаясь хоть как-нибудь подретушировать свое безволие во дворце Бриария, хоть из-за чего-нибудь бросить вызов Маркизе, — эта Ложка еще несколько минут назад тоже была ее собственностью.

— Я не то же самое. Я — Марид.

Слова привели девочку в растерянность. Мальчик тяжело вздохнул, опустив татуированные плечи, — словно всегда знал, что мир напрочь лишен понимания и очарования.

— Кто такие джинны тебе хоть известно? — спросил Яго резко, словно невежество девушки оскорбляло его лично.

— Они живут в бутылках. — Сказал Вивертека, когда Сентябрь смущенно покачала головой. Он был рад оказать помощь, поскольку «джинн» начинался с «д» — Еще они исполняют желания. Могут правда, и болезнь какую-нибудь наслать. Но в основном, исполняют желания.

— Ну недалеко от истины…

— Очень далеко. — перебил мальчик. — Я — Марид. Джинны рождаются в воздухе. И живут в воздухе. Питаются облако-булками и тайфун-щербетом и пьют грозо-пиво. И умирают в воздухе. А Мариды живут в море. Они рождаются в нем, умирают в нем; и внутри них всегда клокочет море. И во мне тоже, — всегда шторм и прилив. Мы действительно исполняем желания. Поэтому Маркиза и любит нас, — мы вынуждены иногда доделывать то, с чем не справляется магия самой Маркизы. А ведь она древняя, величественная и свирепая, — и благодаря ей она может раздробить свою волю на конкретные желания.

— Но почему же ты не пожелаешь себе выбраться из этой клетки? — резонно спросила Сентябрь.

— Это бессмысленно. Я могу исполнить желание только оказавшись на лопатках в поединке, — изможденный до полусмерти. Таковы законы, — и они непреложны. Когда ей нужен один из нас, она подманивает к себе. А потом дает деревянный меч. По крайней мере, она уважает спорт.

— Какой кошмар, — взволнованно произнесла Сентябрь.

— Она посылает туда, где мы живем, на крайний север своего черного кота. Вот он пришел, сцапал мою маму и не давал ей шевельнуться, — а рыбаки тем временем поймали меня и запихнули в клетку. Я был маленький, слабым, не умел бороться — и ничем не помог. Даже кортик из замороженной соли, который я бросил в кота, рассыпался на маленькие кусочки, когда он схватил его зубами. Я владел им с рождения, а теперь он пропал. И моя мама. И мои сестры. И мое прекрасное одинокое море, — я теперь не только не увижу его, но даже и не услышу его дыхания, потому что оно очень, очень далеко отсюда.

Яго, выслушивая плач Марида, вылизывал свою лапу и мягко косился на Сентябрь. По его взгляду можно было догадаться, что он ждет, когда девочка примется обвинять его в безнравственности.

— Но я слышала, что с Рабаб всё в порядке! — неожиданно сказала Сентябрь. — Ее в кинохронике показывали! И там она такая молодая! Только-только вышла замуж!

— Мариды, — ответил мальчик, с трудом подбирая слова, — они не как все. Наши жизни столь же глубоки, как и море. Они протекают во всех направлениях, и все случается разом, единовременно, — от дна к поверхности. Моя мама знала, что наступило время выходить замуж, — потому что ее дети стали появляться на лунных дорожках и болтаться по ним туда-сюда. Марид может встретить своего сына, которому будет двадцать четыре, даже в возрасте одиннадцати лет. И следующие годы искать в морских глубинах своего суженого, — копией которого станет сын. Этот муж по настоящему сужден ей, — уже и всегда. Моя мама узнала Гияза по моим глазам.

— Как это всё запутанно.

— Просто ты не Марид. Я узнал Рабаб, как только впервые увидел: у нее был такой же нос и черные волосы такого же оттенка, как и мои. Она бродила по берегу, а по пятам за ней, как собачка, следовало облако тумана. Я подарил ей цветок, дюнную ромашку, — и мы долго смотрели друг на друга. «Стало быть, время пришло?» — спросила она. «Теперь будем играть в прятки» — ответил я и убежал. Конечно, она всё еще должна завести меня. Это как течение: мы не можем не идти туда, куда мы должны прийти. Нас таких много, как брызг в море, — ведь все мы с начала времен вместе взрослеем и при этом все уже повзрослевшие. Правда, все мы обособленны, одиноки, — чтобы не конфузить ситуацию в нашем обществе. И здесь, в плену Маркизы, я в одно мгновение умираю на ринге, а в следующее — живой и невредимый. Мы — её пряники, и их разжёвывание. Мне кажется, я уже не вырасту, потому вся мои взрослые годы уже зарезаны.

— Я правильно поняла, что раз ты не вырастешь, то у тебя не будет детей или суженой?

— Не совсем. Я стану чьим-то суженым в нынешнем возрасте. Мне надо лишь подождать.

— Несчастный, до чего же странна твоя жизнь! Как тебя зовут?

— Суббота, — ответил мальчик. — Для тебя страннее наверно и не придумаешь, да?

— Ну, не то что бы… Меня зовут Сентябрь. И я тебе скажу, Суббота, что я тебя здесь не оставлю. Особенно после того, что случилось.

Конечно, у Сентябрь была еще возможность оставить всё таким, какое есть. Да только всё сильнее она обвиняла себя за то, что нанялась служить Маркизе. Всё больше слов она отыскивала (пытаясь не глядеть на язвы, натертые цепью на коже Вивертеки), чтобы объявить ему о предстоящем походе за мечом для тирана. Всё масштабнее ей хотелось устроить погром напоследок. Она отошла на шаг от клетки, вытащила из-за пояса Ложку и со всего размаху (так, что чуть не задела коленку Дола, стоявшего позади) обрушила ее на замок клетки. Замок разлетелся в клочья, весьма эффектно — и утоляюще. Суббота, словно барсук от таксы, отполз в дальний угол. Сентябрь протянула руку, однако ультрамариновый мальчик не спешил ее взять.

— Мы будем драться, если я откажусь? — испуганно прошептал он.

— Ну…Ну… — Сентябрь еле сдерживалась, чтоб не разреветься. — Почему ты думаешь, что все в этом мире одинаковые? Я хочу сказать, что я не такая, как все.

Еще немного помешкав, мальчик ухватился за руку. Сентябрь показалась она чересчур тяжелой, несоразмерно тяжелой, как будто каменной.

Его темные большие глаза просто поразили Сентябрь: она словно смотрела внутрь самого темного моря и видела на дне невероятных рыбок. Мальчик смотрел на неё молча и немного дрожа.

— Ну, теперь ты себе нравишься, надо понимать? — громко мяукнул Яго. — Ты теперь рыцарь, да?

— Суббота, — Нежно обнимая мальчика за плечи и не обращая внимания на комментарий Пантеры, произнесла Сентябрь. — Вот скажи, получится ли у нас смыться отсюда, куда я пожелаю? Где был бы камин и еда для всех нас и вообще тихое местечко…

— Я же говорил уже…

— Ну мы ведь можем притвориться, что боремся. Ты можешь понарошку сдаться. Разве так не выйдет?

Суббота выпрямился и расправил плечи. Он был не на много, но всё же выше Сентябрь. Повторяющийся татуированный узор закручивался в водоворот на его костлявой груди. Штаны из тюленьей кожи были протерты и разодраны на коленках.

— Я не могу обманывать. Не могу притворяться. Я сильный, даже в таком виде. Меня нужно заставить. Я — как море. Я не могу измениться. Но мной можно управлять. — Его плечи тяжело опустились. — Конечно мне хотелось бы быть ласковым и спокойным. И не слышать ничьих желаний. Вообще.

— Ой, прости. Я не хотела тебя обидеть.

— Ты меня не обидела. Наоборот, мне тебя очень жаль, потому что тебя накажут за то, что выпустила меня на волю. Вероятнее всего тебя скормят коту. Или меня. Или нас обоих. Кот вечно голодный.

— Но Дола то он не съест. Дол его на кусочки разорвет, если конечно попытается. И еще он его может зажарить. Так что идём с нами, Суббота. Давай покинем Пандемониум. Ведь есть леса и места, куда она не захочет сама идти. Я хоть и невысокая, зато у меня есть Ложка и скипетр. И если я смогу — я защищу тебя.

Яго наблюдал за ними с отчасти скучающим видом.

— А я думал вы останетесь пообедать, — промурчал он. — Я бы у тебя в ногах устроился и голову на коленки положил бы.

— Это мило с твоей стороны, — сказала Сентябрь без тени сомнений, — Но мне это ни к чему.

— Ты крадешь у нее Марида, — сказал кот безразлично, — Может, еще и пушку захватишь? Она в-общем того же принципа действия: глупая, опасная, но очень полезная.

— Он не её собственность!

— Её, определённо её. — усмехнулся Яго. А затем облизнулся. — Но я не скажу. Нет, Яго не скажет.

— Почему вдруг? Она же твоя госпожа!

— Потому что я кот. Пантера Свирепых Штормов. Крупный, но всё равно — кот. Если где-то есть блюдечко молока, которое можно пролить, то я скорее подойду и болтну его, чем позволю ему стоять непролитым. Если моя госпожа по рассеянности оставит на полу клубок пряжи, то я схвачу его лапами и растреплю. Потому что это весело. Потому что у котов это получается лучше всего. — Он попытался улыбнуться, но клыки, конечно, разрушили иллюзию, — Если бы я был разумен, то наверное мог бы даже помочь. Вот по большому счету, в данной ситуации более эффективным…более современным…было бы отправиться куда — вам-надо по воздуху, нежели топать по дороге. Я как никак Лейтенант, а у этого есть свои маленькие прелести. Совсем маленькие, и не всегда. Я бы мог даровать освобождение от обета твоему виверну, мог бы цепи его снять. Естественно, на какое-то время. Думаю, она бы одобрила.

Отадолэ от неожиданности плюхнулся на землю, подняв большое облако пыли.

— Я смогу летать? По-настоящему? Как в детстве?

— Да, как в детстве. Как во времена, когда ты был крохотной ящеркой, и ничто в мире тебя не заботило, и ты лишь высасывал вороньи яйца и облизывал свои огромные глазищи. И жизнь сейчас сможет быть такой же, как в том далеком Раю твоего бесчешуйчатого детства. Не сомневаюсь, это будет просто чудесно. Ну, так мне расковать тебя?

Дол оглядел свои цепи. Он приподнял их когтем, с трепетом ощущая крохотное пространство, в котором могли двигаться крылья, — и отпустил. Они с громыханием обрушились на чешуйки кожи. Несколько раз он пытался что-то сказать, но слова не шли. Всего один раз, — только один и то, мельком, — он позволил себе взглянуть на небо. И в конце концов просто покачал головой.

— Нет. — расстроено сказал он. — До тех пор, пока моя сестра Мэтиресэ не получит права летать. И брат Стэдоя тоже. И мама моя перестанет скитаться, используя ноги. О, Маркиза величественна, даже не сомневаюсь! Появись она сейчас здесь, я бы припал к её ногам. Но я не могу принять от нее благодати. Сделка слишком однобокая: мне одному будет весело, а всем остальным нет. А я что, особенный? Вот если бы она сейчас появилась бы, то я бы попросил, чтобы своим великодушием она осчастливила кого-нибудь другого, кто желает летать не меньше моего. Но я останусь ходить. Я пойду к моему дедушке, Муниципальной Библиотеке, и он похвалит мои самоотверженность. Да что там, я всю жизнь провожу на ногах! Не развалюсь и дальше.

У Сентябрь выступили слёзы на глазах. «Ну почему я просто не отказалась?» — думала она уныло. Но тот же голос тут же ответил ей: «Я спасла его. И теперь он может также говорить «нет», если так будет желать его сердце. Я поступила правильно. Несомненно».

Яго перетаптывался на месте.

— Ну как хотите. Раз уж замок останется, то хоть коготки мои останутся целы. — Внезапно он прищурил свои миндалевидные глаза и уставился на Субботу. Потом подкрался к нему, обнюхал его плечи и голову, и в довершении довольно безэмоционально лизнул его лицо, — Не пропадай, черничный мальчонка. Сентябрь, если ты еще встретишься с моей сестрою, лизни ее от меня в щечку.

Хвост трубой, Яго пошел обратно. Дол, Сентябрь и Суббота, которого девочка поддерживала за плечи, как могли быстро пошагали прочь от Бриария. Никто ни разу не взглянул назад. Им казалось, что они не сделали ничего предосудительного, и что отныне они связаны воедино.

Когда далеко позади остались кусты шиповника и журчащий ров с золотыми цветами, Вивертека наконец спросил:

— Сентябрь, а откуда у тебя такие туфельки?